АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА 5 страница

Наплевать уже было, маршрутка так маршрутка. Надеяться, что вот прямо сейчас автобус привезёт меня во Влад, было глупо.

Но пришёл автобус-таки.

Мы замаскировались (у Веры маска была со многими котиками друг с другом рядом), загрузились, обилетились — и я — по привычке, сложившейся уже здесь, в Энске, прихватывать для сна любые свободные минуты — прикрутил до отказа маячок сознания и задремал. Вера, похоже, тоже.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка — Железнодорожный Вокзал».

Я, слегка ошалев, открыл глаза. В руках у меня была баночка с «L-лизином», Ярик под футболкой урчал как холодильник, Вера смотрела на меня несколько сумасшедшими глазами.

А автобус бодро катил по Алеутской. Подъезжал к вокзалу.

Чувства были самые противоречивые. Я бурно, до ликования, радовался появлению ещё одного чуда в мире, где чудеса эти наперечёт, не меньше — самому Владу, встреча с которым и всегда-то радость, а уж тем более тогда, когда она не так уж и доступна.

Но я же и понимал, что это всё же не мой Влад, не мой мир. Шаг к нему — да, но не последний, а всего лишь один из первых.

И друзей я тут не найду. Никого.

Стоп-стоп! А тётя Таня?!

Автобус тем временем подъехал наконец к вокзалу.

Мы вышли. Вера вела себя сдержанно, но улыбалась радостно. Видно было, что и для неё это хороший такой подарок судьбы — тоже уже надоело со мной в Новосибе торчать.

Я вытащил Ярика из-под футболки:

— Смотри, кот, мы опять во Владе! Ты рад?

Ярик был рад, но скорее — моей радости. Ему, коту, лишь бы дом свой, привычный, уютный, да ещё чтоб у хозяев всё хорошо было и дружно.

А что я его поперёк живота держал, ему не нравилось. Неудобно. Я посадил его на руки, но он сбежал к Вере, разлёгся воротником у неё на плечах — волосы она вверх убрала, а то бы больно, наверно, было. Мы пошли по Алеутской к площади. Народ с улыбками оборачивался на красивую юную брюнетку с шикарным рыжим котишкой на плечах, а вот на что смотрели больше: на котёнка или на длинные стройные ноги в шортах по самое никуда — об этом история умалчивает.
В хозяйстве у тёти Тани нашёлся и котёночный корм, и миски для него и для воды, и даже матрасик. Ярик разнежился и изъявил желание отдохнуть, а нас с Верой отпустить погулять.

Мне тётя Таня обрадовалась искренне — видно же! — и я сам тоже млел от счастья. Я рассказал про автобус — она стала радоваться ещё больше:

— Вот видишь! Всё помаленьку складывается. Так постепенно и образуется. — На Веру же посмотрела изучающе и пальцем поманила меня поближе. Сказала на ухо: — Это что — четвёртая твоя беременная женщина?! — и заговорщически хихикнула.

— Свят-свят! — я замахал на неё руками с ужасом, который пытался выдать за притворный.

— Смотри у меня! — опять хихикнула тётя Таня — взрослая женщина, а так себя ведёт! Хотя хорошо — зачем стареть и становиться серьёзной? С серьёзными никто не дружит, а с тётей Таней я дружу, да и, наверно, не только я — вон какие пожелания тёплые и сердечные пишут, уезжая, прямо на стенах постояльцы!

Ярик остался отдыхать в «Антилопе» — наелся-напился, обновил лоток с решеткой, безо всяких шприцев добровольно проглотил довольно крупную таблетку — и завалился спать на спину, задрав кверху ноги. Тётя Таня смеялась и чесала мягкое белое пузико. А нас они отпустили гулять.

Было стойкое ощущение, что сегодня надо вернуться домой.

Домой? Но да, пока что мой дом оказался в Новосибе — и дел там оставалось много. Как переделаю — так и вернусь. А как клиент пространственных игр теперь уже со стажем, я так понял, я теперь буду иногда иметь приятные бонусы в виде открывающегося порой междугородного автобусного сообщения.
Мы долго решали, пойти по Светланке или по Эгеру. Обоим хотелось и туда, и сюда. В итоге Эгершельд перевесил. Мы дошли по Светланке до Спортивной гавани, а там пошли по берегу — там теперь сделали сплошной проход. Нашли самое безлюдное место и и купались. Мне-то хорошо, я вообще плавки ношу, не люблю боксеры, а у Веры купальника не было. Впрочем, небольшие и не слишком кружевные чёрные плавочки и в комплект к ним лифчик при желании — при жгучем желании поплавать в море! — можно было и за купальник посчитать, что мы и решили сделать. И долго, не час, конечно, но — почти, главным в жизни были солёные солнечные брызги. И — вакуум в мозгу. Море очень хорошо вымывает их него дурные и дурацкие мысли. До маяка так и не дошли. Потому что пройдём немного — и опять в море. Всё равно шорты уже мокрые. Но по той ветке Верхнепортовой, что идёт сверху над бухтой, мы прошли. Посмотрели на рейд. Есть «Надежда»?! Стоит, красавица! И на душе тоже стало хорошо — надежда в неё вернулась.

В «Антилопу» за Яриком мы вернулись так, чтобы успеть не на последнюю всё же семёрку — какой-то запас чтобы хоть был.

Ярик ластился и урчал, тётя Таня улыбалась:

— Приходите ещё!

— Обязательно! — сказал я — уверен уже был, что теперь вырваться иногда будет проще.

— Таблетки коту не забудьте, — вложила мне в руки баночку хозяйка.

— Спасибо.

Дальше было без приключений.

— Эй, ребята, просыпайтесь, пока у вас кот не удрал. Вам на Арбузова? Или до Котельной поедете? — пожилой усатый приветливый шофёр показался таким родным и домашним, что мне поверилось, что у меня теперь правда два дома. И мир этот, причём, ничем не хуже моего родного!

Мы с Яриком так намаялись — от счастья тоже, оказывается, нереально устаёшь — что сил рассказывать о похождениях дважды, семье и компу, у меня не было. Я привёл Аллу и Виталия к компу и совместил приятное с полезным. И теперь можно спать! Не сидя в автобусе, а лёжа на диване! Под простынёй!

Всем, короче, спокойной ночи!

***

Не я один такой — в самом устройстве психики заложено, что человека напрягает, когда ему насильно добро делают. Если добродей не близкий друг, человек начинает чувствовать себя обязанным. Вот попросят его об ответной услуге — и отказать, получается, нельзя — стыдно, ведь столько же для него сделали. Это только с самыми близкими считаться в голову не приходит. Вот и я с Верой подобное неудобство ощущаю. Испытываю благодарность, которую испытывать не хочу, потому что это кажется не добровольным.

Или добровольно всё же испытываю?! И Вера искренна и бескорыстна? И я — ну это же почти очевидно?! — без неё не справлюсь?

И всё же даже сейчас, когда жизнь у нас с нею по большому счёту общая, самые близкие и родные люди мои остались во Владе. И какое-то время казалось, что они для меня потеряны навсегда. Да, я даже себе в этом не признавался, но, правда же, в глубине души думал об этом. Теперь-то можно сказать себе: думал всякую чушь, хорошо, что прекратил.

Потому что пусть крохотными шажочками, но ситуация движется в сторону разрешения. Вот и автобусное сообщение восстанавливается — нестабильно ещё, чувствую, не так, что сел и поехал, но показало уже, что существует, что не безумные это мои фантазии.

Как говорят врачи, «положительная динамика».

И однажды будет немыслимое счастье: вернётся, казалось бы, безвозвратно потерянное. То, что раньше казалось само собой разумеющимся, и поэтому я ценил это не так, как следовало бы. Нет, любил, ценил, и очень, но если б знал, что можно потерять — это было бы как-то иначе. Сильнее? Да. Но в этом был бы страх. И будет впредь — по возвращении? А вот это уже лишнее!

Но сперва будет радость!

Я так ясно представляю это возвращение, прямо сейчас уже переживаю весь спектр, всю бурю эмоций, что кажется: это уже случилось. Что ж, говорят, сама Вселенная откликается на ясные чёткие мыслеобразы, помогает их реализовать. Прекрасно, тем лучше, коли так!

Я представляю себе немыслимое счастье встречи с ближними. Трудно поверить, что когда-нибудь мы снова запросто будем вместе. Впрочем, в то, что можно оказаться лишённым этого, вот как сейчас, ещё труднее. Но это трудности преодолимые!

И снова рядом будут Надька с Олей. И родители. И сестра. И Женька — то ли просто муж сестры, а на самом деле — добрый и тёплый друг. И Сашка — всё же тоже гораздо больше, чем Женькина сестра.
И Татьяна. Когда-то любовь, казалось, переродилась в ненависть — но мы справились с этим, мы снова не можем жить друг без друга. Но теперь — не только друг без друга, но и безо всего этого мира. Пусть страстей так меньше, но любовь — сильнее и истиннее.

А потом родятся сыновья — и все три мужественные мамы найдут в себе силы любить всех троих.
А друзья!.. Жизнь только тогда и жизнь, когда ты вместе с друзьями!..

И с теми, кто, как Харон и Лекс, делит со мной общую ежедневную жизнь, и с теми, кто, подобно Пьеро, появляется в ней редко, да метко... И с теми даже, с кем общего — только музыка. Музыка — это тоже: много обо многом. Вообще обо всём! И о Полнолунии, печальном и немного мёртвом, но всё же очень живом.
Я буду с ними вместе — то со всеми одновременно, то с кем-то одним — чтобы можно было о самом серьёзном, важном... сокровенном...

Я открою, я подарю им Академ — не тот, который все мы узнали поверхностно в своих постоянных, но кратких набегах на Новосиб, а тот, что я ощутил и понял сейчас, когда жизнь наша с ним стала общей.
И Влад подарю заново — таким, как он открылся издали, когда я его потерял. Не отдельные картинки — общий, цельный образ.

И я буду дарить им тепло своей души, а они мне — своих.

А потом я заскучаю по тем, кого оставлю в этом мире, в этом Академе — и сяду на семёрку у вокзала, чтобы приехать сюда — на Арбузова. И здесь повторится то же самое — мы будем дарить друг другу тепло и любовь.

Дело за малым: наладить нормальную, прочную, стабильную связь между мирами. И тогда реальнее реального станет то, что уже реальным было в моём представлении.
Вот только... С Верой-то как?! Попользовался и выбросил — это всё же не про меня. Но вот такая общая ежедневная жизнь, как у нас сейчас — всё делать сообща, будет у меня тогда точно не с ней. А её куда?! Опять предательство?! — я в этом что-то совсем увяз! Или всё же попробовать примирить её с близкими? Но легко ли ей будет отказаться от секса, коль скоро она его уже получила? От надежды, что за ним всё же стоит немного любви?

Вопросов больше, чем ответов... Как, собственно, и всегда... Но если нет совсем уж честного пути, не значит же это, что нужно отказаться от той немного кривенькой попытки выбраться, какая только и возможна?! Нет, не значит! Я выберусь!

Наша встреча в моём сознании настолько реальна, что просто не может такого быть, чтобы она не случилась в физическом мире!

***

Программу свою поисковую я — чего мудрить?! — так и назвал: «Поиск». С онлайн-общением пока (пока! потом всё будет обязательно! ) не получалось. Я открывал через свою прогу ВК, забивал в поиск знаковые для меня имена, но ответ был тот же, как если бы я зашёл безо всякой проги: либо совершенно левые страницы ВК выдавал, либо вообще не выдавал никаких. Глебы Петровы, например, исчислялись сотнями, но ни один из них, даже тридцати четырёх лет и из Влада, не был Хароном, а страница у него точно была — мы ею по работе не раз пользовались — документы пересылали. А вот Игоря Дыменко или Марселя Ушакова не нашлось ни одного — хотя были и у них страницы. Своего профиля я тоже не нашёл, хотя помнил даже ссылку на него. Забил руками в поисковую строку — и нате... «По Вашему запросу не найдено ничего». Получите-распишитесь. Четыреста четвёртая ошибка умеет испортить настроение...

На телефон это тоже не действовало: даже при запуске поисковика противный механический голос с совсем не механическим ехидством заявлял, что я, видите ли, по несуществующему номеру звоню...
Короче, то ли прога, то ли сама жизнь требовала доработки. Ладно, не привыкать... Как там у Харона про метод научного втыка-вытыка? Всё равно, — говорил, — рано или поздно сработает, если втыкать и вытыкать достаточно активно. Ещё, кстати, антинаучный тык можно попробовать. Нечто настолько бредовое, что и придумать такое не каждому дано. Но нам, я знал, дано. И сейчас на другой стороне мира (а сколько у него вообще сторон? может, и нет ни одной?! ), я не сомневался даже, Лекс с Хароном тоже клепают поисковик, который как и я, не заморачиваясь названием, назвали просто «Поиск».

Кстати, плохо было только с онлайн-связью. А так — кое-что, безвозвратно, казалось, потерянное (моя голова всё-таки не Дом Советов, прогу по памяти восстановить могу, текст книги — нет, а уж для воссоздания на электронных носителях увиденного когда-то фильма надо будет модификацию одного из «Сенсоров» писать) вытащить из мнимого, оказалось, небытия мне удалось. Я нашёл и загрузил в электронную читалку «Могилу Неизвестного матроса» и Ольги и Варвары, Ольгин «Dies ist der Morgen danach», Варькин «Марш космических негодяев» и даже свою «Злую весёлую депрессивность». Книги хорошо, а фильм ещё лучше! Особенно когда это шевчуковская нерукотворная «Полная Луна». Надо, кстати, Толику дать посмотреть — он заценит. Я скачал кино в комп, позвал Виталия с Аллой, и мы сели смотреть. Ярик сперва грелся на системном блоке, но когда Клавдия вколола себе наркотик, вознегодовал, спрыгнул с компа и, высоко и гордо забрав толстый рыжий хвост, гордо удалился. То ли на кухню жрать опять, то ли на лоджию голубей гонять.

Кино мы досмотрели — и стали нам тогда слышны странные звуки. Издавал их, кажется Ярик, но... Казалось, что он с кем-то разговаривает — на своём, кошачьем. Строит осмысленные фразы с выверенной интонацией — и ответы получает столь же осмысленные, даже умные.

Я пошёл искать Ярика и его таинственного собеседника.

Я нашёл их на лоджии. С Яриком общался большой и важный сиамский кот с глазищами сколь синими, столь же и умными.

— Газик! — в восторге заорал я. — Газманов!

Алла и Виталий прибежали перепуганные:

— Чего разоряешься?! — пряча испуг за грубоватой заботой, спросил Виталий. — Какой такой Газманов? Нафиг он нужен, попсарь гламурный?!

— Да вот же! — ликовал я, показывая на сиамца. — Это же Газик. Варькин кот! Газмановым его назвали, когда он ещё в подъезде жил — не она же.

Газманов соизволил наконец отвлечься от Ярика и снизойти до меня. Подошёл, потерся о голую — я был в бриджах — ногу, спину выгнул: гладь! Я присел на корточки и гладил, гладил!.. Словно сама Варька нашла меня. Хотя коты — мироходцы получше людей будут. Ну и ладно! Всё равно такой замечательный родной Газманов — никакой не попсёр, а весьма достойный кот!

Говорить по-человечески, как Лексов Валет и сестра его Дамка, Газик то ли правда не умел, то ли умел, но ловко это зачем-то скрывал. Он общался с людьми телепатически — да и то передавал не столько мысли, сколько эмоции. Он гордо прошествовал (Алла, глядя на это высокомерие, сдавленно хихикнула, но тут же зажала рот ладошкой: коты слишком совершенны и при этом так добры, несмотря на всё своё позерство, что имеют моральное право на любое высокомерие) в мою комнату, запрыгнул на диван и подставил пузо: чешите! Мы и чесали в шесть рук. Газик урчал, как... не знаю, как кто — не подберу адекватного сравнения. Громко, короче. Очень. И это урчание-мурчание в голове у меня отдавалось словами: — Тебя ищут! Ищут! И ты ищи! Ищи! Найдут! Найди!

И такая спокойная уверенность затеплилась у меня в душе от его урчащего монолога, что я готов был совершенно по-детски радоваться любой подвижке в делах, самой даже маленькой. Есть в этом мире чудеса! Просто надо, чтоб мир этот — в лице людей своих, я правильно понял?! — в них поверил. И тогда — интеграция в Мультивселенную (тьфу ты, опять «unser Basis, unser Fundament!.. ») и открытая дорога между мирами. Доступный путь домой!

А потом Газик сел на диване, посмотрел на скромно сидевшего в стороне Ярика... на меня... на Виталия с Аллой…

... И растворился в воздухе.

Алла не смогла сдержать испуганный вскрик.

— Ничего, — сказал я. — «То ли ещё будет — ой-ой-ой! » Чудеса — это нормально. Более того: чудеса — это хорошо. Замечательно!

— Но непривычно... — отозвалась она.

— Пока непривычно, — смягчил её мысль Виталий.

— Привыкайте! — хохотнул я. — будьте доверчивыми детьми — и вы этих чудес столько увидите — да на каждом шагу!

Мне вот прямо очень хотелось смеяться. От радости.

Вот ведь черти эти котики! Всё-то на свете они могут! А с ними и мы. Если мы им друзья хорошие.

Прорвёмся!

***

Стоило выйти за хлебом — и на тебе! У нас же всегда всё не слава богу (правда, напрашивается законный вопрос: а у нас — это у кого? я в их число вхожу? да что там... вхожу, ясен хрен!.. ). Прямо у автобусной останки на Арбузова, где ещё ворота школьные на замке и детишки через забор лазят — не пойдут же мелкие послушно и безропотно в обход! — пылала маршрутка, или, как тут говорят, газелька. Рядом пожарники разворачивали дополнительные рукава — вторая машина приехала — и продолжали поливать несчастную маршрутку, вернее, то, что от неё осталось — остов, каркас. Пламя сбили, чёрная жижа текла вниз — аж до Российской. Рядом стояла и «Скорая» — но активности с её стороны не наблюдалось. Тут же столпившиеся пенсионеры объясняли какому-то дядьке помоложе, что пассажиров в маршрутке не было, а водителя уже увезли в ожоговое отделение, а какой больницы — они не в курсе. Ну, а детишки — как без этого?! — снимали происшествие на видео — лапки со смартфонами тянулись к умирающей машине, словно существо многорукое-многоголовое топорщилось антеннами-глазами со встроенной памятью. Вера, оказывается, тоже уже телефон вытащила, но она не снимала — в интернет нырнула. Теперь она рассказывала мне, что это в маршрутке новомодное устройство, чтобы не на бензине, а на газе ездить, взорвалось, а маршрутка восемьдесят шестая, которая тут у нас в Ельцовку ходит, с обеда только выехала, не успела пассажиров взять.

И я подумал: можно, конечно, пенять на дурость людей, которые начинают чем-то пользоваться прежде, нежели сделают это абсолютно безопасным — но дурость ли это?! Может, дуростью-то как раз было бы вечно трусливо осторожничать? Никакого прогресса, дерзания, полёта мысли. А так — пусть пожар, но ведь — горение. И получается, здешние люди способны и на не совсем обдуманные поступки, и на яркое безрассудство даже. А там, где есть сумасшедшинка (или это всё же элементарная безответственность?! ), есть и чудеса — не может не быть?!

Нет, эти мысли мои — я прекрасно это понимал! — были из разряда «Остапа несло», но они были — и стоило ли от них, пусть и бредовых, прятаться?! Да я б не я был, когда б решил, что стоило бы!

Вот придёт в себя шофёр, вспомнит анкетные данные свои — но это же не всё! Явно ему придётся как-то жизнь переосмысливать, итоги какие-то подводить, хорошо, если промежуточные. А я чем, собственно, не в таком же положении? Я вот тоже в эти несколько минут какие-никакие итоги-то и подвёл. Понял, что мир, каким бы бесчудесным ни казался, всё равно таким только прикидывается. И дело десятое, каким лишённым формальной логики путём пришёл я к этому умозаключению («unser Basis, unser Fundament» — ррр!.. ) — всё-таки пришёл же — и уверен, что оно правильное. И вроде как всё не так уж плохо с этим миром, ненамного хуже, чем с нашими, из Мультивселенной, если постарается — может интегрироваться (тьфу ты, ну как о таком без «unser Fundament» говорить?! ) в неё и без моих соплей.

И если поднажать там, пролезть здесь, схитрить сям — обмануть самого себя hier und da — я мог бы вернуться. Оставить этот мир справляться самостоятельно — а у меня свой мир есть!

Да только себя не обманешь: я, во всяком случае, такие обманы разоблачаю на раз. И честный я говорит мне-завравшемуся, что «hier und da» слишком уж явно созвучно со словом «ерунда» — вот ерунда у меня с таким преждевременным возвращением и получится — не будет это настоящим возвращением. Бегство никогда ни к чему хорошему не приводит, как и вообще любые поступки, идущие вразрез с моим же представлением о том, что мне надо делать. А когда душа не на месте — какое, к свиньям, счастье и моральное удовлетворение?! И возвращаться — так — какой смысл?! Так что — никуда я не сбегу. Этот мир теперь немного тоже мой. И какие-то льготы себе я у него всё равно выбью. Может быть, возможность приходить к себе пока на время, раз нельзя ещё насовсем. Потому что я уже чувствую дыхание этого мира — и то, что готов сделать то, ради чего меня сюда занесло, пусть даже и ценою, может быть, собственной жизни — «Сенсоры» наши тут не работают, ? 1может, и реинкарнации здесь тоже нет?!

А и хрен бы с ним! Я чувствовал, что депрессивность моя снова делалась агатовой — злой и веселой, и мне самому уже хотелось этого злого депрессивного веселья, хотя и глодал душу червячок, что что-то с ними не так — и с весельем, и с депрессивностью, и даже со злостью. Хрена ли?! Разберёмся, исправим — всё тип-топ будет!

Не я, разобраться, первый, не я и последний. Вспомнился почему-то тёзка мой (вот неистребим во мне дух противоречия: Максим по паспорту считает себя по-настоящему Вадимом, Вадим же — Максом) — сэр Макс Фрай — Свободный.

Да! Сэр Макс вон спецом удрал в другой мир!.. Правда, мир этот — мир снов, Валька, ау! — был куда как волшебнее его родного, и он знал это, и терять ему было нечего, а мне — ещё как есть... И всё же...

Совы похожи на буривухов или буривухи на сов?! Кто волшебнее?! Но ведь всегда чужое более странно! Уже тем и странно и непривычно, что чужое! Это мы такие в «Сенсоре» и всей Владшколе — не вписывающиеся в стандарт — способны видеть чудеса даже вокруг себя, рядом. Так разве в чужом укладе не рассмотрю странного чуда, не внушу этому укладу, что он волшебен?!

Мы с Верой на днях возле ИЯФа сову видели. Или буривуха?!

... И всё же пусть и самые правильные мысли — а звучат они, когда их через край, исключительно тягомотно — у самого от своих же рассуждений уши вянут. Поэтому я очень обрадовался телефонному звонку. Звонил Толик — приглашал нас с Верой завтра на репточку в подвале под фехтовальным клубом «Виктория» на Золотодолинской — попробовать музыку делать вместе.

Да и кто бы угодно позвонил — я бы обрадовался: надоело проводить лето за написанием чужих программ там, где мои родные не работают. Правда, проги эти мне позволили уже купить достойную гитару.
Что ж... Завтра и опробуем.

А будет что-то не так получаться — тоже не смертельно. Не выйдет с первого раза — выйдет с тридцать четвёртого!

— Пошли! — отвлёк я Веру от раскопок интернета.

И мы пошли. А раз в «Роще» не только хлеба купили, но и булочек с орехами и шоколадом, то надо быть последним идиотом и брюзгой, чтобы на жизнь свою бочку катить!..

***

Этим летом — а мне есть, с чем сравнивать, и взрослым приезжал сюда частенько — черёмуха и сирень цвели кое-как, и даже ненастоящий жасмин, по-научному — чубушник, свернул цветение, как-то скомкав это дело, и только рябиновые ветки просто аж ложились на землю под тяжестью соцветий — будет зимой нашествие снегирей и особенно свиристелей. Зато зелень неистовствовала и буйствовала. Ёлки да сосны, а с ними и лиственницы — те, что пережили зиму, не засохли — дружно выбрасывали весёлые молодые побеги, длинные, бледные, но налитые соком. На месте пеньков из земли пёрли новые ветки, превращая пеньки эти в кусты, и всё выглядело уже далеко не так отвратно, как весной — да к тому же большинство загубленных этим дурацким кронированием мёртвых совсем деревьев спилили — лучше уж пень, чем торчащий пальцем (или не пальцем) в небо древесный труп.

Я смотрел на это и думал: если всё плохо, но это ещё не совсем конец, можно, что многие и делают, закрыть на это глаза. От ума, прав классик, сплошное горе, а от многих знаний — многие печали. Ой, это что, библейская мудрость? Да, может быть. Но это не значит, что я поверил христианам и сдался. Потому что я никогда не соглашусь быть глупее, чем могу быть, не откажусь от права владеть любой доступной информацией, сколько бы горя и печали она ни несла.. Поэтому я никогда не буду уже, ни в какой будущей жизни, полностью, по-настоящему пятнадцатилетним. Память — большой груз. Тяжёлый... Слишком много опыта.

Но и совсем не всерьёз мои пятнадцать не будут. Душа в клетке тела не полностью свободна, но именно это делает скорбь вечности переносимой. Я тут вообще выдал умозаключение: не быть полностью — не значит не быть вообще — аж самому понравилось.

Да, Вадим Волков мог бы быть счастлив, не будь при этом ещё и Максом Малышевым. А что?.. Занимался бы любимым делом, жил бы в городе, который в личном рейтинге прочно удерживает серебро, с красивой — очень красивой! — девчонкой, которая настолько умна, что понимает: иметь лёгкий характер выгоднее, чем ссориться и скандалить — нервы свои тратить попусту. Но мне мало этого хорошего: я, конечно, не знаю слова «скромность», но оно мне и не нужно, я, МММ, верю в свою «миссию мирового масштаба». Так что всемирное и земное — они просто обязаны ужиться во мне. Любить то, ради чего живёшь, и любить то, чем живёшь — такое ли уж великое противоречие?!

Мы с Верой шли к Толику на репточку. По Российской было бы ближе, быстрее, но не хотелось — мне нравилось у нас в Щ, на Полевой и на Демакова: свой демократичный микроклимат, пусть и не идеальный уют во дворах девятиэтажек, но выражение «всё утопает в зелени» — здесь вполне справедливо. Впрочем, уют идеальный по обе стороны Морского, где выше четырёх этажей дома запрещены, я тоже люблю. Это как во Владе: центр безумно красив, и я его очень люблю, но моя Надибаидзе, улица гостинок и чуркинских суровых гопников — она же своя, родная — как не любить?!

А ещё что мне нравится в Академе — можно не заморачиваться внешним видом. Я впитывал в себя короткое, но жаркое, порой до искр из глаз, сибирское лето: оборвал гачи у старых рваных джинсов — чем не шорты, ходил босиком — ещё найти бы сандалии на мой сорок седьмой! — и без рубахи, а отросшие патлы сбрил без малейшей жалости, всё равно мыть и расчёсывать в падлу, и теперь сверкал вполне таким гоповатым ёжиком, здраво рассудив, что не наружность гопа гопом делает.

Так что топали мы с Верой по Демакова в сторону поликлиники, и тут она продемонстрировала, что если и не читает мои мысли, то всё равно на одной со мной волне:

— Как твой пресс-секретарь, я собрала и проанализировала для тебя информацию, — с напускной серьёзностью и важностью произнесла она, — что мешает этому миру, да и не только этому, вот и нашему родному тоже, жить в дружбе с чудесами.

— И что же? — поднял я бровь. Вроде и серьёзный вопрос, а я именно так его никогда не ставил. Что же углядела Вера такого интересного?!

— Установки, которые внушает народу масс-медиа, — уверенно заявила она.

— Эта мысль о промывке мозгов не нова, — делано равнодушно отозвался я. — И какие установки усмотрела лично ты? И — где?

— Кино современное массовое смотрела! — брякнула Вера.

— И не противно было?! — изумился я.

— Когда как... — сердито буркнула она. — Врагов надо изучать. Знать, чем дышат.

— И чем же?! — мне правда уже были интересны её наблюдения. — Какие установки, да-да, навязывают нам наши махровые идеологи.

— Что всем, даже нормальным, хорошим людям — а таковыми тут никого без авто и таунзауса считать не будет — наплевать на всё, кроме своей драгоценной персоны, карьеры и амурных похождений, ну, или, по обстоятельствам, брака. На родителей наплевать, на чужие — я у себя один, мне психолог сказал, что так можно — чувства, на музыку, природу с экологией...

— Да таких во всех мирах во все времена подавляющее большинство было... — пожал голыми плечами с гитарой я: не весело, но и не ново...

— Но только раньше кино снимали не про таких... — вздохнула невесело Вера.

— Ну да, — усмехнулся я. — Про таких, как у нас во Владшколе: кому до всего мира дело есть, до красоты и боли. Про героев. Ну и что ты ещё наанализировала?

— Что авторы жалеют «бедных девочек», которых «нехорошие мальчики» соблазнили и бросили — а те аборт сделали и теперь детей иметь не могут.

— А ты их не жалеешь?! — всерьез стало интересно мне — вопрос был для меня из важных и принципиальных.

— Не жалею! — сердито нахмурила брови Вера. — Любишь — рожай, нет — так нечего и в койку лезть!

— Правильно, — улыбнулся я и добавил, видя, что Вера не понимает, «всерьёз я или издеваюсь»: — Я серьёзно совершенно! А ещё какие установки навязывает нам наше славное масс-медиа? Ну, или шаблоны?

— Что девчонка, как только забеременеет, тут же бежит блевать, словно у всех подряд токсикоз, а не будь этого токсикоза — до самых родов бы, наверное, не узнала, что беременна, а там бы решила, что помирает: больно и что-то лезет из неё. А ещё стереотип — что рожать сильно больно — вечно все кричат.

— А что, не больно? — спросил я. — Ты-то откуда знаешь — ты ж не рожала?!

— Рожала, — как-то очень обыденно сказала Вера. — Твою дочь — ведьмы дочерей обычно и рожают. И зовут её, ты уж извини, на М только сокращённо: Мила. А так — Людмила.

Я шёл по инерции — состояние было, словно молотком по башке треснули. Глаз, что называется, выпал... Но...

— Ну-ка стой! — сказал наконец я. Вера зашла спереди и повернулась ко мне лицом. И смотрела ясно и открыто. — Мы же с тобой раньше не спали?! А сейчас хоть и спим, но двух месяцев явно недостаточно, чтобы родить. Что ты несёшь?!

— Ведьмы воспринимают время несколько иначе, чем люди, — просто и спокойно пояснила Вера. — Это немножко впереди по вектору времени, но тоже абсолютно реально. Я всё хорошо помню. Радость — да, а никакой особой боли не было.

— Ты беременна?! — строго спросил я.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒