Не покидай. 4 страница

Иногда единственное, что удерживало ее от безмолвных слез, было проигрывание в памяти визитов Снейпа, его рассказов и остроумных замечаний. Если и этого не хватало, Гермиона возвращалась к тем временам, когда она была живой и могла по-настоящему беседовать с ним, хотя на самом деле все разговоры сводились к едким, а иногда и оскорбительным высказываниям Мастера Зелий, доводившим впечатлительную девушку до слез.

В те времена Гермиона его терпеть не могла. Жестокий и раздражительный, неприятный как внешне, так и по характеру – кому он мог понравиться! Как бы ей хотелось и сейчас думать о нем так же, это было бы намного легче.

Но на память приходило и другое… Как он спасал ее жизнь и жизни ее друзей, охранял их и защищал от опасностей, которым они сами себя подвергали. Взгляд его черных глаз, в которых она видела только жесткую насмешку, и лишь теперь поняла, какой в них светится ум и какое одиночество… И пьянящее ощущение его рук в ее волосах, когда он нежно пропускал длинные, только что выращенные пряди сквозь пальцы… И мягкое, насмешливое сожаление в его голосе, когда он первый раз появился в ее палате:

– Мисс Грейнджер, и все-таки вы самая глупая и невыносимая девчонка, какую я когда-либо встречал.

К концу первой недели одиночества в созданном Гермионой мире вдруг появился человек – высокий, с желтовато-бледной кожей, тонкими губами, постоянно кривящимися в ехидной усмешке, и длинными черными волосами, падающими на лицо и закрывающими все, кроме большого носа.

– Вы еще живы, – спросила его девушка, – или умерли?

Конечно, воображаемый Снейп ее проигнорировал. Но Гермиона и без его ответа решила для себя, что он не может быть мертв, просто он почему-то, по каким-то важным причинам, временно не может ее навещать. Ведь поверить в его смерть означало признать свое поражение. Если его не станет, никто больше не поможет ей сохранить здравый рассудок. И никто больше не позаботится о ней…

– Есть еще Гарри, – попыталась она убедить себя, – он тебя любит, ты ему нужна.

Впрочем, Гермиона понимала, что сама себя обманывает. Конечно, Гарри заботился о ней, но его привязанность оказалась недостаточно сильной, чтобы удержать его возле превратившейся в растение подруги. Если бы он ее действительно любил, он приходил бы гораздо чаще.

– Но и Снейпу ты не нужна, – сказал ей внутренний голос.

– Нужна!

– Он просто чувствует себя виноватым.

– Я ему нужна! Он обо мне заботится. Он меня навещает.

– Неправда.

– Правда!

– Ну и где он тогда?

– Он болен.

– Он мертв.

– Не может быть!

– А какая разница?

– Большая! Я о нем беспокоюсь.

– Ты просто дурочка. Ты его совсем не знаешь.

– Знаю! Мы нужны друг другу. Мы поможем друг другу.

– Да ты его никогда больше не увидишь. Все кончено! Теперь ты всегда будешь одна.

Гермиона пыталась игнорировать этот проклятый голос, она сбегала от него по запутанным коридорам воображаемого дома. Иногда ей удавалось заглушить его, но избавиться полностью не получалось никогда.

– Никто не заботится о тебе, никто, никто…

– Он обещал!

– Он забыл о своем обещании.

Иногда голос звучал тихо и словно бы всхлипывал. В таких случаях она кричала ему:

– Заткнись! Заткнись и проваливай, не то я от тебя с ума сойду.

– О, до этого уже немного осталось, – усмехался в ответ голос, и в нем звучали уже вполне снейповские нотки.

А через неделю он вернулся.

Гермиона как раз заканчивала мыться. Нетти что-то бормотала о ее волосах, старательно их промывая. Именно эти прикосновения к голове потревожили девушку в ее воображаемой библиотеке в воображаемом Хогвартсе. Она как раз доваривала зелье, а поскольку следить за ним было почти не нужно, то одновременно, чтобы расслабиться, читала статью, найденную в старой подшивке «Ведьминского еженедельника»: «Десять признаков того, что вы сошли с ума».

Она поглядывала на кипящий котел и старалась не думать о неприятностях, ждущих ее в том случае, если зайдет мадам Пинс. Кончиком розового пера делала пометки на пергаменте, параллельно комментируя статью.

«Слышите голоса – тоже мне новость… Пятьдесят помешиваний по часовой стрелке и не забыть блох гиппогрифа… Разговариваете с покойниками – ну да. Хотя не уверена, что этот признак можно засчитывать. Я ведь и раньше разговаривала с Почти Безголовым Ником, а разве я в то время была сумасшедшей?.. Влюбляетесь в неподходящих мужчин, которые только лгут вам и играют с вашим сердцем…»

Дверной хлопок заставил ее вздрогнуть и уронить котел. Вязкое зелье разлилось по разложенным бумагам. Блохи гиппогрифа поскакали по столу, выкрикивая тоненькими голосами: «Пятьдесят баллов с Гриффиндора, пятьдесят баллов с Гриффиндора! » Проклятье! Гермиона нахмурилась, сосредотачиваясь на том, чтобы впервые за несколько дней полностью вернуться в палату. Перед глазами проявились знакомые белые стены и… кое-что неожиданное.

Он. Он пялился на нее, как на привидение. Руки Нетти продолжали перебирать ее волосы. Снейп еще несколько долгих секунд смотрел на Гермиону не отрываясь, а потом вдруг нахмурился и резко отвернулся.

В душе Гермиона просто кричала от радости – он был в порядке! Он вернулся! Она забыла о зелье, о своих размышлениях, ей хотелось только, чтобы Нетти поскорее ушла. Ну пусть она наконец уйдет!

Гермиона чуть не взвыла, когда на нее стали натягивать ночную рубашку – ведь та загородила ей Снейпа. Ах, как она наслаждалась сарказмом в его голосе, когда он сказал, что может дышать, и когда потребовал, чтобы его оставили в покое.

И когда он, как прежде, подошел к изголовью и посмотрел на нее долгим взглядом перед тем, как сесть на свое обычное место, девушка почувствовала, что счастье буквально переполняет ее сердце.

Он вернулся!

Гермионе хотелось, чтобы он что-нибудь произнес, например, рассказал ей, где он был и что с ним случилось. Но голос, который она так мечтала услышать, молчал. Боковым зрением она видела, что Снейп смотрит на нее, но не произносит ни слова.

Она начала упрашивать его:

– Дотроньтесь до меня! Поговорите со мной! Пообещайте, что никогда меня больше не оставите! – но слова эти звучали только в ее воображении.

Через несколько минут Гермиона с изумлением поняла, что его низко склоненная голова уткнулась в ее матрас. Он уснул! Девушка чувствовала, как прижатое им одеяло сильнее натянулось на ее теле. Несколько прядей его длинных волос касались ее руки, щекоча кожу и заставляя вибрировать каждый осязательный нерв. Она ощущала его горячее дыхание, обжигающее ее бедро через тонкую ткань ночнушки…

Гермионе безумно хотелось протянуть руки и зарыться пальцами в черные длинные волосы, провести ладонями по его голове, по лицу. Она хотела услышать биение его сердца и убедиться, что он действительно не призрак, что он на самом деле жив. Чего бы она только ни отдала за то, чтобы повернуться, прижать его голову к груди, вдохнуть его…

От него пахло зельями и, кажется, сандалом – этот запах струился по ее телу, делая его более чувствительным, чем когда бы то ни было. Гермиона чувствовала, что ее кожа пылает. Она никогда, никогда не ощущала себя более живой, чем в эти минуты. Она повторяла его имя раз за разом, почти крича: «Северус… Северус! »

И услышала, как он нежно, почти благоговейно прошептал сквозь сон:

– Гермиона…

А потом все закончилось. Вернулась Нетти с чашкой чая, Северус проснулся и сразу отодвинулся.

Гермиона не знала, что случилось, и не понимала, что же будет теперь. Все, что она поняла, – это что Снейп ушел, даже не взглянув в ее сторону, и сказал, что больше никогда не вернется.

Сначала она не верила. Да и как она могла в такое поверить? Она убедила себя, что неправильно поняла его слова, что это была просто резкая фраза, типичная для его ужасного характера. Не мог же такое на полном серьезе сказать человек, который единственный не бросил ее в беде, человек, которого она узнала за этот год с совершенно неожиданной стороны.

Но он не возвращался, и Гермиона совсем пала духом. Теперь она знала, что Снейп жив и здоров, он просто не хочет ее видеть. Он бросил ее, но она не понимала почему.

Вскоре Гермиона перестала считать дни. Нетти, как и прежде, разговаривала с ней каждый раз, но Гермиона ее не слушала. Ей теперь было не важно, что будет дальше. Все, что ее хоть немного интересовало, – это ее воображаемые комнаты… и воспоминания, какими бы сладостно-болезненными они ни были.

Она заставила себя вернуться к реальности лишь однажды, когда неожиданно зашел Гарри. Вот только… она не почувствовала никакой радости. Как бы сильно она ни любила Гарри, а она его действительно любила, все же это был не Снейп.

Гермиона уже начала потихоньку возвращаться в свой выдуманный Хогвартс, когда вдруг услышала, что Гарри сказал что-то о «сальноволосом ублюдке». Она тут же очнулась и начала лихорадочно припоминать, о чем он вообще говорил.

Кажется, Гарри виделся с Дамблдором, припомнила Гермиона его слова. До него дошли слухи, что Снейп ежедневно посещает больницу Святого Мунго, и он зашел к директору, чтобы узнать, зачем профессор туда ходит.

Гермионе стало ясно: несмотря на то, что война уже закончилась, а так называемый «сальноволосый ублюдок» вообще спас Гарри жизнь, отношение ее друга к Снейпу можно было назвать в лучшем случае двойственным.

– Я знаю, что не имел права, Гермиона, – пробормотал он, – но я ничего не мог с собой поделать. Это его вина, что ты теперь здесь. Это он виноват, что я тебя потерял. Погибни он, и никто не горевал бы по нему так, как по тебе. Так, как я тоскую по тебе…

Гермионе хотелось сесть и стукнуть его, чтобы он хоть немного повзрослел, но пришлось удовольствоваться безмолвным рычанием. Северус всем пожертвовал ради торжества их дела. Он обрек себя на одиночество, заставил людей смотреть на себя, как на зло, и все ради того, чтобы никто не догадался о той смертельно опасной игре, которую он вел. Гермиона не тешила себя иллюзиями и прекрасно понимала, какие страшные вещи он видел, да и творил, будучи Пожирателем и двойным агентом.

Он не был приятным человеком, но он был настоящим человеком. А за то время, что он ее навещал, она успела понять, что он был еще и хорошим человеком. Под резкостью он скрывал боль от одиночества, и только Гермиона знала о его слабости. Гермиона была уверена: догадайся Снейп о том, что она все видит и слышит, он вел бы себя более осмотрительно. Судя по рассказам мадам Помфри, он всегда был очень сдержанным, а уж после войны вообще отгородился ото всех.

Но Гермиона уже видела его доброту, слышала, как он осуждал свои поступки, знала о его огромной преданности Дамблдору. Она знала его, знала настоящего Северуса Снейпа, а не тот фасад, который он демонстрировал людям. Он был сильно израненным жизнью человеком, чье доверие и дружбу теперь очень сложно завоевать. Мир был жесток к нему, и уже не раз он собирал свою разбитую душу буквально по частям, медленно и кропотливо. Но при этом он умудрился остаться цельной личностью с огромным внутренним благородством. Гермиона восхищалась им так сильно, что не смогла бы даже выразить это словами.

В общем, когда Гарри ушел, она даже испытала облегчение. Не к ней он приходил. Он приходил, чтобы успокоить совесть этим посещением забытой подруги. Его привели в больницу вина и стыд за то, что Снейп, которого он терпеть не мог, оказался единственным, кто навещал Гермиону ежедневно. Гарри раздражало, что Снейп делал то, на что у него самого не хватило силы духа.

А теперь он не нашел ничего лучше, чем сказать ей:

– Я хотел бы навещать тебя чаще, но это же совершенно бесполезно. Ты больше не Гермиона, ты всего лишь оболочка той девушки, которую я знал.

Гермиона хотела возмутиться, но вдруг поняла, что это правда. Без визитов Северуса она медленно, но верно теряла связь с действительностью. Еще немного, и она действительно станет всего лишь оболочкой прежней Гермионы, телом без души…

***

Вскоре после короткого визита Гарри она нашла новую комнату. Большую, полную картин. Через несколько мгновений она застыла в растерянности.

– О, Гермиона! – Рон смотрел на нее с картины, играя в волшебные шахматы и ухмыляясь. – Как ты думаешь, Гарри всегда будет проигрывать мне в эту игру?

Она постаралась не закричать во весь голос. Потом долго вытаскивала его из картины и наконец крепко обняла.

– Почему ты плачешь? Чувствуешь себя плохо из-за Гарри, да?

– Я скучала по тебе, Рон, я так сильно скучала!

– Почему? Я всегда здесь.

– Ты умер, Рон.

– Я знаю, – он подмигнул ей, – но это не так плохо, видишь? Я и тут как-то раз обыграл Гарри. Пойдем, сразимся в шахматы. Эй, если сейчас я мертвый, ты думаешь, что можно обращаться со мной, как с Безголовым Ником?

Гермиона быстро отпрянула от него. Она не могла этого выносить.

– Гермиона, милая, почему ты не можешь навещать меня чаще? – проворчала ее мама с соседнего изображения. Она мыла блюдо в раковине, и ее руки были по локоть в пене. – Мы с твоим папой скучаем!

– Мама, я тоже скучаю без вас! – прокричала она. – Почему вы меня бросили?

– Избавьте меня от истерик, надоедливая девчонка! Неужели не заметно, что я пытаюсь вас игнорировать? – Профессор Снейп пристально смотрел на нее с другой картины. – Почему вы отравляете мою жизнь?

– Вы больше не навещаете меня.

– Разве возможно получать от этих визитов удовольствие? – последовал холодный ответ. – Наши разговоры были ничем иным, как запоздавшими попытками вернуть вас.

– Вы сказали, что спасете меня!

– Я слишком занят стараниями спасти самого себя, мисс Грейнджер, – прошипел портрет. – А сейчас оставьте меня в покое.

Гермиона решила не заходить больше в эту комнату.

– Все кончено, Гермиона, – сказала она себе, как только прошла через пустой холл. – Первый признак помешательства – слышать голоса.

«Он не вернется, ты же знаешь».

«И я этого боюсь».

Голоса шептали резко, потом умирали и исчезали в вакууме, заставляя Гермиону чувствовать себя еще более одинокой и покинутой, чем раньше. Стены рушились вокруг нее, и там, где она прошла, в пыли оставались отпечатки ее ног. Она спотыкалась снова и снова, но продолжала поиски другого пути. Она знала, что он был здесь, но везде, куда ни поверни, не было ничего, кроме дороги к смерти.

Гермиона не понимала, куда несли ее заплетающиеся ноги, но вот она набрела на черную, словно ночь, дверь в конце холла. В открывшейся комнате пахло гнилью и затхлостью, густой зеленый мох рос на каменных стенах.

Деревянные парты, стоящие там, были покрыты влажной плесенью. Книги лежали наполовину открытыми, выцветшие страницы были в зеленоватом грибке. Как ни странно, Гермиона хорошо знала это место. Она пробралась мимо валяющихся камней и мусора и вошла в класс зелий. Гермиона подошла к креслу позади стола – его спинка была похожа на простой частокол. Два шкафа оказались в комнате единственным, что было не тронуто гниением.

Она скучала по нему. Она даже не могла вспомнить, как звучал его голос. Все, что она слышала, – это ее крики и звуки, отражающиеся в пустоте и тишине.

Гермионе захотелось умереть.

Глава 7. Снейп

Не надо было туда возвращаться. Не так уж ему и нужно ее навещать, вовсе нет. Да и грудь ныла. Аппарирование из Хогсмида в Мунго и обратно чуть не прикончило его. Он хмурился, сидя в темноте в своем кабинете. Может, грудь болела и из-за только что опрокинутой стопки «Старого Огдена», но он думал иначе.

Если быть предельно честным, то вообще-то ему не верилось даже в то, что боль осталась из-за недолеченных легких. Казалось, сердце просто вырвали из груди. Больше он туда не пойдет.

Он снова глотнул виски и содрогнулся, ощущая, как жидкость прочертила огненную дорожку в горле. Сколько еще придется выпить, чтобы забыть о ней?

Развратник. Все его иллюзии о том, кем он был на самом деле, разлетелись в клочья из-за девчонки, которая никогда не поймет, что она с ним сотворила.

Это была кошмарная неделя.

Он помнил, как вышел из Больничного крыла на следующее утро после взрыва, чувствуя, будто табун диких гиппогрифов проскакал по груди. Поппи была в своем репертуаре: кудахтала над ним, как над ребенком. Он не выносил, чтобы им командовали, особенно старые любопытные болтушки, вообразившие, что могут звать его по имени и немилосердно над ним подшучивать.

Влив ему в глотку очередную порцию вчерашнего мерзкого пойла, она улыбнулась:

− Нетти по камину спросила утром, как вы. Я сказала, что вы в порядке, но в ближайшее время не появитесь у Гермионы. Она просила передать, чтобы вы не беспокоились: мисс Грейнджер будет в том же состоянии, как в последний раз.

Он изо всех сил старался не обращать на нее внимания, так как, несмотря на все его надежды, попытки испепелить ее взглядами проваливались.

После принудительного утреннего сна, в котором ему привиделась очередная тревожная вариация на тему умирающей у него на руках Гермионы, зашел Альбус, принеся копию «Ежедневного пророка». Скандальная газетенка, преувеличивая в своей обычной манере, умудрилась одновременно превознести его на одной странице и обвинить на другой. Пока первая статья привлекала внимание к тому, как быстро он действовал, спасая жизнь Деннису Криви, вторая умудрилась невзначай намекнуть, что он специально устроил взрыв, чтобы немножко развлечься теперь, когда его работа двойным шпионом закончилась.

Дамблдор был им недоволен, да Северус особо и не возражал. Если бы он был внимателен и поменьше думал на уроке о собственных проблемах, ничего бы не произошло. К счастью, Криви выжил, несмотря на рассеянность Северуса. Он содрогнулся от одной только мысли, сколько объяснительных пришлось бы писать, если бы этот болван и правда погиб. Поппи расхохоталась, когда он заявил об этом Альбусу:

− Ну-ну, Северус, уж с нами-то не надо. Уж мы-то знаем, как вы любите своих учеников.

Снейп подумал, что предпочел бы длительные пытки Круцио ее дурацким замечаниям и намекам.

На следующее утро Поппи позволила ему наконец покинуть Больничное крыло, предварительно наказав есть в своей комнате и держаться подальше от дымящихся котлов. Она также невзначай добавила, что он может навестить мистера Криви, если захочет. Когда Снейп, безучастно взглянув на нее, поинтересовался, с чего бы это ему вдруг могло взбрести в голову проведать идиотского ребенка, который чуть было его не убил, она ехидно улыбнулась в ответ:

− Ну вы ведь навещаете Гермиону!

Но это не соответствовало действительности − по крайней мере, до конца недели. Уж если на то пошло, он просто физически был не в состоянии. Грудь болела от малейшего вздоха, и даже сама мысль об аппарировании без саморасщепления, честно говоря, ужасала.

Кроме того, не хотелось давать повода для школьной мельницы слухов. У него не было абсолютно никаких причин посещать Гермиону, поэтому он и не будет ее посещать.

Но избавиться от нее в снах он не мог. Тот первый сон в Больничном крыле, казалось, проложил русло для нескончаемого потока. Стоило только ему закрыть глаза, и он тут же попадал в плен сновидений о Гермионе.

Сначала сны были о том, как она умирает: то на полу в его классе, то в сражении, безвольно повисшая на его руках. Но по прошествии нескольких дней сны трансформировались в нечто совершенно иное. И как бы жестоко это ни звучало, он предпочел бы сны о ее смерти этим видениям, которые никогда бы не могли воплотиться в жизнь.

В одном из снов он был в своих покоях, дневной свет мягко проникал сквозь окна. Но сон вдруг резко изменился, день превратился в ночь, и ощущение чужого присутствия в комнате промелькнуло в голове. Он повернулся к гостиной и с удивлением обнаружил, что кто-то сидит в его любимом кресле напротив камина с раскрытой книгой в бледных руках. Даже не видя лица, он уже знал, кто это, знание пришло само собой откуда-то изнутри. Волосы ореолом рдели вокруг ее головы, она сидела и улыбалась ему, окутанная теплой золотистой аурой от огня.

− Никаких взрывающихся котлов сегодня? Это хорошо, − сказала она, и голос у нее был чем-то средним между детским звонким дискантом и глубоким женским тембром. Позже, вспоминая, он даже не мог точно сказать, был ли это вообще ее голос, − прошло столько времени с тех пор, как он его слышал.

В другом сне он шел, удаляясь от школы ясным осенним днем. Его шаги были куда менее широкими, чем обычно, и рядом шел кто-то еще. Тонкая рука лежала в сгибе его локтя так, будто ничего не могло быть естественней, и они с Гермионой обсуждали возможности улучшения зелья для оборотней. Поднялся ветер, закружив вокруг них листья и холодный воздух, и он галантно предложил свой шарф, чтобы ее шея не замерзла. Сон ускользнул вместе со странной шаловливой улыбкой на ее губах, с которой она перекрасила зеленые и серебряные полоски на шарфе в золотые и красные цвета Гриффиндора.

Эти и многие другие картины посещали его в ночных сновидениях, воспоминания о них преследовали его так настойчиво, что он был рад отсутствию школьных занятий на этой неделе, поскольку боялся, что подобные мысли отвлекали бы его даже сильнее, чем прежние размышления. Каждое утро встречало его светом и определенностью, заставляя почувствовать себя опустошенным и одиноким. Никогда она не улыбнется ему на пути в Хогсмид, не наденет его шарф, не будет сжимать его руку в таком доверительном молчании. Она по-прежнему была в больнице, и произошло это по его вине.

После четырех ночей, полных снов, и почти недели вдали от нее он снова отправился в Мунго. Окончательное решение навестить ее было принято сразу после обеда. Ему было просто необходимо убедиться собственными глазами, что она все еще там и не превратилась в преследующее его привидение.

В начале недели он поклялся, что не пойдет к ней снова, пока не будет уверен, что нашел лекарство. Он клялся, что никогда больше не позволит себе отвлекаться на мысли о ней, − достаточно, что он чуть не потерял ученика, не говоря уже о том, что он совершенно не хотел давать коллегам повод вновь заинтересоваться его отношениями с Гермионой. И лучше всего для этого было прекратить посещения и выкинуть ее из головы.

Проблема была в том, что он не мог. В промежутках между снами и теми моментами, когда он думал о ней в течение дня, она всегда присутствовала в его мыслях. Проходил день за днем, и он обнаружил, что скучает по ней − по тем часам, которые он провел бы, посещая ее, − и что томится по тому умиротворению, которым наслаждался, просто сидя с ней рядом. Он пытался убедить себя, что это не так; пытался не придавать никакого значения тем моментам, что провел с ней, рассказывая обо всех забавных или хоть сколько-нибудь значимых событиях своих будней.

Раз за разом отвергал он мысль о том, что Поппи была права − что он в самом деле стал неравнодушен к Гермионе. Потому что если это так, то он просто жалок! Мужчина, чьей единственной привязанностью была девочка в два раза его младше, девочка, которая никогда не сможет с ним заговорить, или улыбнуться, или даже осознать его присутствие.

Он так ушел в свои мысли, что, войдя в палату, не сразу заметил, что Нетти Помфри тоже была здесь. Она смывала с волос Гермионы пену от шампуня. Прикованная к постели девочка была прикрыта лишь простыней, края которой были плотно заправлены под ее руки по краям от груди. Ему было видно легкое биение жилки в маленькой впадине у ключицы, и он долго стоял, застыв на месте, прежде чем смог отвести взгляд.

Медсестра быстро завершила водные процедуры с Гермионой, надоедая ему своей пустой болтовней, пока он резко не попросил ее уйти. Только когда она поспешно убралась из комнаты, слегка покраснев от обидного замечания, он позволил себе снова повернуться к Гермионе.

Ее волосы все еще были слегка влажными, хоть он и слышал, как Нетти пробормотала высушивающее заклинание. Девочку переодели в ночную рубашку, практичную и простую, но руки по-прежнему оставались открытыми.

Нерешительно стоя у изножья кровати, Северус посмотрел на Гермиону и вздохнул. Он был рад вернуться. То чувство опустошенности, что преследовало его всю неделю, казалось, испарялось от одного только взгляда на нее.

Подойдя к ней сбоку, он опустился в кресло возле кровати, после чего снова посмотрел на лицо Гермионы. Ее кожа выглядела почти такой же бледной, как его собственная, и была полупрозрачной на скулах. Руки были тонкими, длинными, но все еще с хорошо развитыми мышцами. Он подумал, что Нетти Помфри, наверное, проделывала с ними физические упражнения, чтобы мускулы не атрофировались, и признал, что она неплохо поработала. Он посмотрел на лежавшие на простынях кисти рук, отмечая, какие они маленькие. Пальцы были худыми, и он вдруг вспомнил их на сгибе его локтя − так явственно, будто это действительно когда-то произошло, а не привиделось ему во сне.

Первый раз за неделю он почувствовал себя расслабленным и опустился в кресло рядом с ней с едва слышным вздохом. Он оперся подбородком о руку, и очень скоро его плечи начали опускаться, а веки с каждой секундой становились все тяжелей и тяжелей до тех пор, пока − и это произошло довольно быстро − он не погрузился в сон.

Он был в своих комнатах, но они как-то изменились. Казалось, что стало меньше свободного места − возможно, из-за дополнительного платяного шкафа у стены напротив и высоких стопок книг с обеих сторон от кровати. Он ничего не понимал, и тут из-за спины послышался шум.

Гермиона появилась в дверях его ванной комнаты. Ее лицо светилось, мокрая копна волос была закручена в большое полотенце. Она позаимствовала его халат − серебряного цвета, со змеей, вышитой на кармане. Пояс был слабо завязан на талии, выставляя на обозрение соблазнительно много обнаженного тела.

− Почему ты надела его? − спросил он. Снейпу казалось таким естественным, что она тут стоит. Как будто халат всегда принадлежал ей, и комнаты были ее, а не его.

− Ох, Северус, − она снова говорила тем самым голосом, в котором интонации женщины и ребенка смешались вместе так, что трогали его до глубины души. − Мне нравится бархат, я чувствую себя в нем, как кошка.

Большая часть его хотела сбежать дальше в этот сон, утонуть в нем, принять его как реальность, и в то же время рациональная его часть − хоть и ставшая неразличимо малой в этот момент − наблюдала за происходящим в ужасном замешательстве.

− Ты выглядишь попавшей под дождь львицей, − услышал он собственные слова. Ноги сами несли его к ней.

− А ты − пантерой, готовой к броску, − улыбнулась она в ответ. – Расчешешь мне волосы, пока они не высохли и не запутались?

Она отбросила полотенце, встряхнув свободно распущенными локонами, и протянула ему щетку для волос.

− Люблю, когда ты это делаешь. Очень расслабляет.

Он взял широкую щетку и какое-то мгновение пристально ее рассматривал, забыв, зачем она ему. Потом поднял глаза и обнаружил, что они находятся перед туалетным столиком. Гермиона сидела на стуле спиной к нему.

− Ну, не спи на ходу, − поддразнила она, и Снейп увидел в зеркале ее улыбку.

Окружавшая их тишина нарушалась лишь их дыханием и мягким шорохом скользящей по волосам щетки. Гермиона сидела, небрежно положив руки на столик, ее голова была откинута назад и, наклоняясь вслед расчесывающим движениям, почти касалась его груди.

Он видел, как бьется жилка у ее ключицы, и размышлял, каково было бы почувствовать этот трепет, прикоснуться языком к пульсирующей точке, прильнуть губами к ключице и поцеловать ее. Движения его рук вдоль ее волос замедлились. Щетка со стуком упала на пол.

Он наклонился вперед, почувствовал, как его голова сама по себе опустилась ей на плечо, и прошептал ее имя:

− Гермиона…

− Северус…

− Профессор Снейп… Профессор Снейп? С вами все в порядке?

В то же мгновение Снейп проснулся. Мышцы торса жалобно застонали, протестуя против слишком резкого движения, с которым он выпрямился в кресле, рывком подняв голову с кровати Гермионы. Он уснул рядом с ней, согнувшись в странной, неудобной позе. Он чувствовал, что на щеке слегка отпечаталась складка от простыни, и побледнел от смущения, когда к нему стремительно вернулись воспоминания о том, что приснилось.

Нетти Помфри слегка озабоченно разглядывала его, стоя в ногах кровати.

− Вы так бледны, профессор Снейп. Поппи знает, что вы здесь? Держу пари, что не знает. Осмелюсь сказать… судя по вашему виду, вам не помешало бы несколько часов крепкого сна.

Снейп пристально посмотрел на нее, чувствуя, как медленно заливается дурацкой краской от шеи до корней волос. Лицо пылало жаром, сравнимым лишь с охватившей его внутренней яростью. Он не помнил точно, что ответил Нетти, но знал, что это было что-то неприятное.

Когда она остановила его, рвущегося к выходу, чтобы спросить, когда он вернется, то пришлось вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть: такая боль горела в груди.

− Никогда, − прорычал он, пытаясь сдержать неожиданное желание крикнуть в мучении. Ему нельзя было видеть Гермиону… нет, мисс Грейнджер… больше никогда.

Будь проклята Поппи с ее назойливостью, с ее проклятыми выдумками и шутками! Это из-за нее ему снится Гермиона! Именно Поппи внушила ему, что он может быть неравнодушен к девчонке, иначе такая мысль никогда не пришла бы ему в голову. Он был развратником, как все о нем и думали. Тайно вожделел пациентку, которую надеялся спасти, мечтал о ее мягких руках и нежных улыбках, о разговорах с ней.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒