X. escape.

– Чанни, ты чего тут сидишь? - Бэкхён проскальзывает в дверной проем, наблюдая, как старший сползает со столешницы, лениво потягиваясь.

Прошло чуть больше недели с того дня. Нельзя сказать, что время лечит, бесследно уносит былое и сглаживает шрамы, но становится несомненно легче. И Чанёль соврал бы, если сказал, что Бэкхён непричастен к тому, как его раны медленно, но верно заживают. Хотя может быть все дело в том, что его сердце перестало биться. Точнее, оно сделало это еще тогда, на шоссе, а теперь затихли и его отголоски. Ощутимые толчки в груди, что не давали покоя. Вместе с ними ушло немного боли, ушел голод, страх, слезы. Бэкхён тоже перестал плакать, как и не было тех слез, что пролил он. Как будто все было именно так. Всегда.

– Просто в окно смотрел, - младший улыбается в ответ, не спеша подходя к Чанёлю, словно невзначай обвивая его торс ручонками. - Там так красиво. - Чанёль улыбается, обнимая мальчишку в ответ, вскользь глядя в окно, за которым золотом разлилась осень.

Бэкхён нагло пользуется оправданием «я давно никого не ощущал». Почти не отходит от старшего, пытается быть рядом как можно чаще, держать за руку, сидеть только в обнимку, случайно касаться его кожи губами. Чанёль совсем не против, хотя все еще не может привыкнуть. Слишком часто устрой его жизни меняется с ног на голову, слишком ко многому ему приходится привыкать заново. Вот и сейчас, чуть влажные губы неловко касаются его ключицы, просто потому, что младший выше не дотянется, и тут же прячет смущенную мордашку на широкой груди Ёля. Он все еще не научился краснеть, но теперь Чанёль с легкостью понимает, когда тот должен быть пунцовым до кончиков ушей. Это всегда заставляет старшего улыбаться, особенно вспоминая их первое знакомство. Каким стервецом тогда казался этот ребенок, который теперь, получив возможность, ластится к нему словно котенок. Чанёль посмеивается от собственных мыслей и ласково взъерошивает волосы младшего, еле ощутимо касаясь его макушки губами.

А ведь он даже не знает, Ёль так и не смог сказать ему, зачем спешил домой, не сказал самого важного, отложив на то время, когда их дни не будет омрачать тот печальный осадок. Бэкхён такой нежный и искренний, открытый перед ним, даже не зная, насколько все это взаимно. Просто еще не время.

Может быть, причина у всего этого намного проще, и Бэкхён цепляется за старшего, как за возможность спастись от одиночества и сумасшествия. Его последний шанс создать иллюзию нормальной жизни, чувствовать чужое тело рядом и иметь возможность прикасаться к нему, разговаривать, и уже совершенно не важно, парень это или девушка. Может быть, он просто истосковался по ласке. Даже если так, Чанёль все равно полюбил его, полюбил настолько, что был готов отдать ему свою жизнь, а теперь сможет отдать свою смерть и бессмертие в одном флаконе.

– Мы могли бы еще попрактиковаться выходить «туда», - младший неловко елозит носом по футболке, от чего мурашки по спине Чанёля пробегают вдвое интенсивнее. Такие неловкие, интимные касания заставляют его сходить с ума, прикрывая глаза от удовольствия.

Это заставляет мысли путаться, и он совсем не сразу понимает, что от него ждут ответа. Они уже несколько дней пытаются выбраться из своей укромной вселенной вместе, что пока получается с трудом, но успехи все же есть, правда небольшие. В последний раз Чанёля хватило минут на десять. Почувствовать себя в родном мире, но в другой «шкуре», очень странно и откровенно непривычно, а после исчезнуть на долгие пару часов. У него еще слишком мало сил, чтобы как Бэкхён, разгуливать там часами, и что еще сложнее –двигать предметы. Зато теперь он понял, насколько это было для него сложным, и как долго ему пришлось учиться, чтобы вот так просто выключать чайник или включать телевизор. А ронять его с лестницы? Такой маленький Бэкхён оказался таким невероятно сильным, и это, хоть и самую малость, но ущемляет достоинство старшего, заставляя прикладывать все больше усилий для обучения, радуя младшего своими успехами.

– Бэкки, - Ёль все так же прижимает разомлевшее в объятиях тельце к себе, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, - а мы можем выходить отсюда… мы можем уйти из этого дома? - Он, кажется, никогда не спрашивал об этом, хоть и понимает, что вопрос откровенно глупый. И самому же можно было догадаться, иначе сидел бы он здесь, имея возможность просто уйти куда-нибудь?

Бэкхён замирает в его объятиях, переставая елозить носиком по ткани футболки, глубоко вдыхая. В самом начале он часто пытался выйти, но эта дверь ему не поддавалась. Словно он посажен на цепь, и ни шагу прочь за пределы этого дома. Но разве это так важно, если он теперь не один, у него есть Чанёль, и он у Чанёля. Они не будут одиноки, и у них всегда все будет хорошо, разве этого так мало?

– Я ни разу не смог выйти, - он бурчит куда-то в грудь старшего, крепче сжимая его в объятиях, словно не желая отпускать.

Чанёль где-то понимает его страх, пусть и только теоретически. Бэкхён прожил в одиночку много лет и теперь боится потерять то, что даровала ему сама судьба, пусть и ценой чужой жизни. Ёль для него буквально все, и ведь не сегодня, так завтра, весь крошечный мир младшего просто обернется вокруг него. Понимание этого пугает, ведь слишком много ответственности ляжет на его плечи, слишком страшно будет не оправдать чужие надежды. А с другой стороны, разве не этого Чанёль хотел: быть для кого-то целым миром, единственным, особенным.

– И черт с ним, - Ёль наклоняется вперед, сгибаясь почти пополам, просто, чтобы уткнуться носом в изгиб тонкой шейки, опаляя дыханием нежную кожу. - У меня есть другой мир.

Чанёль не уточняет, о чем именно он говорит: о своей маленькой вселенной, поделенной на двоих с младшим, или самом Бэкхёне. Но если бы сердце того все еще билось, несомненно совершило бы кульбит, ухая куда-то в пятки от того, как интимно это прозвучало. Не иначе, как признание в любви, в чем сам Бэкхён, естественно, сомневается, но ведь мечтать не вредно, особенно, когда это сказано таким низким шепотом куда-то в его шею.

***

– Чанни, ты чего? - Стоя перед входной дверью Ёль не сразу заметил, как позади него появился Бэкхён, немного взволнованный, удивленный.

Чанёль больше ни разу не заводил разговоры о «внешнем мире», лишь иногда часами сидя у окна, смотря, как вдоль аллеек мельтешат люди. Ему все еще было немного грустно, совсем чуть-чуть тоскливо. Не хватало Сэхуна, сигарет, любимой гитары, хотя если бы перед ним предстал выбор: все это, или возможность быть рядом с Бэкхён, он не уверен, что смог бы предать младшего, лишиться его нежных объятий. Каждое его прикосновение отдавало привязанностью, глубокой симпатией, почти любовью, и это заставляло старшего таять, чувствовать тепло на коже, которого он не мог ощущать. Возможно, его грели именно те сильные чувства, таящиеся в сердечке Бэкхёна, такие чистые и искренние, такие наивные.

– Курить хочется, - Чанёль поворачивается к младшему лицом, легко улыбаясь, и ведь он почти не врет, - скоро душу продам за сигарету.

– Все еще не отпустило, - Бэкки задумчиво тянет, недовольно морща носик, и даже не зная, как тут можно помочь. Чанёль не испытывает голода и множества других чувств, которые должен испытывать живой, и ведь не мудрено. Но почему тогда его так тянет курить? - Я думал, уйдет вместе с остальным.

– Да, я тоже, - ему хватает всего одного шага, чтобы младший протянул к нему руки, словно прося объятий. Не иначе, как ребенок, и это просто не дает Чанёлю шансов противиться. Но вместо привычно обвивающих торс рук только тонкие пальчики ухватившиеся за его запястье.

– Пойдем, покажу кое-что, - звучит слишком заговорщически, с коварной улыбкой на губах, которая тут же отражением ложится на губы старшего.

Они поднимаются на второй этаж, но вместо привычной спальни забираются в кладовую, где в самом углу стоит небольшая лестничка на чердак. Чанёль туда так ни разу и не поднимался, чисто из соображений безопасности. Тогда еще его пытались, если не убить, так как минимум покалечить, а из такого стереотипно-небезопасного в плане отношений с призраками, места, как чердак, в фильмах ужасов не возвращаются. Вот он и не рисковал, предпочитая даже забыть, что в доме в принципе есть это место. И должно быть не зря. Хоть и довольно большая, но темная комнатка имела крайне низкий потолок, что на деле был сводом крыши. Бэкхён удобно помещался в это укромное местечко, а вот сам Чанёль явно превышал допустимую высоту сантиметров на пятнадцать точно. Свет здесь не был даже предусмотрен, что хоть и не пугало, но вызывало некий дискомфорт.

– Сядь сюда, - Бэкхён тычет пальчиком куда-то в гору коробок, наставленных в ровную линию, словно стена, а сам смело вышагивает в другую сторону их реальности.

Чанёль недовольно хмурится, ведь он тоже хотел бы побыть «там», но ничего не говорит, послушно подходя к ящикам, в попытке рассмотреть в темноте более-менее пригодное для сидения место. Вот только все оказывается куда проще: за коробками на полу лежало расстеленное одеяло, заметно старое, но на удивление чистое, даже не покрытое пылью.

– Я раньше частенько здесь сидел по ночам, пока не начал ходить к тебе, - Бэкхён легко улыбается, говоря в никуда, даже не пытаясь делать вид, что может видеть Чанёля. Два этих мира хоть и близки друг к другу, они только с одной стороны связаны простым «стеклом», с другой это скорее глухая стена. Из их маленького мирка можно видеть живых, но с другой стороны ничего увидеть нельзя, даже будучи частью того мира.

Чанёль только опустился на мягкое одеяло, когда перед ним, под действием рук младшего, разъезжаются занавески, до этого скрывающие небольшое окошко. Бэкхён опускается рядом, с легкой улыбкой смотря вперед. Он был уверен, что это понравится старшему, которого буквально душили стены этого дома. Он слишком любит свободу, чтобы смириться со своей нынешней жизнью, а здесь создается хотя бы ее иллюзия. Хлипкая, ненастоящая, такая же, как и они сами, но это уже что-то – иссиня-черное небо с густой россыпью звезд, тонкая дорожка лунного света, и ветви деревьев, роняющие пожелтевшие листья, качающиеся в порывах ветра.

– Красиво, правда? - говорить вслух кажется чем-то неправильным, оттого младший тихо шепчет, смотря, как за тонким стеклом, далеко в небе переливаются мириады звезд.

Холодные, одинокие, Бэкхён чувствует в них что-то родное, близкое. Он тоже такой, а теперь и Чанёль, хотя еще недавно его можно было сравнить с теплым солнцем, ярким, согревающим пустые дни младшего. Звезды кажутся невероятно прекрасными в темном небе. Переливаясь золотом, словно зовут к себе, манят, и хочется оторваться от земли, чтобы оказаться там, среди них. Чанёль тоже чувствует это - желание оказаться там, увидеть все своими глазами, ощутить. Он с трудом заставляет себя оторваться от крошечного окошка, чтобы мельком взглянуть на младшего, но замирает. Лунный свет касается нежной кожи щечек, утопает в изгибах ключиц, путается серебряными нитями в темных волосах. Он кажется болезненно бледным, утонченным, как редкая фарфоровая кукла, на которую можно только смотреть. Пожирать глазами, мечтать коснуться шелковистой кожи кончиками пальцев, губами. Настолько хрупкий, что, кажется, рассыплется от малейшего прикосновения. Но ведь Чанёль знает, что это не так. Он уже делал это: прикасался к младшему, сжимал в объятиях, невзначай скользил губами вдоль мягкой кожи.

– Невероятно красиво, - он отвечает, уже и не помня, как выглядит звездное небо за окном, но все равно не врет. Бэкхён на самом деле красив, красивее, чем все эти звезды. Невероятен.

Чанёль тянется к нему, почти не отдавая себе отчет, не представляя, как будет объяснять свой минутный порыв, желание прикоснуться. Хотя нужно ли это будет тому? Слова… слова – это всегда ложь, действия – вот она, правда. И Чанёль предельно искренен, когда касается мягкой кожи щеки кончиками пальцев, ощущая, как вздрагивает младший. Он скользит вдоль острой скулы, заправляя непослушную прядку за аккуратное ушко, и шумно выдыхает. Бэкхён неловко поворачивается к старшему, стыдливо опуская глаза. Он до чертиков смущен, хотя уже мог бы привыкнуть к чужим прикосновениям. К прикосновениям Чанёля, которые все равно, из раза в раз, отдают томящим чувством где-то под ложечкой и дрожью в коленях.

– Я никогда не видел ничего подобного, - старший выдыхает низким шепотом, с легкой хрипотцой, зарываясь пальцами в короткие волосы на затылке мальчишки.

Бэкхён не уверен, о чем именно говорит Чанёль, но готов поклясться, что в давно пустующей груди что-то сжалось, словно иллюзорное сердце пропустило фантомный удар, и снова замерло, ухая куда-то в пятки. Между ними оставалась всего пара сантиметров, когда Бэкхён понял, что вот-вот он умрет во второй раз за свою «жизнь», и убедился в этом окончательно, стоило чужим влажным губам, коснуться его чуть подрагивающих. Это казалось таким реальным, словно и не было за плечами тех шести лет, словно в его дом не пробрались и не убили без капли жалости.

Чанёль не знает, так ли должно быть, должно ли вообще происходить что-то подобное, но уже просто не может оторваться от мягких, податливых губ, что с таким трепетом отзываются на каждое движение, неумело отвечая, словно в первый раз. А ведь чем черт не шутит, ему же только шестнадцать. Почему нет? И эти мысли будоражат еще сильнее, заставляют кончики пальцев покалывать, когда ротик младшего приоткрывается, позволяя зайти еще чуть дальше, а тонкие ручонки цепляются за края его бомбера. Чанёль поддается вперед, бессовестно углубляя поцелуй, опрокидывая младшего на одеяло, ловя губами его судорожный вздох.

Нормально ли это? Должно ли быть так? Может ли быть так? Кого это волнует. Даже при большом желании их никто не осудит.

Бэкхён теряется в непривычных ему прикосновениях мягких губ к собственным, во влажных скольжениях чужого языка вдоль собственного, а после к шее, от мочки уха и до ключицы. Он не должен ничего чувствовать. Бэкхён мертв слишком давно, даже для того, чтобы обмануть самого себя воспоминаниями. Ему и помнить-то нечего, и то, что он испытывает сейчас, не похоже ни на что. Всегда холодная кожа чувствует непривычное, легкое тепло, что разливается по телу от каждого прикосновения старшего. Словно маленькие ожоги, поцелуи рассыпаются по бледной коже, узловатые пальцы сжимают волосы на затылке, и тонкую талию другой рукой. Чанёль не чувствует неловкости, для него все это уже давно привычно, хоть и чуть забыто, он просто старается не думать о том, в каком они положении. Несуществующем. Но ведь он что-то ощущает, и Бэкхён томно вздыхает не просто так. Они ведь могут попробовать, верно?

– Я могу… - Чанёль с трудом выжимает из себя пару слов, не отрывая губ от выпирающих ребер, что не прикрывал глубокий вырез майки, - я…

– Да, - Бэкхён не колебался.

Он не мог даже мечтать об этом, и теперь, когда перед ним появилась такая тонкая, почти неощутимая надежда на что-то «большее», он цепляется за нее голыми руками, отчаянно оттягивая в собственную сторону. Ему должно повезти. Он столь многого не получил при жизни, многого не испытал и не пережил. Сейчас вселенная, Бог, да кто угодно, должны отдать ему этот должок.

Чанёль неуверенно скользит кончиками пальцев вдоль тонкой талии, поддевая край майки и медленно задирая ее вверх, словно прощупывая почву под ногами, смакуя собственные действия и восторженно радуясь, когда это получается. Тонкая ткань доходит до самой груди, чуть оголяя бледно-розовые бусинки сосков, к которым тут же припадает старший, сжимая нежные бугорки губами. Бэкхён скулит от того, что не знает, куда себя деть, пытается вжаться в холодное одеяло и в то же время прильнуть ближе к мягким губам. Незнакомые ранее ощущения заставляют дрожать, почти вибрировать и чудом не таять темной дымкой в чужих руках, что так крепко сжимают его бока, поглаживая впалый животик. Кажется, что младшего вот-вот порвет от переизбытка эмоций, когда хочется смеяться и плакать одновременно, кричать, что он счастлив, и убежать как можно дальше потому, что еще хоть одно касание влажных губ и он, кажется, попросту перестанет существовать.

Старший не помнит, как сдирал с Бэкхёна одежду, но кожанка отлетела в сторону буквально вывернутой наизнанку, с болтающейся на рукавах майкой, словно все было снято одним движением. Может быть так падал тусклый лунный свет, может быть так было на самом деле, но кожа младшего словно светилась изнутри, отдавала бархатным серебром, и ее безумно хотелось поцеловать. Скользить влажным языком вдоль тонких ребер, касаться смазанными поцелуями мягкого животика, забираясь кончиком языка во впадинку пупка. Чанёль упивался сладкими стонами, что ронял Бэкхён, закусывая губы. Младший далеко не сразу понял, что изменилось, но когда осознал отсутствие на себе куртки и майки, вместо приевшихся риторических вопросов на тему «как? », он поддался вперед, неуклюже цепляясь пальчиками за бомбер Чанёля. Тот лишь с легкой улыбкой помогал освобождать себя от одежды, стоя на коленях меж чуть разведенных ног младшего. Наконец футболка составила компанию другим вещам на пыльном полу, и Чанёль замер, позволяя младшему изучить себя, рассмотреть все до последнего витиеватого узора на грудине. Тонкие пальчики заворожено скользили вдоль темных линий чернил, а Бэкхён забывал, что нужно моргать, пытаясь сохранить в памяти каждый рисунок, ведь вдруг он больше не сможет увидеть это, не сможет прикоснуться.

Мягкие губы неловко касались чужого поджарого тела, пробуя на вкус, знакомясь с новыми ощущениями чужой кожи под собственными пальцами. Так ново и в то же время потрясающе, не сравнимо ни с чем. Бэкхён неумело засасывает кожицу на ключицах, желая в полной мере ощутить ее вкус, слыша, как тяжело вздыхает от его действий старший. Для него словно новое, экзотическое блюдо, которое хочется изучить со всех сторон, смаковать на кончике языка мускус, что приятно горчил. Тонкие пальчики скользят вдоль крепкого тела, очерчивая напряженный пресс, выраженные кубики, останавливаясь у кромки джинс. Чанёль задерживает дыхание в томительном предвкушении, но его не заставляют долго ждать, поддевая бляшку ремня, расстегивая его дрожащими руками. Младший на самом деле боится, но вовсе не сделать что-то не так или облажаться, он знает, что Чанёль поймет его, научит, покажет как нужно, если потребуется. Он боится, что ничего не получится. Собачка молнии опускается с характерным звуком, и дыхание сбивается у обоих, когда джинсы на пару с боксерами скользят вниз. Руки подрагивают, а в груди крепким узлом затягивается волнение, когда перед самым своим носом младший видит чужой, подрагивающий от возбуждения, стояк. Он неловко замирает в нерешительности, слишком громко сглатывая скопившуюся во рту слюну, набираясь решимости прикоснуться к нему. Чанёль может лишь понимающе улыбнуться, вспоминая себя в первый раз, и надавить на плечи младшего, заставляя откинуться на спину, припадая к его губам в очередном поцелуе. Он все прекрасно понимает и совершенно ничего не ждал, даже не думал о том, что они могли бы… попробовать.

Штаны младшего слетают в какой-то спешке, совершенно необоснованной, но терпения все меньше, и желание, пульсирующее в мозгу, поджимает. Чанёль почти вытряхивает его из узких джинс, откидывая их за спину, и замирает, бессовестно рассматривая тело под собой. Бэкхён смущается, пытается отвернуться, отвести взгляд в сторону, но это не спасает, и он в конце концов закрывает смущенную мордашку руками. «Невероятен» - Чанёль более чем уверен в своем выводе, склоняясь ниже, касаясь легкими поцелуями вдоль дрожащих ладошек.

– Перестань, - старший шепчет совсем тихо, словно маленькими шажочками спускаясь вдоль впалого животика ниже, пока подушечка среднего пальца не касается влажной головки его возбуждения. - Я хочу видеть тебя.

– Ты слишком смущаешь, - Бэкхён почти задыхается вздохом, а бесстыжие пальцы уже скользят вдоль его члена, надавливая на взбухшие венки.

– Тогда в следующий раз заставь смущаться меня, - Чанёль улыбается, мягко убирая руки младшего от смущенного личика.

Его глаза блестят, словно он вот-вот заплачет, хотя слез нет ни в одном глазу. Его губы чуть приоткрыты, а грудь вздымается от тяжелого дыхания, когда длинные пальцы плотным кольцом охватывают член младшего, заставляя того ронять сдавленные стоны и тихий скулеж. Он сам поддается навстречу, рефлекторно толкается во влажную ладонь, пытаясь урвать как можно больше удовольствия, забываясь в новых ощущениях, и Ёль пользуется моментом, смачивая пару пальцев собственной слюной, опуская руку ниже. Он чуть сжимает поджатые яички, срывая с припухших губ очередной несдержанный стон, и скользит влажными пальцами ниже, оглаживая сжатое колечко мышц. Бэкхён, кажется, и вовсе не замечает этого, но ощутимо вздрагивает, шире открывая глаз, когда в него проскальзывает первый палец.

– Чанни, - он скулит раненым щеночком, испугано хватаясь за плечи старшего, пытаясь притянуть его к себе.

– Не бойся, все в порядке, - Чанёль не уверен в том, что именно чувствует младший: боль, дискомфорт, или что-то другое, но все равно наклоняется ниже, легко целуя багровую головку его члена, пытаясь отвлечь от новых, наверняка не очень приятных ощущений. - Я рядом.

Бэкхён закусывает губу, что-то неразборчиво мыча, но подается вперед, проскальзывая влажным возбуждением вдоль губ старшего, который тут же прихватывает ее, вбирая в рот. Второй палец проскальзывает в чуть расслабленный приятной лаской проход, но тот почти не меняется в лице, самозабвенно поддаваясь вперед горячей тесноте.

Терпение заканчивается окончательно, когда пальцы внутри задевают простату, и с губ Бэкхёна срывается громкий протяжный стон, что выбивает последние мысли из головы старшего. Он медленно выходит из возбужденного тела под недовольный вздох и, сплюнув на руку, смазывает проход тягучей слюной, размазывая остатки по собственному члену. Бэкхён дрожит под ним, неловко цепляется за плечи, боясь утратить опору, но Ёль и не собирался. Он поддается к любимым губам поцелуем, приставляя свой возбужденный член к, хоть и растянутой, но все равно слишком узкой дырочке, медленно проскальзывая внутрь. Младший сжимается все сильнее, как бы не пытался расслабиться, потому что это оказалось слишком больно, а на глаза наворачиваются слёзы, но совсем не из-за того. Как давно он не чувствовал боли? Все шесть лет, наверное, он забыл каково это, а теперь чужая возбужденная плоть буквально разрывает его изнутри, наполняя до краев. Чанёль собирает губами соленые капельки, нежно касаясь ставшей чуть теплой кожи, пока не входит до предела, томно выдыхая в ушко младшему. Они замирают на долгих пару минут, пока тот привыкнет к новым ощущениям, пока давно забытая, и в то же время новая боль немного утихнет.

Бэкхён тяжело дышит, не веря сам себе, не веря, что с ним это происходит, что он испытывает все это только благодаря Чанёлю. Он пытается успокоиться, дышать ровнее, и когда наконец получается расслабиться, заглушить отголоски тянущей боли, он сам касается напряженной шеи старшего коротким поцелуем, подаваясь бедрами вперед. Чанёль двигается аккуратно, как можно медленнее, давая младшему возможность привыкнуть, распробовать новые ощущения. Меняя угол, пока крупная головка с нажимом не проезжает по простате, а громкий стон не касается слуха старшего. Движения становятся резче, быстрее, Бэкхён сам подается навстречу, подмахивая бедрами в такт движений в нем, прогибаясь в спине, чтобы лучше чувствовать чужое тело. Влажные поцелуи осыпаются на его шею, плечи, срываясь на редкие укусы, что кажутся невероятно приятными. Они двигаются в такт, тяжело выдыхая в губы друг друга. Чанёль подхватывает ноги младшего, устраивая его щиколотки себе на плечи, меняя угол движения, добавляя к тем ощущениям что-то новое. Он обхватывает напряженный член младшего пальцами, предчувствуя скорый оргазм, массируя налитую кровью головку, пока младший с протяжным стоном не кончает на собственный живот, сильнее сжимая в себе чужое возбуждение.

Раньше Чанёль не позволял себе секс без презервативов, и уж тем более не кончал в других, неважно мальчиков или девочек, но сдерживать себя сейчас казалось глупым и бессмысленным. Белесая жидкость растекалась внутри младшего, опаляя воспаленные стеночки прохода, заставляя того скулить, тяжело вздыхая. Это было так мило: его мальчик, сморенный, наверняка первым в жизни оргазмом, все такой же бледный, чуть потерянный, безумно смущенный.

Чанёль ложится рядом, на скомканное одеяло, притягивая младшего как можно ближе к себе, утыкаясь носом в его макушку. Тонкие ручки обвивают шею старшего, Бэкхён глупо улыбается, чуть смущенно, легко касаясь губами яремной впадинки. Ему все еще хочется плакать от того, что может быть так хорошо.

– Бэкки, - Ёль тихо выдыхает во взъерошенную макушку, зарываясь в темные локоны пальцами, поднимая взгляд на окно, за которым все еще мерцают звезды. Младший вопросительно мычит, не желая отрываться от все еще чуть теплой кожи старшего. - Знаешь, в тот день… Я так спешил домой, чтобы сказать тебе, что ты мне очень дорог.

– Я знаю, ты тоже мне дорог, Чанни, - младший смущенно улыбается, скользя кончиком носа вдоль венки на шее, ему очень хочется сказать «я люблю тебя», но это, должно быть, слишком смелый шаг. Может быть в другой раз, немного позже.

– Нет, - старший кончиками пальцев поддел его подбородок, заставляя чуть поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядами. - Я люблю тебя, Бэкки.

Чанёль знает, что оно того стоило. Бэкхён того стоил. Подумать только, ему потребовалось умереть, чтобы ощутить вкус настоящей жизни, вкус мягких, любимых губ его мальчика.

***

Все стало немного легче. Немного проще. Немного теплее. Между ними больше не было той легкой недосказанности, что витала первые две недели, было только «я люблю тебя». Честное, искреннее, от всего давно замершего сердца. Чанёль любил так же, как и Бэкхён, почти до беспамятства. Но все равно чего-то не хватало, чего-то маленького, почти незначимого.

Чанёль вновь стоял в прихожей, неотрывно смотря на запертую дверь. С какой бы стороны их маленького мирка он не находился, живых или мертвых, дверь всегда была заперта. Бэкхён уже давно смирился с этим, еще в самом своем начале, но Чанёль не мог, не сейчас. Ему это нужно, он хочет этого.

Бэкхён стоял позади, прятался в дверном проеме, наблюдая за старшим. Он знал, что Чанёль не скоро смирится, привыкнет к тому, как есть и как будет еще долго, очень долго. Ему и самому потребовался почти год, чтобы свыкнуться с мыслью, что выхода нет. Он знает, как тому тяжело, но все равно оставляет один на один со своим желанием, уходя вглубь кухни. Чанёль должен преодолеть все это сам.

Ёль тянется к ручке, закрывая глаза и вдыхая глубже. Чанёль делал это уже сотни раз, каждый из которых не получал ничего, но в этот раз ему повезло чуть больше. Его рука медленно ложится на дверную ручку, и Чанёль замирает, не решаясь вздохнуть. Ладошка надавливает на холодный металл, пока в комнате не раздается приглушенный щелчок, и дверь не открывается, являя парню засыпанную желтой листвой улицу. Сквозняк врывается в дом, даже не касаясь его, проходя сквозь эфемерное тело, добираясь до самой кухни. Бэкхён видит, как дрожат бумаги, лежащие на подоконнике, как колышется легкое махровое полотенце, и чувствует нарастающий в груди страх. Он выбегает в коридор, моля, чтобы не было поздно, натыкаясь на расслабленную спину старшего. Тот стоит на небольшом бетоном порожке, за пределами дома, за чертовой входной дверью. Вот так просто. Он смог сделать то, чего не смог младший. Он вышел. Может быть все потому, что Чанёль умер не здесь, а где-то там, на проезжей части, вне этих стен, случайно оказавшись в этом доме. Почему? Потому, что хотел быть рядом с Бэкхёном?

– Чанни... - голос младшего подрагивает, и он неуверенно подходит к двери, прижимая руки к собственной груди. - Чанни, не оставляй меня, пожалуйста. - Слёзы снова текут по щекам, и Бэкхён ненавидит их больше всего. Они показывают то, как ему больно, как страшно, как он не хочет оставаться один. Опять.

Чанёль вздрагивает от тихого голоса за спиной и оборачивается, все так же не выпуская дверную ручку, боясь, что дверь может закрыться.

– Глупый, - старший смотрит на покрасневшие глаза, дрожащую нижнюю губу, которую нервно покусывает младший и его дрожащие пальчики, сжимающиеся на груди. Неужели он мог подумать, что Чанёль в состоянии бросить его, так просто оставить в собственном одиночестве. - Иди ко мне.

Старший протягивает к нему руку, через ту тонкую завесу между внешним миром и миром их маленького домика. Бэкхён неуверенно тянется к нему, цеплять за его пальчики своими, и Чанёль крепко сжимая маленькую ладошку, ждет, когда тот соберется с силами. Бэкхён просто слишком труслив, он слаб, и без Чанёля, пожалуй, не смог бы этого никогда, но ему все равно страшно выйти. Ёль это понимает и, тихо усмехнувшись, резко дергает младшего на себя, заставляя того буквально вылететь за дверь. Это было неприятно, словно сквозь тебя пропустили разряд тока во все двести двадцать, от чего младший болезненно скулит, утыкаясь носом в крепкую грудь.

– Маленький глупый Бэкки. Как бы я смог тебя бросить.

Чанёль крепче прижимает к себе младшего, обвивая его тело уже двумя руками, вздыхая с облегчением, ведь они смогли. Он тихо смеется, пока Бэкхён в его объятиях плачет, почти навзрыд, цепляясь пальчиками за бомбер на его спине. Это так безумно: оказаться в такой ситуации после собственной смерти, спустя столько лет.

Дверь за их спиной звучно закрывается, но никто далее не обращает внимания, какая разница, если они сделали это вместе, они вышли, значит они на самом деле свободны.

– Малыш, куда ты хочешь пойти, ты же хочешь куда-нибудь?

– Если ты будешь со мной, мне все равно.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒