Примечание к части. III. leg-pull.

Примечание к части

И спонсор этой главы - Naev. a.
Я продам душу за твои обложки хд

III. leg-pull.

– Что за чертовщина происходит с этим домом? - Чанёль недовольно бурчал, сгребая осколки в небольшую картонную коробку, найденную в кладовой. Все же одной веселой ночью его приключения не ограничились.

***

И все же, Чанёлю уже двадцать лет, и он не забит предрассудками о плохой ауре и всякой нечисти. Не пристало ему, молодому и сильному парню, верить во всякую чушь типа демонов, призраков, вампиров-кровососов и еще невесть чего, что могли себе придумать те, кто жил здесь ранее. Но он от чего-то поверил.

Скорее всего, вера пришла в тот момент, когда он, еще не полностью проснувшись, спускался на первый этаж. Ночь была беспокойной и до коликов странной, но здоровый сон сделал свое дело: Ёль был свеж, бодр, а случившееся казалось обычным кошмаром, и должно было им оставаться, вот только книга быстро напомнила ему, что к чему. Обыкновенная такая, увесистая книга в шестьсот страниц, прилетевшая ровно в затылок. Он вовремя выставил руки вперед, цепляясь похолодевшими пальцами за спинку дивана, предотвращая смачный поцелуй с паркетом, и теперь, сидя на полу, скользил испуганным взглядом вдоль пустой комнаты. Книга безжизненно лежала где-то в ногах, зверски тяжелая и абсолютно целая, чего не скажешь о голове Чанёля, которая теперь, казалось, расходилась по швам. С замиранием сердца и какими-то жалкими полувздохами, он подобрал орудие неудачного покушения с пола и, цепляясь чутким слухом музыканта за каждый звук, подошел к книжной полке. Там и впрямь было пустое место, точно подходящее по размеру книги, и более того, этот больно меткий стрелок (иначе не сказать), не поскупился, выбрав самую большую.

Чанёль вовремя отдернул себя от лишних мыслей. И ведь с каких это пор все эти странности он воспринимает как чьи-то проделки? А с другой стороны, ну не сама же книга дошла до его черепушки. И казалось бы, самое время задуматься над тем, что же здесь происходит, поискать в вентиляции какие-нибудь куриные лапки, глаза черных котов или, на худой конец - индейское кладбище в подвале, но жрать хотелось сильнее. Пожалуй, в этом был весь Чанёль, ведь даже когда все мыcли набекрень, а похолодевшие пальцы нервно подрагивают, он с совершенно равнодушной миной намазывает масло на хлебушек, под самодовольный смешок звучащий где-то на подкорке его сознания. Гадкий, до боли отвратный смешок, от которого за версту веет высокомерием, и остается неприятной осадок, читаемый как: «Жри пока можешь, смертный».

Чанёль не был уверен точно, все ли дело в той жуткой истории, которую пыталась навязать ему старушка, или в нем самом. Ведь Сэхун не раз говорил, что литры алкоголя рано или поздно аукнутся ему, так может, это уже оно? Но что-то во всем этом было не так, и странное неспокойное чувство снежным комом нарастало где-то в груди, пока не достигло своего пика, в тот момент, когда чашка полная горячего кофе разбилась. Это случилось уже ближе к обеду, когда от головной боли остался лишь неприятный вкус таблеток во рту. Чанёль тогда только поставил кружечку на небольшой обеденный столик и отошел всего на пару шагов к холодильнику, когда та просто упала со стола, растекаясь уродливой темной лужей по паркету. Он никогда не был особо пугливым, но сейчас что-то словно щелкнуло, ведь этот чертов дом норовил попросту изжить его, или как минимум свести с ума. Но смею вам напомнить, что Чанёлю только двадцать лет, оттого осколки полетели в мусорное ведро, а лужу быстро всосала губка на забавной синей швабре, оставленной предыдущими съемщиками.

– Ну нет, родной. - Он медленно помешивал темнящую жидкость в очередной небольшой чашечке, которую теперь не рискнет ставить на ровные поверхности, и широко улыбается пустоте. Выглядит он, скорее всего, как полный идиот, но странное чувство превосходства словно подтверждает, что он все делает правильно. - Так просто ты меня отсюда не выставишь, только вперед ногами.

И, видимо, последняя фраза была воспринята слишком конкретно, если, конечно, и вовсе не оказалась зеленым светом к прямым действиям. Уже поздним вечером, когда Чанёль готовился ко сну после долгого и тяжелого дня, наполненного ментальной борьбой с невидимым черт-пойми-чем, начался типичный фильм ужасов. Стоило только включить свет в комнате, как лампы начинали мигать и вовсе тухнуть, издавая при этом неприятный треск. Чанёль фыркал на столь неоригинальные выпады его личного фантома, который работал из рук вон плохо, настолько, что не смог впечатлить даже двадцатилетнего парня, и тут не помогла даже лопнувшая в кухне лампочка, осколки которой полетели вслед за ранее разбитой чашкой – в мусорное ведро. Он просто тушил свет, передвигаясь по комнатам на ощупь, и самодовольно фыркал, словно выжидая, что же придумает этот эфемерный вредитель в этот раз. Его уже перестало волновать то, что все эти странности он заведомо рассматривал как дело чьих-то шаловливых ручонок, и где-то глубоко в душе ожидал, когда же случится явление Христа народу, и этот пакостник покажет себя во всей красе. И Чанёль полностью отдает себе отчет в том, что ждет он, скорее всего, мелкого задиру-барабашку, которого по всем законам современного мира существовать не должно, но по другому эту чушь он объяснить уже просто не может. Старушка все же победила. А ведь Чанёлю только двадцать лет, но даже так, он совершенно серьезно уверовал в плохую карму, неупокоенные души и вампиров-кровососов.

Но с него быстро сбили спесь, а лампочки и кружки показались детскими забавами, когда за его спиной обвалилась люстра. Он уже подходил к постели, когда та просто рухнула на пол всего в паре сантиметров от ног парня, а ведь шагай он хоть немного медленнее, вся эта конструкция из стекла и метала прилетела бы ему точно по голове, лишая как минимум сознания. Тогда Чанёль понял, что не в шутки с ним здесь играют, а вполне серьезно... предупреждают? Скорее всего. И предупреждение это ничем хорошим и не пахло.

***

– Неспокойный ты дом нашел, мальчик мой, - он только подходил к калитке своего дворика, как слуха коснулся скрипучий старческий голос, заставив его чуть отшатнуться от неожиданности.

По другую сторону хлипкого заборчика стояла весьма почтительного возраста старушка, что до этого копошилась на клумбе соседнего дома. Не иначе как соседка, а с такими следует быть вежливыми, уж Ёль-то знает, как опасны такие сожительницы. Она печально смотрела в его глаза, словно уже готовила на упокой, а у Чанёля от такого мурашки по спине бежали. Рано его хоронят.

– С чего бы это? - Он скептически выгибает бровь, открывая носком кроссовка калитку и под пристальным взглядом идет к мусорным бакам.

– Мальчонка здесь жил, знаешь ведь? - Старушка водит руками по зеленого цвета передничку, стряхивая землю, и отходит от цветника, облокачиваясь на низкий заборчик меж участками. А Чанёль качает головой, потому, что не припоминает историй о «мальчонках». - Хороший мальчик был, добрый, отзывчивый, да молодой еще слишком, совсем же ребенок, ему только-только шестнадцать стукнуло, когда случилось несчастье. Воришка пробрался в дом, обчистил все до нитки, а его самого и родителей на тот свет и отправил, - старушка тяжело вздыхает, проводя тыльной стороной ладони по открытому лбу. - Вот теперь грешат все, что озлобился он, что отобрали его у мира этого, да что последнее его пристанище живым отдают, и мстит каждому, да без разбору. Он ведь и тебе уже напакостить успел.

Старушка печально тянет уголки губ вверх, косясь взглядом на мусорные баки, в которых только-только скрылись две коробченки с бывшей люстрой. Чанёль хмурится и пристально оглядывает соседку. Что-то везет ему в последнее время на доморощенных старушек, а с другой стороны, бес их знает, вдруг и правы все, и это тот самый парнишка тут с проводкой и играется (чтоб его самого там закоротило, шутника херова).

– После переезда мусора много, знаете ли, - Чанёль тоже косится на баки и пытается сделать лицо посерьезнее.

– Уж не серчай, мальчик мой, да вся улица видела, как домик-то вчера весь вечер мигал, как гирлянда новогодняя, не впервой нам уже видеть это, - старушка качает головой, теперь уже с опаской взирая на домишко, а Чанёль впервые чувствует острое желание разругаться с незнакомой ему бабулькой, да терпит. Им еще жить бок о бок, и парень надеется, что долго. - Он просто хочет, чтобы ты ушел, не место тебе в этом доме.

– А я смотрю, вы местный экстрасенс, - терпение как ветром сдуло, а веко нервно дрогнуло, его тут что, простите, выгоняют ради какого-то эфемерного выскочки? - Я заплатил за него, теперь этот дом мой, а эти ваши мальчонки пусть на тот свет катятся! - Чанёль раздраженно фыркает и разворачивается, направляясь в дом, но его слуха вновь касается скрипучий голос.

– Не обманывайся, парень, этот дом принадлежал его семье, и он до сих пор считает его своим.

– Ну да, призрак который хочет отцапать себе целый дом, - его рука ложится на дверную ручку, но открывать пока не спешит, теперь это дело принципа - доказать старушке, что он имеет полное право жить здесь. - Я, конечно, не отрицаю, что что-то там все же есть, но пусть этот ваш ужас, летящий на крыльях ночи, подвинется, я никуда не съеду! - он уверенно чеканит каждое слово, вполоборота поглядывая на ухмыляющуюся старушку.

– Господин Мун когда-то тоже говорил как и ты, мальчик мой, - та, казалось, и не собиралась оставлять его в покое, и словно пыталась запугать еще больше, да только вот не на того нарвалась.

– А это еще кто? - Чанёль недовольно поворачивается лицом к женщине, даже не собираясь сходить с небольшого порога. Он, конечно, понимает, что, скорее всего, нарвался на очередную долгую историю, о ком-то ну очень важном, которая непременно изменит все его мировоззрение, но отнекиваться было уже поздно.

– Он тоже жил здесь когда-то, как и ты, и точно так же пренебрегал «просьбами» покинуть дом, а потом... - старушка умышленно нагоняла интригу, переходя на зловещий шепот, а Чанёль из последних сил сдерживал порыв закатить глаза, удивлялся тому, какие незадачливые живут здесь люди, да и призраки, в общем-то, тоже. Могли бы сильнее постараться, раз так сильно хотят напугать его.

– Ну... - он недовольно выдохнул, понимая, что рассказчице требуется отклик впечатлительного слушателя, а в идеале должно быть испуганный визг, обморок, звонок в такси и наспех собранные чемоданы.

– Его нашли мертвым у самой входной двери. Его лицо исказил ужас, а охладевшая рука тянулась к дверной ручке, - старушка перешла на замогильный шепот, во все глаза уставившись на парня. У того, к слову, ни один мускул не дрогнул.

– Чушь какая-то, - в очередной раз за утро фыркает парень, лениво отмахиваясь рукой. - Вы уж простите, но это… меня даже разбитая люстра не убедит в этой ереси.

Старушка поджимает губы, тяжело вздыхая, а Чанёль наконец открывает двери и со спокойной душой (хотя и то сравнительно), заходит в дом. Довольно с него сказок. А даже если и не сказок - с него хватит, лучше он завтра сюда священника притащит, или медиума там какого, пусть помашут своими вениками, да будет он дальше жить в полном спокойствии. А то развели драму, что аж тошно становится.

– Будешь много шалить - притащу по твою душу экстрасенса, - он, коротко смеясь, говорит погромче, пересекая маленькую комнатку холла, направляясь в кухню. Это звучит скорее в шутку, но неприятный холодок, что касается шеи, мурашками спускаясь вдоль позвоночника, и подозрительно напоминающий чье-то холодное дыхание, мало походит на шутку.

Чанёль еще долго мельтешит на кухне, пытаясь приготовить сносного вида лапшу с овощами, что получается из рук вон плохо, но он очень старается, утешая себя мыслью, что когда Кёнсу придет к нему, он обязательно угостит того своей стряпней. А ведь к слову, сейчас Ёль не может даже вспомнить, предупредил ли он своего хёна о столь спонтанном переезде. Сперва Сэхун, который фактически выпер его за шкирку, потом весь этот дурдом с горе-призраками, и сейчас, стоя с огурцом в левой руке и ножом в правой, он понимает, что уже пару дней даже не звонил собственному парню.

– Кёнсу! - Чанёль радостно горланит в трубку, как только гудки обрываются, и по ту сторону слышится немного запыхавшееся, но все равно такое мелодичное «да».

Сейчас он понимает, как сильно скучал по своему мальчику, которого раньше мог видеть каждый день. И пусть это было в серых стенах университета, а не в его теплой кровати (как ему хотелось бы) этого было достаточно. Но теперь дорога занимала куда больше времени, что вынуждало вставать куда раньше, чем привычные ему пол восьмого, и Ёль сходил с ума, учитывая, какое веселье ему устраивают уже вторую ночь подряд. Казалось бы, прошла лишь пара дней, в течение которых он не видел Кёнсу, а гнетущая пустота в груди (ну и чего темнить, в кровати) расстраивала.

– О, Чанёль-а, ты куда запропастился? - голос в трубке удивленно растягивается на гласных, а Ёль улыбается, вспоминая лицо хёна в такие моменты.

– Сэхун выгнал меня из своей берлоги, и мне пришлось переехать, а в новом доме был полный бедлам, и вот только смог спокойно вздохнуть, знаешь, Кёнсу-я, - младший глубоко вдыхает после долгого монолога и на секунду задерживает дыхание, словно пытается задержать столь сладкое предвкушение. - Может ты мог бы приехать к вечеру, ну знаешь, ты… я… и никого больше. - В трубке неприятно тянется липкая тишина, но парень списывает все на удивление, ведь не каждый день слышишь такие новости. - Я бы приготовил для нас ужин.

Его последний весомый аргумент, ответом на который служат лишь редкие помехи в связи: тихий треск и отдаленный скрип, а потом глубокий вдох, не иначе как самого Кёнсу. Чанёлю кажется, что его предложение весьма заманчиво, и он сам ни секунды не раздумывал, позови его так к себе старший, но тот отчего-то молчит. Настолько долго, что Ёль успевает даже проверить, длится ли все еще вызов, и вновь прислонить мобильник к уху.

– Это очень круто, Ёль-а, но у меня тут кое-какие дела, и знаешь, - он на секунду запинается, и Чанёль ловит последние крупицы надежды, что тот передумает, но... - Я перезвоню тебе… завтра, да, лучше завтра. Пока, Ёль-а.

Звонок обрывается противными гудками, тот сбрасывает вызов, не дав младшему даже попрощаться, и от того становится как-то неприятно. В голове звучит до боли знакомый гадкий смешок, и хочется приложиться лбом о столешницу, лишь бы он заглох, но что-то подсказывает, что кроме свеженькой ссадины на лбу ничего не изменится. А еще хочется разом проклясть всех бабулек этого района, ибо выглядит все так, словно ему «пошептали». Родители, Сэхун, чертов дом с чертовым призраком, а теперь еще и Кёнсу вот так просто взял и продинамил, иначе не сказать. Но Кёнсу ведь хороший парень, и у них вполне серьезные отношения, да и он не сделал бы так, не будь это на самом деле необходимо, ведь даже после того конфуза их отношения были все такими же прекрасными, хоть и лишены глубокой интимности. Чанёль просто накручивает себя.

Весь оставшийся день он и сам еле отличается от призрака, бездумно слоняясь по дому из угла в угол. Телевизор включался как минимум пять раз, два из которых по своей инициативе (читай инициативе местного призрака-электрика, что только и умеет лампочки щелкать, да ящик включать), но быстро тухнул из-за отсутствия хоть чего-нибудь интересного. Чанёль бездумно маялся, не зная, чем себя занять, и даже попытался удариться в уборку, но наглый пылесос, которым он по-честному пользовался впервые, включаться отказался. Правда, быстро передумал, скорее всего, не без помощи здешней нечисти, Ёль не уверен на все сто процентов, но на всякий случай крикнул: «Спасибо». А после проклинал эту в корне неудачную идею, когда к концу второго этажа не смог даже нормально разогнуться. Смешок, звучащий где-то на периферии собственных мыслей, уже почти не смущал, и он лишь отсалютовал оттопыренным среднем пальцев в пустоту и понес дьявольское изобретение обратно в кладовую. Он, конечно, прекрасно понимал, что выглядит слегка… хотя скорее как полный идиот, но его все равно никто не видит, а местная гадость должна знать, кто в доме хозяин. Правда, сама гадость, похоже, была от этого не в восторге и, «уронив» несчастного парня со ступенек, опустила на него весьма увесистый пылесос, еще долго выслушивая после этого отборный мат в свой адрес, и наконец успокоилась. По крайней мере, так думает сам Чанёль, ведь не настолько же он неуклюжий, чтобы сам (да еще и будучи трезвым) скатиться с лестницы.

Он долго злился и даже хотел обратиться к единственному здесь знающему в вопросах изгнания всякого-разного из домов – то бишь гуглу – и вытурить эту дрянь, да куда подальше, но техника внезапно отказалась включаться. Стоит ли говорить, как долго Чанёль поносил ее всем своим словарно-матерным запасом. Но даже так, и вопреки всему, о переезде он не задумался ни на секунду.

После неудачного спуска с лестницы вперед носом, дом стал на удивление тихим. Перестали мигать лампочки и без предупреждения включаться техника, а еще в комнатах стало намного теплее, словно сам факт чужого, потустороннего присутствия, сопровождался холодком. Могильным, – подумал было Ёль, но вовремя себя отдернул. Чувствовать уверенность в подобном месте получалось лишь при свете дня, словно солнце бережет его от нечисти, но ночью ведь правят демоны. Так говорят обычно, и ночь медленно, но уверенно вступала в свои законные права, поглощая узкие улочки, забираясь в чужие дома. Чанёлю было неспокойно, неспокойно вплоть до того, что он включил свет во всех комнатах. Конечно, до этого он совершенно спокойно бегал по дому в темноте, игнорировал мигающие лампочки и даже пережил падение люстры, но вот сейчас нервишки шалили больше привычного. Он невольно вспоминал рассказ соседки, фантазии весьма правдоподобно генерировали хладный скрюченный труп в прихожей, а пальцы Чанёля подрагивали. Вдруг того мужчину и впрямь убила та хрень, что живет в этих стенах, вдруг призрак того мальчишки уже давно зациклился на мести, стал злым духом и мочит всех подряд, кто не ушел из его дома… за сколько? Семь дней? В мыслях всплыл один из любимых ужастиков и тут же стал поперек горла. Не дай бог. Ёль, конечно, взрослый, серьезный (не сейчас, конечно, но в перспективе, возможно) мужик, который не должен бояться привидений… просто не дай бог.

Он как-то нервно и крайне неуверенно прохаживался из комнатки в комнатку, выключая свет везде, и поднимался на второй этаж, ведь сейчас его ноги подрагивали, но думать о плохом не хотелось. Последняя лампочка потухла в спальне, и дом погрузился во мрак, а вместе с тем и полную тишину, когда Чанёль, наконец, забрался в постель и даже перестал на мгновение дышать, вслушиваясь в шорохи, которых не было. Слегка нервный смешок сорвался с его уст и, повернувшись на бок, лицом к окну, он прикрыл глаза.

– Будь хорошим мальчиком, - он обращается к тому эфемерному «нечто», что не дает ему покоя второй день. Шепчет в дрожащую пустоту с легкой улыбкой на губах и готовится окунуться в сладкий мир снов, крепче зажмуриваясь.

– А если я хочу быть плохим? - Холодное дыхание касается основания его шеи, а тонкий голос с легкой хрипотцой шепчет на самое ухо, заставляя глаза парня резко открыться, а легкие сжаться от прилива страха.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒