ЧАСТЬ ВТОРАЯ 13 страница

Она села на кровать и некоторое время просто смотрела на сверток, не решаясь развернуть его и достать из коробки то, что хранилось у нее уже много лет. Она еще раз посмотрела на себя в зеркало, развернула тряпку, открыла коробку и достала черные, гематитовые серьги в виде остроклювых птиц с распахнутыми в стороны крыльями и расшиперенными, крючковатыми, когтистыми лапами. Она покопалась в содержимом коробки и извлекла оттуда черную фигурку птицы, держащей в лапах серебрянный шар, а в клюве – прозрачную пластинку со словом ПРОВОДНИК внутри.

Глядя в зеркало, Унга продела серьги в мочки ушей, не сумев не полюбоваться еще раз лицом молоденькой полукровки, глядящей на нее с той стороны покрытого потрескавшимся серебром стекла, взяла в левую руку фигурку птицы, отложила зеркало и закрыла коробку.

Она постояла еще немного в раздумье, чувствуя, как вибрирует черная птица, зажатая в ладони, и разомкнула удерживающие ее пальцы. Птица вырвалась на свободу, живая, превратившаяся в бьющего черными крыльями стервятника. Она раскрыла клюв, крича «Кертель», выпуская прозрачную пластинку со словом ПРОВОДНИК. Пластина завертелась, сверкая плоскостями, увеличиваясь в размерах, растягиваясь и сжимаясь, меняя форму. Она полыхнула мгновенной магниевой вспышкой, и жилище Унги рассекло по диагонали прозрачной границей, разделявшей фрагменты Сети. По одну сторону границы стояла Унга, над левым плечом которой бил крыльями зависший в воздухе стервятник, по другую был медицинский бокс, с покрытым оранжевой клеенкой, металлическим «разделочным столом», на котором, покрытый белой простыней, лежал труп. «Кертель» крикнул стервятник, выпуская из когтей серебряный шар. Шар засветился зеленым, прошел сквозь границу и завис над покрытым простыней телом. Граница исчезла, словно ее и не было. Унга вошла в бокс и откинула скрывающую тело простынь. На оранжевой клеенке лежал Хранитель Сети. Огромная дыра вместо живота не оставляла сомнений, что он мертв. Борода его сбилась набок. Открытые, зеленые когда-то глаза подернулись пленкой. Унга попыталась представить, как в последние минуты своей жизни, поняв, что иного выхода нет, Хранитель рвал себе живот, защищая Сеть, выковыривая окровавленными пальцами внутренности, разбрасывая их в стороны, избавляясь от того, что собиралось поселиться внутри него, завладев его волей и тао.

Сквозь приоткрытую в бокс дверь Унга увидела, как с улицы в приемный покой входит молодой, полный мужчина, по сути еще парень, в куртке «пилот» и белой, хлопчатобумажной, медицинской шапочке. Оттопыренные уши парня смешно торчали из под нее. Она вспомнила, что встретит его чуть позже, на скамейке возле приемного покоя, безошибочно определив в нем Смотрящего. Теперь она поняла, что привело ее тогда к дверям Среднеземской больницы. В приемном покое лежал тогда Хранитель Сети, и она могла узнать об этом уже тогда, а не только сейчас, войдя в Сеть.

Унга быстро покинула бокс, шагнув в свою разваливающуюся обитель, собираясь закрыть границу, разъединить фрагменты и обдумать увиденное. Зависший над телом Хранителя шар не вылетел вслед за ней, как это должно было быть и всегда было раньше, а сжался в серебряный шарик, такой, какой держала в лапах черная птичья фигурка, прежде, чем превратиться в хлопающего крыльями стервятника, и исчез, упав во внутренности того, кто был Хранителем Сети и принял достойную смерть, как все несущие в себе тао.

Граница исчезла с хлопком, похожим на звук лопнувшей лампочки. Прозрачная пластина со словом ПРОВОДНИК завертелась в воздухе. Черный стервятник схватил ее клювом, опустился на стол, сжался, перестав хлопать крыльями и остался лежать на столе, превратившись в черную птичью фигурку, с прозрачной пластинкой в клюве, с выпущенными когтями, сжимавшими когда-то серебрянный шар.

Унга смотрела на фигурку, постепенно осозновая, что Сеть для нее стала теперь недоступна. Она не могла больше по своей воле войти в сеть, а это значило, что появился новый Проводник, новый ключик, открывающий заветные дверки, соединяющие между собой фрагменты Сети. Проводника следовало немедленно взять под контроль. Немедленно. Пока этого не сделал Кертель. Но была во всем этом одна проблема: Проводника, как и любого, несущего в себе тао, было очень трудно принудить сделать что-либо, решив просто сломить его волю. Несущего в себе тао было практически невозможно сломить. Несущие в себе тао, начинали вырывать себе внутренности, начинали рвать себе кишки, начинали жрать собственое вырванное сердце и умирали, как все те, кто несет в себе ТАО.

Сомнения окончательно покинули Унгу. Она была уверена в том, что новый Проводник – ни кто иной, как та самая мулатка, с которой они схлестнулись в лесу. Унга с ужасом подумала о том, что было бы, если бы она все-таки стерла девчонку. Стерла, чтобы попытаться избежать худшего. Стерла тогда, когда кто-то начал ломать Сеть. Стерла последнего Проводника. Стерла доступ к Сети, внутри которой уже начался распад, в конце которого были хаос и ноль.

Девчонка была нужна Унге. Она и еще Ловец. Без них было нечего делать.

И еще ей нужно было переодеться. Ей очень хотелось переодеться перед тем, как снова выйти на улицу.

Кристина проснулась оттого, что на грудь ей упал большой, черный паук с серебристо-белым крестом на спине. Она сняла его, повертела в пальцах, глядя как он беспомощно перебирает в воздухе своими лапками и отбросила в сторону. Скинув с себя одеяло, села. Она сидела на узкой, солдатской, напоминающей больничную койку кровати. Ее пижама висела в стороне, на спинке колченогого, деревянного стула, придвинутого к обшарпанному, прямоугольному, деревянному столу, не видевшему, казалось, никогда в своей жизни скатерти. Она встала, прошла босиком по перекошенному на одну сторону, неокрашенному деревянному полу, ощущая тупую боль в сбитых, расцарапанных подошвах, одела пижаму и подошла к небольшому, прорезанному в голой бревенчатой стене окну.

Во дворе никого не было. Посреди заросшего высокой травой двора, огороженного старым, полуразвалившимся, почерневшим от времени, деревянным штакетником, стоял такой же, как и забор, полусгнивший колодец, рядом с которым, чуть возвышаясь краем над густой растительностью стояло смятое, видавшее виды ведро.

Кристина перевела взгляд влево, на отдаленную полосу леса, из глубины которого поднимался в небо белый, сносимый в сторону ветром, дым. Ее не удивило то, что она видит. Ни в том, ни в другом смысле. Она повернулась от окна, внутрь старого, с покосившимися бревенчатыми стенами домишки и осмотрела затертый, дощатый пол в поисках какой-нибудь обуви. На полу не было ничего, кроме валяющейся под столом, опрокинутой консервной банки и, высыпавшейся из нее, груды сигаретных окурков, с прикусанными зубами фильтрами.

Кристина отыскала глазами дверь, подошла к ней, чуть морщась от саднящей боли в подошвах, толкнула и посмотрела наружу. Дверь выходила прямо на улицу, но это ничуть не удивило ее. В полутемной комнате стало светлее от просочившегося в нее сквозь проем двери дневного света. Дверь выходила на северную сторону, а единственное окно – на западную, но Кристина не знала, что такое расположение было по крайней мере странно. Прищурившись, она посмотрела на солнце, поднявшееся уже довольно высоко над горизонтом.

Кристина вышла на улицу и огляделась. Дом стоял на большом, поросшем травой поле, настолько большом, что лес виднелся лишь вдали, километрах в трех, окружая поле кольцом. Сквозь густую траву, к дому не вела ни дорога, ни, хотя бы тропинка. Сам он был настолько покосившимся и ветхим, с продавленной крышей, покрытой высушенным солнцем мхом, что становилось неясно, посещал ли его кто-нибудь за последние сто, сто пятьдесят лет. В стороне от дома виднелись остатки развалившегося, сгнившего когда-то давно сарая.

Кристина обошла дом и подошла к колодцу. В стоящем рядом с ним ведре она увидела воду. Она наклонилась, зачерпнула пригоршню и поднесла к лицу, стараясь ощутить запах. На вид вода была свежая. Кристина попробовала ее на вкус и убедилась, что водой можно пользоваться. Она сняла с рук браслеты, положила их в оставшийся неоторванным карман пижамы и, зачерпывая пригоршнями воду, умылась.

Она надела браслеты и еще раз осмотрела окружавшую ее и дом местность.

Дом располагался настолько странно, одинокий в гигантском поле, удаленный и от леса, и от реки, палимый в летнюю пору солнцем, что становилось неясно зачем вообще его кто-то построил и как собирался в нем жить. Разве что это был сумасшедший, решивший распахать поле и выращивать на нем кактусы, одновременно охраняя их от грабителей, сидя на крыше с биноклем и старой двустволкой, заряженной солью. Впрочем, быть может, ему приказали поставить здесь этот сруб, зная, что когда она придет сюда, это будет, пожалуй, самое удобное место, где никто не сможет ей помешать. Ей и еще кому-то.

* * *

Строгов следил за Кристиной из маленькой комнатенки, служившей, по всей вероятности, кухней ее прежнему хозяину. Произошедшие вокруг изменения пугали и настораживали его. Дом, в котором он находился теперь с Кристиной, стоял раньше на краю леса, обращенный окнами на юго-восток, а входной дверью - на запад. Теперь же он торчал в центре большого заросшего травой поля, звенящего от нескончаемой песни кузнечиков, то сливающейся в ровный однообразный фон, то пробиваемой громкими стрекочащими звуками, издаваемыми под самым окном кухонки, в которой он прятался от Кристины. Исчезла узкая грунтовая подъездная дорога, ведущая через лес к асфальтовому шоссе, ведущему в город. Исчезла его былая уверенность в своей силе противостоять миру, стоящему на его пути к черте, за которой стояла граница. И еще изменилось то, что он ассоциировал в себе с отсутствием страха. Ему казалось, что он лишь один раз в своей жизни по-настоящему ощутил пронзающий, тормозящий движение сердца, ужас: когда встретился с Кертелем. Он считал себя избранным, и получал немало тому подтверждений, но сейчас... он чувствовал, что Кетрель изменил отношение к нему. Он не предал его, нет. Само понятие предательства было для Кертеля не более, чем пустой звук. Кертель не мог предать, потому что Кертелю не было равных. Кертель не мог предать, потому что не существовало понятия истинной дружбы. Кертель не мог предать, потому что нельзя предать пыль, выбитую сапогом из высушенной столетним зноем дороги. Он мог лишь изменить отношение. И отвернуться.

И еще Строгов почувствовал, что теперь он боится Кристины. Боится и ненавидит ее.

Он наблюдал за ней сначала сквозь щель в досчатой стене, отделяющей комнатку от кухни, а затем, пригнувшись, сквозь небольшое окошко, выходящее на северную сторону дома. Вчера комната и кухня соединялись хлипкой дверью, теперь ее не было. Не было вообще никакой двери, через которую можно было бы выбраться из кухни наружу. Он пронаблюдал, как Кристина вышла наружу, обернулась на солнце, и исчезла из поля его зрения, обходя дом с восточной стороны. Он подождал еще немного, осторожно приоткрыл окно, выглянул, и сквозь окно стал выбираться вон.

Когда он выглянул из-за угла дома, Кристина стояла возле колодца и умывалась, зачерпывая воду пригоршнями из стоящего рядом с колодцем ведра. Ему нужно было подойти к ней и попытаться продолжить то, что он начал вчера, увезя ее из больницы. Он не знал, как теперь должен это делать. Он должен был выработать какой-то план. Он не чувствовал в себе силы, которая была в нем, пока от него не отвернулся тот, кто сказал ему, Строгову, что он, Строгов, несет в себе тао. (Даже внутри себя, мысленно, сжимая язык челюстями, чтобы тот ни единым трепетом не выдал произносимого им слова, он страшился называть его настоящим именем. ) Сейчас он уже жалел, что надел вчера на руку этой девчонке браслет, не в силах преодолеть страх, вызванный увиденным на ней костяным браслетом с надписью ТАО. Или это ОН заставил его это сделать?

Строгов решил, что сориентируется и примет решение, что делать дальше, тогда, когда сама Кристина первой проявит свое к нему отношение. Он опорожнил мочевой пузырь, бесшумно вышел из-за угла дома и направился в ее сторону. Девчонка смотрела в сторону поднимающегося над лесом белого дыма, и в том, что она снова прекрасно видит, и ему не удастся обмануть ее, приписав себе чудо ее прозрения, Строгов не сомневался. Он остановился метрах в пяти от нее и стал ждать.

Она вытерла лицо краем пижамы, обернулась и, скользнув по его лицу взглядом, посмотрела на покосившийся дом.

-Отведи меня к лабиринту, - сказала она, вытирая о пижаму мокрые руки. – В мочках ее ушей поблескивали две белые крыски.

На лице никогда не потеющего Строгова выступили крупные капли, когда она повернула лицо и заглянула в его глаза. Она изменилась. Внутренне. Этого не могло быть, но перед ним стоял Кертель. Точнее, это были ЕГО глаза. Строгову повезло, что он помочился прежде, чем подойти к Кристине.

Иван, Олег и Тамара бежали по проселку. Задыхаясь, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, и вновь заставляя себя двигать и двигать вперед переставшие чувствовать землю ноги. Курильщики Олег и Иван отхаркивались и сплевывали на дорогу вязкую, кислую слюну с коричневыми сгустками в ней.

-Ну, все. Вот сейчас конец. Вот сейчас смерть, - бубнил себе под нос Иван, стараясь, как ему казалось, подбодрить друзей этой оптимистической шуткой. – Олег, - выдыхал он со свистом слова, - а почему вот на сигаретах есть надпись «легкие», а на бутылках нет надписи «печень», а?

Держащаяся за левый бок Тамара видела перед собой то спину Олега, то остановившуюся, согнувшуюся в кашле спину Ивана, то прыгающую перед глазами неровную лесную дорогу, то ничего, кроме белых на черно-красном фоне звездочек.

Они бежали уже около часа, когда окончательно выдохлись и повалились на землю, сойдя с петляющей средь деревьев дороги.

Они лежали, упав животами и спинами в мох, не в силах двигаться дальше.

-Привал, - прокоментировал Иван, стараясь приподнять голову и посмотреть, в каком состоянии пребывают его друзья. – О, мама, - выдохнул он, - пол жизни за то, чтобы припасть сейчас, как в голопузом детстве, к твоей восхитительной, струящейся молоком, нежной, мягкой груди.

Они полежали молча, глубоко вдыхая лишенный, как им казалось, кислорода воздух.

-Я вспомнил анекдот, - сказал наконец лежащий на спине Иван, сплевывая в сторону липкую, тянущуюся слюну и закидывая под голову пухленькие ладони, напоминающие румяные пирожки. – У одного мужика был сверхэкономичный автомобиль, работающий на воде.

-Когда он поднимал капот, сидящие в моторном отсеке негры протягивали к нему руки и рвущими душу, еле слышными стонами умоляли: «Воды, воды, воды... », - продолжил Олег.

«Странно, что они еще могут шутить», - думала Тамара, к пересохшему горлу которой жажда подступала длинными, не позволяющими сглотнуть слюну спазмами.

Пожирающий лес огонь надвигался откуда-то справа и сзади, не так быстро, как бежали они, но неотвратимо и методично, не чувствуя ни усталости, ни жажды, ни боязни, что его могут остановить, не дав сожрать бегущих от его неукратимой, испепеляющей мощи людей.

Тамара перевернулась на живот, подтянула под себя колени и села, оттолкнувшись от земли руками.

-Под прицелом снайпера закурите Мальборо, - сказала она, все еще тяжело дыша.

-Прекрасная мысль, - сказал переваливаясь на живот Иван.

Он порылся в кармане, вытащил из него смятую пачку и достал последнюю Беломорину. Дунув в мундштук, он привычным движением закусил край, смял его и только тут посмотрел на Олега, отвернувшегося в сторону, смотрящего куда-то в лес.

-Э-э-э, парень, я что-то не видел, как ты куришь, с тех пор, как мы сошли с электрички, - сказал он. Он прикурил, сделал глубокую затяжку и протянул папиросу Олегу. – Я думал, мы – друзья. – Он подождал, пока Олег возьмет папиросу.

Тот взял, затянулся и вернул папиросу обратно.

-Да я не очень-то и хотел, - сказал он.

-Не п... ди, - сказал Иван, обернувшись на Тамару. – Знаешь, я, может, и не произвожу с первого взгляда впечатления серьезного, крепкого парня, но за такую хню могу и обидеться. Если ты потерял свои, или кончились, а ты терпишь, когда я курю, значит не считаешь меня...

-Ладно, прости. Честно говоря, я все ждал, когда ты заметишь.

-Ты ждал? – Иван повернулся к Олегу, привстав на колени. –Ты ждал, а я теперь чувствую себя говном. – Олегу показалось, что уши Ивана покраснели и оттопырились еще больше в стороны, как у мультяшного Чебурашки. – Я, может, невнимательный к такой фигне. Я, может, всю жизнь страдаю от этого. Я, может, сосредоточен на чем-то высшем, а, может, возвышенном, чтобы замечать такую ФИГНЮ. И, когда те, кого я считаю друзьями, смотрят, как я курю там, или ем что-то последнее, не потому, что я там стараюсь скорее все это затолкать в себя от жадности, а я просто не замечаю, может... Да ну тебя на фиг, я вот даже курить тебе после этого не оставлю. – Иван зажег потухшую папиросу, которой он размахивал в продолжении своего монолога, затянулся и выпустил дым Арбенину в лицо.

-А ну, дай, - Олег крутанулся и прыгнул на сидящего перед ним Ивана, повалив его спиной в мягкий, как ворсистый ковер, мох.

-Вот хрен тебе, - Иван вытягивал руку с папиросой в сторону, не давая Олегу дотянуться до желанного окурка.

Тамара смотрела, как мальчишки барахтаются, забрасывая друг-друга комками вырванного из земли моха, и в ней просыпалось, не известное ей ранее, странное материнское чувство. Ей казалось, что она – умудренная опытом волчица, нарожавшая и взростившая не один выводок вот таких вот глупых, резвящихся от избытка жизнерадостной энергии щенят. То, что по пятам за ними шел, устроенный неизвестной силой, пожар отступило на задний план и потеряло значение.

Олег вырвал, наконец, бережно охраняемый от повреждений окурок из пальцев Ивана и с наслаждением затянулся.

-Тебе еще рано курить, пацан, - сказал он Ивану, выбрасывающему комья мха из-за пазухи. – Сначала справку от мамы принеси, что она тебе разрешает.

Тамара сидела, отвернувшись от них, глядя вдоль уходящей в лес дороги и думала о том, что ей, видимо, никогда не суждено быть вот так, как Иван, близко к Олегу.

Она встала, сорвала с куста черники несколько ягод, взглянула на дотягивающих Беломорину Ивана и Олега, и сказала, что пора идти дальше.

Они частью пробежали, частью прошли быстрым шагом еще километра два, когда наткнулись на первое изменение. Правда они не знали, что это – изменение и были рады тому, что встретилось на их пути.

Дорога уперлась в широкий овраг, по сути – трещину в земле, круто уходящую песчаными откосами, с выпирающими из них камнями, метров на девять вниз. На дне оврага они увидели небольшой ручеек, бежавший по каменисто-песчаному дну.

В несколько шагов, осыпая песок вниз, Олег добрался до середины спуска и, укрепив ноги на одном из камней, остановился, глядя вверх на Тамару.

-Давай, только осторожно, - сказал он, готовясь подхватить ее, если она вдруг поскользнется и покатится вниз, натыкаясь на камни детскими локтями и коленками. Переломы и даже серьезные ушибы были сейчас совсем ни к чему.

Тамара повернулась к нему спиной и начала спускаться, как скалолазка, придерживаясь руками за встречающиеся на пути камни.

«Господи, какая у нее худенькая, прямо детская попка», - подумал Олег, глядя на приближающиеся к нему подошвы ее тридцать четвертого размера кроссовок. Помимо воли он вдруг подумал о том, как бы ему следовало вести себя, окажись он вдруг с ней в одной постели. Он вдруг представил себя, лежащего рядом с ней с громадными по сравнению с любой частью ее тела лапами, не решающегося и не способного ничего сделать, как Кин-Конг с Джейн, сидящей в его ладони. Ему стало стыдно и смешно от того, что подобные мысли могли придти ему в голову в таких несмешных и довольно дурацких обстоятельствах. Ему опять, как когда-то раньше, показалось, что все это – чей-то дурацкий розыгрыш, или дурацкий, бредовый сон.

Тамара добралась, наконец, до Олега, и он, отвернувшись, спустился на дно оврага, приготовясь встретить ее внизу. Его охватило вдруг какое-то щемящее чувство ответственности за ее судьбу. Будто он подобрал где-то на дороге доверчивого котенка, потерявшего в каменных джунглях добрую пушистую маму.

Справа от Тамары, чертыхаясь, поворачиваясь то животом, то спиной к откосу, спускался Иван.

Они трое стояли на коленях перед прозрачным ручьем и глотали, зачерпывая горстями, прохладную, чистую воду.

-Шикарно, - сказал, ополаскивая лицо, Иван.

Он сел на камень, достал из нагрудного кармана рубашки завернутую в кусок фольги папиросу и продемонстрировал ее Олегу.

-Ты прямо как запасливый еврей, - радостно похвалил его тот. – Я не поверю, если ты скажешь, что она у тебя – последняя.

-Хочешь – верь, хочешь – нет, главное, что она у нас есть, - ответил Иван. – Хорошо, что Тамара не курит. Нам больше достанется. - Он чиркнул спичкой и с наслаждением, глубоко затянулся.

-Наоборот плохо, - сказал Олег, забирая из пальцев Ивана протянутую папиросу, - может, у нее бы сейчас была с собой целая заныканная пачка.

Они курили сидя, давая отдых не привыкшим к таким нагрузкам ногам.

-Смотрите, как странно повалены деревья, - сказала Тамара, осматривая овраг вправо и влево от их привала.

Деревья высотой метров двадцать, а то и больше лежали, поваленные по краям оврага, словно специально уложенные вдоль его верхней границы.

-А ведь кто-то решил, что пожару идти дальше этого места незачем, - сказал Иван. – Кто-то уложил деревца ровнехонько по краю оврага, как пшеницу по полю в местах скопления дружественных нам НЛО.

Олег поднял голову и осмотрел склоны оврага.

-Да и сам овраг выглядит так, будто его специально прорыли, и совсем недавно. Смотрите, ни одного поваленного в овраг деревца, – добавил Иван. – Просто не овраг, а траншея специально вычещенная.

-Ты думаешь, дело в этом? – спросил Олег.

-В чем?

-Думаешь, дело в каких-нибудь НЛО?

-Ты задал самый интересный вопрос, - ответил Иван. – Только я ничего не думаю. Точнее, думаю, что НЛО – это было бы слишком просто. И, наверное, это было бы самым утешительным объяснением. Я бы перекрестился, помахал рукой зеленым человечкам и сказал: «Слава Богу, пойдемте, я угощу вас кружечкой пива». Если бы ты видел, что творилось после того, как ты отведал плоды хрен его знает какой ведьмой рассаженных в лесу кустиков, ты бы тоже считал, что ответить на пару вопросов полупрозрачных светящихся братьев по разуму и прокатиться с ними в каком-нибудь летающем чайнике – всего лишь приятное развлечение, по сравнению с тем, что может ожидать нас вообще... Если мы все-таки доберемся до города, и если это будет тот город, из которого мы сегодня уехали. – Иван помолчал. - А вообще, если честно: то, что творится с нами в последнее время, меня лично здорово затягивает. Мне интересно, понимаешь? – Иван отхаркался и сплюнул. – Интересно до такой степени, что я готов сунуть свою башку хоть Черту в задницу, чтобы не вылететь из этой заварушки, в которую ты меня втянул.

-Со мной было то же самое, когда у меня вдруг все это кончилось, - сказал Олег. – Помнишь, я тебе как-то рассказывал?

-Знаешь, у меня такое чувство, - добавил Иван, - что я всегда был заштатным актером, и мне вдруг досталась главная роль. Нет, не то, это не роль, это... Меня словно посадили в скоростной болид и, не объяснив, как им управлять, выпихнули на трассу. Я вроде бы и рулю, и тыркаю ногами в какие-то там педали, а что из этого получается, выясняется только в процессе тырканья. И я не могу от этого избавиться. Это как наркотик, понимаешь?

-Ты все-таки, Вань, постарайся думать, когда будешь тыркать в очередной раз, - сказала Тамара.

-Неостроумно, - ответил Иван. – Неостроумно и неприлично для девушки. Я ведь серьезно об этом.

-И я не шучу. – Тамара смотрела на Ивана и Олега, словно от того, что она сейчас скажет им, зависит их будущее. – Вы что, до сих пор не поняли, что мы умеем гораздо больше, чем другие люди? Я не знаю, когда это началось, и откуда это взялось в нас, но мы умеем то, что не умеют другие. Я даже не знаю, что именно мы умеем, но мы не такие, как все.

-Сверхчеловеки. – Сунув руки в карманы, Олег посмотрел на Тамару.

-Если хочешь, да. Только это не привелегия. Это – ответственность. – Она повернулась, перешагнула ручей и стала карабкаться на другую сторону оврага.

Они карабкались молча, оскальзываясь, съезжая вниз и снова карабкаясь, стараясь не смотреть друг на друга. Каждый карабкался сам. Лишь выбравшись наверх, Олег лег на край оврага и протянул руку подбирающейся снизу Тамаре. Снизу-вверх она посмотрела на него и протянула руку. Олег легко вытянул ее наверх.

-И мне, пожалуйста. Уж будь джентльменом до конца, - Иван протянул Олегу ладонь.

-Давай, студень, карабкайся. – Олег ухватил его за запястье, ощутив, как толстенькие пальцы Ивана сомкнулись на его руке. – Мог бы и сам доползти, - сказал он, помогая Ивану вылезти из оврага.

-Нашел дурака, - ответил Иван. – Стану я силы тратить, когда рядом со мной Супермен-Горец-4-Бэтмэн-ибн-Джеймс-Бонд-Арбенин. – Он сел, отдуваясь и свесив ноги в овраг.

-Завидуешь моей красоте и силе? – Олег сел рядом. Крутой подъем и ему дался не так уж просто.

-Нет. Просто пользуюсь твоей глупостью.

-Очень хочется дернуть тебя за ухо, - сказал Олег, и почувствовал, как под сгибом локтя зачесалась крошечная затянувшаяся дырочка не вене, куда Тамара вкалывала иглу.

Кровь вдруг плеснула ему в голову. Он даже почувствовал легкое головокружение, вспомнив, что сделали для него Иван и Тамара, когда он отключившись лежал на кухонном столе, свесив кисть в салатницу. Вдруг вспомнив. Он подумал, что они ведь могут совсем, просто совсем хреново себя чувствовать, после переливаний, выпавших на их долю. Но самым странным для него было то, что он вместо повязки на запястье, с которой он слезал сегодня с электрички и входил в лес, увидел лишь затянувшийся шрам, сшитый продизинфецированной йодом ниткой. Он потер шрам большим пальцем правой руки и осмотрел его. Шраму было недели так три, не меньше.

-Заметил? – Иван отвернулся от Олега и взглянул на Тамару. – Томочка, он заметил, представляешь? Кажется наш Друг Зажигательный Танец возвращается в реальность. (Ха-ха? )

Тамара молчала, сидя чуть в стороне и глядя на Арбенина. Она выглядела спокойной, слишком спокойной, чтобы быть спокойной на самом деле.

-Сколько же мы были в этом Чертовом лесу? – Арбенин смотрел на Ивана и Тамару, готовясь услышать неправдоподобный, нелепый ответ.

-Судя по моим представлениям – несколько часов, - ответил Иван. – На самом деле – не знаю.

-Но, этому шраму недели три, - Олег поднес порезанное запястье к лицу Ивана. – И где повязка?

-Мы с Тамарой ее съели, чтобы за три недели не умереть с голоду, - Иван хмыкнул. – Я же тебе говорил – ты менялся. И не пихай мне, пожалуйста, в нос свои нитки.

-Но повязка должна же была куда-то деться?

-Послушай, откуда нам с Тамарой знать, что ты с ней сделал?

-Ничего не понимаю. – Олег подергал нитки, стягивающие шрам.

-Эк удивил, - отозвался Иван. – Можно подумать, мы с Тамарой все понимаем и просто из озорства держим тебя в неведении.

-Нам надо идти, - сказала Тамара. – Нам надо добраться до города.

-Зачем? – спросил Иван. – Чтобы купить папирос? – Он сорвал травинку и пожевал. – Может, никакого города уже нет вообще. – Он подтянул ноги и встал. – О-о-о... А где, кстати, наша дорога?

Дорога, упирающаяся в овраг с той стороны, откуда они пришли, обрывалась у края оврага и не вела больше никуда. С той стороны, где они стояли теперь, был лишь лес, одинаково равнозначный во всех направлениях.

-Ну, и куда дальше, господа-сверхчеловеки? – спросил Олег. – Предлагаю зажмуриться, сказать крекс-фекс-пекс и очутиться сразу там, где надо.

-Если искать Кристину, то идти надо вон туда, - Тамара махнула рукой наискосок к оврагу, - а если идти к шоссе, то это – туда, - она показала рукой в другую сторону.

-Откуда такая уверенность? – Иван с сомнением посмотрел на нее.

-Не знаю, но знаю, что это так, - ответила она.

-Нам надо найти Кристину. И чем быстрее, тем лучше. – Олег повернулся и пошел в сторону, указанную Тамарой.

-Напрасно прогуляемся, - сказал, вставая, Иван. – Хотите верьте, хотите – нет, но мы опаздали.

-Куда опаздали? – Олег обернулся.

Иван вдруг замолчал. Он смотрел за спину Олега.

-Я бы не стал на твоем месте двигаться дальше, - сказал он. - Кто-то не хочет, чтобы мы шли в ту сторону. – Иван кивнул головой в том направлении, куда шел Олег.

В пятидесяти метрах от них стояла волчица, глядя в их сторону. Она стояла, опустив голову вниз, и если бы она была ближе, они смогли бы увидеть, как из ее пасти тонкими струйками стекает слюна.

-Это опять она, - сказала Тамара. – Это все та же волчица.

-Откуда такая уверенность? – Иван быстро осмотрелся вокруг, ища что-нибудь, что можно было бы использовать, как оружие для защиты. – И почему ты все-таки думаешь, что это – волчица?

-Просто женская интуиция. И она действительно не хочет, чтобы мы шли в ее сторону. В этом ты прав.

Олег сделал несколько шагов в сторону волка, не зная, что от этого движения, лапы того напряглись, чуть подрагивая, готовясь сделать бросок вперед, шерсть на холке приподнялась, и слюна потекла чуть быстрее. Он сделал еще шаг вперед, и волчица прыгнула, пролетев метров пять в его сторону. Она остановилась, готовясь к следующему прыжку, уставив на него сузившиеся желтые глаза, обнажив белые зубы под вздернутой, дрожащей верхней губой. Это была не занюханная мелкая сучка, рожденная в зоопарке растерявшими инстинкты, такими же мелкими родителями. Это был волк, жизнь которого зависела от того, сумеет ли он догнать и убить, а потом еще и еще раз догнать и убить, догнать и убить, продолжая жизнь ценой чужой смерти.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒