ЧАСТЬ ВТОРАЯ 10 страница

Она поползла по земле, прижимаясь животом, грудью и бедрами ко мху и черничному кустарнику, возбуждая себя трущейся о ее тело растительностью. Волны наслаждения перекатывались по ее сморщенному, дряблому телу. Непристойно извиваясь, перекатываясь с места на место, лаская себя сморщенными желтыми ладонями, она ползла в приступе эротического сумасшествия, лишенная рассудка, желающая лишь продолжения этого неизвестного ни одной женщине на Земле оргазма. Ор-газ-ма, оргаз-ма, ор-р-рг-аз-ма.

Желтая сморщенная грудь начала наливаться под ее пальцами, обретая присущую нерожавшей еще девушке форму, наполняясь изнутри упругой, разглаживающей кожу массой. Бедра округлялись, скрывая проступающие сквозь обвислую кожу кости, под слоем наростающей под кожей, упругой девичей плоти. Кожа на животе разглаживалась, становясь шелковистой и прохладной на ощупь. Унга каталась и ползала по земле, стараясь нащупать лобком и влагалищем неровности, выступающие из земли настолько, чтобы о них было удобно тереться, доводя себя до новых и новых приливов нескончаемого эротического полета.

Спустя полчаса вместо одряхлевшей, сморщенной старухи по мху и зарослям черничника ползала молодая, лет двадцати девушка с восточным разрезом глаз, чуть желтоватой кожей, стройными ногами и телом, шелковистыми волосами и упругой, девической грудью с выпирающими крупными сосками. Девушка содрогнулась в последнем приступе оргазма, выгнув спину, опираясь о землю затылком и маленькими ступнями ног. Она раздвинула ноги, словно собиралась рожать и, сладострастно застонав, исторгла из себя светящееся зеленоватое облако. Облако вытянулось в несколько длинных тонких нитей, опустилось вниз и поползло прочь, оставив девушку лежать, обессиленную и расслабленную, окруженную плотным слоем бары, обтекающим ее тело, создавая прочный непреодалимый барьер.

Унга поднялась, чуть пошатываясь, осматриваясь по сторонам. Она не могла понять, что произошло, и отчего она не ползет, протаскивая свое тело по влажному мху, обдирая ладони о кусты и ветки, как это было уже много раз раньше. Она стояла, оглядывая лес, замечая, как в ее сторону тянутся, перелетая с ветки на ветку, лесные птицы. Мимо проскакал заяц, испуганно шарахнувшись в сторону, когда Унга сделала шаг в его сторону. Следом выскочил второй, в несколько прыжков обогнул Унгу и умчался дальше, словно за ним гнался кто-то из лесных хищников. Птицы подлетали все ближе, оказавшись вскоре над головой Унги, и она поняла, что погнало лесных обитателей ни что иное, как возникший в лесу пожар.

Она осмотрела руки, подивившись происшедшим в них изменениям. Руки были не ее и принадлежали несомненно молодой девушке – такой, какой была Унга лет сто назад. Она провела пальцами по упругой груди и животу, осмотрела оцарапанные стройные ноги, подняв для этого порванное в нескольких местах платье. Ноги были не ее, точнее, она не узнавала их, так как не помнила уже, какими были ее ноги тогда, когда сама она сводила парней с ума своей внешностью, соединявшей в себе восток и запад, виновницей чего была ее мать, связавшаяся с американцем, неизвестно каким ветром занесенным в Гонконг и унесенным оттуда (или просто с глаз ее матери), как только у той стал округляться живот.

Унга осматривала и ощупывала себя, не переставая удивляться, чувствуя одновременно, что две потерянные сегодня связки с несущими тао восстановились – тревожащие и требующие понять, что изменилось. Одна из них связывала ее несомненно с этой девчонкой - Кристиной, другая с очень нехорошим человеком, и Унга не сомневалась, что связка эта идет в сторону разбитого на лесной дороге автомобиля. Кроме этих двух напряглись и еще три связки, тянущиеся в одном направлении, туда, где по мнению Унги возник лесной пожар, гонящий прочь обитателей леса.

Унга стояла, осматривая себя, пытаясь понять, что означало ее неожиданное перевоплощение (жаль, что у нее не было зеркала, что бы увидеть свое лицо), когда из кустов вышла пожилая волчица, которую Унга звала Лапой.

Волчица оскалилась, что можно было расценить как улыбку, подошла к Унге, обнюхала ее, потерлась головой о ее бедро, подняла морду вверх и протяжно взвыла в ту сторону, откуда подлетали и подлетали новые лесные птицы.

-Лапа, - Унга погладила волчицу по голове и почесала за ухом.

Та недовольно убрала голову из под ее руки, еще раз взвыла в сторону надвигавшегося лесного пожара, отпрыгнула в сторону и побежала прочь, оставив Унгу принимать решение, что делать дальше.

Унга провела языком по зубам, думая, как непривычно для нее это давно забытое ощущение. Она попыталась найти дефект в их гладких, стройных рядах, не нашла и еще раз пожалела, что у нее нет зеркала. Несмотря на прекрасное физическое самочувствие, исчезнувшие, как по мановению волшебной палочки, артрит и одышку, чувствовала она себя крайне напряженно, не в силах понять, чем вызвано и что может означать для нее в дальнейшем эта неожиданная перемена ее внешних признаков. Она уже давно настраивалась на то, что ей недолго осталось тянуть лямку на этом свете, готовилась к смерти, не пытаясь приблизить и не стремясь отдалить уготованный ей Богом конец.

Она попыталась сосредоточиться на новых ощущениях, возникших внутри нее. Все оставалось, как прежде: она была все той же сташестнадцатилетней Унгой, помнящей все события своей жизни, необычной, если сравнить ее с жизнью других – нормальных людей. Все осталось, как прежде, если не считать возникшего в ней суеверного (ха-ха-ха, о чем это ты, Унга? ) страха и непреодалимого желания жить. Прожить все опять, внезапно обретя вновь молодость (или это только кажется ей? ); молодость, красоту и силу, снова став юной, сводящей с ума мужчин. (Как это просто, и если бы, о Господи, дело было лишь в этом. ) Унга хихикнула, вспомнив мужчин, ласкавших ее тело, пока она не превратилась в старуху и даже уже тогда, когда... Она почувствовала поднимающуюся в ней волну желания и отогнала ее от себя, когда ощутила, что ее ладони помимо ее воли охватили упругие, юные груди и принялись ласкать и поглаживать их, заставляя почти забыть о том, где она находилась.

Она потрясла головой, заставляя сознание переключиться на лес, втянула ноздрями воздух, ощутив еле уловимый пока запах гари. Она вновь ощутила суеверный (ха-ха? Да, суеверный, ибо она не могла понять кто и как это сделал), суеверный страх от произошедших с ней изменений. И вновь она почувствовала, как напряжены пять ее связок с носящими тао: две, тянущиеся к разбитому автомобилю, и три, тянущиеся в сторону лесного пожара. Она еще раз посмотрела на свои молодые, хоть и поцарапанные руки и пошла, оставляя пожар справа, в сторону тянущегося неподалеку от железнодорожного полотна шоссе. Что же касалось Кристины, то Унга не сомневалась, что ей придется вскоре встретиться с ней.

Если бы Унга задержалась на месте еще, минут хотя бы десять, она бы увидела, как к этому месту вышли три человека, одного из которых она назвала Смотрящим.

Олег, Иван и Тамара шли по лесу, не зная, что вышли на то место, где еще десять минут назад стояла Унга, и не замечая, что по зеленому мху к их ногам тянутся тонкие нити зеленого пара. Нити достигли их ног и заструились, обвивая тела, вверх, вливаясь в окружавшую каждого из них бару. Они остановились от охватившего их вдруг внезапного приступа головокружения, не замечая, как их окутывает зеленое облако, рожденное недавно в нечеловеческих муках сташестнадцатилетней желтой старухой, и нечеловеческом же наслаждении двадцатилетней девушкой с нежной, чуть желтоватой бархатной кожей.

Тамара помотала головой, стараясь сбросить с себя ощущение легкого сотрясения мозга. Она посмотрела на Олега и Ивана так, словно видела их впервые.

-Что? – Все трое смотрели друг на друга, не понимая, что произошло, лишь чувствуя, что что-то внутри них изменилось, сделав их не совсем такими, какими они были еще несколько секунд назад.

-У меня ощущение, что мы идем по этому лесу уже несколько лет, - сказала Тамара. – Я словно на несколько лет стала старше. – Она наклонилась и сорвала черную блестящую ягоду, растущую на тонком, оканчивающимся венчиком стебле.

-Не знаю, стал ли я старше, но мне кажется, что я отчетливо вижу взвивающиеся до небес языки пламени, пожирающие этот лесок, и слышу, как трещат стволы и ветки, подбрасываемые заботливой рукой, не знаю правда кого, в этот костерок, - то ли ответил, то ли сказал просто так, наверное, что бы подбодрить всех, Иван.

-Я, кажется, нашла то, что нам надо, - не отреагировав на реплику Ивана, сказала Тамара и показала Олегу сорванную ягоду.

Олег стоял, потирая лоб, словно стараясь что-то вспомнить. Он рассеянно посмотрел на Тамару, взял из ее рук ягоду, положил ее в рот и раздавил зубами, словно это был не сулящий кучу неприятностей, из которых смерть была не самой огорчительной, «Вороний глаз», а простая, привычная всем черничина.

-Вкусно, - сказал он, наклонился, сорвал вторую такую же и отправил ее в рот.

Ему показалось, что он видит Кристину, выходящую к ним из леса, приветливо машущую рукой, как старым добрым приятелям. Он еще раз наклонился, сорвал и отправил в рот третью черную ягоду. Рядом с Кристиной образовалась еще одна молодая девушка, тоже еще почти девочка, с чуть желтоватой кожей, светлыми волосами и чуть раскосыми глазами, цвет которых не оставлял сомнений – зеленый.

Олег, Иван и Тамара стояли возле большого, ровного поля, лишенного растительности, покрытого черно-серыми округлыми блинами от тридцати до пятидесяти сантиметров в диаметре. Блины были с неровной поверхностью, напоминавшей легкие волны, расходящиеся по воде от брошенного в нее небольшого камня. Они стояли, держа в правых руках длинные пастушьи хлысты, оканчивающиеся свинцовыми наконечниками. Одежду их составляли длинные, отливающие зеленым, серебряные плащи, высокие серебрянные сапоги, измазанные снизу налипшей на них землей, серебрянного цвета кожаные перчатки с выдавленными на внешней их части буквами К и, видневшиеся при порывах ветра, отбрасывающего полы плащей, серебряные брюки из тонкой лайки. (Брюки из человеческой кожи быстро рвались и были неудобны при проведении полевых работ. )

Возле большого, ровного поля стояли Пастухи, они же когда-то - Искатель, Ловец и Смотрящий, а когда-то совсем давно – Тамара, Олег и Иван.

По полю, толкая перед собой черно-серые, увеличивающиеся при продвижении вперед шары, двигались люди, одетые в полосатые пижамы и полосатые шапочки. На спинах и груди пижам были пришиты белые прямоугольники с начерченными на них черными номерами.

Каждый из одетых в пижаму людей начинал катать шар самостоятельно, пока хватало сил. Когда же катить шар становилось невмоготу, и человек падал, не в силах сдвинуть его дальше, к нему, бросая свой начатый шар, подбегал другой, одетый в пижаму человек, и они толкали шар вдвоем, пока не падали, и тогда подбегал третий. Так продолжалось до тех пор, пока не падали четверо, и тогда подбегал пятый, и они впятером откатывали шар, величиной в полтора человеческих роста к границе поля, вдоль которой проходила грань, за которой терялось все, и не было уже ничего, потому что грань эта была зеркальной. Пятерка подкатывала шар к зеркальной грани и толкала его в зеркало, пока шар не исчезал с обратной его стороны. С последним усилием руки толкающих упирались в зеркало, оставляя на нем грязные, размазанные следы, и тогда они бросались к стоящим у грани ведрам, выхватывали из них мокрые тряпки и смывали с зеркала грязь.

Пастухи наблюдали за производством работ, подгоняя нерадивых и симулирующих изнеможение ударами длинных бичей, оставляющих на полосатых пижамах красные потеки, а иногда рваные, лохматые дыры. Для этого им приходилось по очереди отходить от места, где стояла, лениво переговариваясь, их троица, пачкая серебряные сапоги в земле и круглых коровьих лепешках, из которых и скатывали шары люди в полосатых пижамах.

Пастух, тот, что был выше ростом, красивый и стройный, оторвался от троицы, прошел по полю и, не доходя метров пять до упавшей возле шара в грязь полосатой пижамы, взмахнул плетью. Бич громко щелкнул, пижама зашевелилась, поднялась на ноги и уперлась руками в навозный шар.

-Вот так-то лучше, - сказал Высокий Пастух, повернулся и направился к оставленной им Троице.

Леди-Пастух засмеялась, помахала Высокому серебристой рукой и щелкнула бичом, выражая свое одобрение. В левой руке она держала длинную тонкую сигарету, периодически поднося ее к губам, выпуская крошечные облачка светло-зеленого дыма. Стоящий рядом с ней Круглолицый Пастух держал в руке бокал с золотистым искрящимся напитком, напоминавшем шампанское.

-Как быстро меняются времена, - сказал он. – Раньше никого из них не приходилось подгонять, все делали сами. В конце концов это ведь им нужны эти дерьмовые шарики: они их катают, они же и жрут. – Он засмеялся.

-Раньше Номера понимали и считали это целью своей жизни – скатать как можно больше шаров, - ответила Леди-Пастух. – Стоило им закончить катать один, они тут же принимались за новый, и так до конца. Номера понимали зачем живут. Они катали шары парами – мужчина и женщина, иногда, правда нечасто, им помогали дети, пока не начинали катать собственные шары.

-Времена изменились, - сказал подошедший к ним Высокий. – Номера обленились настолько, что не заставляй мы их работать, они просто лягут и начнут вымирать. Им уже сейчас скатать хоть один шар по собственному желанию кажется подвигом.

-Кертель был прав, когда обязал Номера каждый второй шар катать в его пользу, - заметил Круглолицый. Они хоть о чем-то беспокоятся, когда знают, что большую часть им придется отдать. Хотя, Кертелю эти шары – сами понимаете. – Он отхлебнул из бокала.

-Кому они нужны? – поддержала его Леди. – Это только сами Номера, наверное, думают, что их дерьмо чего-нибудь стоит.

Хозяйским глазом Высокий осмотрел Поле по которому Номера в полосатых пижамах катали Шары.

-Скоро Свободных Номеров останется совсем мало, - сказал он. – Всех перекинут сюда. Может, оно и к лучшему. Свободные все чаще и чаще стараются увильнуть от работы. А кто не работает, тот начинает думать.

-О том, что работать совсем необязательно, - добавил Круглолицый.

-Им кажется, что проще укатить чей-нибудь чужой шар, пока лохи спят, - сказала Леди. – И попасть сюда, - добавила она после паузы.

Они замолчали, глядя как через поле в их сторону бежит одноцветная, серая пижама без полос, с красно-желтым номером на левой стороне груди вместо черно-белого в середине. Пижама остановилась в трех метрах от их серебряных плащей и приложила указательный палец правой руки к красно-желтому номеру.

-Старший номер 21 – 242 – 16, - отрапортавал он. – Четный.

-В чем дело? – Леди затянулась сигаретой и выпустила легкое бледно-зеленое облачко.

-Номер 61 – 734 – 93 – Простой отказался работать, - Одноцветная серая пижама зачарованно смотрела на тонкую, дымящуюся сигарету в серебряной руке Леди.

-Закатать его в шар. Пижаму с номером, составив акт, сдать в утилизатор. – Она щелчком отправила окурок в сторону номера 21 – 242 – 16, попав ему в лицо. – Исполнить.

Старший номер 21 – 242 – 16 – Четный склонил голову, подтверждая понимание важности доверенного ему Пастухами, повернулся и бросился прочь, думая об оставленном на земле, дымящемся еще окурке.

«Как он старается снова стать Свободным, - подумал Высокий. – Зачем ему это? Только для того, чтобы иметь право иметь свой собственный Шар? »

Он посмотрел вдоль уходящей за горизонт зеркальной грани. Вдоль грани двигалась легкая повозка, запряженная тройкой длинноногих вороных коней.

-К нам Проводник, - сказал Круглолицый, стряхивая с серебряных сапог налипшие комья грязи. Высокий вздрогнул при этом имени.

Ближайшая из катавших шары полосатых пижам сорвалась с места, достала из ведра, стоящего у грани, тряпку, подбежала к Троице и быстро обтерла грязь с их сапог. Так же быстро Пижама-Номер отбежала и принялась катать шар с удвоенной силой.

Повозка подлетела к стоящим у грани Пастухам. Сидящая в ней молодая женщина в белом, облегающем комбинезоне, высоких белых сапогах и белых перчатках, осадила коней, подняв их на дыбы. Через мгновение кони опустили стройные передние ноги, взметнув из под копыт фонтанчики земли, смешанной с навозом. Она спрыгнула на землю и направилась в сторону Троицы.

-Ну вот и Хозяйка пожаловала, - произнесла Леди, направляясь к повозке. – Сейчас познакомишься, - она остановилась, посмотрела на Высокого и пошла дальше.

Переговорив с Хозяйкой она закурила длинную сигарету и отошла в сторону.

Молодая женщина в белом комбинезоне подошла к мужчинам и остановилась постукивая стеком по голенищу высокого белого сапога.

-Здравствуй, Ловец, - сказала она. – Хочешь меня поймать? – Она засмеялась.

При виде стоящей перед ним мулатки в облегающем белом костюме голова Высокого Пастуха слегка закружилась.

-Здравствуй, Кристина, - ответил он. – Если, конечно, это действительно ты.

Закинув руки Олега себе на плечи Иван и Тамара тащили его через лес, стараясь не останавливаться, кашляя от попадающего в легкие дыма. Они ждали около часа, пытаясь привести Олега в сознание, после того как он рухнул на землю, проглотив три черных ягоды. Ждали, пока не почувствовали просачивающийся сквозь деревья запах гари, идущий от запаленного ими (или из-за них) «костерка», как называл его не теряющий оптимизма Иван.

Когда стало окончательно ясно, что «ветерок дует в их сторну», как выразился все тот же Иван, и первые запахи горящего леса достигли полянки, на которой лежал, впавший в кому Олег, они подхватили его под мышки и поволокли прочь, стараясь уйти наискосок от направления ветра, надеясь каким-либо образом добраться до железки. Точнее, даже не то чтобы надеясь, а не имея ничего другого взамен.

Они остановились, тяжело дыша, опустив Олега на землю. Тамара упала рядом, раскинув руки, опустив лицо во влажный густой мох. Иван повалился рядом.

-Нам не уйти, - выдохнул он через силу, наверное впервые всерьез подумав о том, что зря он так много курит.

Тамара приподнялась, схватила Арбенина за плечи и начала трясти, большей частью от отчаянья, чем в надежде привести его в чувство. Олег не реагировал и, скорее всего, был сейчас где-то очень-очень далеко от Тамары, Ивана и съедаемого огнем леса.

-Хрена себе прогулялись за ягодками, - выдохнул поборовший уже головокружение Иван. – Уважаемые радиослушатели, по вашим заявкам передаем для вас русскую-народную песню «В лес по ягодицу».

Раз пошел Иван в лесок, прихвативши туесок,

Думал ягодок набрать, дурачок, ядрена мать. – пропел он. –

-А дальше? – Тамара улыбнулась Ивану, ощущая, как дыхание постепенно восстанавливается. Огонь был уже совсем близко.

-Дальше? – усмехнулся Иван. –

Влез в болото Ваня с дури, думал клюковки нарвать.

Руки-ноги утонули, стал ушами собирать.

Тамара рассмеялась. Ей все больше и больше нравился этот неунывающий, веселый парень, способный шутить даже тогда, когда положение становилось совсем безвыходным.

-Ваня... – она вдруг остановилась, - Ваня, ты понял? Ты понял, Ванечка, понял? Это же просто замечательная песня. Просто замечательная, Ванечка. Ваня... – она начала торопливо поднимать лежащего без движения, с выступившей на губах зеленоватой пеной, Арбенина. – Давай, Ваня, давай, - она тянула Арбенина на свои худенькие девчоночьи плечи. – Ты ГЕНИЙ, Ванечка, давай же, ДАВАЙ. Болото, река, это же то, что нам надо, Ваня. Это же вода, Ванечка.

-Погоди, - Иван вскочил на ноги. – Болото... болото. – Он стал оглядываться, ища просветы в лесу. – Здесь есть болото?

-Река, Ваня. Здесь есть река, я точно знаю. Она должна быть дальше, мы до нее не доехали на электричке. Я точно помню, она должна быть. Я же переезжала ее раньше на электричке. Она большая, мы переберемся через реку, Ваня. – Тамара говорила быстро и сбивчиво, нервно кусая губы оттого, что Иван никак не мог сообразить, чего она хочет.

-Да понял я, понял, - Иван закинул болтающуюся руку Олега себе на плечо, стараясь принять на себя основную тяжесть его тела. – Туда, - он кивнул головой, указывая направление движения. - Железка у нас справа. Сколько примерно до реки?

-Не знаю, Ваня, не знаю, но не так далеко, давай.

Они двинулись, и Иван старался взвалить на себя Олега почти целиком, чтобы идти быстрее. Они уходили от огня, неосознанно двигаясь в сторону разбитого в лесу серого жигуленка.

Строгов и сам уже не понимал, сколько времени он рыскал по лесу в поисках сбежавшей от него Кристины. Часы он разбил при ударе, а сориентироваться по солнцу мешали нависшие над лесом тучи. Он предполагал, что прошло уже три-четыре часа.

-Она не могла уйти далеко, она не могла уйти далеко, она, эта сука, слепая, - повторял он, прочесывая лес вокруг разбитой машины кругами, уходя все дальше и дальше.

Несколько раз ему казалось, что он слышит треск веток, ломаемых продирающимся сквозь заросли человеком. Он бежал в том направлении, но каждый раз ошибался. Один раз он довольно долго преследовал убегающий от него звук, пока не увидел наконец уходящего от него в лес крупного лося. Он выругался, прикинул в каком направлении осталась разбитая машина, вернулся к ней и начал поиски сначала.

Сейчас он опять возвращался к разбитой «копейке», надеясь еще раз как следует прочесать все в ближайшей округе, решив, что проклятая негритоска могла просто затаиться в каком-нибудь убежище и сидеть там, боясь высунуть нос, надеясь неизвестно на что в своей слепоте. Он не знал, что будет делать с ней дальше, скорее всего ответ должен был прийти оттуда, откуда приходило к нему все. Все, что касалось Проводника, Грани и Кертеля.

Строгов уже давно выяснил для себя, что временами он впадает в странное состояние, которое нельзя было назвать ни сном, ни припадком, ни каким-либо еще, известным ему состоянием. Он словно уходил на время из реальности, пропадал, иногда на короткое время, а иногда и на несколько часов, когда с ним происходили странные вещи от которых потом оставались лишь смутные образы, зато после этого он твердо знал, что ему делать дальше. И еще он знал, что за всем этим стоит Кертель. Иногда ему начинало казаться, что Кертель – это и есть он сам, или он должен им стать, или может, если все сделает правильно.

Бывали моменты, когда он находился как бы в двух или трех местах одновременно, путаясь потом в том, что из происходящего было реальным, а что было реальным лишь для него и, может быть, еще кого-нибудь, кого он действительно встречал, или казалось встречал. Единственное, что он всегда знал четко и никогда не путался в этом, было то, что он должен найти Проводника, способного провести его за Грань. И тогда... он не знал, что будет ТОГДА, но он должен был сделать ЭТО.

Он присел на поваленный ствол перекурить и обдумать положение дел, попытавшись разработать какой-нибудь план дальнейших действий. Он не думал о том, что станет делать, если найдет девчонку, он думал лишь КАК ее найти. Самое худшее, пожалуй, что могло вообще произойти, было то, что мулатка могла попросту сдохнуть в этом лесу, не найдя ни дороги, ни еды, ничего, кроме ягод, которые она могла собирать на ощупь. Она могла свалиться в овраг или яму (если до сих пор еще не свалилась), переломать себе кости и сдохнуть, оставив его в дураках после стольких лет его непрерывных поисков.

Строгов курил свое любимое Мальборо, когда ноздри его уловили тянущийся сквозь лес запах гари. Запах был совсем слабым, но он почувствовал его, и его желудок подпрыгнул к подбородку от пронзившего его страха. Он знал, что запах этот идет от пожара, только от пожара и ничего кроме. Он сам не знал откуда приходит к нему это знание, но он знал.

-Кажется запахло жареным, - шевельнулся под темечком Зубастик. – Девчонка может просто сгореть, а это, по-моему, не входит в твои планы.

«Откуда мог взяться пожар? – думал Строгов. – Неужели во время грозы шальная молния трахнула в какое-то сухое дерево и именно в этом причина? Но ведь был такой дождь, такой ливень. Неужели эти тонны воды не смогли потушить какое-то вонючее сухое дерево? »

Сознание его опять стало странным.

«Чертова старая, желтая блядь, - подумал он. (Или это уже был не совсем он, уплывая в свои странные состояния, повторявшиеся в последнее время все чаще и чаще? ) – Не иначе, это ее рук дело? Старая, желтая, сморщенная бельдюга, мешавшая ему (Ему?! ) всегда».

Он решил вернуться к машине и рыскать вокруг нее, пока пожар не подберется настолько, что его легкие не смогут уже выдерживать потоки раскаленного воздуха и дыма. Быстрым шагом он направился в сторону проселка, по которому еще несколько часов назад несся на своей сделанной специально для этой цели, форсированной «копейке», потом не выдержал и побежал. Каждая секунда была на счету, и он это знал.

* * *

Строгов выбежал на проселок, увидел «припаркованный» метрах в ста навечно «Жигуль», добежал до него и остановился, не веря своим глазам. Рядом с машиной, скорчившись на подстилке из мха, подтянув колени к подбородку, с пузырящейся зеленой пеной на губах, лежала Кристина. Пижама ее была изодрана, руки и ноги расцарапаны, на шее ее не было черной бархатной ленточки, зато на запястье был одет широкий костяной браслет. Строгов подошел ближе. Стараясь не прикасаться к браслету, он приподнял руку с браслетом за предплечье и прочитал вырезанные на костяных пластинах буквы.

Т А О

Его сильно тряхнуло, и сознание вновь затуманилось, унося его в странное состояние. Он попытался справиться с ним и уйти по проселку, оставив мулатку и все, что было с ней связано на съеденье волкам, или пожару, или хренегознаетнаплеватьтыщуразкому, и он действительно пошел по проселку, тупо глядя перед собой и одновременно поднял мулатку, бросил ее себе на плечо и пошел через лес к реке, уходя от идущего к нему ПОЖАРА.

Он не помнил, как с мулаткой на плече вышел к реке, а может, вернулся по проселку к разбитой машине и сел ждать конца, приближающегося к нему с каждым новым дуновением ветра, несущего огонек, приготовленный для него старой желтой китаянкой с американской половиной в крови, чтобы сделать из него барбекю. А, может, это и не она вовсе затеяла весь этот замечательный пикничок, и пожар – вовсе не ее замечательная придумка. Он почти не помнил ничего, когда выбрался на другой берег реки и сел отдышаться, положив Кристину рядом в густую высокую траву. Он плохо помнил, что было с того момента, когда он увидел на руке мулатки браслет. Он неважно все помнил. Что-то произошло. Он плохо помнил и понимал, что. У него возникло ощущение, что от него отвернулся. Кертель. Да. Кертель от него отвернулся. Зачем?

Он поднялся, перебросил Кристину через плечо и пошел дальше.

Иван и Тамара тащили Олега уже минут сорок, тяжело дыша, останавливаясь перевести дух каждые пять минут.

-Да что же он такой тяжелый-то, мама моя, мамуленька, - приговаривал то и дело Иван, перехватывая мягкого как тряпичная кукла Олега поудобнее.

Тамара совсем выбилась из сил. Она только изредка подхватывала Олега под правую руку и минуту-две отчаянно пыталась помочь Ивану. Иван нес Арбенина, взвалив его себе на спину, мокрый от пота, изредка матерясь сквозь зубы, так, чтобы не слышала Тамара.

Неожиданно они вышли на узкую лесную дорогу, такую, что на ней с трудом могли разъехаться два автомобиля, да и то для этого пришлось бы искать подходящее место. Они остановились, и Иван опустил Олега на землю.

-Куда? – выдохнул он, просматривая дорогу вправо и влево сквозь кружащиеся перед глазами полчища белых мошек.

-А где дорога? – Тамара опустилась на землю рядом с Олегом, стараясь восстановить дыхание. – Железная дорога... где? И... автомобильная?

-Там, - Иван махнул рукой вправо, наискосок неожиданно появившемуся на их пути лесному проселку.

-Тогда туда. – Тамара с трудом поднялась на ноги и попыталась подхватить Олега под правую руку, помогая Ивану, взваливающему его на себя.

-Не надо, я сам, - тяжело дыша сказал он и, стараясь идти быстро, двинулся по ухабистому проселку. – Нам повезло, эта дорога должна выйти к шоссейке. Куда она еще может идти?

Они прошли метров двести, прежде чем Тамара заметила стоящий на дороге серый автомобиль.

-Ваня, смотри, - окликнула она его, тупо смотрящего себе под ноги сквозь заливаюший глаза пот.

-Что? – Он остановился и приподнял голову.

-Машина.

-Кажется, за нами прислали такси, - тяжело выдохнул он и зашагал чуть быстрее. – Не одни мы сегодня в этот лесок лыжи навострили. Ну, грибники-ягодники, где вы тут бродите, жупел вам в печень? Пора сваливать. Щас мы вам посигналим. Труба Гавриила зовет на прощальный банкет, – приговаривал он про себя.

-О, ё-ё-ё... – вымолвил он подойдя к врезавшейся в дерево разбитой «копейке» и опустив Арбенина рядом. – Не суждено нам, Тамара, воспользоваться достижениями научно-технического прогресса. Лучше бы здесь лошадку привязали, точно? – Он сел, прислонившись к вывернутому переднему колесу и подмигнул Тамаре.

Тамара стояла опершись руками о багажник. В руке она держала серый суконный тапок без задника.

-Вот, - она протянула тапок Ивану.

Иван взял тапок и повертел в руке.

-Знаешь, я ведь ожидал чего-то подобного. Тапочек-то из нашей больницы, - сказал он. – Жаль Олежка его не видит, вот бы порадовался. – Он понюхал тапок. – Чувствую запах стройных коричневых ножек, точнее – розовых девичьих подошв, сбросивших тапки.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒