(Лукин Юрий Леонидович) 10 страница

Стоит, на меня широко раскрытыми глазищами смотрит и ладошкой своего лба касается.

- «Степка» лучше, – отвечаю. - Просто Степка. Но для тех, кого здесь нет. А если кто-то что-то вспомнил, то не надо. Я вот когда отвернусь, кое-что на всю оставшуюся жизнь забуду, – и отворачиваюсь.

А боковым зрением вижу: у Светки губы задрожали. Потом она платьишко с босоножками подхватила и бегом к катеру.

Кавалеры – следом.

Пока мы полянку в порядок приводили, отец ни о чем не спрашивал. Вздыхал только, кострище свежесрезанным дерном закрывая. Я срубленные черемуховые ветки в сторону относил и сам себя чморил последними словами за фантазии про Супермена-Бэтмена-Зорро.

Мечтать не вредно. Но когда в человеке ошибаешься, другим его вообразив, чем каков он на самом деле, ничем хорошим это не заканчивается.

И рядом с Ленкой мне порою от себя самого невыносимо муторно. Слишком, пожалуй, положительным я в ее глазах выгляжу, а сие не есть гуд. В смысле, а действительно ли я – это я? Или меня на Аннушкином ручье так шандарахнуло, что…

Даже если со стороны и неважно, каким макаром человек лучше, чем был, становится, сам я совершенно не уверен, во-первых, что изменения во мне к лучшему, и, во-вторых, что я теперь просто Степка, Степка Баркатов, а не Степуангуль какой-нибудь.

Камагулонский, про Предназначение узнавший

Времени прошло всего ничего, а у меня от напряжения коленки задрожали, будто целый день сено наверх подавал.

Ничего в природе не изменилось: снусмумрики по-прежнему спецназ изображают, Кабысдоша трясет…

Не сразу, но дошло: ощущение опасности со странной неправильностью в робогвирах связано. Когда пригляделся, про заградотряды вспомнил из Великой Отечественной. Трехметровые нашему Ласковому и Нежному подобия полукругом в три ряда стояли, и на голове у каждого штуковина, похожая на мой ментальный усилитель. И что характерно, как я уже говорил, у каждого робогвира дырка в пузе. Вокруг дырок копоть, но металл по ободу гладкий, словно надфилем обработанный. Если робогвиров изначально с дыркой в пузе штамповали, тогда непонятно, откуда копоть? Или это не копоть вовсе? Пригляделся, хрусталики в глазу на зум перенастроив, – точно! Внутри дырок не ожидаемый пейзаж, каковой за спинами робогвиров, а космическая чернота. Такая же, как на разделительной полосе, которую мы в хроноскафандрах перепрыгали

Руки рогатку в боевом натяжении держать не выдержали, сорвались, и я, чтобы зря не пропадало, влупил двенадцатигранником в дырку ближайшему робогвиру.

Ка-а-ак бабахнуло!

Уши заложило и по глазам вмазало – будьте-нате! Как в фильме со спецэффектами до эпохи 3D графики, где кадры один на другой по методу «блуждающей маски» накладываются. То есть как если бы долбануло за робогвирами на заднике и минуты полторы полыхало внутри кругов ярким малиновым светом.

Когда отполыхало, сюрреализм не закончился: из дырки штозабяки полезли и давай быстро-быстро в разные стороны разбегаться.

Только хренушки им! У снусмумриков на кончике вытянутого рыла не пойми откуда появилось по блестящему цилиндрику, и попали инсургенты круто: из цилиндриков - лучи как из лазера, а какой штозабяки луч коснется – хлоп! – и в черную труху. А с теми, кто из-под действия цилиндриков выскользнуть умудрился, банда разбираться кинулась. Кабысдош мерзость штозабячью в кучу собирал, как кавказская овчарка разбежавшихся овец, а в куче их Ласковый и Нежный тюкал двенадцатигранником – одним из партии, которую он мне в честь знакомства и в ознаменование конструктивного сотрудничества подарил. Результат - опять же труха черная…

Пока я, отец-командир, с дистанции диспозицию наблюдал, от изумления в ступор впавший, бой в нашу пользу закончился. Ни одна штозабяка не убёгла!

Удивительно, чувство тревоги даже тогда не отпустило.

- Вот бы узнать, что за твари и откуда они сюда прыгают? – у снусмумриков спрашиваю.

Снусмумрики макаронинами закивали:

- Твари! Прыгают!

Мол, нет в мире совершенства и Камагулон не идеален.

А мне почему-то вспомнилось, как я в детстве тараканьих личинок боялся. В смысле, брезговал. Студенистые, мягкие, полупрозрачные – брр! Окажись они сейчас на Камагулоне, как у нас их в старой баньке было, в ладошку бы собрал, умиляясь. Милые создания по сравнению с извращенными медузятами. Слишком эти, извращённые, похожи на братишек из Жемчужного озера.

Задумался, отвлекся, пока ближайший снусмумрик меня в живот макарониной не потыкал. Чтобы цилиндрик убойный презентовать.

Взял цилиндрик, поднес к лицу поближе рассмотреть. Инструкция за ненадобностью не прилагается – и так понятно, как действует: в навершие цилиндрика прилеплен шарик, чуть меньше тех, которые у меня в «сидоре» и у Нашего Ласкового где-то затырен. Индикатор, судя по тому, как в нем, затухая, свет гаснет. Элементарно, Ватсон: при появлении инсургента индикатор возбуждается и автоматически бьет в инсургента убойным лучом. А вот каким образом действует – тем, у которых неполное общее среднее образование и даже великая сермяжная мудрость от близости к истокам наличествуют, не понять. По наитию из «сидора» у «Дровосека» отобранные палочки достал – и, вы не поверите, да и я, если честно, глазам своим не поверил: «дровосековы» трубочки со снусмумриковым цилиндриком, как намагниченные, друг к дружке рванули. Слиплись внахлест, нижняя от середины под углом градусов в семьдесят согнулась, к концу другой и поверх выпирающей части цилиндрик намертво прилип. Получилась Т-образная конструкция – бластер в реале.

- Сувенир на память, да? То есть дальше мы без вас пойдем?

- Дальше мы без вас.

- А случись что, самим справляться?

- Самим справляться!

Чертыхнулся. Сколько раз зарекался правильно вопросы ставить, и каждый раз – очередное попадалово. Не лучше ли будет тупо поверить, что снусмумрики по уму говорят, а не попугайничают?

Между тем снусмумрик-спонсор бластер, у меня нечаянно получившийся, оценил, хоботом-макарониной помахал одобрительно и к своим отпрыгал, где все пятеро организовали сборно-монтажную бригаду. Не спеша, как армяне-шабашники, которые в Вахрушине год назад клуб ремонтировали, облепили механического зубоглиста, который между робогвиров оказался, и ну его на куски разделывать - цилиндрики, оказывается, еще и заместо режуще-сварочных аппаратов работают. Потом куски зубоглиста заплатками на дырявые корпуса робогвиров пошли. В общем, делом занялись ребята, не стоило мешать.

А поскольку нам здесь делать нечего стало, пошагали дальше. Одни. В направлении, куда Наш Ласковый и Нежный, путь указуя, прыгал. Здоровую инициативу проявлял по причине отсутствия наличия энтузиазма у прочих присутствующих.

Затормозить пришлось оттого, что направление указывать стало некому: в очередном безмятежном прыжке Нашего Нежного вдруг прямо в воздухе откуда-то взявшиеся два гвира сбили. Конкретно на таран пошли. Мы с Кабысдошем и гавкнуть не успели. Шмякнулся Мой Ласковый оземь со всей дури, те двое - сверху на него и давай тормошить, пока из нашего черное яйцо не выкатилось. Эти, вновь прибывшие, обрадовались и затеяли междусобойную склоку. Один, который половчее, дал бывшему союзнику хвостом по кумполу, яйцо ложнощупальцами хвать и - деру. Но Кабысдошина на высоте оказался. В прямом смысле. Наперерез прыгнул, вдарил в воздухе шустрика плечом, тот от удара траекторию полета сменил и влепился прямо в шершавый панцирь металлической тортилы. Только мокрое место осталось. Тоже в прямом смысле. Правда, ненадолго – бластер у меня в руках возбудился, и пятно черным пеплом на землю осыпалось.

Кабысдош яйцо не упустил, поймал пастью, словно муху, подошел к бессознательно валяющимся гвирам, на нюх нашего вычислил и бережно опустил ему черное яйцо в круг на пузе сверху.

Я, времени не тратя даром, вражьего гвира подтяжками спеленал – «языком» будет. Может, и споет чего. Если успеет.

И уселись мы с Кабысдошем ждать, кто первым очнется.

Поначалу я гвиров-террористов за диких «гуронов» принял. Вижу: ошибся. Нашего от ихнего, лежащих рядом, без Кабысдоша ни за что бы ни различил. Оба ростом и видом одинаковые, у обоих на ложноручках кольцеобразные браслеты. Разве что у нашего круг ярче и, когда приглядишься, видно, что по телу вражьего гвира пушком серая плесень проявляется.

Наш первым очухался. Не иначе яйцевидная хрень, которую Кабысдош ему мало что на пузо положил, так еще и лапой придерживал, подействовала.

Очнулся, зачириквакал возмущенно, яйцо поспешно на теле спрятал и обидчика своего заметил. Вопреки моим ожиданиям, злорадствовать и глумиться над поверженным врагом не стал, а вместо этого нашему поведению удивился: чего сидим, кого ждем?

- Послушай, дорогой, надо бы приятеля твоего допросить, узнать, отчего он так агрессивен…

«Жалкий неудачник! – почириквакал Наш Ласковый. – Один-из-Тех-Кто-не-Выдержал-Испытания-на-Пути-к-Огромной-Черной-Штуковине-и-Был-Съеден».

- Съеден?! – офигеваю и сам себя уговариваю: это у гвиров, наверное, эвфемизм такой, а в действительности…

Наш Ласковый в ответ картинкой протелепатил, что не только был съеден, но и (извините! ) откакан будет. Все дело в серой плесени, которая и не плесень вовсе...

От конечной картинки у меня по новой шарики за ролики поехали.

- Не понял, - говорю, судорожно кислый комок в горле обратно в желудок сглатывая, - а каким образом серая мразь такое проделывает?

Нежный и Ласковый нетерпеливо ложноручками отмахнулся: некогда разговоры разговаривать - «Идтить надо, надо идтить!.. »

- Нетушки! Коли ты скромный и застенчивый и не можешь нам с Кабысдошем толком за это самое Предназначение растолковать, мы, пожалуй, пробуждения съеденного-откака… неудачника дождемся. Вдруг он менее скромный и застенчивый? Или более красноречивый? И вообще, что мы про тебя знаем? Вдруг черное яйцо – из вашего гвирского святилища главная святыня, а ты ее бессовестно в корыстных целях стыбзил?

Наш Ласковый и Нежный нахохлился и отвернулся. В точности пингвин на льдине. Обиделся, значит. И еще картинку протелепатил, как давеча Кабысдош черную фиговину приволок и ему отдал. То есть не мог он никаким образом эту весчь стыбзить.

- Ладно, - говорю, - извини, погорячился! С кем не бывает!

Сидим дальше. Ждем-с. Кабысдош и несуществующих блох половил, и лапы привел в порядок, и песье достоинство надраил, а потом сбегал куда-то и украдкой от Нашего Ласкового мне в ладонь еще одно черное яйцо из пасти выкатил: «Держи, хозяин, авось пригодится».

«Где взял? » - взглядом спрашиваю.

А псина мне взглядом отвечает: «На Кудыкиной горе да в Анчуткиной норе! » Типа, а тебе не все ли равно? Как ни тявкай, все равно ни гавка не поймешь!

Дальше ждем-с.

Первым я не выдержал, поднялся и дал Неудачнику пенделя. Очнулся Неудачник, глаза по-хамелеоньи выкатил, хвостом завибрировал, но куда ему, подтяжками связанному, рыпаться.

- Давай, - говорю, - Мальчиш Кибальчиш, выдавай свою главную военную тайну!

- Чириква? – отвечает.

Нашему Нежному ответ не понравился. Подскочил он к соплеменнику и напружиненным хвостом по башке - хрясть!

- Гвирква, чирква!

- Гвир, гвир, - залопотал испуганно Кибальчиш.

Стало быть, сейчас расколется.

Не ошибся: дальше «чирикваки» посыпались с двух сторон, как из сорока пулеметов. Если бы гвиры на литературном русском изъяснялись, все равно ни слова не разобрать. Но ментальный усилитель того, кто его на голову наденет, неслабым телепатом делает.

А телепатили оба будь здоров. Только вот ассоциаций, чтобы их телепатемы в образы складывались, не всегда хватало. Но я понял (если понял): они «из-Одного-Гнезда-по-Очереди-Вскормленные» и по поводу Предназначения у них правила жесткие. Поимевший контакт с «Тварями-Похожими-на-Тех-Кто-из-Запретного-Озера-и-Подло-Меняющими-Облик» из гонки за главный приз выбывает. Или сам по истечении времени, штозабяке достаточное в него метаморфироваться и, по естественным законам природы, им же отка… отдефекалиться, в общем; или дикие «гуроны» из списка гонщиков-соискателей вычеркнут. А обладание яйцевидным артефактом мало того, что является необходимым условием для сбычи Предназначения, оно каким-то образом процесс… того… дефекации, короче, задерживает и позволяет штозабяке в гвирячьем облике удерживаться.

Частично полезную информацию я получил. Достаточную, чтобы сообразить и не вставать в позу альтруиста - а ведь хотел один из двух черных артефактов, которые у меня в заплечном мешке, Кибальчишу отдать. Но если для Черного Обелиска на Вершине имени такой-то Матери горы артефакты так важны, не худо и нам с Кабысдошем поиметь лишние шансы на удачу. Если дойдем до горы Матери такой-то.

Пришлось в содержательную беседу вмешаться:

- А ну гвирчирик оба! Родственнички, блин! Теперь насчет черного яйца раздора - и подробнее!

Гвиры снова загалдели наперебой. В конце концов, Наш Ласковый, махнув ложнощупальцем на мою непробиваемую тупость, другим ложнощупальцем на земле комикс нацарапал:

кадр первый: овал, артефакт символизирующий;

кадр второй: гвир, артефакт внутри себя несущий (картинка в картинке);

кадр третий: гвир, артефакт в себе несущий, и Огромная Черная Штуковина на вершине Матушки-горы;

кадр четвертый: гвир с обведенным кругом на пузе;

кадр пятый: круг на пузе облаком из гвира вспучивается;

кадр шестой: два гвира, большой и поменьше, рядом. Маленький крестом зачеркнут, второй, который побольше, по контуру многолучевой звездочкой обведен. Типа сиянием. И еще… Черты гвира в нем разглядеть можно, но это как бы и не совсем уже гвир. Скорее, гвир плюс. Без хвоста и голова зонтиком раздута. Вроде парашюта или медузы, когда на нее сбоку смотришь.

- Так, – говорю в глубокой задумчивости. – Концепцию в нацарапанном улавливаю. Маленькое уточнение требуется… Братцы гвиры, а вы, собственно, братцы или сестрицы?

- Гвиррр?

Вздохнув, достаю нож и лезвием на земле свой комикс выцарапываю:

кадр первый: гвир с огромным кругом на пузе;

кадр второй: гвир и яйцо в треть гвирьего роста рядом;

кадр третий: две половинки яйца и между ними гвиреныш ростом – как раз в яйце уместиться.

Мой Ласковый и Нежный торопливо мои рисунки хвостом размазал. Я так понял (позднее выяснилось, что не так понял), чтобы не сглазить. Суеверный, наверное.

Обнял я Кабысдоша, любопытствующего, чем мы тут занимаемся, и даже каждый рисунок по очереди обнюхавшего.

- Понял, собачий сын? Лажанулись мы с тобой. Приятель наш и не парень вовсе. Не гвир, а… Гвирлянда! А Черный Обелиск на вершине Материнской горы у них заместо инкубатора.

И на багровеющий окольцованный диск Петруниса посмотрел: але, кто там за Петрунисом спрятался, сколько можно издеваться-то? Зря, выходит, давеча прикалывался. Но если Наш Ласковый и Нежный еще и в натуре здешней принцессой окажется, у меня точно истерика начнется…

- Гёр-рр-ла? – удивился собачий сын.

Походил вокруг Нежного и Ласкового, игриво носом в живот боднул. Мол, если кто и лажанулся, то не мы, а ты один. А на собачий вкус и по причине полной биологической несовместимости без разницы, он или она Наш Ласковый, но по-любому, как пес-джентльмен, он, Кабысдош, согласен Гвирлянду или Гвирлянда сопровождать без идиотских расспросов по поводу гендерной принадлежности оного, а ежели оную (Гвирлянду то есть) – еще и лучше. Будущей маме помочь и на его собачье разумение – дело святое и благородное.

- Благородное? – подначил я. – Видали мы, как ты с ихней сестрой благородно обошелся!

Подначку мою Кабысдош проигнорировал. Мол, нет в русском языке такого слова – «ихний», да и ниже его песьего достоинства на такие дешевые подначки реагировать. Обе сестрички тоже никак не откликнулись. На мой взгляд, слишком легкомысленное отношение к смерти.

На что Гвирлянда тут же оттелепатила:

а) смысл жизни – Предназначение;

б) Предназначение осуществимо ценой жизни;

в) вне осуществленного Предназначения нет жизни;

г) когда нет возможности осуществить Предназначение, жизнь не имеет смысла;

д) смерть - ничто до Предназначения;

е) смерть - начало после Предназначения;

ё) смерти вообще нет.

Последнему пункту я больше всего умилился.

- Ладно, будем считать инцидент исперченным, только что нам теперь с твоей сестричкой делать? – у Гвирлянды спрашиваю.

Гвирлянда пожала плечами, которых у нее нет, и вперед на три прыга отпрыгнула. Дожидаясь, когда мы с собачьим сыном следом запрыгаем.

Сестричка на месте осталась. Не совладал я, изнутри антрацитовый, с баркатовским альтруизмом. Рискнул сеанс экзорцизма, которым когда-то двоюродного братишку от мидиеподобных вкраплений вылечил, повторить. «Ментальный усилитель» на чело нахлобучил, в левой руке – яйцевидный артефакт, в правой - бластер, напрягся…

Кибальчиша заколбасило. Мигом очертаниями оплыл, в лепешку растекся, изнутри из середины горбом вспучился…

А меня снова такой злобой шибануло, что в глазах потемнело. Хорошо, бластер автономно программу отработал.

Прочь уходил, не оглядываясь, – помимо черной трухи, осталось… нечто. Индикатор на цилиндрике не возбуждавшее, но видом настолько плачевное, желеобразное, вяло трепещущее и когда «пациент скорее мертв, чем жив», что оглядываться не хотелось.

На монстров, довольно жутко из тумана выступавших, но уже примелькавшихся, внимание я теперь обращал, лишь когда путь загораживали. Голова другим занята – новая гипотеза проклюнулась. Объясняющая физическую неуязвимость, дарованную моему телу антрацитовой праматерией. Ответ в «пункте ё)». Похоже, на Камагулоне я действительно бессмертен. По крайней мере, имею на бессмертие реальный шанс, если меня серые твари не снямкают.

Каждый о подобном (о бессмертии, а не о том, чтобы его снямкали, естественно) мечтает как о сверхрадостной для себя возможности, понимая ее изначальную невозможность. Меня же предполагаемое бессмертие обледенило запредельным ужасом. Это мечтать не вредно, а в действительности бодливой корове Бог рогов не дает. Бессмертие в материалистическом плане слишком противоестественно. То есть безнравственно и уродливо. Аргументов тому предостаточно: наш Кощей, импортный Дракула, прочие вампиры с вурдалаками, толкиеновские Назгулы…

Но с другой стороны… Если антрацитовая протоматерия способна материализоваться в человека, каковым я все равно по ощущениям являюсь, то что будет, учитывая бессмертную этой субстанции природу, когда жизненный путь Степана Александровича Баркатова закончится? По прадеду помню: смерти он, как восьмой десяток разменял, ничуточки не боялся и умер словно бы оттого, что просто устал от жизни. Выходит, психологически человек запрограммирован на… скажем так: на конечность физического существования. Получится ли у меня, антрацитового изнутри, запрограммированность эту преодолеть или Кощеем в натуре обернусь?

И сразу третий вопрос: даже если не обернусь и таким же, как сейчас, в бессмертии останусь, оно мне надо? Ведь если в моих рассуждениях д е бет с кр е дитом свести, то рай и ад действительно существуют, а посмертие есть доказанная реальность. Между прочим, штозабяками доказанная. Еще не знаю, как именно, но уверен почему-то на все сто. Кощей и прочие вампиры с вурдалаками, если разобраться, те еще штозабяки.

Глава 16

Вятский, домой возвращающийся

Вот и закончился праздник. В турцентре похватали заранее собранные вещички, побегали за сувенирами, и к девяти вечера уже паслись на Ладожском в ожидании поезда «Санкт-Петербург – Екатеринбург», отравляющегося по расписанию в 22 часа 30 минут.

Впечатлениями от питерской экскурсии еще до того, как поезд тронулся, обмениваться начали. Вспоминали (было, что вспоминать), в окошки глазели, пока городские пейзажи в свете огней окончательно природными не сменились, потом отсыпались после почти недельного недосыпа да изничтожали закупленную провизию, тратя последние денежки на всякую ерунду, разносимую работницами вагона-ресторана.

Сутки от Питера до Вахрушина уже не казались слишком коротким расстоянием. И через Владивосток с заездом в Калининград возвращаться домой расхотелось.

В Волховстрое на боковушку рядом с нашим купе, где мы в том же составе: я, Лена, Сашка и Тамарка - расположились, подсела удивительная старушка. Не питерской из метро чета, своя бабка, деревенская, всю жизнь в колхозах-совхозах проработавшая. И, как выяснилось, не только. Что значит «во время войны в леспромхозе», знающие поймут, а прочим объяснять почти бесполезно. До моих мозгов, батькиной «афганской» судьбой неплохо вправленных, и то с трудом доходило, как две тринадцатилетние девчонки с пилой-лучовкой в день восемнадцать кубов дровяного пиловочника согласно разнарядке выдавали. Было с чем сравнить: мы с батей кругляковый лес для нового коровника сами заготавливали. Полный световой день ушел на десять кубометров сосен свалить и на четырехметровые бревна раскряжевать. И не лучовкой системы «тяни-толкай» маде ин «Котласский завод скобяных изделий», а навороченной бензопилой прославленной швейцарской фирмы.

И на меня опять накатило.

Никогда не задумывался, красивы или нет женщины старше пятидесяти. И лицо у старушенции в морщинках мелких, как печеное яблоко, и руки словно воском натертые, и сама сухонькая, плоская, одетая, как обыкновенно деревенские старушки одеваются. Но спина прямая, осанка гордая, царственно спокойная, а в глазах васильковых – девчоночьих! - бесенята прыгают.

И вдруг, когда сквозь стволы деревьев лучи солнца рябью по вагону замерцали, увидел я в сидящей напротив восьмидесятилетней бабуленции потрясающе красивую ту самую тринадцатилетнюю девчонку…

Уже позже в голове важная, хотя наверняка для кого-то банальная мысль словами оформилась: жизнь праведная на человеке след оставляет обратно пропорциональный уродствам, оставленными пороками.

У меня двоюродные по матери прабабушки такие, баба Оля и баба Поля, сестры-близняшки. Жизнь прожившие в бедности – когда коллективизация началась, им по пятнадцать лет было. А что потом, понятно - похоронки на женихов, голод военных и послевоенных лет... И при этом не сломленные, себя никогда не жалевшие, и свою судьбу за что-то особенное и исключительно горестное не считавшие.

Что еще в поезде делать, кроме поесть, поспать да разговоры разговаривать? Вот и соседка разговорилась. Рассказала, не гордясь, как замужем была за безногим инвалидом, рожала ему детишек, хозяйством заправляла. Муж на одной ноге крестьянствовал, пока от безнадеги не спился и не умер тридцать лет назад. (Это я понять могу: прадед Петруня-одноногий как живой перед глазами. Веселый, на деревяшке постоянно куда-нибудь по делам ковыляющий. Но веселый оттого, что с утра каждый час-полтора стаканчик бражки засаживал. Когда трезвый – чернее тучи. А что у прадеда, земля ему пухом, сил хватило до девяноста протянуть, - это порода наша по мамкиной линии такая). Без мужа подняла детей, выучила, дочку замуж выдала, женила сына. Сейчас, по очереди у детей и внуков погостив, с правнуками понянчившись, домой возвращается. В общем, жизнь как жизнь, судьба как судьба. Как там у Некрасова, Николая Алексеевича? «Долюшка русская, долюшка женская…»

Старушка выходила на станции с забавным названием Буй. Меня, спящего, будто кто под ребро толкнул. Спрыгнул с верхней полки, стараясь никого из наших не разбудить, помог бабушке вещи собрать, из вагона на перрон спуститься.

Попрощались.

- Держи, парень, на память, – сказала старушка и какой-то медальончик на цепочке мне в руку сунула. - Спасибо!

- За что?

Старушка улыбнулась.

- Я специально ночью в туалет бегала в зеркало посмотреться. Не утерпела. Неужто и вправду такая, какой в твоих глазах отразилась? Теперь, боюсь, дедки в нашей деревне, которые вдовые, из-за меня подерутся, как, бывало, лет шестьдесят тому!

Стоянка закончилась. Я на подножку прыгнул, а старушка, пока из виду не скрылась, на месте стояла и в мою сторону глядела.

Забрался на полку, ладонь развернул. Старинная вещь, дорогая. На серебряной цепочке раскрывающийся кулончик, а внутри миниатюрная иконка. Образ Богородицы с Младенцем.

На мерцающий в отсвете бегущих за окном фонарей Образ глядя, я первый раз в жизни с искренним чувством перекрестился.

И отчетливо услышал словами старушки сказанное: «Матерь Божия на все молитвы отвечает! »

Камагулонский, песни поющий

- За тума-а-аном ничего не видно,

За тума-а-а-а-ном

Ничего-о-о не видна-а-а...

Только ви-и-идно дуба зеленого,

Только ви-и-идна-а-а

Дуба зе-е-еленовааа!

Я спел песни, какие знал. Даже «Бесаме мучо». На испанском и в переводе на русский. Ничего удивительного – у нас дома в Мышонке пластинка есть виниловая, батина любимая. Меня, мелкого, под нее спать укачивали, поэтому я ее хоть на гитаре, хоть на гармошке, хоть а капелла могу.

Я процитировал с выражением все стихи, когда-либо выученные. По два раза. Я и бластер убойный еще раз рассмотрел – и опять мало чего понял, кроме как им пользоваться. А вокруг те же выплывающие из тумана металлические фигуры, тот же по одному лекалу отштампованный гравий под ногами. Изогнутый рог горы Тетушки вроде бы рядом. Только очень давно рядом. Пора бы еще рядомее обозначиться.

Сколько прошагали? Километров двадцать-тридцать, если не больше. Даже дождевой душ, от которого я уже не прятался в интересах личной гигиены, два раза принимать пришлось. Хорошо, насчет поесть-попить не парились.

Наконец, спуск вниз снова плавно перешел в подъем. Выходит, ложбинку, между скалами и горами миновали. Гвирлянда прыгала, приноровившись к моему шагу, то есть, сиганув в нужном направлении в туманную паволоку, дожидалась, когда я подойду, и прыгала дальше. Кабысдош носился справа налево по дуге, но – морда хитрая! - сторожевого пса лишь изображал, а не всерьез сторожил, как инстинкт требует.

Туман постепенно рассеялся, и метрах в двухстах впереди обозначились две размытые фигуры, рядом с которыми иногда возникала третья. Мой, Кабысдошкин и Гвирляндин дубли. Я даже руки вперед вытянул, ожидая, что они в зеркальную поверхность упрутся. Но, увидев, как Гвирлянда невозмутимо прыгнула своему отражению навстречу и проскочила сквозь него, я ручонки опустил. Правда, в последний момент глаза зажмурил, когда наши с двойником лица соприкоснулись.

Хоть бы хны. Ни малейшего колыхания воздуха. Спокойно идем дальше, но, оглянувшись, вижу оглянувшегося двойника, а пройденные монстры в нашу сторону не пятыми точками, как раньше, а мордами развернуты. Сначала я на это внимания не обратил. Прикололся, конечно, но решил: всего лишь очередной камагулонский фокус. Еще километра четыре откандыбали, а поскольку морды были на одно лицо, то далеко не сразу усомнился: а не кандыбаем ли мы обратно? Не возвращаемся ли по следам своим? И ведь в сомнениях еще два километра прошлепали. На автомате, разве что тупо удивлялся: то ли подъем здесь до такой степени пологий, что почти незаметный, то ли с топографией гравитация чудит. Другой бы сразу сообразил, с чего это вдруг, начав в гору подниматься, мы снова спускаться начали.

Со стороны всегда виднее и мало кто, мой мемуар читая, от снисходительной улыбки по поводу моей якобы очевидной тупости удержится. Но это со стороны. На самом деле возвращаться по пути, лишь один раз проделанному, – не сразу и заметишь, что возвращаешься. Ориентиров мало. Как в лесу по кругу ходишь, пока на полянку не выйдешь, где давеча на пеньке сидя перекусывал. И то врубишься только потому, что перед пеньком знакомый пластиковый пакетик валяется...

И ведь, что характерно, соратники по квесту ни гу-гу, хотя наверняка раньше моего догадались, природным инстинктам следуя (некоторые) и аборигенами данного мира будучи (другие некоторые). Разве что без прежней прыти и энтузиазма прыгали и рыскали, предпочитая не рядом со мной, а чуть впереди и сбоку. Или над командирским авторитетом издевались, или тоже ступили поначалу, а потом стыдно стало, что ступили, и на меня стрелку перевели: мол, назвался груздем и отцом-командиром…

Часа через полтора снова перед роботортилой оказались, где одну из Гвирляндовых сестриц насмерть уделали, а второй напенделяли по первое число.

- Вот те раз! – я типа удивился. - Выходит, в обратную сторону перлись?!

- Ага-в, - флегматично ответил Кабысдош и на пузо улегся.

Гвирлянда кругом попрыгала – посмотреть, не затаилась ли, где сестрица, потом рядом с Кабысдошем на хвосте столбиком уселась. Делать нечего, и я – на ребро.

Валяемся, значит. Думы думаем…

Депресснул слегка. Снова Мышонку вспомнил, и накрыло. Давно, кстати, не накрывало. Было, чем голову занять, а не про Ленку, про папу с мамой, про сестренок, про «вот моя деревня, вот мой дом родной» вспоминать, винтом от отчаяния скручиваясь.

Если кто моим камагулонским приключениям позавидовал, типа вот бы ему такое пережить, имейте в виду: будь у меня такая возможность, я бы с радостью с ним поменялся. В смысле, будь у меня такая возможность, с удовольствием бы все здесь со мною происходящее забыл, чтобы нормальным вятским парнем оставаться. Без всей этой камагулонской экзотики, век бы ее не знать, не видеть. Не кокетничаю. Дался мне этот Камагулон со всеми его загадками и фантасмагориями! Тем боле, что никак не могу избавиться от ощущения, что меня кто-то героем фантастического романа назначил. Или персонажем в многоуровневой компьютерной бродилке-стрелялке. Особенно когда «дневниковые записи» веду. И здесь меня не на шутку собственное косноязычие грузит: с одной стороны, а как прикажете описывать то, чему на Земле и близко похожего нет, а с другой, как ни описывай, все равно не могу избавиться от ощущения, что на Камагулоне мне мультик показывают. Причем, довольно плохой мультик, скучный. К примеру, очень интересно кому с высоты человеческого роста следить за бегущим к муравейнику муравьем, когда точно знаешь, что до муравейника метров двести? Умотаешься до зевоты следить, но в случае с мурашом хотя бы понятно: он видит в миллион раз больше, чем сверху видишь ты, для него каждый камень, былинка-пылинка сами по себе сложнейшие конструкции, а в камагулонском квесте, в котором я сотоварищи типа мураша бегу, никакой разницы – здесь сверху то же, что и снизу. Только масштаб другой.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒