(Лукин Юрий Леонидович) 5 страница

Судя по пропорциям (если здешний Рафаэль соблюдал пропорции), на рисунке, где сапиенсы молотили палками утрированную, но вполне узнаваемую тортилу, ростом они примерно в половину человеческого.

Большей частью фрески изображали моменты охоты. Многих тварей я узнавал, но встречались и новенькие. Были и бытовые зарисовки, из которых следовало: про огонь аборигены не знают. Да он им и не нужен - они чаще сырьем коврики-самобранки употребляли (еще аргумент в пользу разумности: безмозглые твари от самобранок и антрацитовых кузенов прочь кидались как черт от ладана). И еще зачем-то им были нужны зонтики плотоядных древопоганок – на одном из кадров наскального комикса «пингвинообразные» такую древопоганку атаковали. И не без потерь, между прочим.

Были изображения и культового характера - шествие «пингвинов» по склону Рогатой горы, где над уступом к вершине прикрепленная свисала… огромного размера копия яйцевидной штуковины из Аннушкиного ручья. Точнехонько над черным пьедесталом в виде параллелепипеда. И зачем-то у «пингвинов»-паломников на животах (или в том месте, где у земных пингвинов животы находятся) обведены круглые пятна.

Вот и цель квеста определилась – отыскать аборигенов и до Черного Обелиска добраться. А если круглое пятно - пропуск или отличительный признак пилигрима, я такое же на пузе нарисую!

Насмотрелся досыта, вспомнил подходящее к случаю: «Верной дорогой идете, товарищи! » - и пошел карабкаться-протискиваться сквозь каменюги дальше.

Новый сюрприз: между булыганами двенадцатигранники попадаться начали. Поменьше первого, но все равно впечатляющие. Будто горный великан этих двенадцатигранников штук десять в ладошку собрал и перед собой по склону бросил. Потом повторил. Раз пять. Узнать бы, зачем?

Не будь я метаморфом, не прошел бы. Антрацитовая субстанция свое дело туго знала – ни крови, ни мозолей, ни упадка сил. Вместо усталости – чувство легкого дискомфорта, терпимого и преодолимого.

И голода я не испытывал. Коврики-самобранки и среди камней встречались. Им здесь даже вольготнее. Распластаются на валуне, словно загорающие дачники, «брюхом» минеральные вещества в себя аккумулируют, а «спиной» фотосинтезом забавляются и ждут, не дождутся, когда Степан Баркатов-Камагулонский пожалует и их гастрономически употребит.

Из прочей флоры-фауны только «лопухи-чебуреки» да «волосатые бублики» иногда. Основная биомасса, как нас в школе учили, обычно в джунглях и морях обретается, и Камагулон не исключение, но что-нибудь водиться должно и среди каменюг.

Меньше всего ожидал здесь братишку-медузенка встретить. Вроде на примере «скафандра» выяснилось, что за периметр антрацитовой субстанции и производным от нее хода нет, кроме меня, прямоходящего и жутко разумного. Да и братишка каким-то странным оказался. Полз медленно, потускневший, всякая дрянь на него сверху налипла. Но точно не штозабяка, как тот, которого я у стен Бутылочного Монолита экзорцировал. Этого я ментальным усилителем промониторил, но мидиеподобных вкраплений не обнаружил. Вопреки, кстати, интуиции, благим матом орущей, что они были. Сейчас нет, но были! Естественно, мне ли, пытливому и любознательному, такой ребус без решения оставлять? Короче, рукава засучил, усилитель на висках поправил и зашагал к странному родственничку наперерез с намерением его на всякий случай наизнанку вывернуть. Не успел. Когда он под одним из двенадцатигранников проползал, вдруг ка-а-ак бабахнет, и вместо кузена – пятно копоти. Я остолбенел и минут пять статуем простоял с отвисшим подбородком.

Теперь понятно, почему двенадцатигранники и зачем. А я-то мимо безмятежно проходил, даже не подозревая, что могу лазерного пенделя заполучить. Ладно, не на правильных метаморфов, как я, двенадцатигранные трамбовки-излучатели запрограммированы, а против выродков, типа только что убиенного, и, надеюсь, тех, которые с продрисью, но все равно не по себе стало. Кстати, не двенадцатигранники ли отсутствию бурно кипящей жизни на глетчере объяснение?

В общем, «все чудесатее и чудесатее», как некоторые говорили, оказавшись в сходных обстоятельствах. И чтобы оптимизм в себе возбудить, дальше я зашагал, громогласно распевая вспомнившийся по аналогии со «Все чудесатее…» шлягер группы «Smokie» в переделке Михаила Башакова:

А что это за девочка, и где она живет?

А вдруг она не курит, а вдруг она не пьет?

А мы с такими рожами

Возьмем, да и припремся к Эллис!

На «пингвинов» наткнулся уже «вечером». Несколько кривляющихся фигур на вершине огромного валуна на фоне багровеющего Петруниса. Издалека тот валун заприметил - хотел у него на ночлег остановиться. «Коврик-самобранку» из тех, что покрупнее, впереди ползти заставил и так отвлекся, что аборигенов на булыгане не сразу заметил. Случайно голову поднял - и: «Здравствуйте, девочки! »

От волнения сердце запрыгало – теперь-то уж точно Первый контакт!

Зум в глазах включил, присмотрелся и понял: насчет контакта снова погорячился. Как со «скафандром». Судя по поведению, эти «пингвины» разумных персонажей наскального комикса напоминали, как напоминают людей резвящиеся павианы.

Первобытная живопись – она же только общее представление о внешности дает. У этих головорукая часть на «кузов пуза» свисала валикообразной складкой. Словно кусок теста защемили в шести местах и вниз потянули. Глаза-плошки по-хамелеоньи крутились в разные стороны, не совпадая по фазе. На рисунках клапаном выглядевшее оказалось кожистым наростом поверх жабьей пасти с челюстями из двух костных зазубренных пластин. В целом, аборигены похожими на пингвинов лишь издалека казались, а вблизи больше походили на папу Осьминога из мультика «Осьминожки».

Но делать нечего, надо мосты для общения наводить.

- Здравствуй, - говорю, - племя молодое, незнакомое!

Эти на вершине валуна просекли, что вместо прыгательного хвоста у меня две неуклюжие раскоряки, обидно зачирикали да заквакали, мусором швыряться стали. Издевались, падлы, в натуре, как сидящие на пальме павианы над крокодилом, твердо уверенные, что крокодил до них не допрыгнет. И где их воспитывали, спрашивается? Никакого представления об элементарной вежливости, не говоря о законах гостеприимства, которые, как я читал, у первобытных этносов имеют огромное значение.

По крайней мере, подойдя к валуну на расстояние, куда мусор не долетал, я рассмотреть их сумел. Получалось, живопись наскальная – очередной прикол. Не могут чуваки на валуне быть разумными! Вершиной эволюции – да, верхним звеном пищевой цепочки – куда ни шло, но между павианами и человеком все равно дистанция огромного размера. Слишком бедная и примитивная на Камагулоне экология, поэтому этим чувакам развиваться некуда и незачем. У наших земноводных миллиарды лет на эволюцию были, но жаба так жабой и осталась. В общем, теперь уже никаких сомнений по поводу искусственного происхождения планетоида и его содержимого. Точно, блин, полигон для нанотехнологов с биоконструкторами. А обозначенная в наскальном комиксе между «пингвинами» и штуковиной на Черном Обелиске связь - всего лишь сигнал для некоторых ту штуковину найти, с близкого расстояния на нее полюбоваться, а не грузить себя пустопорожними «что» да «как», «почему» и «зачем» раньше времени. Напряжение извилин, когда все вопросы без ответа, чревато паранойей. Или шизофренией. А я, похоже, уже дозреваю для контакта. С психиатром.

- Пока-пока! – ручкой чувакам помахал, но когда собрался следовать прежним курсом - хренушки!

Реакция на мои слова у этих – «Оно еще и разговаривает! » Самый жирный, вождь, наверное, заверещал пронзительно, хвать что-то и – в меня. Почти попал. Недаром его местные предводителем дворянства выбрали. Мало того, что дальше всех швыряется, так еще и меткий, зараза! Посмотрел, чем он в меня: дельтовидная кость, до такой степени на рогатку похожая, что я достал из широких штанин скомканные подтяжки, приладил к рогатулькам, галечку удобную под ногами нашарил, а из рогатки пулять меня учить не надо. Прямо в «кузов пуза» местному Оцеоле залимонил.

«Оцеола» от моего грубого посягательства на авторитет обиделся и капитально обалдел, но дара речи не утратил: тираду прочириквакал, которая на русский матерный язык легко переводится, потом выгнулся буквой «З» и попытался окатить меня чем-то жидким из-под хвоста. Ну, блин, и струя у него! Точно павиан…

И ведь, знаете ли, реально по ногам попал, сволочь! Не только морально меня унизил, но и того… физически.

Пока я одной рукой чем-то вроде костяной щепочки, которая удачно под руку попала, вонючую липкую дрянь от кроссовок оттирал, а другой под ногами что-нибудь метательное нашаривал, «индейцы» прочь рванули.

А с другой стороны валуна что-то вниз скатилось. Что-то для банды ценное, потому как один «индеец» за потеряшками вернулся. А поскольку метательным снарядом я уже обзавелся, ничего ему не обломилось и обратно он упрыгал слегка контуженный.

Обошел я валун – вдруг полезная в хозяйстве вещь?

Вижу: тюк, наглухо в «лопухи» упакованный - так, чтобы у тех ворсинки сверху. Распаковал и обнаружил сомлевшего и почти бездыханного еще одного «индейца».

Ничего особенного, если разобраться. Гуроны пленили делавара. Всего-то.

Пригляделся, а у «делавара» хвостовой сегмент в основании узорчатой сеткой обернут, рукощупальца костяными кольцами с резьбой украшены, а на пузе - белый круг.

Тут «делавар» глазищи на мне сфокусировал и чирикнул:

- Гвиррр!

- Ну гвир, – отвечаю. - Добрый день. Как поживаете? Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – и от балды добавляю хриплым киношным голосом: - Деточка, я о тебе позабочусь!

«Деточка» себя рукощупальцами по бокам огладил, попробовал в вертикаль подняться, попрыгал, покачался на хвосте и опять на землю - кувырк!

Слишком долго пробыл в запеленатом положении.

Снова глазищи вытаращил, затрясся весь и псевдоручками от меня отгородился. Прочириквакал довольно длинную фразу, в которой я, как ни странно, смысл уловил: «Не трогай меня, Замаскированное Чудище из Запретного Озера, не ешь меня, я тебе еще пригожусь! »

- Успокойся, - говорю, - Не буду я тебя есть. Недавно полдничал!

Сказал с уверенностью, за базар на все сто отвечая, но, сказав, засомневался. Откуда мне знать, чем моя антрацитовая первосущность украдкой от землянского сознания занимается, когда сплю? Вдруг потребляет… хм, несколько оригинальным способом какую-нибудь органику? Хотя если и потребляет, то по-любому органики здесь хватает, чтобы без нужды на бедного гвира не набрасываться.

Кстати, вот и погоняло для аборигенов - гвиры. А Пятницу, которого спас, звать я буду не Пятницей – слишком банально, а «Мой Ласковый и Нежный Гвир».

Мой Гвир после ласковых и задушевных слов успокоился и выдал трогательную речь. Как бы сожалея, что прощаться приходится.

- Не горячись, хлопец, – за рукощупальце его хватаю. - Не врубаешься, это ж Первый Контакт! И без меня снова к «гуронам» попадешь!

Гвир выслушал, заталапонил – и я опять почти все понял. Мол, путь его пролегает не к соплеменникам, ибо вынужден он по не зависящим от него причинам во что бы то ни стало отыскать путь к Огромной Черной Штуковине на Вершине Материнской Горы, дабы свершилось Предназначение.

Приехали! Только байды про Предназначение мне не хватало!

И без того чувство идиотское, будто я персонаж посредственного фантастического романа: коли квест, так куда ж без Предназначения? Без героической борьбы с аморальными магами за волшебные амулеты и всякие там Кольца Всевластья? От которых Равновесие в Мироздания зависит и которое вдруг в сторону Темной Стороны качнулось и его… того… не уравновесить, в общем, без:

а) Добра Молодца с мечом-кладенцом из автомобильной рессоры;

б) Красной Девицы, у которой, как нечаянно обнаружилось, бабки-прабабки все колдуньи да ведуньи;

в) Засланца-Попаданца с ноутбуком и гранатометом;

г) Мутанта типа Бэтмена или Спайдермена;

д) Подкидыша инопланетного, воспитанного приемными родителями в Чухломе и про инопланетность вспомнившего, когда его в темном переулке нехорошие хулиганы крепко по чайнику отоварили;

е) Археолога-Библиотекаря-Коллекционера, открывшего (или отрывшего) Манускрипт Сокровенных Знаний;

ё) другие варианты.

Хорошо Мой Ласковый ни с какого боку не похож на заколдованную, то есть перекодированную на генетическом уровне принцессу, расколдо… раскодировать которую без хитрого микрочипа или еще какого активатора не получится. Только квест не квест без Сопровождения, а вот Принцессы или не принцессы - уже не принципиально.

Короче, я рогатку за ремень заправил, камешков в карманы насовал, «сидор» за плечами пристроил удобнее.

- Вместе пойдем. Заняться мне все равно нечем – до следующей пятницы я абсолютно свободен. Но завтра. Сначала переночуем.

Мой Ласковый удивленно чириквакнул и, похоже, моему предложению обрадовался.

- А для чего у тебя пятно на пузе? – спрашиваю, костерчик организовывая.

- Гвирррр?

- Ладно, проехали…

От огня Мой Ласковый сперва подальше отпрыгнул. Потом привык. В натуре в позу пингвина с яйцом на лапах перестроился и всю «ночь» так просидел. Только глазьями отраженным от огня светом зыркал.

С часовым на стрёме и учитывая, что «аларм» у меня в голове ни разу не включился, переночевать на этот раз получилось классно.

Глава 8

Вятский, день рождения празднующий

В субботу я встречал Лену на полустанке – оживленную, нарядную, с букетом цветов и огромной коробкой, перевязанной золотистой ленточкой.

Из электрички выйдя, Ленка не постеснялась прилюдно меня в щечку чмокнуть, а когда мы с насыпи на дорогу спустились и она мой снегоход, из мотоплуга переделанный, увидела, прикололась:

- А это что еще за чудо техники?!

- Не «Ямаха эРэС Викинг Профессиональ» конечно, но, как говорится: десять минут позора - и мы дома.

- А сугроб не кувыркнемся?

- А если и кувыркнемся, то что?

Засмеялась.

- Поехали, кулак недораскулаченный!

Усадил я Ленку спереди и, пока напрямик через заснеженные поля в Мышонку ехали, блаженствовал, носом в мягкий песцовый воротник на ее курточке зарываясь.

Фамилия в глазах высокой гостьи в грязь лицом не ударила. Мама, понятно дело, загодя ее в невестки записала, батя в таких случаях всегда как танк спокоен, Таньша вообще с людьми легко сходится, и через пять минут после знакомства они с Ленкой подружками на всю жизнь заделались. Про Ольгу речи нет - они с Лехой в Кирове готовились к свадьбе.

И ранчо наше Ленке понравилось. Таньша ее сразу с дороги в баньку повела. А банька у нас, по батиному выражению, «президентская». В ней впору дипломатические приемы устраивать, саммиты на высшем уровне. Стыдно не будет: все из отшлифованного дерева, да не из елочного пиловочника, а из благородного дуба и вкусно пахнущей хорошо просушенной ольхи. Налево пойдешь – русская парилка с каменкой по всем высшим канонам банного искусства, направо – финская сауна. Настоящая финская, а не подделка под нее: отец специально этим вопросом интересовался. Прямо пойдешь – в бассейне окунешься. (Реально в бассейне – и покажите-ка кто мне хоть одно такое двухметровой глубины, трехметровой ширины и шестиметровой длины кафелем обложенное чудо еще где-нибудь в деревнях Кировской и соседних областей, если, конечно, замки-новоделы богатеньких буратин в расчет не брать? )

После баньки и небольшой экскурсии по нашим владениям в сопровождении галантного гида в моем лице застолье деньрожденьевское. Такового, как возможного только в семье преуспевающих фермеров по случаю шестнадцатилетия наследника и первого визита его девушки, описывать не буду – у некоторых обильное и неконтролируемое слюнотечение может начаться.

На веранде – в моей комнате то есть – Ленка, свернувшись в кресле сытой кошечкой, все наши ухищрения на предмет ее обаять оправдала:

- А классно у вас, Степка! И вообще, у вас в батраки нанимают?

Я надул грудь, разгладил на ней несуществующую бороду, сказал степенно:

- За харчи токмо!

- Если за такие, как сегодня, я подумаю!

Она с любопытством огляделась. Одобрительно кивнув, скользнула взглядом по корешкам книг на полке, взяла в руки папку с рисунками.

- Фантастику любишь?

- Не столько я фантастику, сколько она меня…

- Это как?

- Да вот снится временами такое-этакое…

- А впечатление - словно с натуры. Выходит, ты еще и художник?

- Балуюсь иногда, - застеснялся я.

- Признавайся сразу, какие в тебе еще таланты есть, а то я устала удивляться. Животновод и земледелец, понятно. Механизатор, судя по драндулету, на котором мы приехали. Книжки читаешь не белибердовые. Художник… Ей Богу, я начинаю о тебе думать как о перспективном и выгодном женихе!

Я еще сильнее грудь надул и выдал телеграфным стилем:

- А еще я танцую и пою! Весь из себя надежный и положительный. Со мной можно пойти в разведку, я никогда не оставлю друга в беде и для меня важнее всего простые семейные ценности. Я умный и сообразительный, твердо стою на земле, с уверенностью смотрю в будущее, у меня богатое воображение. И еще я экстрасенс: могу читать и внушать мысли на расстоянии. Список можно продолжить, но неловко как-то все о себе да о себе… - я встал, затоптался по скрипучему полу, чтобы она не услышала, как бьется мое сердце о ребра грудной клетки.

Ленка поправила прическу и улыбнулась.

Я вытащил из-за стола стул, уселся на него верхом напротив.

- Чего смеешься?

- Да так… Кино вспомнила. «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Это насчет внушения мыслей.

Я вырвал из оказавшейся на столе тетради по физике лист, написал, ладошкой прикрывая: «сверхпотрясающе», - и перегнул листок чистой стороной сверху.

Прикрыл лицо ладонями, сдавил под веками глаза и отчетливо про себя проговорил: «Ты мне очень нравишься, Лена! Ты мне сверхпотрясающе нравишься…»

Отошел к окну.

Сказал:

- В целом, смысл легко угадывается. Но вспомни, какое слово из угаданного тебе странным показалось, а потом посмотри, что на листке написано.

Ленка посмотрела.

- Это фокус такой, да?

Я промолчал. Ответ мне не понравился.

Очень кстати Кабысдош приперся. Встал в коридоре - в комнаты ему вход воспрещен, лег у порога, морду в лапы опустил.

Когда мы с Таньшей Лену по нашему ранчо водили, он в конуре прятался, а теперь объявился. Знакомиться пришел.

- А это что за… собачий Илья Муромец?

Ленка вовремя сообразила удивление в тактичной форме выразить, а не монстром Кабысдошину обозвать, как у нее на языке вертелось. А что вертелось, не только я, но и пес понял. Мы с ним те еще телепаты.

Кабысдош одним глазом на Ленку посмотрел, уголками губ улыбнулся. Но грустно как-то.

- А почему он такой печальный?

- Сны ему плохие снятся, - сказал я и почти не соврал: мне же после приключения на Аннушкином ручье снились.

- Бедный! – Ленка опустилась на колени, уши Кабысдошу потрепала, морду погладила. И давай ему что-то шепотом на ухо наговаривать.

Кабысдош приподнялся, ткнулся носом в Ленкины коленки, посмотрел на меня многозначительно.

- Вау, гёр-рр-ла! – сказал и ушел степенно, как собачьему Илье Муромцу подобает.

Домой Лену мы втроем провожали: отец решил, что негоже гостью одну в ночную электричку впихивать, и повез ее прямо в Вахрушин на «уазике». Третьей с нами Таньша за компанию увязалась, специально договорившись с бывшей одноклассницей у нее переночевать, чтобы завтра с утра в Киров первой электричкой.

С Ленкой они на заднем сиденье всю дорогу прочирикали. О своем, о девичьем. В такие разговоры бестактно третьему встревать. Вот я и не встревал – было о чем молча подумать.

Камагулонский дружелюбный

Проснулся, потянулся, глазыньки протер – и едва не заорал с перепугу. Не сразу вспомнил, с кем накануне подружился. А тут н а тебе - сидит рядом флегматичное чудище, помесь морской звезды с киндер-сюрпризом и пучешарием своим по сторонам крутит!

- Гвир! – говорю, - с добрым утром то есть.

- Гвир-ква, - отвечает, - гвиррр–чик! – и оба глаза вниз сведя, показывает, где у него хвост: - Гвирчириква! – а мне отчетливо наше вятское послышалось: «Гли-ко, чё у меня! »

И правда, есть на что «гвирчириква». Откуда-то Мой Гвир, пока я ухо давил, притараканил штук двадцать двенадцатигранников - мелких, с шарикоподшипник тракторный.

- Ну и зачем?

Мой Гвир в ответ прогвиркал целую речь. Мол, очень редкая и полезная весчь. Особенно, если повезет Отмыкателей Сокровенного Луча в Святилище у Черной Материнской горы отыскать хоть пару штук. А не повезет, легче от Ползучих-Черных-Тварей-не-из-Священного-Озера-но-Очень-на-Них-Похожих отобьемся…

Я головой помотал, чтобы шарики и ролики по местам разъехались. Не зря накануне про активаторы да чипы думал. Чем не отмыкатели? Перевод с гвирского, ручаюсь, точный – я ведь, как проснулся, ментальный усилитель к вискам сразу прихлобучил, но… Скажите, вы много из этой ботвы про Отмыкатели поняли? Вот и я, сообразив про двенадцатигранники по аналогии с тем, как одного из Ползучих-Черных большой двенадцатигранник в пятно копоти оприходовал, про Отмыкатели нифига не понял.

По крайней мере, подтвердилась правильность выбранной товарищами дороги. Рогатая гора, которая черная, надо полагать, и есть Материнская. Так что нам по пути, и вдвоем веселее будет. Тем более с местным аборигеном.

Сгреб я двенадцатигранники в «сидор».

- Добро, - говорю, – веди, Сусанин!

Сусанин повел – в смысле, запрыгал, указывая направление и терпеливо дожидаясь, пока я, потный и сопящий, через какую-нибудь крупную каменюку переползаю.

В процессе следования я засомневался: не слишком ли фамильярничаю с представителем местной титульной нации? Вдруг Мой Гвир у местных большой начальник? Или здешний Ньютон пополам с Гомером?

По поводу Ньютона с Гомером я быстро успокоился: Мой по валунам прыгал так же шустро, как его маргинальные братья «гуроны». Стопудово не эпический сказитель, не кабинетный ученый. Сказительство и научные изыскания суеты не терпят. Мне вот на ходу, когда я за подпружиненным аборигеном едва-едва поспевал, разве что на слегка пофилософствовать сил хватало.

Проваливаясь по щиколотку в зыбучей щебенке, продираясь между валунов, рискуя порвать шкуру об их острые сколотые края, я хвостатым позавидовал: ноги из-за их малой полезности на Камагулоне реально не нужны. По липкому чернозему удобнее ползать. По песку рядом с водоемами, как и по галечнику, прыгать. Выходит, у местных организмов ноги или в хвост, или в щупики-ворсинки не зря переделались. Или их такими по приколу биотехнологии сделали.

Мой Гвир, наконец, то ли сжалился надо мной, то ли просто проголодался. Остановился у валуна, снизу несколькими самобранками облепленного, и давай в свой жабий клюв серо-коричневый «мох» кусками запихивать. В сыром первозданном виде. Действительно, время для завтрака подходящее. Особенно для тех, которые фермеры.

Я с наслаждением потянулся, рюкзак к ногам опустил, куртку снял, сверху на нее улегся и «Приятного аппетита! » Моему Гвиру пожелал.

Тот чириквакнул в ответ «Спасибо! », отодрал полоску от питательного коврика, ложноручонками (тремя штуками сразу) в рулончик свернул и мне протягивает. Отведайте, мол, нашего угощения и не обессудьте, чем богаты, тем и рады.

Я рулончик взял, пару пшеничных булочек из него вылепил, одну демонстративно надкусил, другую обратно гвиру протянул. Гвир удивился, осмотрел со всех сторон булочку, обнюхал, призадумался… и вдруг довольно умело перелепил ее в какую-то более привычную для себя снедь.

Теперь удивился я. Если чувак так быстро в тему врубился, что ему мешало самому до этого фокуса додуматься? Местами жутко сообразительный, а где-то тормоз. Или… Или его поведение хорошо в теорию вписывается, которую сам я склонен воспринимать фантазией в порядке бреда и которой, кстати, Ермакову обязан, впарившему мне ее в виде сюжета фантастического романа, наверняка им же и придуманного.

Все знают про недостающее звено в учении Дарвина. Про то, что археологией доказана лишь двоюродная степень родства между человеком и обезьяной. Предок у нас с обезьянами действительно общий, а вот насчет человеческого прародителя глухо. Отсюда и сюжет: прилетели на первобытную Землю из Дальнего Космоса инопланетяне и, в помощниках нуждаясь, отловили в джунглях нескольких обезьян с развитыми хватательными конечностями и вбили им в мозги мнемограмму разумного поведения. Чтобы в исследованиях помогали – лагерь обустроить, при кухне подежурить, принести что-нибудь, сбегать, куда пошлют… Валька очень жалостно финал описывал – как печально засапиенсованные приматы в небо смотрели, когда их гуру и благодетели до дому подались.

Возможно, и в кругоносцев-гвиров разум извне… вгвирячили. Самостийный разум обязательно более автономным должен быть, а эти хлопцы, пока не объяснишь и не покажешь, ни во что не врубаются.

Дровишек я из самобранок наготовил, костерок сообразил, палатку организовал, какие в Поганковых джунглях наловчился делать. Посидели с собратом по разуму, на живой огонь глядючи – Мой Ласковый данным зрелищчем был вторично очарован, – похавали от пуза. Тем более что не ужинал я давеча, чтобы гвира, сильно тогда опасавшегося, как бы я его не сожрал, не нервировать. Тут меня снова в сон сморило. Привык в электричках кемарить, да и недаром говорится: после обеда сон серебряный, после завтрака золотой. Спал ли Гвир, не знаю. Скорее всего, пока я ребро давил и щеку плющил, так и просидел перед костром восторженный.

Вятский, на отца руку поднявший

В город въехали уже в начале первого ночи. Снег крупными хлопьями пошел, в воздухе безветренном закружился. Как ни странно, на улице Васнецова фонари горели, что при нашей суровой действительности даже не редкость, а почти чудо; к тому же – полнолуние, и небо, кое-где белесыми тучами запятнанное, в целом бархатно-фиолетовое, звездное.

Первой Таньшу высадили по указанному сестрицей адресу.

Потом я с Леночкой попрощался. Батя деликатно из машины не вылазил, и мы минут пять у Ленкиного подъезда простояли. Снежинки так красиво ложились на песцовый воротник ее пальто, что я песенку глупую каких-то «Ирисок-Барбарисок» вспомнил: «Лучшие друзья девушек – это бриллианты»…

Мог бы сколько угодно простоять. Молча. Снежинки разглядывая и иногда украдкой – Ленкины глаза. Огромные, с ресницами пушистыми, как те же снежинки.

- Пора, - Ленка вздохнула и в свои руки в шерстяных варежках с вышитыми на них сверху солнышками мою ладонь взяла. – С днем рождения тебя, Степашка! – и в подъезд убежала.

Я еще с минуту потоптался перед дверью, которая за Ленкой захлопнулась, вздохнул и пошел к машине.

Если бы не батя, Ленка бы меня на прощание обязательно в щечку поцеловала. А может, и не в щечку.

Дверцу «уазика» открыл и чертыхнулся. Во включенном радио как раз заканчивалась песня Розенбаума:

И мы идем, от гнева стиснув зубы,

Сухие водкой смачивая губы.

Идут из Пакистана караваны

И, значит, есть работа для тюльпана

И, значит, есть работа для тюльпана…

На отца эта песня сильно действует. Скулами каменеет, отключается и начинает в одну точку невидящими глазами смотреть. Если вовремя не дать нужную таблетку, приступ случиться может.

Вроде обошлось. Папка с волны на волну переключился и – надо же! – наткнулся на эту хрень про бриллианты. Впору мне зубы стиснуть и лишнего не брякнуть, если батя чего-нибудь в насмешку ляпнет.

Поехали.

Батя от комментариев воздержался. Он вообще немногословный, но уж если чего скажет – так скажет. Поэтому наши с ним разговоры, начиная с возраста, когда я еще соску-пустышку мусолил, в памяти держу. Важнее этих бесед у меня в жизни мало чего было, поэтому и запомнились. Как и все моменты, когда мы с папкой на двоих работу делали. Почти не разговаривая, - так быстрее всему учишься, когда по взглядам угадываешь, что от тебя требуется. А не догадаешься - либо конец бревна тебе по ноге сыграет, либо охапку сена, когда батька внизу подает, а ты сверху принимаешь, на всю морду лица огребешь. Поэтому у меня лет с пяти получалось по одному шевелению папкиных бровей ключ на семнадцать, а не на двадцать подать и за нужными гвоздями в столярку сбегать - скажем, за дюймовкой, а не за сороковкой. А после двенадцати лет все, что отец, то и я умел. Ну, если честно, то почти все.

За переездом после последнего поста ДПС отец меня за руль пустил. Мне в кайф: ездить я лучше Таньши умею и вообще с любой сельской техникой управляюсь (не хвастаюсь), но насчет прав – по возрасту рано. Только ворохнулось предчувствие нехорошее. Я за руль не просился, папка сам инициативу проявил и, скорее всего, оттого что заплохело ему. Не иначе, «афганский сюрприз» зашевелился.

Погнал я «уазик» на предельно возможной на зимней дороге скорости, но у Костенниковского пасева вижу: не успеть, хотя до дома меньше двух километров.

- Останови, Степан, - батька не сказал даже, просипел. – Воздуха мне…

Я по тормозам и машину юзом, бампером в сугроб на обочине. Отец дверцу распахнул и сразу вываливаться начал. Я со своей стороны пулей выскочил, успел батю подхватить. Тяжелый, лицо серое, губы плотно сжатые, фиолетовые…

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒