(Лукин Юрий Леонидович) 8 страница

Лишь в половине третьего ночи разошлись по комнатам – будь я дома, полтора часа до подъема оставалось бы. Первыми из холла потянулись спортсмены: у них режим, так сказали. Какой уж тут режим, пятикратно нарушенный, но их установка на дисциплину мне понравилась. Разошлись и наши. Вот если бы Терешка шугать начала, наверняка бы поманерничали и покочевряжились, но Терешка, как ни странно, клушу-наседку не изображала, просто прошла мимо с полотенцем через плечо, зевая, и через пятнадцать минут наших из холла сдуло.

Мы с Ленкой еще немного вдвоем постояли в темном закутке на лестнице между этажами.

И, как только мы наедине остались, Ленка меня локтем в бок – нна!

- Это тебе за то, что ты меня унизил!

- Я? Тебя?! Унизил?!!

- А то нет? Трудно было сказать раньше, что на гитаре классно играть умеешь?

- Типа подхожу я и вдруг от фонаря: «А знаешь, Лена, я на гитаре классно играть умею»?

- Скромняга, блин.

- Ага, – смеюсь и беру ее за руки. – А я, правда, классно сыграл?

Ленка не сразу ответила, и в полусумраке как-то странно ее глаза сверкнули.

- Как там в песне: «Целуй меня крепко и страстно»?

И ручонками мою шею обвила, прижалась…

Камагулонский целеустремленный

Сколько прошагали? Двадцать, пятьдесят километров, больше? Даже дождевой душ, от которого я уже не прятался в интересах личной гигиены, три раза принимать пришлось. Кстати, с дождем здесь очередная шутка юмора: все три раза дождь начинался, едва про душ подумаю.

Это я не жалуюсь. Комфортно шагалось на самом деле. Про отсутствие усталости, синяков и шишек с мозолями я уже говорил. Благодаря антрацитовой нано-прото-черт-его-знает-чего сопротивляемость организма на порядок повысилась. А у Кабысдошки, похоже, на два порядка.

Что еще клёво - под каждым кустом (образно говоря) нам готов и стол, и дом. Пора бы привыкнуть, но не перестаю удивляться. Кабысдош, который поначалу, не мудрствуя, скатерти-самобранки зубами на части рвал и волокнистую серо-коричневую мякоть в естественном виде… того… абсорбировал, на меня с Гвирляндой глядючи да мои презенты припомнючи, научился лапами собачьи деликатесы скатывать – сахарную косточку, цепочку сарделек. После того, как я ему на морду ментальный усилитель нахлобучил, научился. Однажды петуха вылепил и сожрал – не живого, тушкой ощипанной, но точную копию Обормота, нашего куриного начальника в Мышонке пятилетней давности. Отомстил, называется, – когда-то Обормот Кабысдошку-щенка обидно в нос клюнул.

На обходной дороге фокусы камагулонских нанотехнологов-приколистов косяком пошли: в виде полуразрушенных коррозией механических тортил, чумуданов и других тварей, живых прототипов которых я еще не видел и не хотел бы видеть. Будто сумасшедший конструктор изгалялся, добиваясь от роботов абсолютного сходства с чудищами облыми и зело непотребными, которые ему в кошмарных снах привиделись, и зрелище впечатляло.

На поле под Прохоровкой в конце августа 43 года похоже. Теперь мне план насчет гвардейской дивизии гвирминометов даже не наивным показался, а реально идиотским. Машинки-то, чай, пытались к тоннелю в лобовую пробиться. Результат: помимо коррозии, у некоторых видок как у консервной банки, когда по ней кувалдой вдарят.

И вот еще что… «Железные дровосеки», надо полагать, запрограммированы на «не пускать и оттаскивать» кем-то не лишенным благородства и ударом на удар отвечали симметрично. Предположим, прешься на них голой грудью с пустыми руками – просто оттолкнут, полезешь с автоматом – из базуки влупят. Или как здесь – типа кувалдой по консервной банке.

Разве что те, по которым кувалдой, только первые километра полтора встречались, а дальше физические деформации постепенно сошли на нет. Но менее трухлявыми от ржавчины робомонстры не стали. Наоборот.

Кабысдош вокруг одного такого механизма побегал, понюхал, традиционное собачье письмо на нем оставил – и механизм махом серой пылью рассыпался.

И ведь не зря бегал, песий сын: нарыл носом что-то и мне в зубах принес. И взглядом спросил: «Хозяин, эта штукенция тебе ничего не напоминает? » А штукенция – копия артефакта с Аннушкиного ручья. Убедившись по моей реакции, что и он в своих предположениях не ошибся, песий сын лапой штукенцию от меня откатил и чуть ли не с реверансом – к Ласковому и Нежному.

Нежный и Ласковый от радости крышкой на кипящем чайнике запрыгал:

- Гвир-чирики-гип-гип-ура-чири-ква! Отмыкатель-Сокровенного-Луча-в-Святилище-у-Материнской Горы! – артефакт ложнощупальцами взял бережно и спрятал. Я и не заметил, куда.

- Але, салаги! – возмущаюсь. – Я не понял, кто здесь главный? Что за секреты от отца-командира?

Кабысдош голову виновато наклонил и смущенно отвернулся. Мол, не бери в голову, отец-командир, есть вещи, которые тебя не касаются!

Совсем оборзел, с… собака!

Гвир, наоборот, субординацию блюдя и чуть от натуги не лопаясь, гвирчирикваками доложил: обладание Отмыкателем Сокровенного Луча каким-то образом повышает шансы исполнить Предназначение в Специальном Месте на Вершине Материнской горы.

- Черт с вами, предатели. Прыгаем дальше!

Попрыгали, с осторожностью продираясь через ржавые остовы и пугая вездесущих ленапов. На всякий случай, я постоянно глазами вокруг зыркал. И – ничего похожего на оружие. Металлические монстры и оружием были снабжены аналоговым к средствам защиты и нападения своих биологических прототипов: зубами, хвостами…

Когда среди ржавой рухляди робот-гвир нарисовался, поразило абсолютное равнодушие к нему Нашего Ласкового и Нежного. Прыгал себе - и хоть бы хны. Как будто встреча со своим искусственным подобием для нашего прыгучего приятеля - явление заурядное. И это настораживало: получалось, пути создателей машин и гвиров пересекались. Что опять-таки вписывалось в теорию, которую я у Вальки Ермакова сплагиатил.

Уловив мои мысли, Нежный и Ласковый с очередным прыжком помедлил и смутно-доходчиво для моего разумения прочириквакал: в имеющем здесь место быть ничего загадочного и удивительного. Всего лишь составляющая часть Предназначения. И отнюдь не главная его часть, между прочим.

Я кивнул, типа понял. А Нежный и Ласковый бесцеремонно в прыжке от башки металлического подобия оттолкнулся и прыг-прыг дальше. Робогвир, естественно, - в труху.

На мое везение, Мой Ласковый не оглядывался и Кабысдош впереди круги наматывал - никто не заметил из трухи выкатившийся мне под ноги черненький эллипсоид. Один в один с тем, какой Кабысдош Нашему Ласковому чуть раньше презентовал.

Горьким опытом на Аннушкином ручье наученный, я не сразу его в руки взял. И взял лишь потому, что подумал: а вдруг?..

Без участия ума, между прочим, подумал – то есть ступил. Если черные артефакты – всего лишь ментальный передатчик, то откуда в Костенниковском лесу антрацитовым медузятам взяться, чтобы мне там во плоти матрицироваться? А если бы даже они там и были, затаившиеся и никем не замеченные, то каково мне, матрикату-метаморфу с настоящим Степкой потом нос к носу встретиться?

Зря опасался. Ничего не произошло. Просто приятная на ощупь штука – гладкая, но не скользкая. Теплая, увесистая. С одного боку углубление: равносторонний десятиугольник, внутри которого равносторонний пятиугольник. Без опасения его в рюкзак засунул. К бабке не ходить, здешние черные артефакты не заряжены. Как гранаты без запала, в отличие от того с Аннушкиного ручья. И еще от этой штуки странная пульсация исходила, а через нее желание к Огромной-Черной-Штуковине-на-Вершине-Материнской горы щекой прижаться и заплакать. Не могу объяснить, но теперь я почему-то наверняка знал: если антрацитовые медузы в Жемчужном озере по отношению ко мне праматерия, то Черная Штуковина - вроде как праотцовия.

Свалка протяженностью своей заставляла вспомнить анекдот про зайца в Сахаре, который у льва спрашивал, когда пляж закончится. И почему-то притчу про блудного сына заодно. Хотя понятно, почему. Потому что про праотцовию несколькими минутами раньше подумал.

- Хау ду? – неожиданно рядом оказавшийся Кабысдош мордой вперед мотнул: обратите внимание и что бы это значило? Я обратил, и оно того стоило. Впереди метров на сто расстилалось чистое, никем и ничем не занятое пространство, за которым стеной опять-таки стояли металлические монстры.

Пространство – по привычке сказано. На самом деле черный космос, как между двумя несостыкованными секциями орбитальной станции.

И робомонстры на той стороне не ржавые, а чистенькие и блестящие, только что с конвейера.

Глава 13

Вятский проницательный

Четыре дня в Питере оставили удивительное впечатление: событий в каждом хватило бы на неделю, но пролетели все четыре как одно мгновение. Эрмитаж, Русский Музей, Кунсткамера, Екатерининский дворец, Царскосельский Лицей…

В театре были. Целых два раза. Даже в БДТ попали на «Мой бедный Марат» по пьесе Арбузова. Пьесу я раньше читал – впечатлило. Посмотрел – еще больше впечатлило: классная история и актеры классные. Но больше мне «Касатка» в Молодежном понравилась. Чему неприятно удивился – реакции сверстников, которые рядом в зрительном зале сидели. Наши вятские, если от напряжения и усталости лбы морщили, то даже те, кто на «Дом-2», вроде Тамарки, подсел, по крайней мере, другим смотреть не мешали и вели себя скромно. А некоторые местные… Впрочем, идиотская тема, и продолжать не буду. А то получится, разворчался, как старый дед, реликт застоя.

Спали мало - с двух ночи до восьми. Иногда, если на турбазу возвращались после обеда с билетами в театр, - урывками с четырех дня и до шести.

Насчет угрозы в моем лице обществу, интерьерам и пейзажам я постепенно успокоился – ничего такого за полтора дня не приключилось. Но вечером второго…

Это когда мы из Музея-квартиры Достоевского шли к метро в сторону Владимирского проспекта, я вдруг ни с того, ни с сего:

- Стоять!!! - закричал и руки в стороны, нашим дорогу загораживая.

Наши от неожиданности остановились.

Потом завозмущались:

- Баркатов, ты чё?!

Молчу. Сказать нечего. Не объяснять же про аларм в голове, как в тот раз, на Балобаницком переезде…

Когда наши меня, мнительного, собрались проигнорировать, я остановить их уже не пытался. Сам сомневаться начал.

Но какая-то мамочка с коляской (ни разу в Питере младенчиков в санках не видел – только в колясках) мимо нас вперед рванула, а я снова ошалел. Не понимая зачем, на одном инстинкте мамочку в сторону сместил и бегом с коляской за угол. Мамочка караул кричать собралась: средь бела дня хулиганы дитятки лишают!

И тут впереди ка-а-к жахнет!

Я сначала про теракт подумал. После того, что по телевизору показывают, это первое, что могло на ум пойти.

Оказалось, метрах в двадцати – а если бы не моя мнительность, аккурат под нашими ногами – крышка от водоканального люка на ребро встала, асфальт вспучился, трещинами пошел, оттуда пар и столбом струя кипятка до третьего этажа. К тротуару в елочку припаркованные машины гармошкой сдвинуло, а сигнализация так в унисон сработала, что захотелось бегом куда подальше бежать, хоть до Кирова. Все вокруг заволокло туманом – не приведи, Господи, под струю попасть. А ведь даже сюда брызги доставали: Вальке по запястью пара капель прилетела - сморщился и ладошкой затряс.

Повезло, что навстречу никто не шел, а мы, экскурсанты вятские, своими спинами дорогу сзади идущим перегородили.

Мамаша, которая еще секунда и в лицо бы мне на глубину маникюра вцепилась, побледнела, к коляске кинулась. Ребенка из коляски выдернула и вдоль стеночки дома, за угол которого я коляску задвинул, пошла. Потом вернулась, ребенка в коляску положила и покатила в том же направлении - на автомате, будто загипнотизированная.

Мы следом. В обход опасного и ставшего непроходимым участка. Оказалось, так даже лучше. На Лиговский наискосок вышли, когда до турцентра оставалось метров четыреста. Ленчик выручил. Он у нас хоть и «зоркий сокол» в очках на минус шесть, но памятью не обижен: когда накануне на автобусе из БДТ «домой» ехали, дорогу запомнил. А то ведь мы, провинциалы, в Москве да Питере тем заметны, что за метро намертво цепляемся. Даже если дворами проходными рядом, на метро от «Достоевской» до «Лиговского проспекта» надежней кажется. Местные от такой топографической бестолковости конкретно тащатся.

Никто ко мне с вопросами не приставал. Ленка всю дорогу молчала, как-то странно на меня поглядывая. Так, что мне, скромному и застенчивому, от неловкости пошутить пришлось, когда уже к крылечку турцентра подходили:

- Ты, Лена, теперь все время рядом будь. Видишь, какой я надежный и на любую беду заранее реагирующий?

Ленка, что для нее не характерно, в ответ отшучиваться не стала. Вместо ответа за руку мою крепче ухватилась. Так в помещение вошли, так на этаж поднимались, и только у дверей их девчачьей комнаты она от меня отцепилась.

Камагулонский ностальгирующий

Погорячился я с названием «Камагулон». Красиво звучащее и уместное для фантастического романа, слишком оно абстрактное и ни о чем не говорящее. Планетенку эту уместнее было «Шизоидом» обозвать. Или «Дебилоидом».

Непоняток здесь как грязи (впрочем, и грязь здешняя – та еще непонятка), но идиотом, когда в том, что видишь, ни бельмеса не понимаешь, себя постоянно ощущать – хорошего мало. Можно и поверить, что ты идиот. И ведь понимаю: мозги парить аналогиями бесполезно, но и не парить не могу.

Сточить в труху коррозией чертову уйму металлических монстров, мимо которых мы прошли, – сколько ж сотен лет надо? И н а тебе – чертова уйма новехоньких монстров впереди, отделенных от изржавленных черной полосой.

А когда, приглядевшись, я рядом половину ржавой роботортилы увидел, а ее заднюю часть – на той стороне, чистенькую, словно бы пастой гои надраенную, захотелось сплясать танец маленьких лебедей. Напевая: «А я сошел с ума, тата-та-та…»

Свежачки-монстры стояли грозными рядами и шеренгами, словно у них махом электричество отрубили. Или не врубили еще. И вдруг именно сейчас врубят?

От балды в мозгах шевеление образовалось: а что если какую-нибудь новехонькую тортилу активировать и использовать в качестве транспортного средства? Когда на ту сторону переберемся. Только без инструкции активировать вряд ли получится, да и предполагаемая польза весьма сомнительна. Проще ленапов наловить. Слепить их штук двести гроздью, какими на детских праздниках воздушные шарики продают, – и по воздуху. А шнобель от их вони прищепкой зашпилить.

Стоило про воздушные шарики вспомнить – и вот они! Летят, блин, на той стороне в количестве восьми штук, цветом снят о го молока напрашиваясь на неприличную ассоциацию.

Про ассоциации неприличные отнюдь не потому, что я весь из себя испорченный. Просто недавно в Вахрушине после уроков мы с Вовчиком Чирковым подобную картину наблюдали: из-за забора Ремонтно-механического цеха подобные этим шарики в небо летели. Мы с Вовчиком, понятное дело, от такого среди бела сентрябрьска дня безобразия ошалели: по какому случаю перформанс? Чтобы ситуевину прояснить, через забор полезли – там, где одна плита из-за размытой под нею земли ниже прочих опустилась. Перелезли, видим: на пятачке перед воротами в цех на старых «мазовских» покрышках сидят четверо работяг. Перерыв у них обеденный. В общем, сидят, курят, разговоры разговаривают и то один, то другой по очереди вынимают из рядом стоящего ящика по штуке некогда ради приличия «изделием номер два» названного, надувают из газового баллона и отпускают в свободный полет. У нас с Вовчиком ступор полный. Вовчик не выдержал, спросил:

- Дяденьки, а зачем вы их надуваете?

Один мужик вопросом на вопрос ответил:

- Ящик видишь?

- Ну…

- А баллон?

- И баллон вижу.

- И не догадаться? Чему вас в школе учат? Есть ящик со штучками, которые можно надуть, есть баллон со сжатым газом и вентилем, то есть годным для надувания, и есть четыре слесаря с развитым логическим мышлением, чтобы газ со штучками для надувания в логическую цепочку увязать… Так что валите отсюда, парни. В школу. Логическому мышлению учиться!

Я у Виктора Конецкого читал: мужики в компании – всегда пацаны. То есть когда четыре мужика рядом с газовым баллоном и ящиком с… этими… изделиями окажутся, итог другим быть не может, кроме летящих по воздуху шариков, которые мы с Вовчиком из-за забора наблюдали. Единственный момент, который вообще никакому объяснению не поддается: откуда и зачем целый ящик с этими на территории производственного цеха оказался?

Вспомнил сейчас как бы ни к селу, ни к городу эту историю – и губы сами улыбкой чуть ли не на ширину плеч разошлись. И застыли, как когда мне в кабинете у стоматолога в десну обезболивающий укол сделали. Мама дорогая… «Мы с Вовчиком…», «недавно в Вахрушине…» Заплакал бы, если бы не на глазах у верных соратников по квесту. Всхлипнул только и головой замотал, чтобы Кабысдошка с Моим Ласковым подумали, будто не всхлипнул, а всего лишь носом шмыганул – с кем ни бывает.

Про дурную голову, что ногам покоя не дает, поговорка не про меня. Моя ностальгическими воспоминаниями занятая умная голова не препятствовала ногам спокойно стоять на месте. И у банды желания поперек батьки лезть не возникало. Ласковый и Нежный хвостом в землю уперся – спокойный и неподвижный, как индийский йог в ожидании слияния с нирваной (или не с нирваной, а еще с чем-нибудь). Кабысдошина туда-сюда носился, но строго перпендикулярно черной разделительной бездне.

Книжечка еще одна, Ермаковым, естественно, присоветованная, вспомнилась. Про временной сдвиг. Десинхронизацию разных объектов в одном пространстве то есть. Катастрофа не легче ядерного взрыва. Слава Богу, здесь разновременье черной полосой разделено. Страшно подумать, что бы с нами было, если бы мы сдуру на ту сторону сунулись.

Не зря тупо на месте стояли: здешние шары в нашу сторону летели. Правда, медленно. Как в киношном рапиде.

И еще…

Свеженькие монстры впереди тоже двигались и тоже в рапиде. Пока мы в столбняке пребывали, у ржавой полутортилы рядом с нами на отрезанной заднице сантиметра два ржавчины наросло, а у некоторых монстров опорные хвосты увеличились. Чтобы окончательно убедиться, я зум в хрусталиках включил – и будто арию из мультика в голове услышал: «Предчувствия его не обманули! » Один чумудан на той стороне вперед навис, как по реально действующим физическим законам ни за что бы не удержался, и еще одна из прежде не встречавшихся страхолюдин в воздухе висела – в тысячекратно замедленном прыжке.

Точно десинхронизация. Страшно подумать, как физическое тело - мое, Кабысдошкино или гвирово, например, - на границе разнонаправленных временных потоков вывернуть может. А как подобное у братьев Стругацких в «Пикнике на обочине» описано, лучше и не вспоминать.

Скомандовал хвостато-четвероногим и без ног хвостатым на дневку ложиться. Когда еще эти… цвета снят о го молока до нас долетят.

Глава 14

Вятский, порчу наводящий

Из питерских впечатлений запомнилось еще одно. Ничего особенного, но осадок странный – тревожный, необъяснимый. Общую клиническую картину с прочими непонятками дополняющий.

На четвертый день – то есть в день отъезда – наши с утра за сувенирами разбежались. Кто куда, а мы с Ленкой двинулись на Литейный. Ленка не раз говорила: для нее поездка в Питер зряшной обернется, если не побывает у дома Мурузи. Так сильно на нее книга «Полторы комнаты» подействовала. Подозреваю, случись мне недостаточно уважения продемонстрировать к творчеству Иосифа Бродского, Ленка меня мигом из своей биографии за скобки выведет и на ноль умножит.

Вообще-то мне стихи Бродского нравятся. С пятого класса, когда я, крепко на античную историю запавший, услышал однажды по телику, как Бродский в записи читал «Письма к римскому другу»:

Рядом с ним – легионер под грубым кварцем,

Он в сражениях Империю прославил.

Сколько раз могли убить! а умер старцем –

Даже здесь не существует, Постум, правил…

Но все равно не уверен, достаточно ли моего «нравится», чтобы внутри Ленкиных скобок остаться.

Пошли от Лиговского мимо Московского вокзала к Невскому проспекту, а потом по Литейному прямо. Тоже здорово: Питера не понять, пока пешком по городу не походишь. Даже когда по грязному соленому снегу и ботинки покрываются белым налетом.

Дошли. Вокруг дома походили, с Литейного проспекта на улицу Короленко, через двор на улицу Пестеля и снова на Литейный. Лена на балкон показала, с которого Зинаида Гиппиус кричала балтийским матросам обидные слова. Рассказала про то, что в этом доме в свое время Лесков проживал, Владимир Пяст, что Николай Гумилев здесь в студии молодых поэтов «Звучащая раковина» лекции читал…

В музей-квартиру Бродского, к сожалению, не попали: он только завтра после новогодних и рождественских выходных в одиннадцать открывается. Когда мы уже Свечу проедем и за окнами поезда начнется родная Кировская область.

Досадно, но печалиться некогда. Все равно возвращаться пора. В турцентр за вещами и – на Ладожский вокзал.

К «Чернышевской» завернули, а на подходе к метро к нам пристали цыганки. Одна пожилая, вторая лет тридцати - вылитая Кармен с театральной афиши, да мелочи чумазой пять штук. Тетки обе в полной боевой раскраске. Для понимающих сигнал: на промысел вышли.

Когда до Мышонки мы на съемной квартире в Ступино жили, а батька по московским госпиталям маялся, подружился я с двумя соседскими хлопцами-цыганятами, Васькой и Мишкой. Мелкий был, наивный, в предпоследнее лето перед школой. После очередной с цыганятами прогулки дома похвастался даже: «Мам, я сегодня на стрёме стоял и зырил, как Васька с Мишкой пирожки из привокзального ларька пи.. ли! » Классных люлей батькиным офицерским ремнем на пятую точку получил – и за «пи.. ли», и за «на стрёме стоял». Потому и запомнил на всю оставшуюся жизнь, что воровать и материться нехорошо. И еще запомнилась Васькина старшая сестра, Настя. Я тогда, понятное дело, мало чего про женскую красоту соображал, но понял: б о льшей красавицы не видел и вряд ли когда-нибудь увижу. Не считая Ленки, конечно.

В общем, про обычаи цыганские, про то, как цыганки лишь на промысел или на праздники цыганисто наряжаются, про приемы, которыми они простаков разводят, я с тех пор в теме. Даже несколько слов по-цыгански выучил. «Яводарик» («красавчик» в переводе), например.

Поэтому я Ленку, которая взахлеб мне «Лагуну» Бродского наизусть читала и на цыган внимания не обратила, под локоток ухватил и по широкой дуге в обход повел, но Ленка вдруг «Девушка-красавица, подай моему с ы ночке на булочку! » услышала и на дешевый трюк купилась. Остановилась набрать из кошелька мелочи. Я, про себя чертыхнувшись, рядом встал, решив пока не встревать. Если мелочью обойдется, незачем препятствовать Ленкиному благородству.

Однако когда у «Кармен» на Ленкин кошелек выразительно глаза сощурились, понял: не встревать не получится.

«Кармен» у Ленки предложенные пятьдесят рублей цапнула:

- Ай, девушка-красавица, за доброту, за ласку дай-ка я тебе на счастье погадаю! – и в Ленкину руку вцепилась, не отпускает.

Я между нею и Леной протиснулся, Ленку под локоток снова взял и в сторону метро подтолкнул.

Говорю:

- Некогда нам, тетеньки. Что раньше было, мы знаем, а что будет, наперед знать не хотим!

- Ай, плохо делаешь, парень, ай напрасно! Из-за тебя теперь девушка не узнает, какая беда у нее дома приключилась и как ту беду отвести!

Ленка замерла и лицом побелела. Я уже вслух чертыхнулся. Прием примитивный, подлый, поэтому без осечки действует. Ленка ведь в отличие от меня, точно знающего, что эта Кармен местечкового разлива фуфло гонит, не сомневаться не могла.

Короче, в тот раз я убедился, что не просто на опасность могу реагировать адекватно, а с упреждением и асимметрично. Ленку собой заслонил, на пальцах изобразил какую-то хитрую комбинацию и перекрещенными ладонями в воздухе против часовой стрелки круг очертил. Не понимая, что делаю, но точно зная, зачем.

Черный сглаз на сглазившего обратить.

«Кармен» из средневозрастных, да наглых, обычаев своего племени не знала, кроме дешевых фокусов как на бабки развести, поэтому на мою жестикуляцию никак не отреагировала. Зато которая постарше охнула, на месте развернулась и бац «Карменсите» по физиономии с неслабого размаху. И передо мной на колени:

- Ай, прости, яводарик, дуру неразумную, бестолковую! Ай, помилуй… - как-то она меня назвала, я не запомнил, но по контексту догадался: уважительно. - Избави нас от лихой беды, пожалей бестолковую – у нее трое детишек!

Я уже сообразил, что погорячился. Когда на деток «Карменситы» сглаз перевел. И не только на деток – на внуков, правнуков. До пресловутого «седьмого колена».

- Ладно, - говорю, а сам давай опять пальцами выкрутасничать да руками в воздухе невидимую паутину плести и пожилой киваю: - Знаешь, что надо, - помогай!

Последнее на не пойми каковском, но не на русском точно. И еще кучу «бла-бла-бла» выговариваю. Улетным замогильным голосом и в рифму. И ведь, блин, интонация у меня на «бла-бла» - один в один с речитативом Бродского, каким он «Лагуну» читает и как мне Ленка только что показывала:

Шпили, колонны, резьба, лепнина

арок, мостов и дворцов; взгляни на-

верх: увидишь улыбку льва

на охваченной ветров, как платьем, башне,

несокрушимой, как злак вне пашни,

с поясом времени вместо рва…

Пожилая цыганка, еще раз для вразумления «Кармен» по-цыгански обматерив, заставила ее изо всех потаенок, какие были, деньги вывернуть и в левую ладошку взять; бусы, серьги с нее сорвала, выдернула нательный крестик из лифа, на деньги сверху положила.

Я с «бла-бла» закончил, дунул на руки «Карменситы», отошел, но шею вывернул: интересно посмотреть, чего накудесил.

«Карменсита» ладошки развернула, и меня тряхнуло, будто пальцем в патрон без лампочки при включённом рубильнике влез, как однажды в нашем в темном сарае.

Деньги (тысячи полторы купюрами от десяток до пятисотенной) плюс бижутерия обратились в черный пепел, один крест сверху невредим остался.

Реально наговор сработал, выходит. Жалко, некому было на мобильник заснять – в другой раз, боюсь, повторить не получится.

Цыган из поля зрения моментом сдуло. И не только этих – похоже, весь табор в небо ушел: как ни озирался потом – никого!

Ленка из ступора вышла и с того же места, где ее цыганки приставучие прервали, продолжила:

Там, за нигде, за его пределом

- черным, бесцветным, возможно, белым -

есть какая-то вещь, предмет.

Может быть, тело. В эпоху тренья

скорость света есть скорость зренья;

даже тогда, когда света нет…

Поняли? У Ленки, как я кудесил, в памяти не отложилось. И к лучшему. Если честно, когда видишь, как деньги в ладошке до пепла сгорают, слишком сильно протряхивает. Но у меня червячок под ложечкой зашевелился: а не я ли, мыслевнушенец хренов, отвел Ленке глаза и мозги на невосприятие происходящего временно переналадил? Подумал и решил: не я. Не мог я так по-свински поступить. Не нужны мне в отношениях с Леной такие сложности.

Камагулонский

Кабысдош коврик-самобранку среди ржавых механизмов нюхом вычислил и к месту нашей неожиданной дневки пригнал, чтобы комфортно лечь на него сверху. Мягко и сытно. Не то, что я, который, где стоял, туда спиной и шлепнулся, разве что ногой камни и куски рассыпавшихся монстров в сторону отгреб. Потом Кабысдошка еще за одним сбегал – для меня. Вот что значит благородный пес – про хозяина никогда не забывает.

Валяемся, блаженствуем. От нечего делать, я благородному псу сарделек из коврика понаделал. Он и сам наловчился, но забота ближнего и все такое… короче, вы поняли. Себе печенюшек безе «заказал». Есть на самом деле не хотелось. Гвир вообще от нас, двух жующих и одного чавкающего (это я не про себя), подальше отодвинулся.

Наконец эти прилетели. Не ошибся я насчет темпоральной аномалии: на той стороне они медленнее часовой стрелки на будильнике перемещались, а как полосу отчуждения преодолели - глаз не зацепился: были там, стали здесь. Мгновенно. Как если бы только в размерах впятеро увеличились. На нашей стороне в пару-тройку прыжков до нас допрыгали и оказались двухметрового диаметра.

Далее – картина маслом: у всех восьмерых шаров сверху поверхность полопалась дырочками и вроде пленки свернулась аккуратным бубликом на земле. Ну и: «Ба! Знакомые все лица! » В смысле, морды макароннорылые. Только не понять, старые ли мои знакомцы или кто-то из новеньких.

Едва вылупились - и все восемь хором завопили жизнерадостно:

- Привет! Разговариваем?

И полукругом на хвостах устроились, демонстрируя готовность к общению. Трое снусмумриков, правда, поздоровавшись, сразу к Перевалу упрыгали.

- А эти куда? – спрашиваю.

Остальные хором:

- В жопу!

Блин, я даже засмущался весь. Как бы снусмумрикам объяснить разницу между нормативной лексикой и… того… эмоционально-экспрессивной. Поэтому уточнять не стал, куда конкретно трое из восьми смылись. Оставшихся спросил:

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒