(Лукин Юрий Леонидович) 7 страница

Смотрю, а пальцы от наколок синие. Из блатных, значит. Но терять уже нечего, и я ему:

- Вот именно, мальчик! И нефиг тут перегаром на ребенка дышать!

Гоблин побагровел, голову наклонил и как-то очень нехорошо прищурился.

- Грубишь?

- Отнюдь. Меня за вежливость еще в детском садике другим детишкам в пример ставили!

У Ленки глаза двумя сливинами под брови полезли, ладошкой своей она мою руку сверху накрыла, успокаивая. Усанов с верхней с полки ноги свесил и очки снял. У Тамарки грудь ходуном заходила – это она готовилась Терешку на помощь звать. А на меня накатило. Из той же серии, как и прочие непонятки, описанные выше. В смысле, я вдруг совершенно успокоился и мне даже весело стало. Гоблин номер два что-то такое почувствовал:

- Не кипешись, зёма! Засиделись мы в гостях, пора и откланяться, - и подмигнул приятелю с намеком. Мол, здесь не стоит, а вот потом, если у туалета подкараулить и в тамбур вытащить…

Поднялись оба, а я им:

- Сидеть! - и выражением лица Кашпировского изобразил. Отец рассказывал, был такой в конце 80-ых гипнотизер и мыслевнушенец. Который по телевизору все болячки лечил от насморка до геморроя, если больным местом к физиономии мыслевнушенца на экране прикоснуться.

Подействовало!

- Документы, - говорю.

- Чё? – гоблин номер первый отвечает.

- Документы предъявите!

- А зачем?

- А затем! Это я только выгляжу молодым. Это у меня амплуа такое, как в театре. Травести называется. А на самом деле я инспектор УГРО, капитан Панченко. Вот удостоверение! - достал из нагрудного кармана записную книжку, куда расписание уроков записываю, чтобы с мобильником лишний раз не париться, и, не выпуская из рук, гоблинам показал. Мысленно проецируя, словно это с понтом настоящее МВДэшное удостоверение. Точно так же, как на Осеннем балу слово «Чмо» на китель дембелю проецировал.

Подействовало. Гоблины прощения попросили и меня, капитана Панченко, слезно умоляли не устраивать им неприятностей – ведь только освободились и домой едут, и обещали больше со своих мест в четвертом плацкартном не не сходить аж до Галича – своего пункта назначения согласно купленным билетам.

Вперед забегая, скажу: как из нашего вагона умотали, больше я их не видел.

Наши потом долго удивлялись, а с чего бы некоторые вели себя… мягко сказать, неадекватно.

Короче, весело ехали. Спроси меня тогда, согласен ли я в поезде с одноклассниками прокатиться до Владивостока и обратно с заездом в Калининград, согласился бы. Не задумываясь.

А главное – Ленка рядом. Целых двадцать пять часов!

Мы с ней до двух ночи проболтали. Специально на свободные боковые места через проход от нашего купе пересели. Я и не заметил, как время пролетело.

- Я сначала насмерть перепугалась, когда ты с этими…

- Любая испугалась бы.

- Да не за себя, а за тебя, чучело!

- С чего бы?

Посмотрела Ленка на меня внимательно, улыбнулась:

- Сам догадайся! С трех раз.

Сердце у меня в груди подпрыгнуло. Я ведь едва мечтать осмеливался насчет ее хорошего ко мне отношения, а выходило, оно такое и есть. Теперь в лепешку расшибиться придется, но так себя вести, чтобы этому отношению соответствовать.

Угомонились, когда уже Вологду проехали, а заснул я не раньше четырех. Мелькали за окном огни фонарей, внизу, на нижней полке, кошечкой свернувшись, спала Ленка… Снилось опять что-то непонятное. Проснулся – снова сердце ходуном: что-то страшное приснилось. А что снилось, как обычно, утром из головы вылетело.

Камагулонский сообразительный

Насчет «ёкарный бабай! » - это я еще цензуру навел. Стыдно сказать, что вырвалось. Снова не сдержался, хотя обычно особые выражения из великого и могучего я стараюсь не употреблять, и меня сильно коробит, когда кто-то рядом их всуе употребляет. Хотя есть некоторые (и я даже знаю, которые), кто слюной исходит, называя на мат в устной и письменной речи чуть ли не высшим проявлением свободы, а свободы творчества особенно.

Мое отношение к матерщине простое. То есть деревенское. В деревнях беспутно никогда не матерились. На мате разговаривали по причине отсутствия образования и скудости лексикона, но при женщинах и детях – только те, кого сами деревенские беспутыми называют. Слово емкое, синоним к «отморозок», но по смыслу гораздо богаче. Сейчас в каждой избе и радио, и телевизор, а то и компьютер с Интернетом - то есть культуры хватает, и матерщина все дальше сдвигается в рабочие возгласы. Когда навоз лопатишь, понятно, не до изысканной речи, а если молотком по пальцу, вообще не до песен, не до стихов. И учтите: у нас, деревенских, многие словечки в лексиконе номинативно употребляются, а не с той негативно-неприлично-пошлой окраской, как у городских.

А уж когда городские интеллигенты матюги вовсюда втыкают, мне рядом стоять противно, будто у них изо рта воняет. Кто сейчас, оправдывая мат, готовы на себе тельняшку порвать, мне, деревенскому, втюхивая про демократические ценности в целом и свободу слова в частности, не напрягайтесь. Просто представьте, что детишки про учителя подумают, который, войдя в класс, с ходу по-тинейджерски чирикать начнет? Или когда в сельском клубе на встречу с читателями модный современный п е сатель-матершинник заявится? А к нам в Семушино приезжал один такой. На сцену вылез, бейсболки не снимая, будто она у него к голове гвоздиком приколочена, расщеперился на стуле и шутки шутить начал, чтобы простому народу пон д равиться, - анекдоты пошлые, отрывки из своего гениального (а точнее, генитального) творчества… В общем, по полной придурком выставился – деревенские на это быстро реагируют. Молодняк бестолковый, на «расслабься-оттопырься-не-дай-себе-засохнуть» рекламой подсаженный, еще хавал и даже рукоплескал иногда, но книжечки п е сателя, даже с автографами, никто не покупал и, зуб даю, в библиотеку за процитированными шедеврами никто не кинулся. Которые пожилого возраста, те просто молча пальцем у виска покрутили.

Это я вроде как прощения прошу, что не сдержался. На самом деле было от чего заорать: шок сильнее, чем когда молотком по пальцу, потому что увидели мы за каменной аркой Железного Дровосека.

А Кабысдош не только увидел, но и понюхал! Успел, перед тем как... (см. ниже).

Даже для Камагулона явный перебор – покрытый кое-где коррозией на пластиково-металлическом корпусе взаправдашний робот!

Поднаторевшим на фантастической литературе встреча с роботом - заурядный штамп. Но я-то не литературный персонаж! Для меня Камагулон – реальность, данная в ощущениях. А в реальности штампы фантастической литературы есть как раз вещи абсолютно и запредельно нереальные.

Судите сами: наш «Дровосек» был похож на грибок-моховичок - шляпа зонтиком на двухметровой цилиндрической ножке, снизу овальная платформа на гусеничном ходу. Из-под шляпки параллельно туловищу свисают многочисленные гибкие манипуляторы, на шляпке эллипсом плетеная корзинка-антенна. Штамп на штампе! Дайте первоклассникам задание робота нарисовать, они вам лучше нарисуют.

Стоял робот удачно (не для нас, естественно) – там, где тропинка уходила в узкий проход между россыпью огромных камней и терялась в молочно-белом тумане.

При нашем появлении «Дровосек» загудел, антенну расправил и давай туда-сюда кататься.

Покатался, покатался, потом - ко мне и остановился.

- Ну, ква, – говорю.

И он в ответ: «Ква! » Но не как попугай, а осмысленно. С угрозой то есть. Целых два раза «ква» сказал.

Потом достал щупальцами из-под грибной шляпки два блестящих цилиндрика, концами их соединил, другие концы в мою сторону веером развернул.

И меня откинуло. Метра на два откатился. Кубарем.

Слава Богу, не покалечился, а вот Кабысдоша так шибануло, что он метров на десять назад отлетел, на всю задницу о землю шмякнулся и сознание потерял.

А поганец опять ко мне и снова цилиндры разводит.

- Понял, - говорю, - сдаюсь! - и руки в гору, как фашист под Сталинградом. Ничего не поделаешь, премся тут с простецкими рылами и в дресс-код не вписываемся…

Уже на земле понял: эта зараза пленных не берет.

Пришлось обратно за камни ретироваться – вдвоем с гвиром. Робот к нам бесчувственного Кабысдоша прикантовал и встал, гад, в позе Гэндальфа на Морийском мосту: «Ты здесь не пройдешь! »

А пройти сразу ой как захотелось! Если стр а жа поставили, значит, была причина. Может, сверхразумные нанотехнологи-приколисты так от любопытных свою базу охраняют? С кучей полезных и в техническом плане все земное превосходящих артефактов?

Гвир хвост поджал, уселся и отгвирквакал: главное – антенна и надо бы ее… того.

- Хорошо бы. Но как? Вот кабы парочкой таких же трубочек обзавестись…

- Хабы, хабы… – проворчал Кабысдош.

- Очнулся, милый? – повернулся я к нему, радостный, что он очнулся. – Тогда иди, разминайся: есть план!

Кабысдош одно ухо вверх - заинтересованность изобразил. Гвир ближе придвинулся. Чисто совет в Филях.

- Значит так, - излагаю, – цилиндрики на счет «раз-два» действуют. Я беру каменюку поувесистее. Попробую в антенну попасть. Но в любом случае, когда кину, одновременно с трех сторон на Цербера прыгаем. И как фишка ляжет - кто успеет, должен антенну нейтрализовать, на вид она хрупкая…

Комплиментов, типа я новый Кутузов, не дождался. И вообще план мой банда выслушала без восторга.

Прыгать Гвир отказался категорически, прочириквакав что-то вроде: «В виду наличия неких весьма серьезных обстоятельств не могу себе этого позволить! »

- Козел ты, - говорю, - пингвинообразный! Нам вдвоем отдуваться?

Но и Кабысдош почему-то особого энтузиазма не проявил. Понятно, на мое «фас! » он даже под танк кинется, но сейчас демонстративно между мною и Гвиром на боку разлегся и голову виновато опустил. Он, животное, в словах не нуждаясь, «менталил» Гвира лучше меня.

Я вдруг вспомнил про «Оцеолу». Вождя диких «гуронов» то есть. Про то вспомнил, как он метко мусором и… хм… не только мусором в меня кидался, и меня осенило:

- Ладно, - говорю, - тогда придется тебе, Мой Ласковый и Нежный Гвир, научиться швырять камни.

Отошли подальше. Нашел я плоскую глыбу, Ласкового и Нежного на нее положил кверху пузом, а перед напружиненным хвостом камешек пристроил.

- Вдарь-ка, будто прыгаешь!

Сообразил Ласковый и Нежный, вдарил. Отпадно, надо сказать, вдарил - что твой миномет. Сам больше меня обрадовался, глаза по-хамелеоньи вывернул получше сектор обстрела обозреть и щупальцами замахал: давай еще!

Через полчаса интенсивных тренировок он стал лучшим пуляльщиком камней на Камагулоне.

- Я буду называть тебя «Вильгельм Телль» или просто «Вилли», - пообещал я Гвиру.

Выдвинулись на исходную позицию – то есть на предельно близкое расстояние, при котором цербер не возбуждался и за трубочки не хватался. «Минометогвир» установили, Кабысдош изготовился героическим прыжком лечь на амбразуру, я мачете поудобнее перехватил…

И первым же каменюкой Гвир снес антенну цербера нафиг!

Враг был деморализован и далее оставался безучастным к происходящему. Даже когда Кабысдош плясал перед ним танец собачьего презрения и подпись ставил. Примитивное, однако, устройство, на одну функцию запрограммированное: «не пущать и оттаскивать».

Как ни раскатывал я губу на силовые цилиндрики, автономно от Железного Дровосека они не работали. Но выбрасывать я их не стал – вдруг пригодятся?

Воодушевленные проявленным героизмом, мы двинулись вперед и наконец-то вырвались из обрыдлого каменного лабиринта на простор.

Зашагали и запрыгали (некоторые) по прямой дороге, укатанной, утоптанной, по сторонам не озираясь. Незачем было озираться: озираемого пространства - метров на десять. Прочее скрывалось в густом тумане, наделенном к тому же резким и не очень приятным запахом.

Прыгали-шагали, пока туман впереди не рассеялся и пока не увидели огромную, изогнутым конусом гору Матушку, прорезанную тоннелем в форме равностороннего треугольника, по ширине достаточного для шеренги из десяти человек.

А перед тоннелем, в шахматном порядке дорогу перегораживала чертова уйма «железных дровосеков». Сотни три-четыре, если не больше.

Глава 11

Вятский, в Питер приехавший

Прибыли на Ладожский вокзал.

Терешка, когда за окном питерские пригороды замелькали, чуть не прослезилась: она Герценовский пединститут в свое время заканчивала. Повела нас в метро, предупредив, чтобы кучкой держались. Она бы нас и парами за ручку идти заставила, но с девятиклассниками такой фокус не проходит.

Понять ее можно, только занудство ни одному учителю авторитета не прибавляет. Что мы, совсем дети малые и неразумные? Понятно, в нынешние времена проблема инфантилизма подрастающего поколения имеет место быть. Сам постоянно удивляюсь, до чего много среди сверстников тех, которые между постоянным и переменным током разницы в упор не видят и, доведись им на вопрос отвечать, Неман или Днепр форсировали «двенадцатого в ночь внезапно Бонапартовы войска», помощи зала или звонок другу запросят, но среди наших таких не было – дома остались. И перед Терешкой мы себя паиньками вели, без особых проявлений юношеского максимализма, на авторитет классной руководительницы не посягая.

В метро, на эскалатор заполошно прыгая, мы аборигенам сразу дали понять: вятские приехали. Хоть и хватские, но метро для вятских экзотика. Вот если бы полчасика потренироваться, ничем бы от питерских туземцев не отличались.

Зато в вагоне вели себя - культурней не бывает.

На следующей станции меня толпа входящих чуть на одну бабульку не опрокинула. Успел руками в поручень вцепиться и спину напряг, чтобы не дай Бог бабушки хоть краешком куртки коснуться.

Бабулька моих усилий не оценила, губки куриной гузкой сложила и выдала:

- Молодой человек, не трясите на меня своей пылью!

Я о-бал-дел.

Мы, деревенские, к изысканному хамству болезненно относимся. Потому что не привыкли, когда хамят именно изысканно, а не по скудости ума или лексикона. Особенно, когда культурный человек, от которого ничего подобного не ждешь, гадости говорит только для того, чтобы, тебя унизить и тем самым личное превосходство над тобой обозначить. Мы, деревенские, перед таким теряемся. Если бы кто другой вида менее интеллигентного на месте бабульки оказался, я бы в карман за ответом не полез. Ответ-то у меня мигом в уме нарисовался: «Бабушка, ты, уходя, песочек со скамейки хотя бы ладошкой смети, чтобы под другими не скрипело! » - но сдержался, промолчал. (Если мой опус кто из питерских читает, одно мне скажите: вас - некоторых, а не всех, естественно, - так красиво хамить специально учат или с рождения дадено? )

Стою, значит, спиной от напора народных масс старушку оберегаю и о-бал-де-ва-ю. Молча. И что тут с бабушкой сделалось! Целую речь забабахала про невоспитанность нынешней молодежи, а я стою – и чем дальше, тем шире улыбаюсь. От этого она вообще посинела, затряслась вся. Я испугался: не померла бы. Хорошо, народ в вагоне подобрался веселый и сердобольный: ржали, но и старушке подняться помогли, до эскалатора проводили.

Кстати, она, как и мы, на Лиговском вышла. И уже на эскалаторе сумела-таки меня по-настоящему достать, прошипев в спину: «Понаехали тут! » Ну, блин, типа московская бабка, а не питерская вовсе…

Есть вещи, которые я не прощаю, потому что есть вещи, которые прощать нельзя. Когда Терешка нас, по головам пересчитав, за метро повела и в ближний переулок направо завернула, вновь вперился я в спину злосчастной старушенции, идущей впереди нас вдоль лесов для ремонтных работ по фасаду одного из зданий. Про пыль вспомнил, про шипение, про «понаехали». И взглядом нечаянно по лесам скользнул, за мешок с цементом зацепился…

Трудно мысли контролировать, и я не успел в голове цензуру навести. Просто подумал: как бы старушенция выглядела, навернись мешок вниз и упади со старушенцией рядом, а я бы мимо прошел и извинился: «Простите, я к этой пыли никакого отношения не имею! »

И мешок вдруг сам по себе через железную арматурину перевалился, на острую кромку забора грохнулся, взорвавшись струями цемента, превратившими несчастную бабульку в подобие скульптуры подстать тем, которые мы потом в Эрмитаже видели.

Вот тут я испугался: оказывается, я потенциально опасен для окружающих Отрытие так ошеломило, что дальше шагал как во сне. Благо, было кому – Ленке то есть, - за ручку вести.

Поселились на школьной туристической базе в невзрачном четырехэтажном здании во дворе рядом с обычной питерской школой. Недорого, удобств по минимуму, но зато в пяти минутах ходьбы от метро. Пропуска оформили, к месту временного проживания двинулись. Пацаны - все пятеро - в трехместном номере расположились, в двух соседних девчонки по трое и этажом выше Терешка с Танькой Вотинцевой и Маринкой Осташковой.

Переоделись с дороги, чаю-кофею испили, закусывая остатками дорожных припасов, начали в город собираться. Не торчать же в холле перед телевизором, когда рядом Невский проспект, Зимний, Русский музей…

Происшествие со старушкой меня уже не отпускало. На кухне, куда меня девчонки с чайником откомандировали, попробовал с телекинезом поэкспериментировать. Фигушки. Крышка на чайнике, как я не пыжился и выпученными глазами ее не буравил, так неподвижной и оставалась, пока не закипело.

Но когда мне, повеселевшему, не пойми с чего подумалось: вот бы в окно кто камешком запустил, стекло треснуло.

Я из чайника кипяток вылил, новой воды из крана набрал, чайник на плиту поставил и сам на стул рядом с плитой опустился.

Сообразил: со старушкой и стеклом получилось, когда я в воображении картинку нарисовал, до мелочей представив, как оно потом и было. Оставалось научиться себя контролировать. Не представлять лишнего, короче говоря.

На стекле треснутом попробовал. При свидетелях в лице Вальки Ермакова, за мною и за чайником вторым номером девчонками откомандированного. Простой посыл: «А вот бы…» - не подействовал, а когда напрягся, брови сморщил, пальцы в кулак до побеления костяшек сжал, с каким звоном и какими брызгами осколки посыплются представил – блямс!

Валька створку в окне рядом распахнул, на улицу по пояс перевесился – посмотреть, кто там камнями швыряется.

Отнес я чайник девчонкам, а Валька по пути отстал - дежурной по этажу доложить, что какие-то хулиганы с улицы в окнах стекла бьют.

Попили, поели.

Вышли на крылечко. Я - к Ленке и руку крендельком.

- Боишься потеряться?! – засмеялась она, но под мой кренделек свою руку просунула.

- А то! Сами мы нездешние, к городской суете не привыкшие, из глухой деревни вятской понаехавшие…

- Ладно, вятский лапоть, пойдем приобщаться к цивилизации!

Прошлись по Невскому от Площади Восстания до Дворцовой площади, потом на стрелку Васильевского острова, оттуда по мосту от Университетской набережной к Исаакиевскому собору. Кое-кто из наших на многое не обращали внимания, а я, как на Анничковом мосту Клодтовских коней увидел, всю дорогу указательным пальцем нижнюю челюсть придерживал и ахал: «Казанский собор! Зимний дворец! Ростральные колонны! Медный всадник! Исакий! » Ленке спасибо сказал, без которой в Питер на экскурсию вряд ли бы поехал. А когда, еще перед Анничковым, Терешка нам на здание аптеки на набережной показала: «Ночь, улица, фонарь, аптека…» у Блока помните? » – мне сильно захотелось, чтобы наши куда-нибудь потерялись, и остаться с Ленкой вдвоем. Чтобы спокойно, без суеты все осмотреть, по фасаду каждого здания, Блока, Маяковского и Пушкина с Гоголем помнивших, ладошкой провести…

Не понравилось одно: жидкая каша под ногами, от которой ноги моментально промокают, а на ботинках белый налет остается. Ленка объяснила: дворники посыпают снег специальной солью – убирать легче. Ерунда какая! Ладно, на Невском все вылизано, но в других-то местах мало где убрано.

Камагулонский инициативный

Картина Репина: «Приплыли! » Вернее: «Не ждали! »

Кабысдош, бедняга, от неожиданности, как обычно, на задницу с разбегу хряпнулся, да и Мой Ласковый и Нежный Гвир уж как-то очень выразительно и эмоционально чириквакнул.

Облом неслабый.

- Как все нормальные герои, пойдем в обход? – без энтузиазма, а так, на всякий случай спрашиваю и на Ласкового и Нежного смотрю.

Ласковый и Нежный призадумался. От его задумчивости я толику надежды поимел – однозначное «нет» напряжения мозговых извилин не требует.

Правда, сразу одноклассника вспомнил, Сережку Власова. Его на уроке спросят, он встанет из-за парты, к доске степенно выйдет, помолчит минуты три, скажет: «Я не знаю», - и также степенно на место прошествует.

Выяснилось, что наш Власов все-таки неповторимый оригинал. Когда Ласковый и Нежный из задумчивости вышел с длинной речью: по другой дороге дольше получится и через тоннель в горе Тетушке, куда нам не надо, но нет худа без добра: там лежбище Великого-и-Ужасного-Который-Знает-Как-с-ни-Живыми-ни-Мертвыми-Справиться. Одна заморочка: придется по пути изыскать дары, без которых Великий-и-Ужасный с нами разговаривать не станет.

Почесал я темечко в глубокой задумчивости. Оптимизма слова Нежного и Ласкового не прибавили.

- Во-первых, - говорю, - давайте определимся, а нафига нам вообще в этот тоннель переться? Может, оно нам и нафиг не надо?

Гвир чириквакнул: надо, Степашка, надо!

- Ладно, - соглашаюсь. – Тогда во-вторых… Не лучше ли нам не на помощь Великого и Ужасного рассчитывать, а к твоим соплеменникам обратиться? Соберем чело… штук сто. Камнями пулять их научим, выступим против неприятеля гвирдейской минометной дивизией и раскурдячим «дровосеков» к едрене-фене. Или «гуронов» диких наловим…

Гвир мой, Нежный и Ласковый, в ответ отчириквакал: кроме него, среди гвиров разумных нет. Те, которые были, одиннадцать штук, раньше тоннелем ушли к Огромной-Черной-Штуковине-на-Вершине-Материнской-Горы-Дабы-Свершилось-Предназначение и там двенадцатого дожидаются. Кстати (тут я вообще ничего не понял), Предназначение мало того что без двенадцати Избранных, кругами отмеченных, свершиться не может, оно по-любому не свершится, если рядом с Избранными Великого Двуногого Чародея из Запретного озера не окажется. И якобы об этом тоже Великий-и-Ужасный напророчил. (Сообразили, почему я в правильности своего перевода с гвирячьего засомневался? Себя с Великим Чародеем позиционировать как-то уж слишком… Скромный я. Местами застенчивый даже. )

- А насчет «гуронов»?

Мой Ласковый от возмущения затрясся – без перевода понятно, какого он нелестного мнения о некругопузых сородичах.

Итог прочириквакнутому – гвирдейскую минометную дивизию из порядочных гвиров набрать не получится в виду наличия отсутствия таковых. А «гуроны» просто животные. Если их даже надрессировать камнями пуляться, то целиться, куда надо, они никогда не научатся. Прыгучие Зубы их до сих пор до последнего не съели лишь потому, что «гуроны» страха не ведают, боли не боятся и толпой на обидчика кидаются.

- Понятно, - вздохнул я, поднимаясь. – Отсутствие альтернативы, по крайней мере, препятствует напрасно потраченному времени на бесплодные сомнения. (Во как сказал! ) Пошли к Великому и Ужасному.

Вспять двинулись. С чувством, которое поговоркой «Не солоно хлебавши» выражено. Очень неприятное чувство, знаете ли.

До развилки «Ч»-образной дошли, где и переночевали. На ужин я Кабысдошу из самобранки классную костягу сматрицировал – ту самую Великую Сахарную Косточку, которая собачьему племени по ночам снится и наверняка считается непременным атрибутом собачьего рая. Кабысдош костягу без остатка сгрыз, после кругом побегал, территорию пометил и рядом со мной дрыхнуть завалился, а Ласковый и Нежный, по обыкновению, на хвосте уселся - бдить.

Глава 12

Вятский, на гитаре играющий

В турцентр вернулись затемно. Как говорится, усталые, но довольные. На подходе всем казалось: только бы дойти, перекусить, помыться – и в койку. Шиш! Переоделись, помылись, минут пятнадцать на заправленных кроватях повалялись и потянулись в холл.

В холле выяснилось: у нас соседи. Группа спортсменов из Ленинградской области, пятнадцать человек и все парни. Накачанные… Пришли шумно, расселись развязно, базланить начали, наших девчонок обсуждать. Один клоун к Ленке моей пристал. Короче, та же история, как с гоблинами в поезде:

- Девушка, я непрочь иметь с вами секс!

Ленка - брови домиком, взглядом клоуна ниже плинтуса опустила и за плинтус утрамбовала:

- Послушайте, пан спортсм э н! Вы мне ваш е-мейл оставьте, а я вам список слов, уместных в обращении с незнакомыми девушками, сброшу. Зауч и те, чтобы дураком не выглядеть, с незнакомыми девушками общаясь, - и ближе ко мне пересела.

Я тоже пересел. Чтобы между Ленкой и… этим. Пана спортсм э на пальчиком подманил и прошептал на ушко:

- Хочешь иметь секс, сделай себе сам.

Хлопец руки в локтях расшеперил, мышцами в районе титек подергал.

- А ты знаешь, - говорит, - что у меня первое место в Кингисеппском районе по таэквондо?

- И чё? – говорю, а сам думаю, что делать буду. Если «чё».

В смысле, обойдусь или нет без приколов экстрасенсных, когда он свое таэквондо демонстрировать станет.

Решил, что обойдусь.

Хлопчик то ли к тому же выводу пришел, то ли осознал меру своей бестактности, но ответил примирительно:

- Извини, погорячился. Я же не знал, что это твоя девушка.

- Без проблем, - я его сразу зауважал (особенно за то, что он Ленку «моей девушкой» назвал) и руку для знакомства протянул: – Степан.

- Владислав.

(Комментарий к «зауважал». У нас в школе учитель есть, физик, Владислав Алексеевич. Путный препод, между прочим, физику объясняет так, что нужно запредельным лодырем-пофигистом быть или во младенчестве головой об угол стола акушеркой пристукнутым, чтобы его объяснений не понять. И мужик стоящий – из тех, на кого девчонки засматриваются и кто у пацанов в авторитете. В классе седьмом он нам как-то между делом тест на наличие интеллекта продемонстрировал: если к здоровому амбалу подойти и сказать: «Ты здоровый, а дурак! » - а тот вместо того, чтобы вперед нижнюю челюсть выпятить и прохрюкать: «Чё ты сказал? » - удивится и ответит: «С чего ты взял? » - нужно срочно извиниться и наличие интеллекта в нем признать. )

Разговорились, и мне стыдно стало за свои мысли по поводу накачанных спортсменов вообще и Владислава в частности. Путёвые ребята, как выяснилось. Не самоуверенные, а просто уверенные в себе. Это обкумаренная пивом и сигаретами шелупонь под знатоков восточных единоборств молотит, а не наоборот. Кто свою силу реально разумеет, тому и доказывать о себе ничего не надо. Ну типа нашего Кабысдоша: этот дурноматом никогда гавкать не станет.

В холле за байками-разговорами долго просидели. Кингисеппские с нашими перекорешились, кто-то гитару принес и давай по кругу перепевки устраивать: один другому гитару передает, а наши девчонки влет все песни подхватывают.

Тут всех Ленка удивила:

- Передайте гитару, мальчики!

Гитару ей передали, уселась она поудобнее, ногу на ногу перекинув (мне понравилось, но хотелось подол халатика на ней одернуть, чтобы другие не глазели), колки на грифе подкрутила и выдала пару романсов. «Отцвели уж давно хризантемы в саду» и еще один, который я раньше не слышал и поэтому по названию не запомнил. Красиво спела и сыграла классно – перебором. Струны серебряным ручейком журчали.

- И как? – спросила, на комплимент напрашиваясь.

- Ничего, - говорю. – В ноты попадаешь!

Это я не из кокетства или вредности. Просто не люблю, когда все предсказуемо. Когда заранее знаешь, чего от тебя ждут.

- Нахал! – Ленка сделала вид, что обиделась. – Тоже мне, меломан выискался! Сам попробуй в ноты попади! Или по струнам хотя бы!

Я в ответ:

- Да мы больше коровам хвосты крутить привыкши… - и у нее гитару из рук – цап.

С ходу перебор как в заглавной теме фильма «Однажды в Мексике» выдал – у Ленки глазищи на лоб полезли, а Лёнчик Вострецов чуть бутербродом с колбасой не подавился.

И сбацал «Бесаме мучо» на испанском:

Besame, besame mucho,

Como si fuera esta noche la ultima vez.

Besame, besame mucho,

Que tengo miedo perderte, perderte despues…*

*Консуэло Веласкес

Выждал паузу и вдарил еще раз:

Целуй меня крепко и страстно.

Нас навсегда закружила в объятьях любовь,

Целуй меня – это прекрасно!

Радостью и ликованьем наполнена кровь. *

* Николай Николаевский

Спортсмены не выдержали – в ладоши захлопали. Терешка, сбоку в проходе тень отца Гамлета изображавшая, перестроилась изображать жену Лота. Ленка, взяв меня за локоть, только и смогла «Вау! » прошептать.

На самом деле с «Бесаме мучо» все просто. У нас дома пластинка есть, старая, еще виниловая, батина любимая. Меня, мелкого, под нее спать укладывали.

Слова из закромов памяти, экстрасенсным даром усиленной, всплыли. А насчет игры - играл, в принципе, я на гитаре, но чтобы на публику… И чтобы так легко и виртуозно (без ложной скромности) – повод самому удивиться до полного изумления, если бы… Есть такой электронный музыкальный инструмент – терменвокс называется. Из специального ящика с нужными датчиками стерженек торчит, музыканту нужно всего лишь вокруг него руками водить, и получаются красивые космические звуки. Спросите у играющего на терменвоксе, откуда он знает, как, где и в каком порядке ручонками размахивать?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒