(Лукин Юрий Леонидович) 2 страница

Потом сажусь на попу, хватаюсь за голову и начинаю орать:

- Мама дорогая, где я?!!

Глава 2

Вятский обескураженный

…Очнулся, по ощущениям, почти сразу. Будто свет отключили и через секунду включили снова.

И никакого артефакта. Куртка – вот она, Кабысдош рядом туда-сюда носится, недоуменно башкой вертит и лапой себя по ушам лупит, словно туда мошка залетела, прислоненный к елке и дождевыми струями от грязи начисто отмытый велик никелированными деталями сверкает. И все. Никакой яйцеподобной фиговины, которую я от Аннушкиного ручья притащил. Или якобы притащил? Может, и то, как через ручей вброд перебирался и на глинистом скользком бугорке к месту обвала прыгал, пригрезилось, а в реале в сознание я пришел сразу после того, как с велика навернулся?

Есть у нас в мозгах классный блок от сумасшествия - поиск любому необъяснимому факту рационального объяснения. Когда такового не находится, факт просто игнорируется и списывается по графе «Померещилось». Иначе капитально может башню снести. Человек живет в системе для него вполне конкретных координат. То есть не воспринимаемое глазом, ухом и прочими органами – инфразвук, например, - для нас как бы не существует и на мотивацию наших поступков не влияет. Кстати, поэтому, наверное, даже самый яркий сон со временем забывается. А поскольку я по жизни сугубый реалист, к корням сермяжным близкий, меня и фантастика особо не впечатляет. В отличие от Вальки Ермакова. Ну не могу я представить ситуацию, когда бы рядом с человеком инопланетная летающая тарелка шлепнулась, и он умом не кукукнулся! Или, если в натуре шлепнется, все гораздо прозаичнее и будничнее будет и совсем не так, как описывается в книжках.

Понятно, это я уже задним числом додумывал, а тогда, не мудрствуя, просто отряхнулся, куртку надел, сел на велик и поехал.

Твердо решив:

- во-первых, трепаться про случившееся не стоит. И не потому, что я сам уже в реальность произошедшего процентов на девяносто не верил, а потому, что мне никто не поверит на все сто;

- во-вторых, даже в порядке бреда мне не представить, что любому почитателю фантастики на ум просится. Типа артефакт, не пойми кем и когда в глинозем на берегу Аннушкиного ручья всунутый, - это инопланетный зонд-разведчик, свою миссию выполнивший и исчезнувший после того, как луч информации в небо выдал, чего я не видел, будучи в полном отрубоне. Хотя, если артефакт на самом деле был, по принципу Бритвы Оккама, это версия номер один.

Минут через пятнадцать, когда уже окончательно стемнело, въехал на околицу Мышонки, а еще через пять скидывал в сенях мокрую одежду, чтобы не тащить грязь в горницу.

Радость по поводу возвращения младшенького лучше всех батя выразил:

- Живой, мля!

И ушел по телику футбол досматривать.

Мамуля слезу смахнула, выдала мне чистые штаны и рубаху, сестрицы два ведерных чугунка горячей воды организовали. Пытались даже меня, болезного, помыть, как во младенчестве, но я не дался!

Потом поужинали. Чаю с малиновым вареньем я набузгался. (Не напился, а именно набузгался. Это наше вятское словечко. Обозначает: «выпить огромное количество жидкости, когда из ушей прыскает, а живот глобусом раздувается». ) И не только чаю - мать из секретной потаёнки, которую отец, даром что вэдэвэшник, как ни искал, не вычислил, двухлитровую пластиковую бутыль с целебным снадобьем принесла и полстаканчика мне набулькала.

Захорошело мне. Едва помню, как до постели добрался и уснул раньше, чем голова подушки коснулась.

…И сон увидел - странный, неожиданный. Вопреки тому, что на мозги сам себе накручивал у Аннушкиного ручья и последние двадцать минут на велике до Мышонки. Самый что ни на есть фантастический. С моим непосредственным участием и с пониманием, что все понарошку. Словно кино смотришь. Даже пытался, среди ночи проснувшись, приснившееся запомнить и Ермакова потом удивить, но… Малина и целительный матушкин бальзам, как выяснилось, крепко на организм действуют.

Сходил, куда надо, пошугал спящих кур, вернулся под одеяло, снова заснул. Фантастика, разумеется, из головы напрочь выветрилась, а что потом снилось, не помню.

Проснулся, как обычно, в полпятого снова с твердым убеждением, что приснившаяся фантасмагория, как и артефакт из Аннушкиного ручья, - полная ерунда. Просто последствия того, что неудачно с велика кувыркнулся.

На всякий случай, пока Таньша, с которой мы каждое утро доярствуем, за доильным аппаратом в кладовку ходила, я Кабысдоша подозвал:

- Слышь ты, псина! Помнишь: я на Аннушкином ручье фиговину одну приносил?

-?!

- Ну, такую… На яйцо похожую.

Кабысдош посмотрел на меня внимательно, кивнул утвердительно, вперед пошел, на меня оглядываясь. В закутке между сеновалом и пустующим (временно) загоном для кроликов остановился, носом клочки сена, сверху из щелей натрусившиеся, перевернул, показал мне пару куриных яиц, какой-нибудь Пеструшкой зашхеренных.

- Да, – сказал я. – Молодец! Следопыт ты, Кабысдошина, чисто Чингачгук Большой Змей, последний из могикан!

- Ага-в! – погордился собой Кабысдош и одно яичко лапой из гнезда выкатил на печную золу, просыпанную в основание несущих балок, чтобы не сгнили. Осторожно в золе яичко поелозил и невозмутимо в сторону отошел, выражение морды имея довольное и хитрое.

Уставился я на выпачканное золой яичко… И даже в висках заломило от тяжких сомнений по поводу, что сия демонстрация значила. Так и не решил, напрямую про черный артефакт мне Кабысдошина намекнул или нечаянно у него Пеструшкин клад загрязнить получилось.

Есть плюс в крестьянском труде – когда руки работу помнят, голова отдыхает. Но, похоже, тупил я основательно.

- Ты чего, Степан, такой молчаливый и пришибленный? - спросила Таньша, когда мы сгружали бидоны с молоком на лед в сепараторной. – Может, сотрясение мозгов после вчерашнего?

Я пощупал голову.

- Да нет, вроде…

Но непонятки действительно имели место быть. Звуки слышались, которых я прежде не слышал. И с глазами что-то чудное творилось: стоило приглядеться – и будто в них встроенный зум, как у видеокамеры, включался: резкость на разглядываемый предмет наводилась, какая захочу.

- Маманю не напугай. Она сильно твоим здоровьем обеспокоена. Или ты специально? Решил от школы закосить?

В другой раз обязательно бы закосил, но про Ленку вспомнил, и сразу в школу захотелось.

Позавтракали в шесть, а не в полшестого, как обычно.

Вчерашний ливень превратился в нудную октябрьскую мороку. Что на своих двоих, что на двух колесах с педалями на грейдер соваться одинаково бесполезно, и батя завел трактор. А на тракторе до Рехино и по раскисшей дороге пятнадцать минут. С ветерком.

Имея лишние полчаса в запасе, мама успела сырников понаделать. Моих любимых. С крыжовенным вареньем под топленое молоко – супер!

Пока мама их из печки доставала, я над Таньшей прикололся:

- Спорим, сырников ровно двадцать две штуки?

- Считал, что ли? – Таньша хмыкнула.

- Интуиция подсказывает.

Интуиция не подвела – сестрица специально потом сырники пересчитала. И сказала:

- Нет, чтобы на что-нибудь путнее интуицию расходовать!

- Например? – очередной сырничек умяв и молочком запив, поинтересовался я.

Таньша призадумалась. Не сразу сообразила, как мою интуицию по-путнему использовать.

- Ну вот, к примеру, какие цифры на билетике «Столото» зачеркнуть, чтобы сто тыщ выиграть или сразу джек-пот?

- 24, 10, 13, 7, 15 – выдал я телеграфным стилем, салфеткой губы вытер, из-за стола поднялся и пошел в школу собираться.

На «Беларуси» без прицепа можно на Рехино напрямик, через бывшее колхозное пастбище, но я, когда за околицу Мышонки выехали, попросил папку свернуть на Семушино. Правильно попросил: в Семушине колонну контейнеровозов обогнали, которые от Кирова на Глазов ходят. На федеральной трассе у Леспромхозовской подстанции из-за ДТП образовался нехилый затор. Если бы на Семушинскую дорогу не свернули, нам с батей на этот отрезок как раз бы с пасева сворачивать пришлось, а от подстанции, как ни беги, на электричку бы я точно не успел.

Попрощался с папкой на Разъезде, сел в вагон, лобешником в мутное от дождевых струй стекло уткнулся и задремал по обыкновению.

И не просто задремал, а уснул по-настоящему. Хорошо, Вахрушин у семичасовой электрички станция конечная, а попади я на ту, что на семь сорок, давил бы ухо до самого Балезино.

Снова хватский, но не вятский

Артемыч, физкультурник наш и по совместительству обэженщик, подполковник в отставке, по поводу давешнего «я» и «Вне-я» так бы сказал: «Не умничай, а как следовает доложи! »

Но тут такое дело… Будь я даже красноречивее Цицерона, описывая, что со мной приключилось, никого бы не удивил. В сотне книжек подобные описания круче моего будут: упал, заснул здесь, проснулся там. Благодаря телепортации-трепанации или еще какой-нибудь хренации. На другой планете, в другом времени, в параллельной мире. Для фантастического романа, высосанного автором из пальца, любое тренделово про телепортацию, трепанацию и прочую хренацию сгодится. От себя же что-нибудь нового на эту тему добавить - и заморачиваться не буду. Привет Вальке Ермакову, напророчил, гад!

Короче, сижу я, значит, на неземном песочке, ноги в неземное изумрудно-зеленое и совершенно круглое озеро свесив. По линии горизонта вкруговую скалы темно-красного цвета, похожие на зубья пилы системы «Тяни-толкай»; за ними и над ними возвышаясь, – горы, похожие на коровье вымя. Над головой багровый шар в пятую часть здешнего неба, очень на наш Сатурн похожий, только колец у него не одно, а сразу и не сосчитать. Уже повод усомниться в реальности происходящего. Не настоящие кольца на имеемом в виду планетоиде, а нарисованные. Я, конечно, тот еще астроном, но не может быть настоящих столько. Разве что оптическая иллюзия какая-нибудь.

И пейзаж вокруг меня слишком правильный, чего в естественной природе не бывает.

Обзор, как если бы я, размером с чаинку, сидел на дне узбекской пиалы. Вернее, не на самом дне, а рядом. На берегу круглого озера диаметром примерно в полкилометра. На пляжном песочке, похожем на дорогущий коричневый сахар, который однажды в семушинский магазин привозили. Если набрать песочка в ладошку и рассмотреть песчинки каждую по отдельности, увидишь то, чего не может быть: песчинки – одна к одной кубиками, словно их на конвейере штамповали. Пляж идеально круглый, как на шляпе поля вокруг тульи. И прочее в пейзаже по принципу стрелковой мишени устроено – круг в круге. За пляжем на подъеме дремучая растительность, уходящая вверх к линии горизонта и огороженная чем-то вроде паутины или натянутых рыбацких сетей белого цвета. Далеко, но если приглядеться, видно, что там и не деревья вовсе – скорее, гигантские грибы-поганки. Между скалами и горами на горизонте еще две горы, похожие на коровьи рога – один поближе, матово-черного цвета, второй чуть наискосок и дальше, цвета прошлогодних пчелиных сот. Рога опять же симметричные – кончики один против другого и на минимальном расстоянии. Коровьи ассоциации: вымя, рога – тоже неспроста: похоже, кто-то над моим селянским происхождением прикалывается и вместо настоящей природы мультик показывает.

Джунгли, понятное дело, непроходимые, горы непролазные. Лишь в одном месте через скалы по направлению к озеру будто огроменной дубиной вдарили и брешь пробили в виде осыпавшегося глетчера. Возможно, дубина сия гипотетическая и в джунглях хорошую вмятину сделала, но отсюда не разглядеть.

Глетчер аккурат напротив, на том берегу за джунглями. А перед ними – мама дорогая! – то ли город, то ли куча складских пакгаузов - цилиндры и параллелепипеды, без окон-дверей и на попа поставленные. Стопудово инопланетянских рук дело. Наверняка ждут, не дождутся меня с чисто гастрономическим интересом в тех пакгаузах алиены, кислотой потеющие, у которых из пасти еще одна морда с зубами вместо языка выстреливает, или жукоглазые предаторы. Но дырку от бублика им вместо Шарапова. Я теперь сам кого хочешь съем. Даже потных и кислотных.

Окрестности обозревши, очи горе задравши, Блока вспомнил: «А в небе, ко всему приученный, бессмысленно кривится диск». Совсем недавно с Терешкой на факультативе «Незнакомку» анализировали: «Диск вместо луны у Блока – это потому, что небо над головой героя плоское и твердое и наряду со «шлагбаумами» и «пылью переулочной» символизирует замкнутость Страшного мира, давящего на героя со всех сторон». Небо здесь в натуре почти плоское - вроде крышки от супницы. Все обозреваемое пространство находится под колпаком чего-то сверхпрочного и прозрачного. И на колпаке по центру равное диаметру озера блестящее пятно, из которого иногда в озеро под прямым углом бьет столбом пульсирующий свет.

Насчет живности… Над развалинами какие-то точки стаями носятся. По песочку ползают коричневые коврики с рваными краями. Опять-таки непонятно: фауна они, наподобие гигантских инфузорий-туфелек, или флора – то есть мох какой-нибудь. Как и синеватые с прозеленью «лопухи» с ладонь величиной, которые десятками коврики сопровождают.

В озере, как картошек в супе, немеряно антрацитового цвета овалоподобных медуз весом от полуцентнера до тонны. Так и кишат, а мне не страшно и не противно. Сижу себе, ножки свесив, и умиляюсь. Родственники, как-никак.

Степка Баркатов с ума бы сошел от такого сюрреализма. Но я не Степка. Вернее, Степка, да не совсем. Федот, да не тот. Степка плюс. В смысле, нечто большее, чем Баркатов, Стапан Александрович.

Матрикат. Метаморф. Данной местности разумный абориген.

Вышесказанное опять-таки звучит цитатой из плохого фантастического романа, но за неимением лучшего хоть какое-то объяснение свершившемуся. Иначе: «Здравствуйте! Я к вам в гости и надолго, а зовут меня Шизофрения…»

Интересно, как там настоящий Степан на берегу Аннушкиного ручья в километре от деревни Мышонка (Семушинское сельское поселение, Вахрушинский район, Кировская область, Российская Федерация, планета Земля, Наша Галактика)? Пришел в себя или… Страшно подумать, если «или».

Из озера в ответ на очередной бьющий сверху столб света, по ходу скатываясь из желеобразного медузоподобия в нечто, напоминающее сардельку, выползает антрацитовый слизняк. На берегу слизняк вспучивается шаром и, достигнув приблизительно двухметровой высоты, опадает, слоями стекая вниз и образуя подобие человеческого торса. Далее это нечто превращается в пародию на человеческое тело. На том, что пока еще весьма условно можно обозвать головой, проклевываются глаза, испуганно-сумасшедшие вначале, но очень быстро приобретающие вполне осмысленное выражение, и с любопытством таращатся на меня, ну а дальше… Короче, вы поняли: очередной «я», тряхнув ногой, обрывает свою связь с прародительской субстанцией. Один в один с «я»-прототипом, который стоял на корточках перед яйцевидным артефактом на Костенниковской тропе: мокрый, грязный, в кроссовках, откуда при каждом шевелении изо всех щелей - тина пополам с черной дорожной грязью… Потом бац - и очередной Баркатов-матрикат скатывается в глянцевый черный шар, расплывается антрацитовой медузой и торопливо уползает в озеро.

У меня, который на берегу и ножки свесил, – заметьте! – ни малейшей паники. Сущностью Степана Баркатова понимая, что я не он, а всего лишь дубликат, с интересом осматриваюсь в чужом мире и окончательно убеждаюсь (или примиряюсь? ) с тем, что этот мир – мой.

Метаморфозы с матрикатами повторились уже раз сорок. Каждый очередной псевдо-Степка качеством хуже предыдущего. И разрушается быстрее. Следствие затухающего эха от того удара, от коего я, дубль первый и, как опытным путем выяснилось, самый устойчивый, появился. Недаром антрацитовые медузы с медузятами спиралью в центр озера закручиваются, что твои мусульмане вокруг Каабы, и постепенно успокаиваются.

На берег выкатывается очередной шар, пузырится, метаморфирует и порождает… бандюгу Кабысдоша, который с суровой вальяжностью подходит ко мне, садится рядом. Вслушивается и внюхивается в окружающий пейзаж: нет ли где наличия какой-нибудь лихой беды.

- Во попали, а? – говорю. – Элли и Тотошка, блин, в Волшебной стране…

Шутка Кабысдошу не ахти. Опустив голову, он медленно бредет к воде, на ходу оплывая и растекаясь антрацитовой каплей.

Я холодею, подумав о нестабильности собственного существования. Но судьба Кабысдоша, похоже, мне не грозит. Прародительское протовещество во мне реально трансформировалось в человеческие ткани и органы. Благодаря силе разума, наверное, которой Кабысдошке все-таки не хватает.

Попробовал организм силою мысли изменить, поднял пальцы к лицу, представляя, будто и не пальцы это вовсе, а псевдоподии. Удлинить их попытался. Поначалу на чуть-чуть получилось. Потом ни в какую. Ущипнуть себя, естественно, тоже не преминул – и взвыл от отнюдь не фантомной боли.

Но не только из-за экспериментов и даже не из страха перед Неведомым не уходил я с берега. Интересно было посмотреть, какое еще чудо из озера выползет. Долгонько ничего путного не вылезало. Эх, не заиметь мне в незнакомом мире верного товарища!

Но едва про товарища подумал - на берег сиамский Степка Баркатов вылез! То еще потрясение для моей тонкой душевной организации: где спина, там вторая грудь, а на затылке второе лицо. И я не выдержал: заорал, подскочил поближе и с разбегу по его чудовищной башке - хрясть, материнскую протоплазму на стороны расплескивая.

Больше Степки на берег не лезли. А мне реально заплохело. Хоть и абориген, хоть и всеми фибрами организма свое родство с озерными медузами, медузищами и медузятами ощущаю, но Баркатовское сознание во мне моментами от ужаса в позу эмбриона скукоживается и благим матом вопить начинает. От одиночества, утраты всего, что, собственно, мою жизнь и определяло: Мышонки, папы с мамой, сестренок. Кабысдошки того же…

Глава 3

Вятский

- Парень, приехали! – сказал кто-то и исчез незамеченным, пока я тупо спросонья таращился на потемневшие от пассажирских спин рейки вагонного диванчика.

Вышел на перрон, перешел через мост на городскую сторону и зашагал, привычно срезая, где можно, к школе.

Зонтик разворачивать не стал. Не вчерашний ливень, чай, а обыкновенная осенняя нудятина, от которой под зонтиком не спрячешься.

Свернув на улицу Жукова, где до школы метров триста, из сомнамбулического состояния я вытряхнулся окончательно. Впереди в легком бежевом плащике под нарядным зонтиком шла Ленка Погудина. На мою удачу, в полном одиночестве.

А что если догнать? Поздороваться, зашагать рядом, заговорить о чем-нибудь пустяшном? О погоде, например. Или просто как на духу рассказать, что с первого сентября прошлого года, когда она в нашем классе появилась, я ни одного дня не прожил, ее по имени хотя бы раз не вспомнив?

Не стал я Ленку догонять. Шел следом, глаз не отводя от ее стройной фигурки под зонтиком, от ног в коричневых полусапожках, от кокетливо на деревенский манер повязанной на голове косынки.

Косынка настраивала на скромный оптимизм в решении важного для меня вопроса: интересно, а какая бы из Ленки получилась фермерша?

Мечтать – оно, конечно, не вредно, только вот… Три года назад подружился я с одной городской. Она в Мышонку на лето к родственникам приезжала. Ничего из себя, интересная. Познакомились. На рыбалку я ее сводил, – и ведь классно порыбачили: лещей с ладошку величиной наловили десятка три, щуку двухкилограммовую вытащили, язей четыре штуки да мелочи без счета, которую сразу обратно в Чепцу отпустили. Потом сходили в Семушинский клуб на дискотеку. А на другой день после дискотеки встречаться со мной она не захотела. Узнала у семушинских, что ее за глаза Хрюшей называют. Мол, если я Степашка, то любая, кто со мною рядом, - Хрюша. Такое вот «Спокойной ночи, малыши».

А в начале нынешнего лета еще история была, о которой вспоминать не хочу. Может, как-нибудь в другой раз.

Вот и школа. Ленка поднялась по ступенькам крылечка, в дверь вошла, я – через пять секунд следом. А она в тамбуре между наружной и внутренней дверями стоит, улыбается:

- Здравствуй, Степан! - рассмеялась, рукой волосы мои мокрые взъерошила и убежала.

Хорошо, первым уроком у нас самостоятельная по геометрии. Полчаса машинально схемы в тетрадку перерисовывал, иногда так забываясь, что ручка в воздухе зависала. Дело в том, что когда я вспоминал несостоявшуюся свою городскую подругу, в голове прокрутилась странная картинка. Будто бы Лена обязательно в школьном тамбуре между дверями остановится и, когда я войду, скажет: «Здравствуй, Степан! » - рассмеется, волосы мне взъерошит и убежит, не оглядываясь. Все точь-в-точь. И главное, не могу объяснить почему, но уверен: это как-то связано с приключившимся (или приглючившимся? ) вчера на Аннушкином ручье.

Под конец урока все-таки в кучу себя сгреб, за оставшиеся десять минут все три задачки решил – не шибко хитрыми они оказались.

Потом решил с Валькой Ермаковым посоветоваться. В начале урока ОБЖ шепотом у него спрашиваю:

- Валька, а ты сам пробовал писать фантастические рассказы?

- А что? – засмущался Валька.

- Да мне в голову идея пришла…

- Излагай!

- Предположим, валяется где-нибудь у нас в Вахрушинском районе с триасового или юрского периода штуковина. Как бы сканнер, считывающий человеческое сознание и полную информацию о нем в виде мнемограммы передающий каким-нибудь зиг-заг лучом к заславшим его высокоразвитым инопланетянам. А у тех есть установка-матрица, способная воспроизвести двойника того чела, который нечаянно под воздействие сканнера попал. Как тебе идея?

Валька задумался, но ненадолго:

- Ерунда!

Я удивился:

- Почему?

- Понимаешь, Баркатыч, в фантастике труднее всего придумать новый сюжет. Поэтому многие не утруждаются и творят по шаблону, чтобы в серию попасть. А последователей я, как правило, не читаю. Максимум несколько страниц из начала, пока не догадаюсь, с кого содрано. Интересны свежие идеи, а у тебя… Влёт вспоминается «Театр теней» Генри Каттнера, «Назовите меня Джо» Пола Андерсона. Что-то у Азимова на эту тему было. Даже у наших, например, в рассказе «О некрасивом биоформе» Кира Булычева. Правда, сейчас больше о переносе в прошлое пишут. Во времена Ивана Грозного или Батыя. Представляешь? Крутой мэн с гранатометом в войске Евпатия Коловрата! А еще круче – в сорок первый год, где фашистскую Германию наши уделывают раньше, чем когда Сталинградская битва в реале. Даже термин есть, специальный: «альтернативная история».

- Надо же! – сказал я, тетрадочку открыл и начал старательно лекцию Артемыча-обэженщика записывать.

Не то чтобы расстроился. Насчет новизны Валька прав. Литература – всего лишь литература. Фантастическая тем более. Первые контакты, высадки на чужие планеты, перелеты на умопомрачительных и физически не возможных скоростях описаны тысячу раз. Но контакт с иномирянами стопудово будет не таким, как описывалось. По принципу фатально невезучей лотереи, о которой мне Леха, кандидат в зятья, рассказывал. Это когда перед тобою тысяча или миллион лотерейных билетов и лишь один выигрышный, именно он окажется последним, тысячным или миллионным, покуда ты, гадая, все прочие не перетаскаешь.

Отсюда вывод: молчи, Степашка, в тряпочку, сопи в две дырочки и не грузи никого своими заморочками. Лучше дневник себе заведи и никому его не показывай. И не блог в ЖЖ – там каждый гоблин норовит твою территорию пометить. Лучше по старинке, в толстой клеенчатой тетради, а от сестринского любопытства на обложке я череп с костями нарисую: «Не влезать – убьет! »

Что и сделал вечером дома. В толстой общей на 96 листов тетради в клеенчатом переплете, как и задумывалось, начав словами: «Здравствуйте! Для начала представлюсь: Баркатов, Степан Александрович. Пятнадцать лет…»

Ну, если честно, то почти шестнадцать. Чуть больше месяца до полных шестнадцати осталось.

Камагулонский

Я узнал, где нахожусь. На Камагулоне. Планета такая. Точнее планетоид. Спутник здешнего газового гиганта.

Адрес, естественно, неполный. Узнать бы название галактики и номер в тентуре. Но для начала уже неплохо. Как там у древних? Знающий имя да обрящет власть над поименованным…

«Камагулон» - это я сам придумал. Неплохо звучит, правда? Серьезно, загадочно и для космического объекта, отдаленного от матушки Земли на лешеву тьму парсеков, подходяще. В соответствии с традициями, как бы Ермаков выразился, «твердой НФ».

По всему увиденному окончательно убедился: Камагулон – планетоид искусственный. Слишком все здесь правильное, пропорциональное, симметричное, упорядоченное и… бедное на самом деле. Настоящая жизнь с первого взгляда хаотичной кажется. Только когда материала побольше наберешь, закономерности и причинно-следственные связи просматриваются. В ходе долговременных и скрупулезных научных исследований всего и со всех сторон. А здесь ордунг полнейший, будто Камагулон делал зануда с бедной фантазией. Прямых линий, идеальных прямоугольников и окружностей, как здесь, в природе не бывает. И никакого разнообразия, словно все вырезано по одному лекалу. Притом, несмотря на достаточно ровный с оттенком кирпично-коричневого якобы дневной свет, ничего аналогичного нашему земному солнцу не наблюдается. То ли небесный купол так специально устроен, то ли настоящее светило за газовым гигантом прячется. Зато этот газовый пузырь с мультяшными кольцами из поля зрения ни на миг не выпадает, двигаясь над горизонтом по прямой и без наклона.

И еще здесь слишком комфортно. Дышится легко, давление в норме, не холодно, не жарко. Оттого, надо понимать, что мое восприятие реальных здешних атмосферы, давления и температуры под землянские ощущения антрацитовой протоплазмой подстроены.

Главное же доказательство искусственности Камагулона – твердый купол над головой, из центра которого в озеро иногда столб света бьет, после чего вода в озере бурлит, медузята с медузищами кружатся и что-то матрицируют. О последствиях – см. выше.

Тепло- и водообмен тоже классно устроены. Раз в здешние сутки (ровно в полдень – это я так решил, чтобы легче в здешних сутках ориентироваться) над кратером гроза. С громом, молниями и тропическим ливнем сплошной стеной минут на пять. Дальше понятно: с гор по склонам ручейками водичка в озеро стекает.

Песочек на берегу песчинка к песчинке, кубик к кубику, как я уже говорил. Треугольные с одинаковыми зубчиками скалы по периметру – что-то вроде ограждения. Не первого и не единственного. Первая линия - это белая паутина там, где кончается пляж и начинаются джунгли. Поэтому, кстати, на пляже почти никакой живности, кроме коричневых ковриков да чебурекоподобных лопухов. Прочей фауны не видать, но, судя по сюрреалистическим крикам, рыкам и квакам вдалеке, таковая имеется.

Даже в рамках моего незаконченного основного школьного увиденное однозначно наводит на мысль о гигантском полигоне для испытаний продвинутых каких-нибудь нанотехнологий. Относительно гигантского - по кривизне и близости линии горизонта видно, что Камагулон раз в десять меньше нашей Луны. Но что полигон – точно. Рассчитанный на галактическую, как минимум, перспективу. Медузообразная протоплазма – та ещё нано… черт ее знает что. Даже одежда на мне привычная, родная. Достал из кармана джинсов монетку – обычный десятирублевик 2009 года выпуска. На ближайшего братишку-медузенка сверху бросил – мигом рассосалась. То есть субатоммарный синтез этой антрацитовой нано на счет раз-два. В озере, надо полагать, не просто водичка, а таблица Менделеева в жидком виде. И вообще материала для синтеза навалом: озеро ведь на дне чаши-кратера, поэтому в него что-нибудь постоянно течет и иногда сыплется. Недалеко от меня ручеек - по вкусовым ощущениям в натуре вода. Правда, что чистая Н 2 О, зуб не дам. Фиг его знает, на каких принципах устроен теперешний мой метаболизм, но в озере у берега такая же, а дальше жидкая коллоидная взвесь, наподобие той, из которой, остывая, у мамки холодец получается.

Одно время потряхивало: а вдруг я сам, антрацитовый изнутри плюс разум Степана Баркатова, стабилен здесь благодаря какому-нибудь силовому полю? Вдруг отойду метров на триста – и привет, растекусь нафиг, как прочие дубли? Поэтому и не отходил. Когда пятую точку отсидел, вдоль берега чуть вперед и тут же назад прошелся. Полюбовался на окрестности и ничего стоящего внимания не пропустил ввиду отсутствия наличия такового. Нашел еще пару ручейков, в каждом водичку проинспектировал и жажду утолил. С избытком утолил. Так, что по мокрому приспичило, а когда на это дело подписался, надежда проклюнулась: если метаболизм имеет место быть, то, может, я все-таки автономный, ни от какого поля не зависящий?

Сразу есть захотелось. Едва подумал: «Мама дорогая, а чем я питаться-то буду? » - смотрю: со всех сторон коврики коричневые ползут - посередине складкой горбом вверх выгибаются, отталкиваясь задней частью от земли в моем направлении. Первый, приблизившись, меняться начал, пытаясь из себя изобразить что-то знакомое, но в очертаниях зыбкое и потому сразу не узнаваемое. А у меня под ложечкой сосет, слюней полный рот, оттого что я себе ломоть булки с толстым куском колбасы представил. Ну, короче, я представил, а коврик представился. Бутербродом с колбасой. Пусть огромным, но весьма натуралистично. Выходит, коврики с озерными медузами – из одной оперы. Я гулливерский бутерброд силою воображения поделил на кучу маленьких (коврик послушно на кучу бутербродов рассыпался) и в процессе поедания до ума довел – сначала безвкусная казеиновая дрянь в рот попадала, потом – что надо. Понятно, я знаю, из чего белые булки и вареная колбаса делаются. Не тарталетки, чай, из супермаркета, в пэтпакет упакованные…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒