Салман Рушди. Ярость 9 страница

Папуля, сказала она. Предательское уменьшительно-ласкательное, нагруженное смыслом проявление нежности, предназначенной для ушей покойного, словно " сезам, откройся", отворило двери тёмной пещеры её детства. Там сидел овдовевший поэт с развитой не по годам дочерью. На его коленях лежала подушка, и она год за годом, сворачиваясь и разворачиваясь, придвигалась к нему, осушая поцелуями слёзы его стыда. В этом было призвание дочери, стремившейся компенсировать отцу потерю любимой женщины, несомненно, отчасти для того, чтобы смягчить собственную боль, цепляясь за оставшегося родителя, но и для того, чтобы заменить эту женщину на месте его привязанности, заполнить запретное, опустевшее материнское пространство полнее, чем покойная мать, ибо она должна быть нужна ему, живая Мила должна быть нужна ему больше, чем когда-либо была нужна жена; она должна показать ему новые глубины нужности, пока он не захочет её сильнее, чем когда-либо хотел прикосновения любой другой женщины. Испытав на собственной шкуре власть Милы, Соланка был абсолютно уверен в том, как всё произошло: ребёнок медленно соблазнил отца, совратил миллиметр за миллиметром, затянул в неизведанную страну, к никогда не раскрытому преступлению. Великий писатель, l'ecrivain nobelisable, совесть народа, страдал от того, что ужасающе знакомые маленькие руки двигались к пуговицам его рубашки, и в какой-то момент допустил недопустимое, пересёк рубеж, из-за которого нет возврата, и начал мучительно, но страстно участвовать. Верующий человек оказался навеки ввергнут в смертный грех, страсть заставила его отречься от Бога и подписать пакт с Дьяволом, пока расцветавшая девочка, его демонический ребёнок, гоблин в сердце цветка, нашёптывала головокружительные, убивающие веру слова, которые привели его к падению: ничего не происходит, пока мы не говорим об этом, а мы не говорим, так ведь, папуля, значит, ничего и нет. А раз ничего нет, значит, нет ничего неправильного. Мёртвый поэт вошёл в мир фантазий, где всё в безопасности, где крокодил никогда не ловит Крюка, а маленький мальчик никогда не устаёт от игрушек. И Малик Соланка увидел истинное лицо своей госпожи без вуали и сказал: " Это же эхо, Мила, так ведь, реприза. Ты однажды уже пела эту песню". И тут же молча поправился. Нет, не льсти себе. Не однажды. Ты никак не первый.

Шшш, сказала она, положив палец ему на губы. Шшш, папуля, нет. Тогда ничего не было, и сейчас ничего нет. Повторно использованное ею разоблачающее прозвище прозвучало по-новому, умоляюще. Она нуждалась в том, чтобы он допустил это. Паук угодил в собственную некрофильскую паутину, нуждаясь в ком-нибудь вроде Соланки, чтобы медленно, очень медленно воскресить любовника из мёртвых. Слава Богу, которого нет, что у меня нет дочерей, подумал Малик Соланка. И задохнулся от страдания. Нет дочери, и я почти потерял сына. Икона Элиан вернулся в родной Карденас на Кубе, к папе, но я не могу вернуться домой к сыну. Губы Милы касались теперь его шеи, двигались по адамову яблоку, и он почувствовал лёгкое посасывание. Боль отступила; и ушло что-то ещё. У него забрали его слова. Она их вытягивала и глотала, и он уже никогда не сможет произнести их, слова, описывающие то, чего нет, чему Её Чёрное Величество Королева-Паучиха никогда не позволит быть.

А что, пришла к Соланке дикая догадка, если она питается моей яростью? Что, если для неё самый лакомый кусочек – то, чего я больше всего боюсь, внутренняя гоблинская злоба? Ибо ею тоже двигала ярость, он знал это, дикая повелевающая ярость тайной потребности. В миг откровения Соланка легко был готов поверить, что прекрасная отвратительная девчонка, чей вес с такой призывной томностью двигался у него на коленях, чьи кончики пальцев едва касались волосков его груди, словно летний ветерок, чьи губы мягко трудились над его глоткой, на самом деле просто живое воплощение Фурии, одной из трёх смертоносных сестриц – бед человечества. Ярость – их божественная природа, а кипящий человеческий гнев – любимая пища. Он мог убедить себя, что за её тихим шёпотом, под неизменно ровным тоном, слышен пронзительный визг Эриний.

Перед ним вскрылась ещё одна страница её истории. Поэт Мило со слабым сердцем. Одарённый, одержимый человек игнорировал все советы врачей и продолжал, с почти нелепой избыточностью, выпивать, курить и блудить. Дочь объясняла его поведение с конрадовским величием: надо жить, пока жив. Но когда глаза Соланки открылись, он увидел другую картину поэта – портрет художника, бежавшего в излишества от тяжкого греха, от того, что, как он верил, было смертью души, вечным приговором к жутчайшему кругу Ада. Потом – последнее путешествие, самоубийственный полёт папули Мило к однофамильцу-преступнику. Это теперь тоже предстало перед Соланкой не так, как представлялось Миле. Спасаясь от одного зла, Мило решил встретить лицом к лицу то, что считал меньшей опасностью. Удрав от пожирающей Фурии, своей дочери, он помчался к своему полному, несокращённому имени, к самому себе. Мила, подумал Соланка, возможно, ты толкнула сходившего с ума отца на смерть. А что у тебя для меня припасено?

Он знал один страшный ответ на этот вопрос. По крайней мере одна завеса всё ещё висела между ними: не над её, а над его историей. С первой минуты своей беззаконной связи он знал, что играет с огнём, что всё утопленное им в глубине себя перемешивается, что печати ломаются одна за другой, и что прошлое, однажды уже чуть не разрушившее его, может получить второй шанс закончить дело. Между двумя историями – новой, нежданной, и старой, подавляемой – эхом звучали непроизнесённые отголоски. Вопрос о превращении в куклу и её. Вопрос о позволении кому-то быть. Об отсутствии выбора кроме. О детском рабстве когда. О необходимости: для кого-то самой неумолимой. О способности врачей к. О бессилии ребёнка перед лицом. О невинности детей в. О виновности ребёнка, его вине, его самой тяжкой вине. Прежде всего – вопрос о фразах, которые никогда не должны быть закончены; ибо закончить их – значит высвободить ярость, и воронка от взрыва поглотит всё, что есть.

О, слабость, слабость! Он так и не мог ей сопротивляться. Даже зная её так, как он теперь, даже понимая все её способности и интуитивно постигая собственный риск, он не мог её прогнать. Смертный, предающийся любви с богиней, обречён, но единожды избранному от судьбы не уйти. Она продолжала навещать его, одетая как кукла, точно как он хотел, и каждый день продвигалась вперёд. Полярная шапка таяла. Скоро уровень океана поднимется слишком высоко, и они наверняка утонут.

В эти дни, выходя из дома, он ощущал себя проснувшимся древним соней. Снаружи, в Америке, всё было слишком ярким, слишком громким, слишком странным. Весь город помешался на коровьей игре слов. В Центре Линкольна Соланку ждали Мууцарт и Муудам Баттерфляй. Около театра Бэкона поселились три дивы с рогами и выменем: Уитни Муустон, Муурайя Кэри и Бетти Мидлер (Коровья Мисс М). Озадаченный таким заражением местности каламбурами крупного рогатого скота, профессор Соланка внезапно почувствовал себя пришельцем из Лилипутии-Блефуску или с Луны – словом, из Лондона. Чувство отчуждения усугубляли и почтовые марки, и ежемесячные (вместо квартальных) платежи за газ, электричество и телефон, и неизвестные названия сладостей в универмагах (" Твинки", " Хо-Хо", " Ринг-Попс" ), и слова " сладости" и " универмаг", и вооружённые полицейские на улицах, и безымянные лица в журналах, лица, которые все американцы как-то моментально узнают, и не поддающиеся расшифровке слова популярных песен, очевидно, легко понятные американскому уху, и ударение на последнем слоге в именах вроде Фаррер, Харрелл, Кэнделл, и широко произносимое " е", превращавшее " выражение" в " выражания", " возьмите чек" в " возьмитя чак"; короче, его полная неосведомлённость в поглощающей мешанине обычной американской жизни. Мемуары Леди Бестолковки заполняли витрины здешних книжных магазинов так же, как в Британии, но это не радовало. Имена популярных сегодня писателей ничего ему не говорили. Эггерс, Пилчер: на слух скорее строки из меню ресторана, чем из списка бестселлеров.

Эдди Форда часто можно было видеть сидящим в одиночестве у соседнего подъезда, когда профессор Соланка возвращался домой, – сетевые пауки, очевидно, занимались своей паутиной, – и Малику Соланке казалось, что в законсервированном огне тихо горящего взгляда светловолосого центуриона проскальзывает запоздалое начало подозрений. Но они ни о чём не говорили. Коротко кивали друг другу и оставляли всё как есть. Потом Малик входил в обшитое деревом убежище и ждал прихода божества. Он занимал место в большом кожаном кресле, ставшем их излюбленным местом отдыха, и клал на колени красную бархатную подушку, с помощью которой до сих пор пытался защищать остатки своей изрядно скомпрометированной стыдливости. Он закрывал глаза и прислушивался к тиканью старинных каминных часов с маятником. И в какой-то момент бесшумно входила Мила (он дал ей ключи), и тихо происходило то, что должно было происходить, что, как она настаивала, не происходило вовсе.

В этом зачарованном месте во время приходов Милы обычно царила почти полная тишина. Лёгкий шёпот, не более. Но в последние четверть часа перед её уходом, когда она живо спрыгивала с колен, оправляла платье, приносила по стакану клюквенного сока или по чашке зелёного чая и настраивалась на внешний мир, Соланка мог предложить ей, если хотел, свои гипотезы о стране, чьи коды пытался расшифровать.

Так, свернувшая на коленях профессора Соланки молодая женщина благосклонно внимала его до сих пор не опубликованной теории о разном отношении к оральному сексу в Соединённых Штатах и Великобритании (тему подсказало глупое решение президента заново извиняться за то, что следовало с самого начала объявить личным делом, не касающимся никого другого). В Англии, – максимально прямо объяснял он, – гетеросексуальный оральный контакт почти никогда не предлагается и не принимается до полного, проникающего коитуса, а иногда даже после. Он считается знаком глубокой интимности. И сексуальной наградой за хорошее поведение. Это редкость. Тогда как в Америке с глубоко укоренившейся традицией молодёжных, э, развлечений на задних сиденьях автомобилей взятие в рот, если использовать технический термин, чаще всего предшествует миссионерской позиции; и правда, это самый распространённый способ для девушки сохранить девственность, удовлетворив при этом парня.

Короче, приемлемая замена траханью. Поэтому когда Клинтон говорит, что никогда не занимался любовью с этой женщиной, Мууникой, коровьей г-жой Л., каждый англичанин считает его наглым лжецом, а вся молодёжная Америка (и большинство до- и после-молодёжной) понимает, что он говорит правду, ибо такова культурная традиция Соединённых Штатов. Оральный секс – это именно не секс. Это то, что позволяет девушкам приходить домой и, положа руку на сердце, говорить родителям, – чёрт, возможно, это позволяло тебе говорить отцу, – что у них " ничего не было". Так что Скользкий Вилли просто повторяет, как попугай, то, что сказал бы любой американский подросток. Задержка развития? Что ж, возможно, но именно поэтому импичмент президенту провалился.

" Я понимаю, что ты хочешь сказать". Мила Мило кивнула, когда он закончил, и вернулась к нему, чтобы неожиданно и ошеломляюще развить их послеобеденную рутину, чтобы снять красную бархатную подушку с беспомощных колен.

Тем вечером, ободрённый нашёптывающей Милой, он с новой искрой вернулся к старому ремеслу. В тебе так много ожидающего, сказала она. Я это чувствую, тебя просто разрывает. Здесь, здесь. Вложи это в работу, папуля. Фурию. Ладно? Делай печальных кукол, если ты печален, делай безумных, если безумен. Новые кошмарные куклы профессора Соланки. Нам нужно племя таких кукол. Кукол, которые что-то говорят. Ты это можешь. Я знаю, ты можешь, раз ты сделал Леди Бестолковку. Сделай мне кукол, которые идут оттуда же, откуда пришла она – из дикого места в твоём сердце. Из места, которое не похоже на малыша средних лет в куче старой одёжки. Из этого места. Из места для меня. Выдуй меня, папуля. Заставь меня забыть её! Сделай взрослых кукол, кукол " детям до шестнадцати запрещается". Я больше не ребёнок, так? Сделай мне кукол, с которыми я хочу играть прямо сейчас.

Он наконец понял, что делает Мила для своих сетевых пауков – не только одевает их более модно, чем они оделись бы сами. Слово " муза" рано или поздно прилипает почти ко всем красивым женщинам, которых видят с одарёнными мужчинами, и ни один обмахивающийся китайским веером лидер мира моды не рискнёт показаться без них на людях, но большинство подобных женщин всё-таки скорее просто забавы, чем музы. Настоящая муза – бесценное сокровище, а Мила, как обнаружил Соланка, могла вдохновлять по-настоящему. Всего через несколько мгновений после могучих убеждений Милы идеи Соланки, столь долго застывшие и запруженные, загорелись и потекли. Он вышел за покупками и вернулся с карандашами, бумагой, глиной, деревом, ножами. Теперь его дни, да и большинство ночей, будут наполнены. Теперь, если он проснётся одетым, от одежды не будет исходить запах улицы, и его дыхание не загрязнится вонью крепкой выпивки. Он будет просыпаться за верстаком с инструментами в руках. Новые статуэтки будут следить за ним озорными, сверкающими глазами. В нём формировался новый мир, и он благодарил Милу за божественное откровение: дыхание жизни.

Радость и облегчение сотрясали его долгими неконтролируемыми содроганиями. Подобно другому содроганию в конце последнего визита Милы, когда с его колен исчезла подушка. В конце, которого он ждал с одержимостью наркомана, которым стал. Вдохновение смягчало и другое растущее в нём беспокойство. Он начал испытывать страх перед Милой, представлять себе её огромное опасное себялюбие, всеохватную амбицию, заставляющую её видеть всех, включая его, лишь ступеньками на дороге к звёздам. Соланку начало интересовать: действительно ли она нужна этим блестящим ребятам? (А рядом уже ждал следующий вопрос: А мне? ) Перед ним мелькнуло новое воплощение его живой куклы, – Мила-Цирцея со свиньёй у ног, – но он отогнал это тёмное видение; и её ещё более свирепая компаньонка, видение Милы как Фурии, как Тисифоны, Алекто или Мегеры, пала на землю под покровом великолепной плоти. Мила оправдала своё существование. Она стала шпорой, вновь заставившей его работать.

На обложке переплетённой в кожу записной книжки он нацарапал слова: " Чудесные самостоятельные Кукольные Короли профессора Кроноса". Потом добавил: " Или Революция живых кукол". А потом: " Или Жизнеописания Кукольных Цезарей". Потом зачеркнул всё, кроме двух слов " Кукольные Короли", открыл книжку и торопливо начал записывать историю безумного гения, который станет его антигероем.

" Акаш Кронос, великий аморальный кибернетик Рийка, – начал он, – создал Кукольных Королей как ответ на последний кризис цивилизации Рийка, но из-за глубокого и неисправимого порока своего характера, лишившего его способности воспринять идею общего блага, предназначил их исключительно для гарантии собственного выживания и преуспеяния".

На следующий вечер позвонил Джек Райнхарт, в трубке раздался его металлический голос. " Малик, чё за дела? Всё живёшь, как гуру в ледяной пещере? Или как потерпевший из " Большого Брата"? Или новости из внешнего мира до тебя всё-таки иногда доходят? Слышал про буддийского монаха в баре? Подходит он к двойнику Тома Круза и говорит: сделай мне со всем понемножку. Слушай: ты знаешь сучку по фамилии Лир? Утверждает, что она твоя жена. Думаю, никто не заслуживает такого наказания, как быть женатым на такой прелести. Она выглядит лет на сто десять, а злобная, как раненая змея. Да, кстати о жёнах? Я разведён. Всё оказалось просто. Я просто отдал ей всё".

Он рассказал подробнее, " всё" оказалось именно всем: домик в Спрингс, легендарный винный сарай и несколько сотен тысяч долларов. " И с тобой всё в порядке? " – изумился Соланка. " Даа, даа, – забормотал Райнхарт. – Ты бы посмотрел на Бронни. Челюсть до пола. Схватила предложение так быстро, что я подумал: у неё позвоночник искривится. Так что, можешь себе представить, с ней всё. С ней покончено. Нила – это что-то, мужик. Не знаю, как сказать, но она во мне что-то освободила. Она просто потрясающая. – Его голос стал по-мальчишески заговорщическим. – Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то по-настоящему останавливал движение? То есть стопроцентно без вопросов прекращал движение транспортных средств одним своим присутствием? Она может. Вылезает из машины – пять легковушек и два пожарных грузовика замирают со скрипом колёс. Или врезаются в светофоры. Никогда не думал, что это может быть не в каком-то фарсе. Теперь я вижу каждый день, как с парнями такое происходит. Иногда в ресторанах, – доверительно сообщил Райнхарт, захлёбываясь от ликования, – я просил её пройтись до женского туалета и обратно, просто чтобы посмотреть, как мужиков за другими столиками словно кнутом огреют. Можешь себе представить, мой бедный измученный безбрачием друг Малик, каково быть вместе с таким? Я хочу сказать, каждую ночь? "

" Ты всегда кошмарно заворачивал фразы, – с содроганием сказал Соланка. Он сменил тему. – Насчёт Сары? Давай поговорим о восставших из могил. На каком кладбище ты её откопал? " – " О, на обычном, – коротко ответил Райнхарт. – В Саутгемптоне. – Соланка узнал, что его бывшая жена в пятьдесят лет вышла за одного из богатейших людей Америки, короля корма для крупного рогатого скота Лестера Скофилда III, которому ныне стукнуло девяносто два, а в свой последний, пятьдесят седьмой, день рождения возбудила бракоразводный процесс на основании супружеской измены Скофилда с Ондиной, бразильской моделью двадцати трёх лет. – Скофилд сделал свой миллиард, открыв, что остатки винограда после того, как из него выжмут сок, могут стать отличным ужином для коров, – сказал Райнхарт и переключился на дичайшее произношение дядюшки Римуса. – А теперь у тваей старай леди паявилась такая же идея. Она харашенька выжимает его, точно гаварю. Сама сабирается стать такой же харашо аткормленной тёлкой. – Похоже, по всему Восточному побережью молодые забирались на колени стариков, предлагая умирающим себя как отравленный потир и сея всяческие смуты. Браки и состояния каждый день разбивались об эти юные скалы. – Мисс Сара дала интервью, – чересчур радостно сообщил Райнхарт Соланке, – в котором заявила о намерении разрубить мужа на три равные части, посадить каждую в одном из его крупнейших поместий, после чего проводить треть года с каждой в знак признания его любви. Те повезло, шо смылся от старушки Сары бедным, парень. Какая там Невеста Вильденштейна? Какая там мисс Патриция Дафф? Ани в Алимпиаде Разводов и близка не падайдут. Эта леди палучит золотую медаль, не вапрос. Перфессер, она прачла сваего Шекспира". Поговаривали, что вся операция была циничной подставкой, – что, попросту говоря, Сара Лир Скофилд подложила ему бразильскую Царевну Лебедь, – но никаких доказательств подобного заговора не обнаружилось.

Что с Райнхартом? Если он действительно так удовлетворён, как утверждает, и собственным разводом, и связью с Нилой, почему он с такой головоломной скоростью мечется между сексуальной грубостью – совсем, кстати, для него не характерной – и этими топорными проделками Сары Лир? " Джек, – спросил Соланка друга, – ты точно в порядке? Потому что если…" – " У меня всё отлично, – напряжённым, ломким голосом прервал его Джек. – Эй, Малик? Тут подружка братца Джека. Терновый куст – мой дом родной. Бывай".

Через час позвонила Нила Махендра. " Вы помните? Мы встречались во время футбола. Голландцы раздавили Сербию". – " В футбольных кругах её по-прежнему называют Югославией, – сказал Соланка, – из-за Черногории. Но конечно, помню. Вас не так просто забыть". Она даже не отреагировала на комплимент, восприняв лесть как должное: её минимальная дань. " Мы можем встретиться? Насчёт Джека. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Это важно. – Она имела в виду – немедленно, она привыкла к тому, что по её малейшей просьбе мужчины бросают все дела и планы. – Я через парк от Вас, – сказала она. – Может, встретимся у музея Метрополитен, скажем, через полчаса? " Соланка, уже обеспокоенный благополучием друга, ещё больше обеспокоенный после этого звонка и – да, конечно! – неспособный сопротивляться зову великолепной Нилы, собрался идти, хотя наступали самые драгоценные для него часы: время Милы. Он накинул лёгкий плащ – день был сухой, но пасмурный и не по сезону холодный – и открыл входную дверь. На пороге стояла Мила с запасным ключом в руке. " О, – промолвила она, увидев плащ. – О. Ладно". В это первое мгновение, когда её застали врасплох, до того, как она успела прийти в себя, он увидел её лицо, можно сказать, голым. На нём, без всякого сомнения, был неутолённый голод. Коварный голод животного, которому отказали в – он пытался не допустить в мысли это слово, но оно пробилось – в жертве.

" Я скоро вернусь", – заикаясь, пробормотал он, но она уже взяла себя в руки. " Ничего". Они вместе вышли из подъезда, и он быстро пошёл от неё, в сторону Коламбус-авеню, не оглядываясь, зная, что она сейчас у соседнего подъезда зло тычет сухим языком в ошеломлённую, восхищённую глотку Эдди. Кругом висели афиши нового фильма Дженнифер Лопес " Клетка". В нём уменьшенную Лопес вводили в мозг серийного убийцы. Это казалось ремейком " Фантастического путешествия" с Ракель Уэлч, ну и что? Оригинал никто не помнит. Кругом одни копии, эхо прошлого, подумал профессор Соланка. Песенка для Дженнифер: Мы живём в ретро-мире, а я – ретроградная девочка.

– 11 –

" В будущем, ясное дело, никто не будет слушать это радио. О, знаешь чё я думаю? Может, радио будет слушать насс. Мы будем типа представление, а машины будут слушатели, и будут владеть станциями, а мы все типа работать на них…" – " Эй, слушай сюда. Не знаю, шо там Спиди Гонсалес за чушь несёт. Похоже, " Матрицы" насмотрелся. Туда, где я сижу, будущее просто не заглянет. Всё кажется одинаковым. То есть куда ни посмотришь, всюду одна и та же фигня. Все в одинаковых жилищах, с одинаковым образованием, одинаково отдыхают, одинаково развлекаются. В самом деле. Мы получаем одинаковые счета, снимаем одинаковых девчонок, садимся в одинаковые тюрьмы; нам плохо платят, нас плохо хоронят и плохо делают, так? Точно так, сеньор. А моё радио? У него же есть выключатель, и я просто отрубаю эту херню, когда хочу…" – " Мальчик, он просто не понимает. Этот парень, он настолько не понимает, что не заметит ничего, пока оно ему на лицо не сядет. Ты бы лучше поумнел, братец. У них теперь есть машина, которая ест еду вместо топлива, ты знаешь? Никакого бензина. Ест человеческую еду, как ты и я. Пиццу, хот-доги с перцем, бутерброды с тунцом, чё хошь. Скоро г-жа Машина будет столик в ресторане заказывать. Типа, дайте мне лучший кабинет. А теперь скажи мне, в чём разница? Я считаю, раз она ест, значит, она живёт. Будущее уже тут, приятель, оглянись. Скоро г-н Живой Механизм придёт за твоей работой, да гляди, как бы и за девушкой твоей не пришёл…" – " Эй, эй, мой психованный латинский друг, Рики Рикардо, прости, имя забыл, но тормозни, а? Тут тебе не коммунистическая Куба, откуда ты смылся в резиновой лодке, чтобы получить убежище в стране свободы…" – " Слушай, не оскорбляй меня, пожалуйста. Я говорю " пожалуйста", потому что меня воспитали вежливым, нет? Этот братишка, как там его, сеньор Зануда или г-н Чудо Из Ниоткуда, может, мамочка ему никогда не говорила, но мы тут в прямом эфире, нас всё метро слушает, пусть это будет понятно…" – " Можно мне? Извините? Я всё это слушаю? и думаю, у них теперь электронные телеведущие? и мёртвые актёры продают машины? Стив Маккуин в автомобиле? так что я скорее за нашего кубинского друга? технология меня пугает? а уж в будущем? ну, хоть кто-то будет думать о наших нуждах? я актриса? работаю в основном в рекламе? а тут большая забастовка компьютерщиков? и несколько месяцев я не могу заработать ни доллара? и это не мешает выходу ни одного ролика? потому что они могут получить Лару Крофт? Джа Джа Бингса? и Гейбла или Боги или Мэрилин или Макса Хэдрума или ГЭЛа из " 2001"? " – " Мне придётся вас прервать, мэм, у нас кончается время, но я знаю, многие по этому поводу испытывают очень сильные чувства. Нельзя обвинять передовые технические новинки в том, как поступил с Вами Ваш профсоюз. Вы выбрали социализм, профсоюз постелил Вам постель, теперь Вы в ней лежите. Мой личный взгляд на будущее? Часы вспять не повернёшь, поэтому отдайтесь потоку и оседлайте волну. Будьте новыми. Держитесь за сегодняшний день. От моря до моря".

Сидя на ступеньках огромного музея под внезапно нахлынувшими косыми лучами золотого послеполуденного солнца, просматривая " Таймс" в ожидании Нилы, профессор Малик Соланка больше, чем когда-либо, чувствовал себя беженцем в маленькой лодке, зажатым между двумя вздыбившимися волнами: разумом и безумием, войной и миром, будущим и прошлым. Или мальчишкой в резиновом круге, увидевшим, как мать ушла под чёрную воду и утонула. А после страха и жажды и солнечного удара пришёл шум, нескончаемое жужжание спорящих голосов из радио таксиста, затапливающее его собственный внутренний голос, делающее невозможным мысль, выбор, покой. Как победить демонов прошлого, если вокруг вовсю орут демоны будущего? Прошлое восстаёт; его не отвергнуть. Вслед за Сарой Лир в программе телевидения появилась и восставшая из мёртвых подружка Кшиштофа Уотерфорд-Вайды – мисс Розовая Попка. Перри Пинкус – сейчас ей, должно быть, около сорока – написала откровенную книжку о годах, проведённых в роли первой поклонницы яйцеголовых, и в этот самый вечер обсуждала её с Чарли Роузом. Бедный Дубдуб, подумал Малик Соланка. С этой девчонкой ты собирался создать семью, а теперь она решила сплясать на твоей могиле. Сегодня Чарли: " Скажите, пожалуйста, Перри, что Вас беспокоило при подготовке Вашего проекта; Вы же сама литератор, и у Вас наверняка были сомнения? Расскажите, пожалуйста, как Вы преодолели колебания"; завтра будет Говард Стерн: " Цыпочки копают под писателей. Но, в конце концов, многие писатели выкапывали своих цыпочек". Похоже, в этом году Хэллоуин и Вальпургиева ночь пришли раньше. Ведьмы собираются на шабаш.

А за его спиной уже звучала половина другой истории; ещё одна чужая сказка города вливалась в его беззащитные уши. " Да, всё прошло круто, сладкий мой. Нет, никаких проблем, я иду на заседание правления, поэтому звоню с мобильника. Всё время в сознании, но под наркозом, конечно. Так что в полусознании. Да, нож подходит к самому глазному яблоку, но из-за химии кажется пёрышком. Нет, никаких кровоподтёков, и, слушай, то, что я сейчас вижу, просто потрясающе. Просто восхитительная благодать, да уж. Была слепа, но теперь прозрела. Точно. Вижу всё вокруг. Мне так много не хватало. В общем, подумай об этом. Он настоящий лазерный король. Ты знаешь, я всех спрашивала, и всплывало одно и то же имя. Некоторая сухость, и всё, но он говорит, за несколько недель всё пройдёт. Ладно, целую. Буду поздно. Ничего не поделаешь. Не жди". И конечно, он обернулся, конечно, увидел, что молодая женщина не одна, что парень повис на ней, не дожидаясь конца телефонного разговора. Она, с удовольствием позволяя висеть на себе, встретила взгляд Соланки; и, видя, что поймана на лжи, виновато улыбнулась и пожала плечами. Ничего не поделаешь, как сказала она по телефону. У сердца свои доводы, все мы слуги любви.

В Лондоне без двадцати десять. Асмаан наверняка спит. В Индии на пять с половиной часов больше. Переверните лондонские часы вверх ногами – и получите время в родном городе Соланки, Запретном Городе на Аравийском море. Всё возвращается. Он ужаснулся от мысли: чем он мог бы стать, подчиняясь давно взнузданной ярости. Даже спустя все эти годы она осталась его главной чертой, не потеряла ни капли власти над ним. А если он закончит предложения той недосказанной сказки? … Вопрос для другого дня. Он потряс головой. Нила опаздывала. Соланка отложил газету, вынул из кармана плаща кусочек дерева и швейцарский армейский нож и начал, полностью сосредоточившись, вырезать.

" Кто это? " На него упала тень Нилы Махендры. Солнце осталось за её спиной, и силуэт казался даже выше, чем он помнил. " Художник, – ответил Соланка. – Опаснейший человек в мире". Она смахнула пыль со ступенек музея и присела рядом. " Я Вам не верю, – сказала она. – Я знаю кучу опасных людей, и никто из них никогда не создал правдоподобного произведения искусства. Кроме того, поверьте мне, ни один из них не был сделан из дерева". Некоторое время они сидели молча, он вырезал, она просто отдыхала, предлагая миру чудесный дар – собственное присутствие. Впоследствии Малик Соланка, вспоминая их первые моменты наедине, думал прежде всего о молчании и покое, о том, как это было легко. " Я влюбился в Вас до того, как Вы сказали хоть слово, – поведал он ей. – Откуда мне было знать, что Вы – самая разговорчивая женщина в мире? Я знаю кучу разговорчивых женщин, и, поверьте мне, по сравнению с Вами каждая из них сделана из дерева".

Через несколько минут он отложил наполовину готовую фигурку и извинился за рассеянность. " Незачем извиняться, – сказала она. – Работа есть работа". Они встали, чтобы спуститься по огромному лестничному пролёту к парку, и когда она поднялась, стоявший на ступеньку выше неё мужчина оступился и тяжело покатился, болезненно стукнувшись дюжину раз и едва не сбив Нилу; его падение прервала оказавшаяся на пути группа визжащих школьниц. Профессор Соланка узнал в нём парня, с радостью висевшего на шее телефонной лгуньи. Он оглянулся в поисках мисс Мобильник и через мгновение увидел, как она мчится вниз и окликает свободные такси, игнорирующие её требовательную руку.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒