Салман Рушди. Ярость 5 страница

Да, а слова – не дела, признал, удаляясь, раздражённый Соланка. Хотя слова могут стать делами. Сказанные в нужном месте в нужное время, они могут двигать горы и изменять мир. К тому же, эх, незнание того, что творишь, – отделение дел от определяющих их слов, – похоже, стало приемлемым оправданием. Сказать " я не хотел" – значит стереть значение своих дурных дел, во всяком случае, по мнению Возлюбленных Али этого мира. Возможно ли это? Очевидно, нет. Нет, не может быть всё так просто. Многие скажут, что даже искреннее раскаяние не искупает вину, не говоря уж об этом необъяснимом непонимании – бесконечно меньшем оправдании, простом признании неведения, которое не появится ни на какой шкале сожалений. Соланка с отвращением узнал себя в глупом молодом Али Маджну: та же горячность, те же лакуны в записи. Он, однако, не оправдывал себя. В квартире Джека, до того, как убойное появление Нилы Махендры поменяло тему, он пытался, скрывая глубину смятения, поведать Райнхарту кое-что о страхе перед гневом-террористом, что держит его в заложниках. Джек, увлечённый футболом, рассеянно кивнул. " Ты должен знать, что твои пробки легко перегорают, – сказал он. – Я хочу сказать, тебе это самому известно, так? Ты знаешь, сколько раз тебе приходилось звонить людям, чтобы извиниться, – сколько раз ты мне звонил, – наутро после очередного маленького порождённого вином взрыва? Полное Собрание Извинений Малика Соланки. Я всегда считал, что книга бы вышла славная. Пусть с повторами, зато полная глубокого комизма".

Несколько лет назад Соланки отдыхали в домике в Спрингс с Райнхартом и его тогдашней " пассией", маленькой южной красоткой из Лукаут-Маунтин, Теннесси, сцены " битвы за облаками" времён Гражданской войны (как две капли воды похожей на сексапильную героиню мультиков Бетти Буп), которую Райнхарт нежно называл Роско в честь единственной живой знаменитости Лукаут-Маунтин, теннисиста с мощной подачей Роско Таннера, несмотря на её явную ненависть к кличке. Маленькие размеры домика вынуждали подолгу оставаться снаружи. Как-то ночью после затянувшейся чисто мужской пьянки в баре Ист-Хэмптона Соланка настоял на том, что обратно под проливным дождём машину поведёт он. Последовал период немого ужаса. Потом Райнхарт мягко, как только мог, сказал: " Малик, в Америке ездят по другой стороне дороги". Разгневанный неуважением к его водительским способностям, Соланка взорвался, остановил машину и заставил Райнхарта идти домой пешком в ливень. " Одно из твоих лучших извинений, – напомнил теперь Джек. – Особенно потому, что наутро ты вообще не мог вспомнить, что делал что-то не так".

" Да, – пробормотал профессор Соланка, – но теперь у меня и без спиртного провалы. И гнев совсем других масштабов". Пока он говорил, внимание Райнхарта отвлёк усилившийся шум толпы по телевизору, и признание прошло не услышанным. " И потом, – продолжил Райнхарт несколько мгновений спустя, – ты не знаешь, как твои друзья изо всех сил стараются не затрагивать при тебе некоторые темы. Например, политику США в Центральной Америке. Политику США в Юго-Восточной Азии. И вообще про США уже много лет лучше не говорить, так что представь себе, как меня развеселило твоё решение переместить задницу в лоно самого Великого Сатаны. – Да, но, захотелось сказать Соланке, клюнув на наживку, что плохо, то плохо, и из-за проклятой огромной мощи Америки, из-за грёбанного огромного соблазна Америки, эти подонки у власти вечно выходят сухими… – Ну, видишь, – показал на него Райнхарт, посмеиваясь. – Надулся, вот-вот лопнешь. Ярко-красный, затем пурпурный, потом почти чёрный. Недалеко до разрыва сердца. Знаешь, как мы это называем? Подхватить соланку. Китайский синдром Малика. Честное слово, расплавиться можно, мать твою. То есть, друг мой, это же я на самом деле был в этих местах и приносил дурные вести, но это не мешает тебе тыкать мне в лицо моим гражданством, которое в тваих безумных глазах делает меня атветственным за всемагущее зло, тваримае ат маево несчастнава имени".

Нет дурака страшнее старого дурня. Значит, смиренно подумал Соланка, мы с Возлюбленным Али действительно, в конце концов, одно и то же. Лишь несколько поверхностных различий в словаре и образовании. Нет: я хуже, поскольку Возлюбленный – просто мальчишка, первый день на новой работе, а я становлюсь чем-то жутким и, возможно, неконтролируемым. Горькая ирония: старые агрессивные привычки, явно комичная несдержанность, заслоняют даже от друзей происходящую сейчас великую перемену, страшную порчу. В этот раз волк пришёл по-настоящему, но никто, даже Джек, не слушает моих криков. " И ещё, – радостно декламировал Райнхарт, – помнишь, как ты выгнал из дома этого, как там его, за неправильную цитату из Филипа Ларкина? Мужик! Так ты придираешься к соседям? Ух, ты. Передовица обеспечена".

Разве мог Малик Соланка говорить со своим весёлым другом об отречении от личности; как сказать: Америка – великий пожиратель, и я приехал в Америку быть сожранным? Как сказать: я – нож во мраке; я подвергаю опасности тех, кого люблю?

Руки Соланки чесались. Даже кожа предаёт. Он, чья нежная, словно на попке младенца, кожа всегда заставляла восхищённых женщин подначивать его, упрекая в беззаботной жизни баловня судьбы, начал страдать от неприятных кровоточащих волдырей у корней волос и, хуже всего, на руках. Кожа краснела, морщилась и лопалась. Он ни разу не был у дерматолога. Перед уходом от Элеоноры, всю жизнь страдавшей экземой, он совершил налёт на её аптечку и забрал два больших тюбика гидрокортизоновой мази. Уже здесь он купил огромную бутыль мощного увлажнителя и предписал себе пользоваться им несколько раз в день. Профессор Соланка невысоко ценил врачей. Поэтому занимался самолечением – и чесался.

На дворе век науки, а медицина всё ещё в руках примитивов и ослов. Главное, что узнаёшь от врачей, это как мало они знают. Во вчерашней газете написали про доктора, удалившего женщине здоровую грудь. Он получил " взыскание". История настолько привычная, что затерялась на внутренних полосах. Врачи всё делают именно так: не та почка, не то лёгкое, не тот глаз, не тот ребёнок. Врачи делают не то. Едва ли это новости.

Новости: вот они, у него в руке. Выбравшись из кэба Возлюбленного Али, он купил " Ньюс" и " Пост" и, петляя, двинулся домой, быстро, словно убегая от чего-то… Афиши предвещали скорое появление Эллен Де Дженерис в театре " Бикон". Соланка ухмыльнулся. Она, безусловно, споёт свой хит: " Там, где гормоны, там мои стоны". И зал будет полон женщин, вопящих " Эллен, мы тебя любим", и посреди посредственного репертуара комедиантка сделает паузу, опустит голову, положит руку на сердце и скажет, как она тронута тем, что стала символом их боли. Хвалите меня, спасибо, спасибо, хвалите меня ещё, эй, глянь-ка, Энн, мы стали иконой! вау! это так смиряет… Наука делает потрясающие открытия, подумал профессор Соланка. Учёные в Лондоне уверены, что нашли зоны расположения любви: срединную островковую долю (часть головного мозга, ответственную за " шестое чувство" ) и передний участок, связанный с эйфорией. Далее, английские и немецкие учёные утверждают, что интеллектом заведуют передние боковые участки коры. Приток крови к ним возрастал, когда испытуемым добровольцам предлагали решить сложные головоломки. " Где рождается желанье? / В сердце или же в сознанье? " И где в мозгу, задал себе лишь наполовину риторический вопрос ожесточённый сердцем Соланка, живёт глупость? Эй, учёные всего мира? В какую долю или участок коры приливает кровь, когда кричишь " я люблю тебя" совершенно незнакомому человеку? А как насчёт лицемерия? Займёмся-ка этим любопытным вопросом…

Он покачал головой. Увиливаешь, профессор. Пляшешь вокруг, хотя должен пригвоздить вопрос взглядом, посмотреть ему в глаза. Займёмся-ка гневом, ладно? Займёмся проклятой яростью, которая действительно убивает. Где рождается убийство? Малик Соланка, сжимая газету, нёсся на восток по Семьдесят второй, распихивая прохожих. У Коламбуса он повернул налево и почти пробежал ещё около дюжины кошмарных зданий, пока не остановился. Тут даже у магазинов индийские названия: " Бомбей", " Пондишери". Всё сговорилось напоминать ему о том, что он пытается забыть – о доме, об идее дома вообще и о его собственной жизни дома в частности. Не в Пондишери, но, да, надо признать, в Бомбее. Он зашёл в мексиканский бар, высоко оценённый в " Загате", заказал рюмку текилы, потом ещё, а потом, наконец, пришло время мёртвых.

Новый труп, последней ночи, и два предыдущих. Имена. Саския Скайлер (" Скай" ), сегодняшняя знаменитость, и её предшественницы Лорен Майбридж Кляйн (" Рен" ) и Белинда Букен Кэнделл (" Бинди" ). Возраст: девятнадцать, двадцать, девятнадцать. Фотографии. Гляньте на их улыбки: улыбки власти. Бетонная глыба погасила эти огоньки. Они не были бедными девочками, но теперь у них ни пенни.

Скай: это было что-то. Метр восемьдесят, прикинутая, говорила на шести языках, напоминала всем Кристи Бринкли в роли Девочки Городской Элиты, любила большие шляпы и высокую моду, могла показываться на любых подиумах, – Жан-Поль, Донателла, Драйс умоляли её, Том Форд стоял на коленях, – но она слишком " робка от природы" (кодовое обозначение природной аристократии), слишком сильно привязана к старому снобистскому сословию, для которого кутюрье просто портняжки, а модели лишь чуточку лучше шлюх, – и потом, она училась в Джульярде. Аккурат в прошлые выходные она торопилась в Саутгемптон, надо что-то надеть, выбирать некогда, позвонила закадычной подружке, дизайнеру высокого класса Имельде Пушиной, попросила просто прислать всю коллекцию и отправила чек на четыре сотни, чёрт возьми, четыреста тысяч долларов.

Да, сообщила Имельда в " Раш и Моллой", чек оплачен два дня назад. Она была классной девчонкой, живой куклой, но что поделаешь, бизнес есть бизнес. Нам всем её будет чудовищно не хватать. Да, на семейном участке, в лучшей части кладбища, прямо напротив Джимми Стюарта. Будут все. Огромные силы безопасности. Я слышала, её решили похоронить в свадебном платье. Так почётно. Будет выглядеть чудесно, но эта девочка выглядела бы чудесно и в лохмотьях, уж поверьте мне. Да, одевать её буду я. Смеётесь? Для меня это честь. Ларец открыт. Наняли всех лучших: Салли Х. на причёску, Рафаэля на макияж, Херба на съёмку. Думаю, Скай – просто предел, простите, нечаянная игра слов. Всё организует её мать. Железная женщина. Ни слезинки. Самой только пятьдесят, и смертельно неприятно, простите, не печатайте это, ладно. Нечаянная игра слов.

Наследники лишились наследства, хозяева стали жертвами: такой вот ракурс. Напрасный труд воспитателей! Ибо Саския в свои девятнадцать была не только лингвистом, пианисткой и модницей; но и умело ездила верхом, стреляла из лука так, что надеялась попасть в сиднейскую олимпийскую команду, плавала на длинные дистанции, сказочно танцевала, прекрасно готовила, по выходным занималась живописью, пела бельканто, была отличной хозяйкой в величественном стиле своей матери и, судя по чувственности газетной улыбки, преуспела и в других искусствах, будоражащих бульварную прессу, но недостойных упоминания в подобном контексте. Газеты удовлетворялись публикацией снимков привлекательного друга Саскии, игрока в поло Брэдли Марсалиса III, о котором постоянные читатели знали, что за свои манеры он удостоился у товарищей по команде прозвища " Конь".

Камень из рогатки Пропащего Мальчишки убил прекрасную Птицу Венди. Точнее, птиц: ибо сказанное о Скай Скайлер равно применимо к Бинди Кэнделл и Рен Кляйн. Все трое очаровательны, все трое – высокие, великолепно сложенные блондинки. Если финансовое будущее их великих семей покоилось в руках их в высшей степени самоуверенных братьев, то этих девушек растили для заботы о внешнем облике кланов – их стиле, их классе. Их имидже. Теперь, глядя на оглушённых мужчин, легко догадаться о масштабе потери. Мы, парни, можем позаботиться о деле, говорят молчаливые скорбные семейные лица, но теми, кто мы есть, нас делают наши девчата. Мы – лодка, они – океан. Мы – машина, они – движение. Кто нам теперь скажет, как быть? И ещё один страх: кто следующая? Из всех спелых девушек, данных нам, чтобы срывать их с веток, как золотые яблоки солнца, кого теперь ждёт роковой червь?

Живая кукла. Эти девушки были рождены стать трофеями, полностью экипированными Оскарами и Барби, по выражению Элеоноры Мастерс Соланки. Молодые люди их класса отреагировали на три смерти, очевидно, точно так же, как если бы из подвала клуба украли несколько желанных медальонов, пару золотых чаш или серебряных кубков. Сообщалось, что тайное общество золотой молодёжи, называвшее себя ОМ, что предположительно означало Одинокие Мужчины, планирует собраться в полночь и оплакать утрату любимых игрушек своих членов. Плакальщиков возглавят Конь Марсалис, Андерс Андриессен по прозвищу " Малина" – друг девицы Кэнделл, владелец ресторана – и приятель Лорен Кляйн гуляка Кейт Медфорд (" Бита" ). Поскольку ОМ было тайным обществом, все его члены категорически отрицали его существование и оказывались подтвердить слухи о том, что траурная церемония завершится плясками обнажённых представителей обоих полов в боевой раскраске и купанием голышом на частном пляже Вайн-ярд, во время которого будут тщательно обследованы претендентки на освободившиеся места в постелях больших ребят.

Таким образом, все трое мёртвых девушек и их живые сёстры соответствовали элеонориному определению Дездемоны. Они были собственностью. А теперь с цепи сорвался убийственный Отелло – в этом случае, возможно, уничтожающий то, чем не может обладать, ибо это самое не-обладание оскорбляет его честь. В Y2K-версии пьесы он убивает не за неверность, а за неинтересность. А может, ломает их просто для того, чтобы обнажить в них недостаток человечности, их хрупкость. Их кукольность. Ибо это – да! – женщины-андроиды, куклы нового века, механизированные, компьютеризированные, не просто изображения из устаревших детских садов, но полностью выполненные аватары человеческих существ.

Первоначально кукла была не вещью в себе, но представлением. Задолго до первых тряпичных кукол и чучел-пугал человеческие существа делали кукол, изображающих конкретных детей, да и взрослых. Страшнее всего всегда было позволить другому иметь куклу, изображающую тебя; обладатель твоей куклы обладал важнейшей частью тебя. Крайним выражением этой идеи стала, безусловно, кукла вуду, кукла, в которую можно воткнуть иголку, чтобы навредить тому, кого она представляет, кукла, которой можно свернуть шею, чтобы убить человеческое существо на расстоянии так же эффективно, как мусульманский повар разделывается с цыплёнком. Потом пришло массовое производство, и нить между человеком и куклой порвалась; куклы стали самими собой и клонами самих себя. Они стали репродукциями, конвейерными версиями, бесхарактерными, однообразными. Сегодня всё опять меняется. Собственным банковским счётом Соланка был обязан исключительно желанию современных людей иметь кукол, обладающих не просто лицом, но личностью. Его куклы могли рассказывать о себе истории.

Но теперь живые женщины хотят быть как куклы, хотят пересечь границу и стать игрушками. Теперь кукла стала оригиналом, а женщина – изображением. Эти живые куклы, эти марионетки без ниточек не просто прихорашиваются " как куколки" снаружи. За их высококачественным экстерьером, под идеально прозрачной кожей они так плотно набиты микросхемами поведения, столь тщательно запрограммированы, настолько вылизаны и обряжены, что в них просто не осталось места для грязной человечности. Таким образом, Скай, Бинди и Рен представляют последний этап трансформации культурной истории кукол. Участницы заговора с целью собственной дегуманизации, они, в конце концов, стали просто тотемами своего класса, класса, который правит Америкой, которая в свою очередь правит миром, так что нападение на них, если Вам угодно видеть это в таком свете, – ещё и нападение на великую Американскую империю, на сам Pax Americana… Мёртвое тело на улице, подумал Малик Соланка, возвращаясь на землю, очень похоже на сломанную куклу.

…Ох, но кто нынче так думает, кроме него? Остался ли в Америке хоть кто-то ещё с такими ужасными бестолковыми мыслями в голове? Да спросите этих молодых женщин, этих высоких, уверенных в себе красоток, направляющихся к учёным степеням summa cum laude и славным выходным на яхтах, этих Сегодняшних Принцесс, с их лимузинами и благотворительностью и жизнями " миля в минуту" и ручными зверьками, восхищающихся супергероями, сражающимися за их благосклонность, и они скажут, что они свободны, свободнее любых женщин в любой стране в любое время, и не принадлежат ни одному мужчине, ни отцу, ни любовнику, ни боссу. Они не чьи-то куклы, но женщины, принадлежащие только себе, поступающие по собственному разумению со своей внешностью, со своей сексуальностью, со своими историями: первое поколение молодых женщин, полностью контролирующих себя, не порабощённых ни старым патриархатом, ни бескомпромиссным мужененавистническим феминизмом, колотящим в ворота Синей Бороды. Деловые женщины и кокетки, мудрые и поверхностные, серьёзные и легкомысленные: они сами решают, какими быть. У них есть всё, – эмансипация, сексуальная привлекательность, наличные, – и им это нравится. А потом приходит некто и забирает у них всё, сильно ударяя по затылку, первый удар – оглушить, остальные – добить. Так кто их убил? Если Вы интересуетесь дегуманизацией, убийца – человек, который Вам нужен. Не они сами, но он, Бетонный Убийца, их дегуманизировал. Профессор Соланка, сгорбившись на барном стуле над текилой, обхватил голову руками, по его лицу текли слёзы.

Саския Скайлер жила в квартире с множеством комнат, но низкими потолками, в доме, который называла " ужаснейшим сооружением Мэдисон-авеню", чудовище синего кирпича напротив магазина Армани, единственным преимуществом которого, по мнению Скай, была возможность позвонить в магазин и попросить поднести платье к окну, чтобы рассмотреть его в бинокль. Она ненавидела квартиру, бывшее временное манхэттенское жильё родителей. Основную часть времени Скайлеры жили за городом, в поместье, расположенном в холмистой местности близ Чаппакуа, Нью-Йорк, и подолгу жаловались на покупку Клинтонами дома в их родном городе. Скай, по словам Брэдли Марсалиса, убеждала родителей, что Хиллари надолго не задержится. " Если она победит, то переедет в Сенат в округ Колумбия, а если проиграет, уедет ещё раньше". Тем временем Скай хотела продать жилище на Мэдисон и перебраться в Трибеку, но правление кооператива трижды отвергало найденных ею покупателей. Когда речь заходила о правлении, Скай становилась громогласной. " Одни лакированные старые дамы, затянутые в плотную блестящую ткань, словно старые диваны, и, похоже, чтобы чего-то от них добиться, надо самой выглядеть как мебель". Однако в доме круглые сутки дежурил портье, и служивший в ночную смену Эйб Грин доложил, что в означенный день мисс Скайлер, " выглядевшая на миллион долларов" после бурной ночи на гала-представлении по поводу вручения музыкальных наград (у Коня были обширные связи), вернулась домой примерно в половине второго. У дверей она рассталась с явно недовольным г-ном Марсалисом – " отшила парня", заметил Грин – и с несчастным видом пошла к лифту. Грин поехал с ней. " Чтобы она улыбнулась, я ей говорю: жаль, мисс, Вы живёте всего лишь на пятом, а то бы я наслаждался Вашим видом чуть подольше". Через пятнадцать минут она снова вызвала лифт. " Всё в порядке, мисс? " – спросил её Эйб. " О, думаю, да. Да, конечно, Эйб, – ответила она. – Конечно". Потом она вышла, всё в том же наряде с вечеринки, и больше не вернулась. Её тело нашли гораздо дальше от центра, у въезда в Центральный тоннель. Изучение последних часов Лорен Кляйн и Бинди Кэнделл показало, что они также возвращались домой поздно, отказывались впустить друзей и вскоре выходили. Словно девушки прогоняли Жизнь, а затем отправлялись на условленную встречу со Смертью.

Саскию, Лорен и Белинду не грабили. Их кольца, серьги, ожерелья и браслеты нашли на своих местах. Не было и сексуальных нападений. Не было никаких мотивов, но все три дружка говорили о возможном преследователе. В последние дни перед смертью все покойные женщины упоминали " странно крадущегося" незнакомца в соломенной шляпе. " Скай будто казнили, – заявил журналистам, дымя сигарой, мрачный Брэд Марсалис на пресс-конференции в гостиничном номере у гавани Вайн-ярд. – Будто кто-то приговорил её к смерти и привёл приговор в исполнение, кажется, совершенно хладнокровно".

– 7 –

Шок от известия об уходе Соланки от Элеоноры разбежался по их кругу волнами. Каждый рухнувший брак становится проверкой брака продолжающегося. Малик Соланка сознавал, что породил цепную реакцию вопросов, высказанных и невысказанных за завтраками, в спальнях, во всём городе, да и в других городах: А у нас пока всё нормально? А насколько нормально? Может, ты мне чего-то не говоришь? Может, я однажды проснусь, а ты скажешь что-нибудь такое, и я пойму, что делила постель с незнакомцем? Как завтрашний день перепишет вчерашний, как следующая неделя переделает последние пять, десять, пятнадцать лет? Тебе скучно? Это я виноват? Может, ты слабее, чем я думала? Это он? Это она? Секс? Дети? Хочешь, чтобы всё наладилось? А есть ещё что налаживать? Ты меня любишь? Ты меня ещё любишь? А я, о, господи Иисусе, я тебя ещё люблю?

Эти муки, в которых друзья считали его отчасти виновным, возвращались к нему эхом. Несмотря на категорический запрет Малика, Элеонора давала его манхэттенский номер всем желающим. Мужчины, более чем женщины, считали своим долгом позвонить и осудить. Первым на линии оказался Морген Франц, издатель-буддист эпохи после хиппи, к чьему телефону столько лет назад подошла Элеонора. Калифорниец Морген прятался от своего происхождения в Блумсбери, но так и не смог избавиться от тягучего произношения. " Я совсем не рад, мужик, – он позвонил Малику, чтобы выразить свои чувства, подчёркивая боль растянутыми больше обычного гласными. – Больше того, не знаю никого, кто бы радовался. Не знаю, почему ты это сделал, мужик, а поскольку ты не дурак и не дерьмо, уверен, у тебя были причины, уверен, были, знаешь? и наверняка основательные причины, да, мужик, не сомневаюсь, то есть что я могу сказать, я люблю тебя, знаешь? я люблю вас обоих, но сейчас должен сказать, что изрядно разгневан на тебя". Соланка представил покрасневшее лицо друга с короткой бородой, часто мигающие для выразительности глаза. Спокойствие Франца стало легендой, – он приобрёл известность фразой " нет никого холоднее Морга", – и потому эта страстная вспышка оказалась ударом. Соланка, однако, остался холодным и позволил себе правдиво и твёрдо выразить собственные чувства.

" Шесть, семь, восемь лет назад, – ответил он, – Лин частенько звонила Элеоноре вся в слезах, поскольку ты не хотел иметь детей, и знаешь что? у тебя были свои причины, тебя разочаровывало повседневное общение с родом человеческим, и детей ты недолюбливал, как и Филадельфию. И я был " изрядно разгневан на тебя", Морген. Я видел, как Лин вместо детей возится с котятами, мне это не нравилось, и знаешь что? я ни разу не позвонил тебе, чтобы выбранить или спросить, как на такие вещи смотрит буддизм, потому что решил, что не моё дело лезть в твои отношения с твоей собственной женой. Что это твоё личное дело, тем более что ты её не бил и, во всяком случае, разрушал только её дух, а не тело. Так будь добр, отвяжись. Это не твоя история, а моя". И привет старой дружбе: восемь или девять лет подряд – встречи Рождества по очереди друг у друга, " Тривиал персьют", шарады, любовь. На следующее утро позвонила Лин Франц: сообщить, что сказанное им непростительно. " Знай, пожалуйста, – добавила она на мягком до шёпота, излишне формальном вьетнамско-американском английском, – что твоё дезертирство от Элеоноры только сблизило нас с Моргеном ещё больше. А Элеонора – сильная женщина, она очень скоро снова возьмёт в руки вожжи своей судьбы, когда перестанет скорбеть. Мы все проживём без тебя, Малик, а ты обеднеешь оттого, что вычеркнул нас из своей жизни. Мне жаль тебя".

О ноже, занесённом над спящими фигурами жены и сына, никому не скажешь, тем более не объяснишь. Такой нож символизирует преступление куда худшее, чем замена хнычущего младенца длинношёрстной кошкой. А объяснений тому жуткому, загадочному событию у Соланки не было. Неужели я вижу перед собой кинжал, рукояткой в моей руке? Он там просто был, как виновный Макбет, и оружие там просто было, и не смыть его, не отредактировать образ задним числом. То, что он не втыкал нож в спящие сердца, не делает его невинным. Так держать нож, так стоять – более чем достаточно. Виновен, виновен! Даже говоря старому другу безжалостные, ломающие дружбу слова, Малик Соланка прекрасно сознавал их лицемерие и принял последующую отповедь Лин без комментариев. Все права на протест он потерял, проведя большим пальцем по достойному Сабатье лезвию, проверяя в темноте его остроту. Теперь этот нож стал его историей, и он приехал в Америку написать её.

Нет! Отчаявшись списать её. Не быть, а не-быть. Он прилетел на землю создающих себя, в дом джедая-копирайтера в красных подтяжках Марка Скайуокера, в страну, чья современная парадигма говорит о человеке, переделавшем себя – своё прошлое, своё настоящее, свои рубашки, даже своё имя – ради любви; и здесь, в месте, с хрониками которого он практически не связан, он собирался предпринять первую фазу реструктуризации, а именно – намеренно применял к себе самому те же механические образы, которые бессердечно использовал по отношению к мёртвым женщинам – полное стирание старой программы " мастером удаления". Где-то в существующем программном обеспечении спряталась ошибка, потенциально смертельный изъян. Не поможет ничего, кроме обезличивания личности. Если очистить всю машину, может, и ошибка закончит жизнь в корзине. Возможно, после этого он сможет начать конструирование нового человека. Он отлично видел фантастичность, нереальность такого замысла, понимаемого всерьёз, буквально, а не фигурально; однако замышлял всё буквально, каким бы бредом это ни звучало. Ибо какова альтернатива? Признание, страх, изоляция, полицейские, психиатры, Бродмур, стыд, развод, тюрьма? Ступени в ад казались неизбежными. А сзади – худшая преисподняя, горящее лезвие, вечно поворачивающееся перед мысленным взором растущего сына.

В тот миг он пережил почти религиозную веру в силу полёта. Полёт спасёт других от него, а его – от самого себя. Он отправится туда, где его не знают, и омоет себя в неизвестности. Его внимания властно потребовало воспоминание из запретного Бомбея: о том дне 1955 года, когда г-н Венкат – крупный банкир, чей сын Чандра был лучшим другом десятилетнего Малика – в день шестидесятилетия стал саньяси и навеки покинул семью в набедренной повязке в стиле Ганди, с длинной деревянной палкой в одной руке и нищенской чашей в другой. Малику всегда нравился г-н Венкат, любивший подразнить мальчугана, прося быстро произнести его полное южно-индийское имя из множества кувыркающихся слогов: Баласубраманьям Венкатарагхаван. " Давай, малыш, быстрее, – подзуживал он Малика, чей детский язык спотыкался на слогах. – Неужели тебе не хотелось бы иметь столь величественное имя? "

Малик Соланка жил на втором этаже здания, называвшегося Вилла Нур, в Поместье Метуолда на Уорден-роуд. Венкаты занимали другую квартиру на том же этаже и, по всем признакам, были счастливой семьёй, которой Малик, на самом деле, завидовал всю жизнь. Сейчас двери обеих квартир распахнулись настежь, и серьёзные дети с широко открытыми глазами столпились вокруг поражённых взрослых, глядя, как г-н Венкат навсегда покидает старую жизнь. Из глубин квартиры Венкатов доносился треск пластинки с песней " Инк Спотс", любимой группы г-на Венката. Вид г-жи Венкат, рыдающей на плече матери, потряс маленького Малика Соланку. Когда банкир пошёл к выходу, Малик внезапно окликнул его. " Баласубраманьям Венкатарагхаван! – И снова, быстрее и громче, словно одновременно бормоча и вскрикивая: – Баласубра-маньямвенкатарагхаванбаласубраманьямвенкатарагхаван баласубра-маньямвенкатарагхаван БАЛАСУБРАМАНЬЯМВЕНКАТАРАГХА-ВАН! "

Банкир остановился с серьёзным видом. Невысокий, костлявый человек с добрым лицом и яркими глазами. " Очень хорошо сказано, да и скорость впечатляет, – прокомментировал он. – И, раз ты повторил это пять раз без ошибки, я отвечу на пять твоих вопросов".

Куда Вы идёте? – " Я иду искать знание и, если возможно, покой". – Почему Вы не в костюме? – " Поскольку я оставил службу". – Почему г-жа Венкат плачет? – " Это вопрос к ней". – Когда Вы вернётесь? – " Этот шаг, Малик, раз и навсегда". – А как же Чандра? – " Однажды он поймёт". – Вам уже всё равно, что будет с нами? – " Это шестой вопрос. Сверхлимитный. Будь хорошим мальчиком. Будь хорошим другом своему другу". Малик Соланка помнил, как мать, когда г-н Венкат ушёл вниз по холму, пыталась объяснить философию саньяси – решения человека оставить всё имущество и мирские связи, отделяющие его от жизни, чтобы подойти ближе к Божественному до того, как придёт пора умирать. Г-н Венкат оставил дела в полном порядке; его семья будет хорошо обеспечена. Но он никогда не вернётся. Малик не понимал почти ничего из услышанного, но ясно сознавал, что имел в виду Чандра, ломавший позже в тот же день принадлежавшие отцу старые записи " Инк Спотс" с криками: " Ненавижу знание! И покой тоже! Я, правда, жутко ненавижу покой".

Когда человек, не имеющий веры, имитирует выбор верующего, результат, скорее всего, будет вульгарным и нелепым. Профессор Малик Соланка не надевал набедренных повязок, не брал нищенских чаш. Вместо того чтобы отдаться стихии улицы и щедрости незнакомцев, он прилетел бизнес-классом в аэропорт Кеннеди, остановился в Лоуэлле, позвонил агенту по недвижимости и вскоре обнаружил себя в удобной арендованной квартире в Вест-сайде. Вместо того чтобы отправиться в Манаус, Элис-Спрингс или Владивосток, он приземлился в городе, в котором не был совершенно неизвестен, который не был совершенно неизвестен ему, на языке которого он мог говорить, где не рисковал заблудиться и понимал, до некоторой степени, обычаи аборигенов. Он действовал, не подумав, пристегнулся к сиденью самолёта, не дав себе поразмыслить; после чего просто принял несовершенный выбор, продиктованный рефлексами, согласился идти по малообещающей дороге, на которую без спроса свернули ноги. Саньяси в Нью-Йорке, саньяси с двухэтажными апартаментами и кредитной картой – противоречие в терминах. Прекрасно. Он станет этим противоречием и, назло своей оксюморонной природе, пойдёт к цели. Он тоже ищет упокоения, покоя. Значит, старую личность нужно отменить, оставить. Она не должна восстать в будущем, словно призрак из могилы, не должна затащить его в склеп прошлого. Если же его ждёт провал, пусть будет провал, но когда ты ещё надеешься преуспеть, ты не думаешь, что ждёт после провала. В конце концов, величайший из самозванцев, Джей Гэтсби, в итоге тоже провалился, но прожил до крушения великолепную, хрупкую, золотую, образцовую американскую жизнь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒