УДК 159.9(075.8) ББК88 32 страница

При этом не только известные пять органов чувств, но и мышца, как таковая, являются " чувствующим снарядом" — датчиком сведений о пространственно-временных координатах, в пределах которых выполняется движение. Эти сведения поступают обратно в нервные центры, сигнализируя о выполнении программы поведения. Отсюда одна из кардинальных сеченовских идей: идея кольцевого управления движением, перечеркивающая схему рефлекторной дуги, оборванной на сокращении мышцы.

Наконец, взамен отдельных, разрозненных дуг поведение выступало в виде целостного, координируемого нервными центрами процесса. Особую роль в этом процессе Сеченов придал открытому им центральному торможению.

" Легко понять в самом деле, что без существования тормозов в теле и, с другой стороны, без возможности приходить этим тормозам в деятельность путем возбуждения чувствующих снарядов (единственно возможных регуляторов движения), было бы невозможно выполнение плана той " самоподвижности", которою обладают в столь высокой степени животные".

Самоподвижность (Сеченов берет этот термин в кавычки) и есть не что иное, как активная саморегуляция поведения. Мысль о ее невозможности без включения тормозных устройств в мозгу, притом " запускаемых" не из глубин организма, а с сенсорной периферии (то есть под действием импульсов, идущих из внешней среды), решительно изменяла общую картину работы нервной системы.

Прежняя физиология объясняла рефлекторные акты (как компонент этой работы) тем, что в них задействован один нервный процесс — возбуждение. После сеченовского открытия возбуждение оказалось сопряженным с неведомым прежней нейрофизиологии мозга торможением. Только их динамика, интеграция (или, как говорил И. П. Павлов, баланс) позволили понять сложную организацию целостного нервно-мышечного акта, имеющую биологические основания. Прежняя, досеченовская. трактовка этого акта представляла его в категориях механики: внешний стимул, играющий роль " спускового крючка", приводит вдействие " сцепление" звеньев рефлекторной дуги.

" Самоподвижность" организма, отличающая его от технических устройств, при таком взгляде объяснению не подлежала. (И потому относилась за счет особых витальных сил. )

Задача же, решенная Сеченовым, позволяла, оставаясь в пределах естественнонаучной схемы, найти в самой нервной системе субстрат, вынуждающий ее не только производить ответную реакцию, но и задержать ее (вопреки силовому давлению извне). Причем требовалось отнести включение тормозного субстрата в работу управляющих живым телом нервов за счет тех же причин, которые приводят это тело в движение. Никаких других причин, кроме внешних влияний, натуралист, не признающий витализм, принять не мог.

Поэтому Сеченов специально подчеркивал, что единственно возможными регуляторами не только движения, но и его задержки служит " возбуждение чувствующих снарядов". Стало быть, и в этом случае первопричину действия следует искать в контактах организма с внешней средой, в сфере импульсов с периферии. Особо следует отметить, что речь шла именно о чувствовании. Тем самым в объяснение системной саморегуляции вводилось интегральное понятие, которое являлось столь же физиологическим, сколь и психологическим.

Нервная система наделялась способностью не только проводить возбуждение, но также передавать по центростремительному " приводу" импульсы, несущие (в форме чувствования) сведения о внешнем источнике. Эти сведения вынуждают организм действовать, но они же вынуждают его и задержать действие. Именно это обеспечивало системный подход к нервным явлениям в противовес двум доминировавшим в ту эпоху в их трактовке подходам: анатомическому и молекулярному (физико-химическому).

Главную задачу Сеченов усматривал в том, чтобы " изучать не форму, а деятельность, не топографическую обособленность органов, а сочетание центральных процессов в естественные группы". Такое сочетание не ограничивалось " центральными процессами". Оно являло собой компонент более общей системы, включающей совместно с центрами сенсорные и двигательные " снаряды".

Три учения, каждое из которых разрабатывалось прежде по собственному (не связанному с другими исследовательскими направлениями) плану - об органах чувств, о головном мозге и о рефлексах -пересекались в концепции Сеченова в целостную " единицу". Стержнем концепции служил преобразованный рефлекторный принцип. Главное преобразование заключалось в том, что взамен образа " дуги" утверждался образ " кольца".

Кольцевая регуляция работы системы организма

Идею кольцевой регуляции давно (еще до начала XIX века) высказывали исследователи органов чувств (одним из первых — английский психофизиолог Ч. Белл). Изучая процесс построения зрительного (пространственного) образа, он открыл. зависимость этого образа от деятельности глазных мышц. Выдвинутая Беллом гипотеза о " нервном круге", соединяющем мозг с приданной глазу мышцей, а саму эту мышцу вновь с мозгом, была замечательной догадкой о саморегуляции чувственного познания. Она впервые содержала идею кольцевой связи между сенсорными и мышечными процессами, имелось в виду влияние двигательной реакции на сенсорную, а последней, посредством мозга, на деятельность глазных мышц.

Близким по смыслу являлось учение Гельмгольцао " бессознательных умозаключениях" - операциях, производимых не умом, а мышцами зрительного аппарата, от деятельности которых зависит, в частности, константность зрительного образа. Здесь также психологический эффект достигался благодаря сенсомоторному " кругу", который, конечно, не мог бы возникнуть без такого посредника, как нервные центры (хотя их роль в построении психического образа для физиологов тех времен выступала только в качестве непременного звена внутреннего механизма, о деятельности которого еще ничего не было известно).

Совершенно уникальным в сеченовской концепции " кольцевого управления поведением" являлось положение о характере информации, посылаемой мышцами в головной мозг, откуда идут " обратно" команды на периферию организма к этим же самым мышцам. Вопрос, касающийся оснащенности мышц сенсорными (чувствующими) нервами, уже давно был решен положительно.

Это означало, что мышцы являются органом не только движения, но и ощущения, хотя бы и неосознанного (говоря языком Сеченова, " темного мышечного чувства" ). Возникал, однако, другой вопрос: что же именно ощущается благодаря раздражению мышцы? Согласно версии физиологов, ощущается состояние органа, то есть мышцы как таковой. Сеченов же высказал идею (которую, как он писал, " выносил около самого сердца" ) о том, что посредством мышечного чувства познаются свойства внешней, объективной среды, в которой совершается действие или, точнее, пространственно-временные параметры этой среды.

Тем самым взамен " круга между мозгом и мышцей", то есть модели, ограничивающей самоорганизацию замкнутой системы организма (импульсы поступают из мышц в нервные центры, откуда в свою очередь направляются импульсы к мышцам, последние сообщают о достигнутом эффекте в центры и т. д. ), вырисовался иной " круг". Это был большой " круг", реализующий системное отношение " организм — среда", в котором мышцы выполняли функцию посредника — органа познания среды, несущего информацию о ней, а не о собственном состоянии.

К этому следует присоединить другое сеченовское положение, возлагавшее на мышцу работу по анализу и синтезу внешних объектов, их сравнению и построению умозаключений (" элементов мысли" ), ведущих к появлению расчлененных чувственных образов.

В итоге отношение " организм — среда" оборачивалось в сеченовской интерпретации отношением " организм — выстраиваемый им сенсомоторный образ среды — сама среда как независимая от организма и его действий реальность". Вводя среднее звено, Сеченов переходил от биологии к психологии, видя в ее явлениях непременный фактор жизни на уровне системно организованного поведения.

До сих пор речь шла о внешнем поведении. Однако издавна полагалось, что своеобразие психологии предопределено представлен-ностью в изучаемой ею предметной области особых внутренних явлений, незримых никем, кроме субъекта, способного к самоотчету о них.

Ни учение Дарвина об адаптации организма к внешней среде, ни учение Бернара о среде внутренней не содержали идейных ресурсов для реализации принципа системности применительно к психической регуляции поведения.

Психическая регуляция поведения

Первым эту задачу решил Сеченов. Опорой для него стало центральное торможение. Оно оказалось причастным к разряду тех механизмов, которые способны выполнять двойную службу. В физиологии центральное торможение объясняло " самоподвижность", в психологии — процесс преобразования внешнего поведения во внутреннее (этот процесс получил впоследствии имя " интериоризации" ). Начиная свой путь в психологии, Сеченов предложил ставшую некогда популярной формулу, согласно которой мысль — не что иное, как рефлекс, оборванный на завершающей двигательной фазе. Иначе говоря - " две трети рефлекса". Но из факта " обрыва" (торможения) работы мысли вовсе не следовало, что она бесследно гаснет. Эффект этой работы, произведенной в жизненных встречах организма со средой, сохраняется в мозгу (в виде теперь уже неосознаваемого субъектом, добытого благодаря его предшествующим действиям образа этой среды). Это и есть тот сенсомоторный и интеллектуальный опыт, организующий каждую последующую жизненную встречу организма с внешним миром.

Сеченов детально разобрал процесс интериоризации на феномене зрительного мышления, главной операцией которого (как и других актов мышления) является сравнение. Оно возникает благодаря тому, что глаза " бегают" по предметам, непрерывно сопоставляя один с другим. При этом " умственные образы предметов как бы накладываются друг на друга".

Однако в тех случаях, когда глаза воспринимают один предмет, непременно совершается процесс сравнивания. Наличный предмет сравнивается с запечатленной в сознании меркой. В какой же форме представлена эта, теперь уже умственная, мерка? В форме движения, которые для Сеченова всегда выступали как сенсомоторные, а не чисто моторные акты? Но на этот раз не внешних, явных, как при реальном сравнении работающим глазом двух предметов, а внутренних, скрытых. Когда же в теле репродуцируется какой-нибудь психический акт, это означает просто-напросто, что акт повторяется целиком, следовательно, для случая зрительного представления воспроизводятся и те движения, которые обыкновенно делает глаз при рассматривании предмета. Эти-то движения, падая теперь на реальный образ, и представляют реальный субстрат того, что мы выражаем словами " соизмерение представлений".

Учитывая сказанное Сеченовым о том, как созидается из внешних отношений действующего организма с окружающими предметами система его внутренних, скрытых отношений, можно было бы назвать эту систему своего рода внутренней средой. Поскольку, однако, этот термин закрепился за учением Бернара о саморегуляции внутренней среды организма как чисто физиологической системы, назовем систему внутренних отношений интрапсихическим планом поведения.

В интрапсихической среде воспроизводится и преобразуется экстрапсихическая, то есть система реальных, открытых для объективного наблюдения сенсомоторных действий. К этому следует присоединить и то, что общение организма с предметами внешней, физической среды Сеченов отграничил от присущего человеку социального общения, эффектом которого является индивидуализация субъекта, приобретение им собственного " Я". По образу людей (матери или няньки), регулировавших своими командами (" голосами" ) его действия в первую пору жизни, ребенок создает представления о самом себе как внутреннем центре, откуда теперь исходят собственные команды, автором которых является он сам.

Естественно, что это требовало перехода от биологии к микросоциологии. И все последующие концепции, использовавшие представление об интериоризации как объяснительный принцип (в частности, концепции Фрейда, Жане и Выготского), имели в виду именно внутреннюю (преобразованную) проекцию в психике отдельного индивида тех его отношений с другими людьми, которые некогда складывались объективно, на внешней " сцене" их поведения.

У Сеченова этот момент является производным от фундаментальной системы операций, укорененной в специфике биологических отношений организма со средой.

Итак, в середине XIX века сложился третий (после Аристотеля и Декарта) системный способ объяснения психики. Он был создан биологами. Прежде всего Дарвином, для которого, правда, системным объектом являлся не индивид, а вид в его истории адаптации к среде. В то же время, поскольку индивид является для революционной биологии одним из экземпляров, подчиненных закономерностям целого, и на него безоговорочно распространялось требование мыслить каждое из проявлений его жизни сквозь призму системы " организм - среда".

Благодаря Бернару сложилось понятие о внутренней среде как системе, обеспечивающей выживание отдельного организма вопреки возмущающим " ударам" по нему из среды внешней.

Наконец, Сеченов (усвоивший уроки и Дарвина, и Бернара, в лаборатории которого он открыл центральное торможение) создал первую теоретическую схему психологической системы (имеющей два

плана: внешний, в виде объективно данной сенсомоторной деятельности организма, и внутренний как интериоризованный, но при этом и преобразованный " дубликат" этой деятельности).

Одной из уникальных особенностей сеченовского представления о психологической системе являлось преодоление ее автором веками царившей над умами расщепленности явлений, относившихся к несовместимым порядкам бытия — телесному и психическому, мозгу и душе. По существу все новаторские сеченовские понятия являлись " гибридными". Понятие о мышечном фрагменте рефлекса обрело ипостась сенсомоторного действия, способного при непременном сочетании с другими совершать полноценные интеллектуальные операции.

Понятие о чувствовании (которое было принято относить к сфере сознания) выступило как особое свойство нерва, выполняющее две функции. Оно различает внешние объекты (это считалось исключительным делом психологии) и " настраивает" мышцы на адекватную реакцию. Наконец, " тормозные центры" в головном мозгу выполняют как физиологическую функцию (обеспечивая " самоподвижность" организма), так и функцию интериоризации, благодаря которой экстрапсихический план поведения преобразуется в интрапсихический.

" Гениальный взмах сеченовской мысли" — так назвал И. П. Пав^ лов схему, сопряженную с открытием центрального торможения, добавив к этому, что открытие " произвело сильное впечатление в среде европейских физиологов и было первым вкладом русского ума в важную отрасль естествознания, только что перед этим двинутую вперед успехами немцев и французов".

Открытие действительно явилось физиологическим (было сделано путем раздражения таламуса). Однако теоретическая схема, для которой она стала опорой (притом единственной опорой, верифицируемой экспериментом), вошла как один из разделов в книгу, названную Сеченовым " Психологические этюды".

Будучи переведена на французский язык, она стала известной как во французских, так и в немецких научных кругах. Одним из тех, кто познакомился с ней на немецком языке, по данным американских исследователей К. Прибрама и М. Джилла, был 3. Фрейд. Он начал заниматься психоанализом, уже будучи крупным специалистом в области нейрогистологии и нейрофизиологии. Соответственно принятым в этих дисциплинах взглядам Фрейд мыслил нервную систему в терминах элементов (нейронов), заряженных нервной энергией. Перейдя к психотерапевтической работе, к изучению симптомов у своих пациентов, он объяснял эти симптомы ослаблением контроля высших нервных центров над низшими.

С постановкой этой проблемы зародилась идея системных отношений. Вскоре Фрейд пишет оставшийся незавершенным и неопубликованным " Проект научной психологии" (1893), где он попытался представить нейронный механизм поведения. Среди нескольких категорий нейронов в этой схеме выделялись нейроны, " заряженные" на торможение. Благодаря им ставился барьер " первичным процессам", которые без такого барьера беспрепятственно овладевали бы поведением.

Системность в психоанализе

В дальнейшем в схеме классического психоанализа за первичные психические процессы было принято " либидо", имеющее инстинктивную сексуальную природу, а с версией о торможении родилось понятие о " защитных механизмах", благодаря которым личность с ее слепыми влечениями, затормаживая их, способна выжить в социальном мире.

Идея о динамике нервных процессов возбуждения и торможения как основе саморегуляции поведения (каковой ее утвердил Сеченов) перешла в совершенно иную сферу. Она была переведена на язык извечного конфликта между биологическими (сведенными к неукротимой сексуальности) и социальными (заложенными в семейных отношениях времен детства) силами, разрывающими «бедное " Я" ».

Впоследствии эта концепция привела к известной фрейдовской схеме строения психического аппарата человека как составленного из трех " враждующих" блоков: (Оно-Я-Сверх-Я). Так обстояло дело в психологии. Что же касается нейрофизиологии, системное отношение " возбуждение - торможение", появившееся на научной сцене после Сеченова, перешло в эту науку для объяснения интегративной функции центральной нервной системы в классических трудах Ч. Шеррингтона и И. П. Павлова.

Модель неврозов в школе И. П. Павлова

История науки запечатлела ряд попыток использовать это системное отношение для объяснения психологических факторов. Одна из выдающихся попыток привела к созданию модели экспериментальных неврозов в павловской школе, причем толчком к этому послужил феномен, описанный Фрейдом.

Имелся в виду невроз, вызванный у девушки столкновением противоположных мотивов[138]. Это побудило Павлова поставить опыты, в которых на собаках применялись раздражители, провоцирующие противоположные по своему мотивационному знаку реакции. Так, опытами М. Н. Ерофеевой было установлено, что подводимый к коже животного электрический ток, причиняющий сильную боль (разрушительный агент), оказался способным (благодаря подкреплению) вместо негативной, оборонительной реакции вызвать позитивную пищевую реакцию. Эти опыты были продемонстрированы посетившему павловскую лабораторию в 1913 году Шеррингтону, воскликнувшему, что " теперь для него стала понятна стойкость христианских мучеников".

Другой опыт провела сотрудница Павлова Н. Р. Шенгер-Крестов-никова. Перед животным ставилась задача отдифференцировать круг от эллипса (поскольку только первый подкреплялся, вызывая условную реакцию). Приближая от опыта к опыту изображение эллипса к изображению круга, удавалось добиться от животного их дифферен-цировки до определенной степени близости. Однако при минимальном различии между этими двумя изображениями собака приходила в возбужденное состояние. Исчезали вообще все дифференцировки. Павлов объяснил этот эффект " сшибкой" раздражительного и тормозного процессов.

Впоследствии этот опыт стал главной моделью для направления, изучавшего экспериментальные неврозы. Известный невролог Р. Джерард вспоминал, как, посетив Павлова в Ленинграде, он узнал от него, что стимулом к физиологическим опытам послужило знакомство с работой Фрейда. Через неделю Джерард приехал в Вену и рассказал Фрейду о беседе с Павловым. " Это бы мне страшно помогло, — заметил Фрейд, — если бы Павлов рассказал об этом несколько десятилетий раньше".

Фрейд, возможно, вспомнив о своем " Проекте научной психологии", где поведение объяснялось различными — раздражительными и тормозными - свойствами нервной ткани, предположил, что данные Павлова служат точным, экспериментально контролируемым доказательством правоты концепции неврозов как " сшибки" возбуждения и торможения. Однако мы видели, что Фрейд соединил с понятием о возбуждении " первичные" (сексуальные) процессы, которые тормозятся " вторичными" (исходящими от " Я" с его психическими аппаратами).

Павлов объяснил конфликт в физиологических категориях, Фрейд — в психоаналитических. Оба мыслили системно, оба вводили в объяснение системной регуляции поведения фактор торможения, открытый Сеченовым.

Согласно Фрейду, система " заряжена" энергетически (но это особая психическая энергия) и движима стремлением к разрядке накопившегося потенциала. Именно это переживается субъектом в виде чувства удовольствия. Павлов же ориентировался на принцип " уравновешивания" организма со средой, то есть использовал явление, открытое Бернаром во внутренней среде (гомеостаз), для объяснения приспособления к среде внешней. Свое первое публичное сообщение об условных рефлексах (сделанное будущим лауреатом Нобелевской премии на Международном медицинском конгрессе в Мадриде) Павлов назвал " Экспериментальная психология и психопатология на животных". К тому времени экспериментальная психология прочно завоевала место под солнцем. Психологический эксперимент обрел законные права среди других методов изучения живых существ. Но то, что Павлов вкладывал в этот, ставший популярным термин, ничего общего не имело с работой психологических лабораторий. Очень скоро Павлов откажется от этого термина.

Тем не менее существенным обстоятельством следует признать отнесенность им своих первых новаторских результатов к области психологии, а не физиологии. Но независимо от членения научных дисциплин ход и стиль его мысли определялись принципом системности, который утвердился к тому времени в новой биологии. Без этого общего принципа не было бы ни павловской исследовательской программы, ни богатства гипотез, которые повседневно проверялись как самим Павловым, так и множеством его учеников, возводивших под его неусыпным контролем " Монблан фактов".

Системность и целесообразность

Свое первое программное сообщение Павлов начал с декларации о приверженности учениям Дарвина и Бернара. Именно это, как он подчеркивал, позволяет противостоять как физико-химическому редукционизму, так и витализму. " Слова " целесообразность и приспособление" (несмотря на естественнонаучный, дарвиновский анализ их) продолжают в глазах многих носить на себе печать субъективизма, что порождает недоразумения двух противоположных родов. Чистые сторонники физико-химического учения о жизни усматривают в этих словах противонаучную тенденцию — отступление от чистого объективизма в сторону умозрения, телеологии. С другой стороны, биологи с философским настроением всякий факт относительно приспособления и целесообразности выстраивают как доказательство существования особой жизненной силы (витализм, очевидно, переходит в анимизм), ставящей себе цель, выбирающей средства, приспосабливающейся и т. д. ".

Понятия о целесообразности, приспособлении, считал Павлов, должны быть непременно сохранены, но в контексте принципа системности, ибо в факте приспособления нет ничего, " кроме точной связи элементов сложной системы между собой и всего их комплекса с окружающей обстановкой".

Такая саморегуляция служит, согласно Бернару, условием свободной жизни, то есть поведения во внешней среде.

Огромным достижением Сеченова стало обоснование положения, по которому и эта свободная жизнь системно саморегулируется.

Павлов сделал следующий шаг на этом пути. Сохранив ориентацию на принцип рефлекса, механизм которого изначально целесообразен, он выбрал для анализа системной организации совершенно особый объект.

Еще Бернар, подчеркивал Павлов, предугадал " совершеннейшую приспособляемость слюнных желез к внешним раздражителям". Слюнные железы являются органом, соединяющим эндоэкологию с экзоэкологией биосистемы, внутреннюю среду с внешней. Действуя на границе двух сред, они определяются в своей работе как потребностью организма в сохранении гомеостаза, так и влиянием внешних раздражителей. Их особое положение, их " двуликость" позволила Павлову на небольшом, казалось бы, не столь существенном для целостного поведения органе реализовать грандиозный программный замысел: выявить факторы построения и модификации этого поведения. Именно это определило воздействие Павлова на все последующие концепции научения, памяти, приобретения опыта.

И. П. Павлов, с одной стороны, оставался на почве физиологии с ее объективными методами и нейросубстратными представлениями, с другой — разрабатывал учение об особом способе общения организма со средой, отличающемся от внутрителесных регуляций. Особенность такой формы в том, что ее образуют детерминанты, родственные психическим, но не тождественные им. Реальность, за изучение которой принялся Павлов, потребовала ввести язык, позволивший бы отобразить особый уровень организации жизнедеятельности. Этот уровень регулируется физиологическими механизмами.

Вместе с тем он имеет особое измерение, не идентичное ни интра-церебральным процессам и отношениям, ни связям в сфере психики.

Термины павловского языка (сигнал, подкрепление, временная связь и др. ) могут выступать как в физиологическом, так и в психологическом ракурсе в зависимости от того, сквозь призму какой категории обозначаемые этими терминами реалии будут рассматриваться. С физиологической стороны, они - нервный импульс, состояние центра, проторение пути и т. д. С психологической стороны, они указывают на чувственный образ, ассоциацию, мотивацию. Их значение определяется языком, на который они переводятся.

Говоря о человеке как системе, Павлов бесстрашно использовал ту же метафору, которая была в ходу во времена триумфа механики.

" Человек, - писал он, полемизируя со своими критиками из числа психологов, - есть, конечно, система (грубее говоря — машина)... но система в горизонте нашего современного научного видения единственная по высочайшему саморегулированию".

Исключительность человека как системы усматривалась в том, что саморегуляцию его поведения обеспечивают две сигнальные системы. Причем обе имеют психологические корреляты в виде чувственных и умственных образов той среды, с которой (говоря павловским языком) " уравновешивается" организм. Тем самым укорененная в го-меостазе идея сохранения постоянства внутренней среды переносилась на взаимоотношения организма со средой внешней, поскольку речь шла о человеке, и со средой социальной. Средствами же удержания постоянства системы " организм (человек) - среда" служили особые, неведомые физической природе агенты, а именно сигналы, притом непременно психологически " нагруженные".

Образ машины Использовался издавна (по меньшей мере со времен Декарта, а до него испанским врачом XVI века Перейра, считавшим животных простыми машинами) как символ автоматизма работы системы. Однако до Сеченова с этим символом нераздельно сопрягалось представление об особом агенте, извне приводящем машину в действие. Сеченов, говоря о " машинное™ мозга", перешел к принципу саморегуляции. Этой же линии следовал Павлов.

Слово " машина" означало для них не Декартов автомат, подобный помпе, перекачивающей жидкость, не энергетическую " машину", на которую ориентировался Фрейд, а устройство, оснащенное сигналами. Поскольку же сигналы различают свойства среды, в которой работает это устройство, передают информацию о них, меняющую стратегию поведения системы, то именно здесь созревали идеи, в дальнейшем приведшие к созданию информационных машин.

Однако не новаторский павловский системный стиль мышления оказался в центре внимания не подготовленного к его восприятию научного сообщества, а модельный опыт по выработке условного слю-но-отделительного рефлекса у изолированного животного. Это дало повод инкриминировать Павлову элементаризм (отказ от изучения целостного поведения), редукционизм (сведение психики к условному рефлексу), механицизм (забвение специфики биологической организации).

Между тем разработанная Павловым модель позволила надежно верифицировать в эксперименте его теоретические представления о системной организации приобретаемых живыми существами новых, непредуготовленных наличными нервными ресурсами ответов на меняющиеся условия его жизни.

Системность и проблема научения

Проблема научения, модификации поведения организма, стала в конце XIX — начале XX века наиболее актуальной для психологии. Наряду с направлением, созданным Павловым, в Соединенных Штатах возникло другое, у истоков которого стоял Эдвард Торндайк. За ним Павлов признал " честь первого по времени вступления на новый путь".

Между тем этот новый путь имел различные истоки (при общей установке на объективное и экспериментальное изучение механизмов приобретения новых форм поведения). Если Павлов отправлялся от Сеченова и Бернара, восприняв от первого идею сигнальной регуляции, от второго — гомеостаза, то Торндайк исходил из утвержденного Дарвином вероятностного объяснения процесса приспособления жизненных явлений к меняющимся условиям (метод " проб, ошибок и случайного успеха" ).

И Павлов, и Торндайк преобразовывали сложившиеся в психологии стереотипы благодаря внедрению в нее идей, радикально изменивших весь строй биологического мышления. Оба исследователя изменяли сам предмет психологии, притязания которой на независимость как от философии, так и от физиологии обосновывались декларацией о том, что ее уникальным предметом служит сознание.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒