УДК 159.9(075.8) ББК88 31 страница

Эклектизм

Другим антиподом системности является эклектизм (от греч. eklektikos — выбирающий) как соединение разнородных, лишенных внутренней связи, порой несовместимых друг с другом идей и положений, подмена одних логических оснований другими. Так, приступив к разработке своей теории физиологической психологии, Вундт исходил из того, что первичным материалом сознания служат сенсорные образы, соединяемые посредством ассоциаций. Но затем, видя ограниченность этой схемы, он ввел в качестве " верховного" организатора процессов сознания особую волевую силу — апперцепцию. Несовместимость этих двух способов объяснения очевидна. Джемс жаловался, что создание Вундта напоминает ему червяка, которого можно разрезать на части и каждая из них будет ползать сама по себе.

Знания об организме, индивиде, личности, обществе собираются на различных участках неравномерно движущегося фронта научных исследований. На каждом участке — свои результаты прорывов в непознанное, свой язык. Вместе с тем возникает реальная потребность в том, чтобы собрать воедино известное о различных параметрах объектов, являющихся целостностями. Очевидно, что такой, например, объект, как человек, является целостностью.

Потребность объяснить эту целостность, при скудости методологических средств, порождает эклектические комбинации. Такова, например, рефлексология В. М. Бехтерева. Ее традиции определили когнитивный стиль его учеников и учеников этих учеников в психологии. Их эклектизм прикрывал проспект комплексного изучения человека как многофакторной и развивающейся системы.

Редукционизм

Еще одной установкой, противостоящей принципу системности в психологии, является редукционизм (от лат. reductio - отодвигание назад), который сводил либо целое к частям, либо сложные явления к простым. Сведение, например, сложной организованной деятельности к более простому отношению " стимул — реакция" или к условному рефлексу препятствует системному объяснению этой целостности. Опасность несовместимой с принципом системности редукционистской установки особенно велика в психологии в силу своеобразия ее явлений, " пограничных" по отношению к биологическим и социальным.

Предпринимались попытки свести, например, такую умственную операцию, как обобщение, " к генерализации нервного процесса в коре больших полушарий (физиологический редукционизм) или свести личность к совокупности общественных отношений (социологический редукционизм), а познавательную активность описать как прием и переработку информации (кибернетический редукционизм).

Обращение к физиологии, социологии, кибернетике обогатило аппарат собственных психологических понятий благодаря преимуществам междисциплинарных контактов, которые, однако, эффективны лишь тогда, когда они не ведут к " истреблению" этих понятий.

Организм — это биологическая система, общество — социальная. С ними взаимосвязана психологическая система, имеющая свой строй и закономерности преобразования. С целью отграничить ее от других систем Н. Н. Ланге в свое время предложил назвать эту систему психосферой. " Общение" систем продуктивно только в " диалоге", где каждая говорит собственным, а не чужим голосом.

Внешний методологизм

Л. С. Выготский писал, что " есть два типа научных систем по отношению к методологическому хребту, поддерживающему их.

Методология всегда подобна костяку, скелету в организме животного. Простейшие животные, как улитка и черепаха, носят свой скелет снаружи и их, как устриц, можно отделить от костяка, они остаются малодифференцированной мякотью; высшие животные носят скелет внутри и делают его внутренней опорой, костью каждого своего движения" [137]. Высшая методология управляет работой каждого элемента " организма" науки, каждым движением мысли по добыванию и объяснению фактов. Вместе с тем имеются методологии, выполняющие не рабочую, а защитную функцию (подобную той, которую в приведенной метафоре играет панцирь черепахи).

Таковой по отношению к российской психологии советского периода служила философия диалектического материализма. Она являлась, притом порой апеллируя к принципу системности, методологическим прикрытием процесса производства знаний, который шел своим ходом без реального конструктивного участия в нем закостенелого, чрезвычайно прочного внешнего прикрытия, неспособного управлять внутринаучным поиском. Лишившись этого прикрытия, советская психология оказалась (если следовать избранной метафоре) " малодифференцированной мякотью", массой представлений и фактов, не имеющей истинно системной организации.

Рассмотрев пять типов несистемных теорий, обратимся к концепциям, которые, реализуя принцип системности, обусловили прогресс психологического знания. Они возникали на историческом пути психологии в полемике с " несистемными" представлениями.

Зарождение системного понимания психики

Первым в истории научной мысли, в том числе психологической, принцип системности утвердил Аристотель. Как уже отмечалось, он прошел школу Платона, где душа

представлялась внешней по отношению к телу сущностью, распадающейся на части, каждая из которых находится в одном из органов тела (разум - в голове, мужество — в груди, вожделение — в печени). В то же время Платон отстаивал положение о том, что в мире царит целесообразность. Вещи природы стремятся подражать нетленным идеям. К этим идеям в тоске тянутся несовершенные человеческие представления.

В учении Платона роль цели была мифологизирована. Но эта роль не является фиктивной. Сознание человека изначально ориентировано на цели. Это свойство Платон придал всей действительности, где, по его убеждению, властвуют не причины, как прежде полагали философы, а цели. Обращение к категории цели подготовило разработку Аристотелем принципа системности.

Вместе с тем Аристотель учился не только по " устным текстам" Платона, но и по книгам ненавистного Платону Демокрита, считавшего, что главное в познании - это поиск причинных объяснений. Но ни телеология Платона, ни причинность Демокрита не позволяли трактовать организм как систему. Оба философа представляли душу внешней по отношению к организму сущностью.

Для Демокрита душа — это легкие и шарообразные атомы огня, одна из разновидностей вещества среди других. Физический закон рассеяния применим и к телу, и к душе, которая ведь также является телесной. Поэтому Демокрит отверг бессмертие души. В мировоззренческом плане эта идея подрывала религиозно-мифологические представления. Но в плане естественнонаучном она служила барьером к объяснению реальных системных особенностей живого организма. Этот барьер перешагнул Аристотель. Он не смог бы выстроить свою теорию, не будь предшествующей " дуэли" между Платоном и Демокритом. Она сделала очевидным, что нельзя объяснить организм как систему, исходя из прежних воззрений надушу и тело, на причину и цель. Учтя опыт этой " дуэли" и обобщив достижения античной науки, Аристотель разработал системную концепцию.

Она предполагала, что живое тело имеет физический состав (содержит те же элементы, из которых состоит неорганическая природа), но в ней действие этих элементов совершается в определенных границах и по особым внутренним принципам, установленным его организацией как целым, от которого зависит взаимодействие частей. Тело прекращает свое существование не из-за исчезновения одного из элементов (атомов огня, как учил Демокрит), но по причине распада его системной организации. Это организованное целое и есть, согласно Аристотелю, душа как " форма естественного тела, потенциально одаренного жизнью".

Следует подчеркнуть, что основанием утвержденного Аристотелем принципа системности применительно к психике служило переосмысление широкой " сетки" всеобщих категорий познания (часть — целое, средство — цель, возможность - действительность, структура — функция, содержание — форма, внутреннее — внешнее). Они являются философскими, методологическими, но от них зависит реализация принципа системности в конкретных науках, в том числе в психологии.

Формула Аристотеля, согласно которой душа — это операция, деятельность, функция тела, но не самостоятельное тело среди других, была в последующие века истолкована его интерпретаторами с акцентом на аристотелевском выводе о том, что " душа не является телом". Между тем единственный смысл этого тезиса заключается в том, что душа, хотя и не может существовать без тела, но не идентична ни отдельным образующим тело вещественным элементам, ни их смешению.

Категория организма складывалась в аристотелевском мышлении под воздействием потребности охватить в целостной схеме как пред-человеческие, так и человеческие формы. Но именно последние представляли собой камень преткновения: поведение человека регулируется качественно иным образом, чем поведение животного. Это побудило Аристотеля ввести такую детерминанту, как " продукты" сверхиндивидуального разума (нуса), исходящие из нематериально» сферы, но оказывающие воздействие на ход телесных процессов.

Эти " продукты" суть нечто " внешнее" по отношению к органическому телу, которому, по Аристотелю, присущ и свой внутренний двигатель. Когда из желудя вырастает дуб, из одной зародышевой клетки — человек, из другой — слон, то объяснить различие в этих процес^-сах развития только усвоением внешнего питательного материала невозможно.

До понятия о генетической программе оставалось два с лишним тысячелетия, но принцип направленной реализации (энергейя) присущего организму потенциала (динамис) четко сформулирован и выражен в понятии об энтелехии как цели, которая " движет изнутри". Именно этот термин стал трактоваться как главный показатель виталистического стиля биологии Аристотеля.

Следует, однако, различать две ипостаси (энтелехии), отражающие общий подход Аристотеля к организму. Уже отмечалось его стремление постичь организм как целое, включающее все живое — растительное, животное, человеческое. Отсюда возникла и опасность редукции " сверху вниз" — распространения на элементарное тех способов поведения, которые присущи высшему и сложному. Так произошло и с энтелехией. В этом термине соединились два значения: " программно-генетическое", указывающее на направленность биологического развития, и " мотивационно-целеобразовательное", характерное только для человека. Примером второго (пример Аристотеля) служит творчество скульптора, преобразующего кусок мрамора соответственно замыслу, который движет телесными действиями этого скульптора. Различий между реализацией генетической программы и программы социальной Аристотель не проводил. Обе объединялись термином " энтелехия". И поскольку целенаправленность человеческого поведения известна каждому из его сознательного опыта, а о генетической " развертке" организма никакого позитивного знания не было, телеология живого представлялась по образу и подобию разумного целепо-лагания. Это и стало опорой последующего витализма.

Воспроизводя своеобразие. биологических объектов, Аристотель трактует организм как систему. Она целостна, устойчива, активна, целеустремленна. В отличие от постоянно подверженных " энтропии" (сравните Демокритово " рассеяние" атомов) физических объектов система организма стремится сохранить свою организацию. Будучи неотделима от внешнего, она активно противостоит ему и " поглощает" его порциями в соответствии с присущим ей устройством. В этом мы видим зачатки концепции гомеостаза, согласно которой организм удерживает свои процессы на стабильном уровне вопреки возмущающим внешним воздействиям.

Вместе с тем устойчивость живого сопряжена с его изменением, развитием, движущую силу которого Аристотель усматривал в самом телесном субстрате, в стремлении организма к " потребному будущему", к переформированной цели, заранее определяющей ход текущих событий. Учение Аристотеля запечатлело первую фазу научного понимания системности, гомеостаза и активности организма, ставшую исходной для последующих исканий и решений.

После Аристотеля достигнутый им синтез был утрачен. Его место на столетия заняли два подхода: либо дуалистический (сопряженный с религиозным мировоззрением), разъявший душу и тело, либо редукционистский, который, возвращая к доаристотелевским взглядам, рассматривал душу (психику) как разновидность материи, вещества.

Машина как образ системности

В XVII веке с появлением новой картины мира, покончившей с прежними аристотелевскими " формами" и " сущностями", представившей все зримое мироздание движущимся по законам механики, зарождается новый тип системного объяснения организма и его психических проявлений - восприятия, памяти, аффекта, движения. Образцом такого объяснения стала модель Декарта, в которой организм был представлен как машинообразно работающее устройство.

Подобно тому как Аристотель развивал системные идеи в противовес " несистемным" атомистическим воззрениям Демокрита, Декарт, разрабатывая свою системную модель, отграничил объяснение ее действий от " несистемного", хотя и строго причинного объяснения хода вещей в неорганическом мире. В отличие от христианского мировоззрения создавалась новая картина природы, любой объект которой, включая человеческое тело, рисовался движущимся по непреложным законам механики.

Если для Аристотеля примером целесообразного действия служила работа скульптора, воплощающего свой замысел в куске мрамора, то для Декарта - работа техника, создающего машину, способную затем действовать независимо от этого техника в автоматическом режиме, соответственно присущей ей " диспозиции органов".

Разные социально-исторические эпохи сформировали различные основания для системного стиля мышления. Этот стиль и определил характер объяснения психических форм жизни. В творчестве Декарта он привел к открытию рефлекторной природы поведения, что стало эпохальным событием как для физиологии, так и для психологии.

Конкретные представления Декарта о механизме рефлекса являлись фантастическими. Но принципиальная схема этого механизма стала на два века основополагающей для нескольких поколений исследователей головного мозга и его функций, в том числе психических.

Согласно Декарту, природа и сознание - это два предельных основания бытия, две субстанции, которые " пересекаются" в человеческом организме в " шишковидной железе" (имелся в виду эпифиз). Если ограничиться этой версией Декарта (породившей концепцию так называемого психофизического взаимодействия), останутся невыявленными два его важнейших нововведения. Они содержались в теории организма, отделявшей от субстанции материи особый круг явлений, механика которых в виде " трубок и причин" качественно отличалась от механического движения любых других природных объектов. От мыслящей же субстанции эта теория отделяла другой круг явлений, качественно отличных от " чистых" мыслей, поскольку эти явления (Декарт обозначил их словом " страсти", то есть страдательные состояния души) порождаются " машиной тела".

Один круг накладывается на другой. Тем самым системная трактовка организма позволяла системно представить также и элементарные психические функции без обращения к душе как их организатору и регулятору.

Эти глубинные радикальные сдвиги в самом способе изображения отношений между телесным и психическим, реализующие принцип системности, оставались в тени, поскольку в философском манифесте Декарта декларировалась изначальная гетерогенность протяженной материи и непротяженного сознания. На этом манифесте и сосредоточились оценки его антиаристотелевского поворота, приведшего к идее о психофизическом взаимодействии (тогда как согласно Аристотелю между душой и телом не может быть взаимодействия, ибо душа не отдельная сущность, а форма тела, способ его организации).

В противовес традиционной оценке Декарта как родоначальника бескомпромиссно дуалистического направления мысли в психологии нового времени следует подчеркнуть, что именно Декартом в эту эпоху была предпринята попытка сомкнуть психическое и физическое, исходя из принципа системности. Этим не отрицается дуализм Декартовой философии. Но он выступал на другом уровне, а именно когда речь шла о сознании как непосредственном знании субъекта о своих личных мыслях и желаниях.

Душа- согласно Декарту — имеет двойную детерминацию: наряду с активными, деятельными состояниями у нее имеются " страдательные" (страсти или аффекты), которые порождаются воздействием внешних физических причин на телесную (физическую) организацию. " Страстями можно вообще назвать все виды восприятий или знаний, встречающихся у нас, потому что часто не сама душа наша делает их такими, какими они являются, а получает их всегда от вещей, представляемых ими".

Мысля природу как протяженную, бесконечную делимую материю, вихреобразно движущуюся вокруг Солнца по физико-математическим законам, Декарт ориентировался на другой объяснительный принцип, когда речь шла о " живой машине".

В определенном смысле Декарт столкнулся с той же трудностью, что и Аристотель, знакомый с причинным объяснением взаимодействия элементов природы, предложенным Демокритом. Для изучения живых систем с присущими им целостностью, упорядоченностью, организацией, целесообразностью и др. атомистическая гипотеза была непригодна. Столь же непригодной в этом плане являлась и картезианская концепция о вихреобразном движении материальных частиц.

С ее помощью анатомо-физиологическое знание не могло быть продвинуто ни на йоту. Вместе с тем отказаться от указанной концепции значило бы разъять природу на лишенные внутренней связи сферы. Выход, найденный Декартом, состоял в том, чтобы " загнать" движущиеся по собственным законам физические " вихри" (в виде огнепо-добных частиц, названных " животными духами" ) в телесную конструкцию, которая, в свою очередь, работает на собственных, иных, чем в " чистой" физике, началах.

Тем самым разграничились две категории материальных тел и намечалась перспектива объяснения процессов в организме (в том числе и психических), исходя из постулата об их подчиненности объективным (стало быть, независимым от сознания) принципам системной организации.

Указанное разграничение двух категорий тел позволяло объяснять жизненные явления материальными причинами, не впадая в " грех" редукционизма (сводящего эти явления к физико-химическим). Как заметил М. Полани, " это может показаться невероятным, но это факт, что в течение трехсот лет писатели, которые оспаривали возможность объяснить жизнь, исходя из физики и химии, оперировали в качестве аргумента тем, что живые тела не ведут себя машинообразно, вместо того, чтобы указать, что само по себе наличие у живых существ ма-шинообразных функций доказывает, что жизнь не может быть объяснена в терминах физики и химии".

Машинообразность в данном контексте — синоним системности.

Модель " организма-машины" с новых позиций объясняла ряд свойств живого тела: системность (машина — это устройство, имеющее структуру, которая предполагает согласованное взаимодействие образующих ее компонентов, необходимых и достаточных для успешного функционирования), целостность (ответная реакция на раздражитель производится всей " машиной тела" ), целесообразность (в машине она предусмотрена конструктором, в " живой машине" выражена в полезной службе на благо целого). Однако такие решающие признаки поведения организма, как его активность, изменчивость с целью адаптации к новым обстоятельствам, его развитие, чужды миру механических систем (автоматов).

Научная мысль стала изучать эти признаки с разработкой новых воззрений на системность в XIX веке. Первая половина этого века ознаменовалась крупными успехами в изучении строения и функций нервной системы. Важнейшим открытием явилось установление различий между сенсорными (чувствительными) и моторными (двигательными) нервами, переход возбуждения первых (посредством центров спинного мозга) в ответную реакцию вторых. Переход был истолкован как отражение, и потому, соответственно латинскому обозначению этого феномена, назван рефлексом (от лат. reflexus — отражение). Он был наглядно представлен в образе рефлекторной дуги, имеющей " два плеча". Казалось, умозрительные прозрения Декарта, касающиеся механизма мышечных действий, вызванных отражением мозгом внешних толчков, воспринимаемых органами чувств, получили надежное подтверждение в опытах физиологов и врачей.

Между тем их скальпелем, рассекающим различные части нервной системы, руководило такое воззрение на изучаемый объект, которое ориентировалось на " анатомическое начало". Оно предполагало, что каждая функция организма имеет отличный от других анатомический субстрат. Определенный круг реакций объяснялся тем, что внешний импульс запускает в ход нервный механизм, приводящий в движение мышцу.

Эта теория рефлекса была с энтузиазмом встречена в медицинских кругах. Она открывала новые перспективы в диагностике нервных болезней.

Вскоре обнаружилась ее уязвимость в нескольких отношениях. Рефлекс считался автоматической реакцией, осуществляемой спинным мозгом, тогда как головной мозг наделялся спонтанно действующей " по ту сторону" рефлекторного механизма психикой (сознанием и волей).

Дуалистическая картина нервной деятельности получала в этой анатомической схеме предельно четкое выражение. Сама деятельность мыслилась как " пучок" независимых друг от друга рефлекторных дуг, то есть лишалась системного объяснения. Слабость концепции рефлекторной дуги обнажала также ее неспособность объяснить адаптивный характер поведения даже на уровне обезглавленной амфибии с сохраненным спинным мозгом. Так, обезглавленная лягушка изменяла свое поведение в зависимости от внешних условий, в которые ее помещал экспериментатор (ползала, плавала и т. п. ), то есть не являлась рефлекторным автоматом. Эта способность организма различать условия и регулировать соответственно им свои ответные действия требовала пересмотреть прежнюю " несистемную" схему рефлекторной дуги. В физиологии намечаются новые подходы к соотношению спинного и головного мозга, рефлекса и психики. В середине прошлого века в биологических науках назревал крутой поворот.

Система «организм – среда»

Коренным образом меняется весь строй представлен и и об организме, его эволюции, саморегуляции и взаимоотношениях с внешней средой. Складывается новый системный стиль мышления, в утверждении которого выдающуюся роль сыграли четыре естествоиспытателя Ч. Дарвин, К. Бернар, Г. Гельмгольци И. М. Сеченов.

В физиологии новые учения сложились в противовес двум направлениям: ориентации на " анатомическое начало" и физико-химической школе. Оба направления внесли важный вклад в становление научных знаний об организме. Опора на анатомию позволила выяснить зависимость функций от субстрата. Что касается физико-химической школы, то она возникла в атмосфере энтузиазма, вызванного открытием закона сохранения и превращения энергии. В силу этого закона организм включался в общий круговорот физико-химических веществ и процессов в природе.

Это нанесло сокрушительный удар по витализму, считавшему живое тело управляемым сверхприродными агентами. Но трактовка организма как энергетической машины столь же мало была способна объяснить системную сущность жизни, как и опора на его анатомическое устройство.

Ни одно, ни другое направление на могли объяснить специфики биологического типа поведения организма. Одно из них (ориентированное на " анатомическое начало" ) отделяло организм от среды, считая, что все условия для жизнедеятельности скрыты в нем самом. Другое - отождествляло организм со средой, доказывая, что их объединяет подчиненность одним и тем же физико-химическим законам.

Новую эпоху в биологии и психологии открыл переход к особой системе, интегрирующей организм и среду, трактующей их взаимоотношение как целостность, но отличную от физико-химической, энергетической и молекулярной целостности.

У Дарвина принцип определяющей роли среды сочетался с идеей борьбы живых существ за выживание в этой среде. Пафос физико-химического направления состоял в том, чтобы отождествить процессы в неорганической и органической природе, подвести их под один закон и сделать организм объектом точного знания. По-новому интерпретируя отношение " организм - среда", дарвиновская концепция акцентировала активность организма, побуждая снять знак равенства между двумя членами отношения.

Обычно главное достижение Дарвина усматривается в том, что он объяснил реальную целесообразность живого, дававшую повод наделять организм изначально заложенной в нем целью, слепым механизмом естественного отбора. Но этим, как и внедрением принципа развития, объяснительный потенциал дарвиновского учения не ограничивался. Идея борьбы организма за выживание в среде стимулировала рождение и развитие концепции о двух средах: внешней, к которой приспосабливается организм, и внутренней, присущей ему самому, отстаиваемой им в борьбе за существование. Сам Дарвин этой концепции не выдвигал, однако подготавливал ее своим учением.

У истоков новой модели организма стоял Бернар, согласно которому организм имеет две среды: внешнюю, физическую среду, и внутреннюю, в которой существуют все живые элементы органического тела.

Внутренняя среда состоит из плазмы и лимфы (в дальнейшем к этому была присоединена тканевая жидкость). Бернар впервые поставил вопрос о постоянстве внутренней среды и механизмах, его удерживающих.

Генеральная идея состояла в том, что именно благодаря постоянству внутренней среды организм приобретает независимость от внешних превратностей. На сохранение констант этой среды (кислород, сахар, соли и т. д. ) работает множество витальных механизмов.

О том, каковы эти механизмы, Бернар еще ничего сказать не мог, но общая идея являлась чрезвычайно перспективной, приведя к учению о гомеостазе (равновесном состоянии, обеспечиваемом посредством саморегуляции), ставшим, как было уже сказано, синонимом системности.

И вновь, как и в прежние эпохи (во времена Аристотеля и Декарта), идея системности утверждалась в противовес несистемным представлениям о природе как великом круговороте бесчисленного множества физических частиц. Изъять живое тело из этого круговорота значило бы вырвать его из единой цепи бытия.

Такая версия устраивала витализм, концепция которого об особой " жизненной силе" являлась столь же несовместимой с принципом системности, как и концепция, которая, сводя мироздание к превращениям энергии, оставалась безразличной к организации живых систем.

Бернар считал эти системы построенными из общих для всей природы физико-химических элементов, но образующих в отличие от их взаимодействия вне организма особую внутреннюю среду, удерживаемую в своем постоянстве благодаря факторам, неизвестным неорганической природе.

Зарождение принципа системности в психологии

Утвердив системное отношение " организм - среда", Дарвин и Бернар создали новую проблемную ситуацию в психофизиологии органов чувств. Ведь именно посредством этих органов реализуется указанное отношение на уровне поведения организма. При первых попытках их экспериментального изучения физиологи, как и при анализе рефлексов, следовали " анатомическому началу" с присущим ему элементаризмом.

Шли поиски прямой зависимости ощущений от нервных волокон. На этом пути были достигнуты некоторые успехи. Появилась, в частности, теория цветного зрения Гельмгольца. Однако тот же Гельмгольц, перейдя в своей " Физиологической оптике" от отдельных ощущений к объяснению того, как возникают целостные образы внешних объектов, решительно изменил свой подход к этим психическим феноменам. Он выдвинул получившую экспериментальное подтверждение гипотезу о том, что целостный психический образ строится целостным сенсомоторным механизмом, благодаря операциям, сходным, как уже отмечалось, с логическими (" бессознательным умозаключениям" ).

Это был выдающийся шаг на пути утверждения принципа системности в психологии.

Следующий шаг принадлежал Сеченову. Он перевел понятие о бессознательных умозаключениях на язык рефлекторной теории. За этим стояло радикальное преобразование понятия о рефлексе. Взамен отдельных рефлекторных дуг вводилась теория нейрорегуляции поведения целостного организма. Эта теория содержала ряд принципиально новых факторов. Мышечное действие, в котором было принято видеть вызванный внешним импульсом завершающий фрагмент отдельной рефлекторной дуги, отныне решительно меняло свой облик, притом по нескольким параметрам.

Прежде всего следует отметить, что исходным моментом всего акта (иначе говоря, его детерминантой) выступал не сам по себе внешний физический раздражитель, но раздражитель, выполняющий функцию сигнала, поэтому имеющий двойную обращенность и к организму, и к внешней среде. В качестве сигнала он служил различению свойств этой среды, ориентации в ней или, говоря современным языком, — информации о ней. Поэтому Сеченов говорил о раздражителе, провоцирующем рефлекс, как своего рода гибриде, сочетающем принадлежность к физическому миру с особой функцией, которую традиция приписала сознанию, а именно — быть носителем чувствования как сигнала событий в среде.

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒