Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





УДК 159.9(075.8) ББК88 25 страница



Второй фактор — эмоциональный статус " значимого другого" (ат­тракция), его способность привлекать или отталкивать окружающих, бытьсоциометрически избираемым или отвергаемым, вызывать сим-\ патию или антипатию. Эта форма репрезентации личности может не совпадать с феноменами референтности или авторитетности, кото­рые в наибольшей степени обусловлены содержанием совместной де­ятельности. Однако их значение в структуре личности " значимого дру­гого" не следует недооценивать: враг в известном смысле не менее значим для нас, чем друг, эмоциональное отношение к человеку мо­жет не способствовать успеху совместной деятельности, деформиро­вать ее. На рис. 2 аттракция А представлена множеством эмоциональ­ных установок, располагающихся по нарастанию от точки О к точке А+, так и в противоположном направлении — к точке А~.

Третий фактор репрезентативности личности - властные полно­мочия субъекта или статус власти. Как это ни парадоксально, но ге­нерал менее значим для солдата, чем сержант, с которым рядовой вза­имодействует непосредственно. Разрушение той или иной организа­ции автоматически включает механизм действия статусных отноше­ний. Выход субъекта, наделенного властными полномочиями, из слу­жебной иерархии нередко лишает его статуса " значимого другого" для его сослуживцев. Это происходит, разумеется, если его служебный ста­тус не сочетался с более глубинными личностными характеристика­ми - референтностью и аттракцией. Примеры подобного " низверже­ния с Олимпа", а следовательно, утраты значимости конкретного ли­ца может привести каждый. Но пока статус индивида достаточно вы­сок, он не может не быть " значимым другим" для зависимых от него

лиц. У него в руках не " власть авторитета", но " авторитет власти". На рис. 2 возрастание статусных рангов получает отражение на векторе, ориентированном условной точкой В+.

Рис. 2. Трехфакторная модель " значимого другого" по А. В. Петровскому

В то время как в одном направлении от исходной точки властные полномочия усиливаются, в другом нарастает прямо противополож­ный процесс все большей дискриминации " значимого другого" (здесь понятие " значимость" приобретает весьма специфический смысл — так может быть " значим" раб для господина, поскольку под угрозой жестокого наказания будет выполнять прихоти последнего). Обозна­чим подобную статусность В -. По сути дела речь идет о том, что в слу­чае " плюсовой" 5-значимости с полным основанием можно гово­рить о субъектной значимости другого (субъект влияния), а в ситуа­ции " минусовой" й-значимости — о его объектной значимости (объ­ект влияния).

Построив модели " значимого другого" втрехмерном пространстве, мы получаем необходимые общие ориентиры для понимания меха­низмов взаимодействия людей в системе межличностных отношений. Таким образом, открываем для себя возможность более обоснованно подойти к выявлению меры личностной значимости и влияния чело­века в группе. В качестве примера рассмотрим несколько позиций в пространстве позитивных значений выделенныхнами критериев зна­чимости. Для обозначения их с целью возможной наглядности при­ходится прибегать к метафорам.

Позиция 1 - " кумир". Некто наиболее эмоционально привлека­тельный, обожаемый, непререкаемо авторитетный, но не имеющий формальной власти над субъектом (В = О; Р+; A+).

Позиция 2 — " божество". Те же характеристики, которыми наде­лен окружающими " кумир", но при этом высочайшие возможности влияния на судьбу человека, которые дают ему прерогативы власти +; Р+; А+).

Позиция 3 — " компетентный судья". Высокостатусный по своей социальной роли и авторитетный, знающий руководитель, но не вы­зывающий симпатии, хотя и неантипатичный +; Р+; А = О).

Позиция 4 — " советчик-компьютер". Этот человек не располагает высокой властной позицией, он несимпатичен, хотя и неантипати­чен для окружающих, но, тем не менее, последние подчиняются ему или, во всяком случае, считаются с его решениями, понимая, что в данной области он реальный авторитет и, отказываясь от его советов и рекомендаций, можно проиграть (В = О; Р; A = О).

Позиция 5 — " деревенский дурачок". Не располагающий статусом по своей социальной роли, глупый, но при этом симпатичный чело­век (В = О; Р = О; А+).

Позиция 6 — " заботливый начальничек". Обладающий властью ру­ководитель, который вызывает у работающих с ним сотрудников бла­годарность за доброжелательное отношение, но профессионально не компетентный и потому нереферентный. Авторитет его личности ми­нимален, что легко обнаруживается в случае утраты им служебного положения (В+; Р = О; А+).

Позиция 7 — " кондовый начальник". Субъект, наделенный власт­ными полномочиями, но не авторитетный для окружающих; беззлоб­ный, в связи с чем не вызывает ни симпатий, ни антипатий (5+; Р = О; А = О).

Понятно, что описанные выше позиции не охватывают возможно­сти, которые могли бы быть включены в полную модель " значимого другого". Рассмотренные несколько случаев — лишь частная иллюст­рация эвристичности предлагаемого подхода. Так, например, в его рам­ках находят место и характеристики, связанные с антипатией, антире-ферентностью и даже с " антистатусностью" личности, ее полным бес­правием, фактически рабским положением, потерей не только власти, но и элементарной свободы действий. К счастью, в настоящее время в окружающей нас действительности последний случай встречается не слишком часто. Хотя, к примеру, положение " отверженного" (" опу­щенного" ) в исправительно-трудовой колонии дает известные осно­вания говорить именно о полной беззащитности и рабской покорно­сти. Заметим, что прошлое открывает широкие возможности для оты­скания параметров " значимого другого", являющегося заведомо без­властным, но обладающего высокими значениями по выраженности других и, в частности, позитивных факторов. Так, ученые типа С. П. Королева, являясь заключенными в бериевской " шарашке", при заведомом бесправии могли иметь и имели высочайшую референтность для начальника, поскольку от их творческих решений зависела его карь­ера и судьба. Это противоречие между статусом власти и авторитетом хорошо показано А. И. Солженицыным в книге " В круге первом".

Важность выделенных параметров определяется двумя обстоятель­ствами: во-первых, представлением о необходимости и достаточно­сти именно этих характеристик " значимого другого", без учета кото­рых нельзя понять сущность межличностных отношений; во-вторых, тем, что эта гипотеза ориентирована на получение необходимых дан­ных для каждого конкретного случая значимости - и реализуемые вла­стные полномочия, и референтность, и аттракция доступны для из­мерительных процедур.

Последнее обстоятельство позволило экспериментально подтвер­дить эвристичностьтрехфакторной модели " значимого другого", ко­торая первоначально носила гипотетический характер.

Так, например, водной из экспериментальных работ (М. Ю. Конд­ратьев) трехфакторная модель, будучи использована в качестве тео­ретического алгоритма исследования статусных различия и процес­сов группообразования в закрытых воспитательных учреждениях раз­ного типа (детские дома, интернаты, колонии для несовершеннолет­них правонарушителей и др. ), позволила выявить ряд важных соци­ально-психологических закономерностей. В результате была получе­на развернутая картина межличностных отношений воспитанников как в их среде, так и при взаимодействии с воспитателями.

Подросток в этих условиях заведомо признает властные полномо­чия представителя вышестоящего статусного слоя и безоговорочно ему подчиняется. Но, как правило, этот человек подростку антипатичен +; Р+; А-). Для высокостатусного же воспитанника " опущенный" не только не является " значимым другим", ной нередко вообще не воспринима­ется какличность, наделенная индивидуальными особенностями и спо­собная к самостоятельным поступкам, его мнение не принимается во внимание, а образ негативно окрашен -; Р = О; А-).

Таким образом, определяющей для характеристики отверженного члена этой группы является роль невольной и постоянной жертвы, которая ему уготована в этой общности.

Все это дает основания более подробно остановиться на одной из форм репрезентации " значимого другого" — ролевом поведении.

Теория ролевого поведения [126]

В Соединенных Штатах Америки в период зарождения бихевиоризма складывалась теория ролевого поведения, разработанная философом Джорджем Мидом. Основанное Мидом направление не имеет определенного названия. Для его обозначения иногда используют такие термины, как " теория ролей" или " чикагская тра­диция" (поскольку ее лидеры - Мид, Дьюи и Парк - работали в Чи­кагском университете). Учитывая своеобразие мидовского подхода, мы называем его теорией ролевого поведения.

Согласно ортодоксальному бихевиоризму, поведение строится из стимулов и реакций, связь которых запечатлевается в индивидуаль­ном организме благодаря полезному для него эффекту. По Миду же, поведение строится из ролей, принимаемых на себя индивидом и " проигрываемых" им в процессе общения с другими участниками группового действия.

Мид начал с положения о том, что значение слова для произнося­щего его субъекта остается закрытым, пока последний не примет на себя роль того, кому оно адресовано, то есть не установит отношения с другим человеком. Перейдя от вербальных действий к реальным со­циальным актам, Мид применил тот же принцип, что и в трактовке речевого общения: человек не может произвести значимое, всегда ад­ресованное людям действие, не приняв на себя роли других и не оце­нивая собственную персону с точки зрения других.

Принятие на себя роли и ее " проигрывание" (имплицитное или эксплицитное) - это и есть отношение, в отличие от тех сторон пси­хической реальности, которые фиксируются в категориях образа -действия — мотива. Нераздельность различных сторон этой реально­сти обусловливает их внутреннюю взаимосвязь.

Отношение выражено в действиях, предписанных " сценарием" ро­ли и мотивированных интересами участников социального процес­са, и предполагает понимание ими (представленность в форме обра­за) значения и смысла этих действий. Иначе говоря, отношение не­возможно вне образа, мотива, действия, равно как и они на уровне человеческого бытия немыслимы без отношения. Так обстоит дело в реальности. Но чтобы эта реальность раскрылась перед научной мыслью и стала ее предметом, потребовался длительный поиск. В хо­де поиска удалось освоить наиболее крупные " блоки" психического, в частности, отчленить отношение от других психических проявле­ний и только тогда соотнести его с ними.

Уже в 50-е годы XX века близость к теории ролевого поведения обнаруживает популярная как на Западе, так и в России концепция трансактного анализа Э. Берна. Отправляясь от идей психоанализа, Э. Берн выделял три " эгосостояния" людей в их отношении друг к другу (" взрослый", " родитель", " ребенок" ). Согласно его концепции в каждый момент жизни каждый человек находится в одном из " эгосо-стояний", определяющих его отношение к другим людям. Понятие

" трансакция" применялось для характеристики отношения " эгосо-стояний" вступающей в общение диады. Вступая в отношения и вза­имодействие с другим человеком, индивид находится в одном из " эго-состояний". " Взрослый" как " эгосостояние" обнаруживает компетен­тность, рациональность, независимость; " родитель" - авторитар­ность, запреты, санкции, догмы, советы, заботы; " эгосостояние" " ре­бенок" содержит аффективные реакции, непосредственность, им­пульсивность. В различных обстоятельствах индивид может прояв­лять различные " эгосостояния", и на этой основе строятся его отно­шения с другими людьми.

Наряду с " эгосостояниями" Э. Берн ввел понятие " игра", исполь­зуя его для обозначения различных способов манипулирования людь­ми. Концепция трансактного анализа описывает множество игр, с по­мощью которых вступающие в определенные отношения люди пыта­ются управлять поведением партнеров.

В трансактном анализе теория ролевого поведения оказывается су­щественно продвинутой и операционализированной, найдя приме­нение в психотерапии и детской психологии. Однако социальная при­рода личности также мало может быть раскрыта исходя из теории ро­левого поведения, как и из учения о " коллективных представлени­ях". Нельзя проникнуть в эту природу, игнорируя общественно-ис­торическую практику. Подобно тому, какДюркгейм своим апсихоло-гизмом, оказавшимся неприемлемым для научного объяснения че­ловеческого поведения, побудил, тем не менее, искать пути разработ­ки категории отношения (показателен в этом смысле трансактный анализ), так присущая мидовскому мышлению неразработанность ка­тегории личности порождала неудовлетворенность ролевым редукци-онизмом, игнорированием личностного начала человеческой актив­ности. Назревала потребность расчленить коммуникативное (роле­вое) и личностное.

Потребовались усилия огромного числа ученых, работающих в об­ласти социальной психологии, чтобы отыскать решения, позволяю­щие вскрыть сущность социальных межиндивидных отношений и об­щения людей в связи с пониманием личности как психологической категории. Однако для этого социальная психология должна была об­рести статус экспериментальной дисциплины.

Развитие экспериментальной социальной психологии

Интерес к процессам взаимодействия людей в различных человеческих общностях зародился на ранних этапах об­щественного развития. Первые наблю­дения над социальным поведением - зачатки будущей социально-психологической науки — отмечаются еще в античности в произведе-

ниях Платона и Аристотеля, позднее, в период Просвещения, — у Ш. Монтескье, П. Гольбаха, Д. Дидро, Ж. Ж. Руссо, в России — в трудах А. Н. Радищева и других мыслителей XVIII столетия. Не об­разуя сколько-нибудь законченной системы знаний, эти наблюдения, тем не менее, пробуждали стремление понять закономерности соци­ального развития индивида в обществе себе подобных и тем самым подготавливали почву для первых социально-психологических кон­цепций, создание которых относится к середине и концу XIX века. Философской базой для разработки этих социально-психологических теорий послужил главным образом позитивизм Огюста Конта — фи­лософское течение, считавшее задачей исследования в психологии описание и систематизацию сведений, полученных в ощущении.

В Европе и Америке первые попытки создания социально-психо­логической теории в конце XIX — начале XX века связаны с именами представителей психологической школы всоциологии Г. Тарда, Г. Ле-бона, У. Макдугалла, С. Сигеле, Э. Дюркгейма. По установившемуся мнению, первой публикацией по социальной психологии на Западе считается " Введение в социальную психологию" Макдугалла (англий­ского психолога, работавшего затем в США). Год выхода этой кни­ги - 1908-й — иногда рассматривается как своеобразная точка отсче­та в истории социальной психологии.

Пионеры социальной психологии пытались найти всеобщие зако­ны, которые можно было бы применить для объяснения социальных явлений. Например, объяснение истоков солидарности и сплоченно­сти людей Тард искал в категориях имитации и подражания, Лебон — в " законе духовного единства", Дюркгейм — в " коллективных пред­ставлениях". Таким образом, они подменяли законы истории зако­нами психологии, сводя общественные явления к психическим. Лич­ность растворялась, размывалась в человеческой общности, теряя свои индивидуальные особенности и способность самостоятельно действо­вать и принимать решения.

Большое влияние на развитие социальной психологии оказали ра­боты Г. Зиммеля и Ч. Кули. Они первые стали рассматривать личность не абстрактно, а в связи с процессами взаимодействия людей с группа­ми и внутри групп, представляя личностные черты как своеобразную проекцию взаимоотношений человека с социальными группами.

Личность нельзя изучать вне социального контекста, вне среды -таков был справедливый вывод. Кули ввел в социальную психологию термин " первичная группа" (семья, неформальные объединения по месту жительства или работы и т. д. ). Однако само понятие социаль­ной среды было у Зиммеля и Кули чрезвычайно узким и сводилось к " малой группе", а контакты " лицом к лицу" определяли сущность межличностного общения в группах. Обосновывая общественный ха­рактер психической жизни личности, Кули вместе с тем трактовал са­мо общество как совокупность психологических связей, игнорируя тот факт, что любая группа — это не нечто замкнутое и автономное, а часть общества. Акцентирование внимания на чисто психологических отношениях, возникающих на основе взаимодействия " лицом к ли­цу", не давало подлинной картины межиндивидных отношений.

Психологизирование природы общественных отношений в груп­пах присуще и современным исследователям (Дж. Морено, Р. Бейлс, М. Аргайл, Ч. Осгуд, Л. Беркович и др. ).

Начиная с 20-х годов XX века социальная психология становится ведущим направлением в психологической науке США, Англии, Гер­мании, Франции и Японии.

В. Мёде и Ф. Олпорт положили начало исследованиям по выявле­нию влияния (положительного или отрицательного), которое оказы­вают первичные группы на своих членов в процессе выполнения ими определенной деятельности. При этом интерес привлекали случаи как позитивного, так и негативного отношения индивида к группе. Вы­яснилось, что общий эффект деятельности групп находится в прямой зависимости оттого, " рядом" или " вместе" они действовали, выпол­няя определенные задания. Было даже обнаружено, что присутствие наблюдателей из числа авторитетных для группы лиц создавало ат­мосферу, которая приводила к повышению производительности всей группы и отдельных ее членов (эффект фасилитации).

Значительный интерес во всем мире вызвали исследования того, в какой мере межличностные отношения влияют на повышение про­изводительности труда, на отношение к труду, трудовую дисциплину. В ходе так называемых хотторнских (Хотторн — город в США) экспе­риментов Э. Мейо сделал выводы, которые легли в основу последую­щих исследований роли психологических факторов в современном производстве. Было выявлено, что производительность труда каждо­го рабочего зависит от его самочувствия в группе и соответствует ча­ще всего не столько его возможностям, сколько системе ценностных ориентации, норм, установок, сложившихся в группе, определяется не только оплатой и условиями труда, но и характером возникших и упрочившихся неформальных отношений. Неформальная структура способна тормозить или, наоборот, обеспечивать процессы управле­ния на уровне малых групп.

Было установлено, что характер неформальных отношений суще­ственно влияет на все производственные показатели, в том числе та­кие, как производительность труда, текучесть рабочей силы, а также на отношение рабочих к изменению норм, расценок.

Основы социальной психологии закладывались первоначально под влиянием гештальтпсихологии, бихевиоризма и психоанализа. Это влияние ощущалось и в последующей методологической направлен­ности работ психологов.

Вторая мировая война активизировала исследования процессов группового развития. Сплоченность и боеспособность групп, устой­чивость их структуры при действии сил, направленных на разрыв и разрушение внутригрупповых связей, эффективность деятельности групп в зависимости от типа или стиля руководства — все это явилось предметом экспериментального изучения. Группы (формальные и не­формальные, первичные и вторичные, референтные и др. ) стали объ­ектом особого внимания, а изучение межиндивидных отношений — ведущим направлением в зарубежной социальной психологии.

Исследования групповых феноменов вышли за рамки социальной психологии и стали широко использоваться в управлении промыш­ленностью. Эти феномены учитываются при решении сложных во­просов подготовки кадров, научной организации труда, комплекто­вания различных человеческих общностей. В центре исследований и оказалась малая группа, своеобразное промежуточное звено в систе­ме " личность - общество". По'отношению к личности малая группа рассматривалась как та социальная среда, которая жестко детерми­нирует поведение и особенности человека, а по отношению ко всему обществу малая группа выступала, таким образом, аналогом, своеоб­разной моделью общественных отношений.

Соответствующий раздел социальной психологии получил назва­ние " исследование малых групп", или " групповая динамика". Один из крупнейших социальных психологов США Л. Фестингер отмеча­ет, что групповая динамика возникла как ответ на вопрос, почему од­ни группы имеют влияние на своих членов, а другие — нет. Чтобы объ­яснить это различие, могущее иметь широкое практическое значение, нужно было найти такие законы группового развития, которые по­зволили бы не только объяснить, но и предсказывать способность группы влиять на своих членов в области их установок и поведения. К. Левин, как уже говорилось, видел источники и движущие силы развития взаимоотношений людей в их социальной жизни. Он рас­сматривал потребности как стержень направленности личности, на­зывая их главным генератором, источником активности человека. Центр внимания переместился на изучение эффективности группо­вого взаимодействия, лидерства, коммуникаций, распространения влияния и создания авторитета. Левин применял понятия " силовое поле", " напряженность", " вектор", заимствованные у физики, пы­таясь связать ее законы с человеческим поведением.

На общее развитие групповой динамики как особой области со­циальной психологии оказали в наши дни несомненное влияние не только теория " поля" К. Левина, но и иные социально-психологиче­ские концепции, связанные с именами Дж. Морено, Л. Фестингера и др.

Одна из характеристик особенностей развития социальной пси­хологии за рубежом, в первую очередь в США, - огромное количест­во накопленного эмпирического материала (библиография только по прикладным аспектам социальной психологии достигает в США свы­ше 10 000 наименований).

Принцип деятельностного опосредствованна отно­шений людей в группе

Начиная с экспериментов С. Аша и М. Шерифа (40-е годы, США), считалось установленным, что поддавлением груп­пы по меньшей мере треть индивидов ме­няет свое мнение и принимает навязан­ное большинством, обнаруживая нежелание высказывать и отстаи­вать собственное мнение в условиях, когда оно не совпадает с оцен­ками остальных участников эксперимента, то есть проявляя конфор­мизм. Индивид, находясь в условиях группового давления, может быть либо конформистом, либо нонконформистом. Дальнейшие исследо­вания носили характер уточнения этого вывода. Выяснилось, усили­вается ли конформизм при увеличении группы, как сами испытуе­мые интерпретируют свое конформистское поведение, выявлялись половые и возрастные особенности конформистских реакций и т. д. Указанная альтернатива оборачивалась педагогической дилеммой: либо видеть смысл воспитания в формировании личности, находя­щейся в непрерывном противостоянии с социальным окружением, то есть негативиста, либо воспитывать индивидов, склонных всегда соглашаться с остальными, не умеющих и не желающих противосто­ять влиянию группы, то есть конформистов. Очевидная неудовлетво­рительность подобной постановки вопроса наводила на мысль об ошибочности исходной альтернативы. Видимо, в самом понимании сущности взаимодействия личности и группы крылась некая серьез­ная методологическая ошибка, заводящая психолога в тупик. Выход из этой ситуации состоял в том, чтобы переместить сущность кон­цепции групповой динамики и выяснить, насколько правомерно ис­пользование предложенной в ней модели группового взаимодействия. Казалось бы, теория малых групп учитывала общественный фак­тор. Однако на поверку вышло не так. Что представляет собой группа, которая воздействует на индивида в классических экспериментах С. Аша, Р. Крачфилда, М. Шерифа? Это-случайное объединение лю­дей, то, что может быть названо диффузной группой (от лат. diffusio -

" рассеивание", " разлитие", антоним " сплоченности" ). По условиям эксперимента предусматривалось изучение чисто механического воз­действия группы наличность, группы как простой совокупности ин­дивидов, ничем, кроме места и времени пребывания друг с другом, не связанных.

Концепция " группового давления" позволила выяснить особен­ности некоторых форм взаимодействия личности с группой и возни­кающих явлений конформизма, но вместе с тем невольно заставляла исследователей вращаться в замкнутом кругу представлений о том, что единственной альтернативой конформности является нонконфор-мность, асуггестивность (устойчивость личности к внушению). В груп­пе людей, лишь внешне взаимодействующих друг с другом; притом по поводу объектов, не связанных с их реальной деятельностью и жиз­ненными ценностями, иного результата и не приходилось ожидать: подразделение членов группы на конформистов и нонконформистов делалось неизбежным. Однако давало ли такое исследование возмож­ность сделать вывод, что перед нами была модель отношений в лю­бой группе, деятельность в которой имеет личностно значимое и об­щественно ценное содержание?

В свете данного вопроса становится понятным, что составляет суть концепции " малой группы", принятой исследователями групповой динамики. Взаимоотношения людей мыслятся ими как непосред­ственные, взятые безотносительно к реальному содержанию совме­стной деятельности, оторванные от социальных процессов, частью ко­торых они на самом деле являются. В этой связи была выдвинута ги­потеза, что в общностях, объединяющих людей на основе совмест­ной деятельности, взаимоотношения людей опосредствуются ее со­держанием и ценностями (А. В. Петровский). Если это так, то под­линной альтернативой конформности должен выступить не нонкон­формизм (негативизм, независимость), а некоторое особое качество, которое предстояло изучить экспериментально.

Гипотеза определила тактику экспериментальных исследований. Была сделана попытка сопоставить внушающее воздействие на лич­ность неорганизованной группы и сложившегося коллектива. И со­вершенно неожиданно выяснилось, что внушающее влияние случай­но собравшихся людей на индивида проявляется в большей степени, чем влияние организованного коллектива, к которому данный инди­вид принадлежит.

Состояние индивида в незнакомой, случайной, неорганизованной группе в условиях дефицита информации о лицах, ее образующих, способствует повышению внушаемости (связь между неопределен­ностью ситуации и внушаемостью отмечалась многими авторами).

Таким образом, если поведение человека в неорганизованной, слу­чайной группе определяется исключительно местом, которое он вы­бирает для себя (чаще всего непреднамеренно) в градации " автоно­мия — подчиненность группе", то в коллективе существует еще одна специфическая возможность - самоопределение личности. Личность избирательно относится к воздействиям конкретной общности, при­нимая одно и отвергая другое в зависимости от опосредствующих фак­торов — оценок, убеждений, идеалов.

Таким образом, было выявлено, что дилемме " автономия - под­чиненность группе" противостоит самоопределение личности, а про­тивоположность неосознаваемым установкам внушаемости составля­ют осознаваемые волевые акты, в которых реализуется самоопреде­ление. Все это позволило сформулировать задачу новой серии иссле­дований.

Если побуждать личность якобы от имени коллектива, к которому она принадлежит (методика " подставной группы" ), отказаться от при­нятых в нем ценностных ориентации, то возникает конфликтная си­туация, которая разделяет индивидов, проявляющих конформность, и индивидов, способных осуществить акты самоопределения, то есть действовать в соответствии со своими внутренними ценностями.

Самоопределение возникает в том случае, когда поведение лич­ности в условиях специально организованного группового давления обусловлено не непосредственным влиянием группы и не индивиду­альной склонностью к внушаемости, а главным образом принятыми в группе целями и задачами деятельности, устойчивыми ценностны­ми ориентациями. В высокоразвитой группе, в отличие от диффуз­ной, самоопределение является преобладающим способом реакции личности на групповое давление и потому выступает как формообра-зующий признак. Обратимся к конкретному эксперименту.

Сначала выявлялись общие позиции согласия или несогласия чле­нов группы с предложенными этическими суждениями. Как правило, выделялась основная масса испытуемых, которые выражали согласие с общепринятыми нормами, отраженными в предложенных экспери­ментатором суждениях, и небольшая группа лиц, которые занимали не­гативную позицию. В дальнейшие эксперименты последняя группа не включалась, так как изучение нагативизма как психологической про­блемы не входило в задачи данного исследования. По отношению ко всем остальным возникал вопрос: что означает психологически их со­гласие с предложенными этическими суждениями? Является ли оно результатом подчинения групповому давлению, неявно выраженному в самом факте общепринятости моральной нормы? Другими словами, не результат ли это конформизма? Но можно было выдвинуть диаметрально противоположное предположение: быть может, согласие есть не подчинение групповому давлению, не конформизм, а результат со­впадения ценностей личности с общепринятыми этическими сужде­ниями, выраженными экспериментатором? И тогда то, что внешне вы­глядит как конформизм, несет в себе иной психологический смысл и выступает как подлинная альтернатива конформизму.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.