|
|||
УДК 159.9(075.8) ББК88 18 страницаПоследующие его шаги привели от понятия о реакции к понятию о знаке как психологическом орудии. Через несколько лет для него главной единицей становится значение слова, и новизну своих исследований мышления и речи он видит в открытии основных ступеней развития значений в детском возрасте[89]. Однако здесь еще не его последнее слово о поисках " единицы" психики человека. " В последнее время, — отмечает он, — пытались высказаться, что за единицу, скажем, надо взять значение. Но я имею намерение, если это подтвердится в ходе дальнейших исследований и наблюдений, предложить единицу для изучения этого единства личности и среды. Эту единицу мы находим в том, что в психопатологии и психологии получило имя переживания... Переживание вводится как единица сознания, где все основные свойства сознания даны как таковые, в то время как во внимании, в мышлении не дано связи сознания" [90]. В другом тексте Выготского читаем: " Действительной динамической единицей сознания, то есть полной единицей, из которой складывается сознание, будет переживание" [91]. Стало быть, переживание, во-первых, наиболее полная (сравнительно с другими) величина в структуре сознания, во-вторых, это динамическая, то есть движущая поведением, величина и, наконец, в-третьих, в ней представлена личность в социальной ситуации развития. Выготский апробировал это понятие в своем анализе онтогенеза, стремясь, используя его, теоретически осмыслить " изменение личности как целого" [92]. В этом изменении выделяются " поворотные" переживания. В первых детских речевых реакциях выражено " аффективно-волютивное содержание" [93]. В нем и коренится " завязь" того особого отношения личности к своему миру, на которое указывает термин " переживание". За ним скрыты конфликты и кризисы развития. Внутренняя жизнь ребенка, подчеркивал Выготский, " связана с болезненными и мучительными переживаниями, с внутренними конфликтами" [94]. Перед нами " психология в терминах драмы" —драмы внутренней, незримой для внешнего наблюдателя, перед глазами которого проходят лишь отдельные симптомы в виде капризов, упрямства, негативизма и других проявлений " трудновоспитуемости", с которыми сталкиваются взрослые. Описывая один возраст за другим, Выготский пытался определить в каждом из них своеобразие испытываемых индивидом исполненных драматизма ситуаций. Так, например, младенчество — это возраст господства " нерасчлененных переживаний, представляющих как бы сплав влечения, аффекта и ощущения" [95]. Но тогда источник переживаний заключен в противоречии " между максимальной социальностью ребенка и минимальными возможностями общения" [96]. На ранних ступенях ребенок еще не знает своего " Я". Крупным шагом, открывающим новую главу в становлении ребенка, является перестройка, связанная с осмысленной ориентировкой в собственных переживаниях. Возникает " обобщение переживаний или аффективное обобщение, логика чувств" [97]. До этого в центре исследований Выготского была логика мысли. Он открыл закономерную эволюцию у детей умственных конструктов в единстве со значением слов. Следующим шагом в поисках факторов перехода от одной возрастной психологической " формации" к другой на передний план в анализе Выготским онтогенеза " личностного возраста" (в отличие от календарного и умственного) выступило переживание. Будучи всегдашним оппонентом Дильтея, Выготский, принимая термин " переживание", соединяет с ним радикально другое содержание, чем заложенное в культурно-исторической концепции " двух психологии", отвергавшей, применительно к истории человеческой личности, принцип причинности и объективный метод. " В переживании, — указывал Выготский, — дана, с одной стороны, среда в ее отношении ко мне, с другой — особенность моей личности" [98]. Сила же среды " приобретает направляющее значение благодаря переживанию ребенка. Это обязывает к глубокому внутреннему анализу переживаний ребенка, то есть к изучению среды, которое переносится в значительной степени внутрь самого ребенка". Стало быть, возрастное развитие, согласно Выготскому, может быть представлено как история переживаний формирующейся личности. Другой важный момент — это включение переживания в контекст идеи об единстве аффекта и интеллекта, причем акцент ставится на сопряженности переживания с конфликтными ситуациями, через которые проходит история индивида. И наконец, переживания выступают как индикаторы различных эпох этой истории. Преживание и предмет псизологии Роль первоэлемента предметной области психоотвел переживанию другой отечественный лидер изучения теории психологии С. Л. Рубинштеин. Переживание и знание — таковы, согласно его взгляду, два полюса этой области. " Два аспекта, всегда представленные в сознании человека в единстве и взаимопроникновении, выступают здесь как переживание и знание... Переживание это первично, прежде всего - психический факт как кусок собственной жизни индивида в плоти и крови его, специфическое проявление его индивидуальной жизни. Переживанием в более узком, специфическом смысле слова оно становится по мере того, как индивид становится личностью и его переживания приобретают личностный характер" [99]. Итак, в переживании представлено субъектное начало сознания, столь же первичное, как и знание, в котором воплощено его объектное начало. Именно признак первичности придает понятию о переживании категориальный смысл, ибо не из каких других реалий оно не может быть выведено. Рубинштейн выделяет два типа (или уровня) переживаний. Исходный уровень охватывает все непосредственно испытываемые субъектом психические состояния в качестве данных ему — как никому другому. Слепой не познает красочности мира. Это можно только пережить. Но человеку присущи и другие переживания, а именно те, которые становятся событиями его внутренней жизни. Так, Декарт до конца дней своих помнил чувство, охватившее его, когда он, лежа в постели, представил основные контуры своей концепции. В дальнейший анализ категории переживания Рубинштейн не углублялся. Более того, он поставил переживание в решающую зависимость от знания. Последнее же, как отмечалось, дано субъекту в другой, отличной от переживания категории образа как единственного известного нам психологического коррелята познавательного отношения субъекта к миру. Переживания как феномент культуры Новый, эвристически перспективный подход к переживанию открыли работы Б. М. Теплова. Запечатлев результаты эмпирического изучения специальной проблемы музыкальных способностей, они осветили природу переживаний в глобальном масштабе интимного общения личности с миром духовной культуры. Исходным для Теплова послужило понятие о способностях. Оно имело древнюю генеалогию и в конце концов после сокрушительной критики (в особенности в начале XIX столетия — Гербартом) было из психологии изгнано — как псевдообъяснительное, подменявшее знание причин ссылкой на некие силы или свойства, изначально присущие душе. Теплов, принимая этот термин, использовал его в совершенно новой категориальной тональности, оперируя им в качестве указывающего на психологические особенности личности (его интересовали в первую очередь различия в этих особенностях между индивидами). В духе времени Теплов определяет способности как условия успешной деятельности. Соответственно, центром его исследований выступила диагностика таких индивидуальных свойств, которые необходимы для занятий музыкой, главным образом для восприятия музыкальных произведений. Естественно, что исходным в этом случае стал анализ сенсорных процессов (ощущений и восприятий), однако изучаемый им предмет потребовал выйти за пределы традиционного подхода к этим процессам. Как и в других сенсорных процессах, здесь первичным причинным фактором служит воздействие внешнего раздражителя, а следствием — слуховой образ. Но, применительно к музыке, этот раздражитель радикально отличается от других физических стимулов, а эффектом его воздействия служит не его привычный сенсорный образ, а качественно иная психическая реалия. Теплов предпочитает называть ее не ощущением или восприятием (как это традиционно принято в психологии), а чувством. Он обозначает ее такими терминами, как " чувство ритма", " чувство гармонии" и др. В этом, казалось бы, не столь уж существенном изменении терминологии наметился решающий категориальный сдвиг. За понятием о чувстве тянулась особая историческая традиция, расчленявшая фундаментальную для всей психологии формулу о субъектно-объектных отношениях в пользу доминирования первого члена этого отношения. Чувство неизменно относилось к полюсу субъекта, содержало признак непосредственной испытываемости этим субъектом некоторого содержания. Применительно к ощущению наука неизменно исходила из признания за ним функции различения посредством нервного аппарата (рецептора, анализатора) адекватных ему объективных, физических стимулов. Говорить здесь о способности можно было, по сути, метафорически как о присущем нервной ткани филогенетически сформировавшемся свойстве. Иное дело —чувство. Его конституирующим признаком служит данность субъекту в качестве события его жизни. Спектр чувств чрезвычайно широк, как и масштабность их значимости для личности, их сила, длительность и другие параметры. Но та часть спектра, которую выделил Теплов, решительно отличалась и по ее " поглощаемости" субъектом, и по направленности на внешнюю по отношению к этому субъекту реальность. Этой реальностью являлись звуки не физической природы, а культуры, упорядоченные по одной ей присущим " алгоритмам". В чувствах тембра, ритма, гармонии и им подобных воссоздаются искусно и искусственно созданные звучания, различаемые психофизиологическим аппаратом человека во имя совершенно иных задач, чем различение звуковых сигналов среды его обитания и выживания. Соответственно, изучение сенсорных процессов, придавшее психологии достоинство точной науки, требует изменить традиционное понимание психофизиологических функций, которое неспособно разграничить чувствительность и музыкальность. Согласно определению Теплова, " основной признак музыкальности — переживание музыки как выражения некоторого содержания" [100]. Тем самым изначально обнажается категориальное различие между чисто сенсорными и музыкальными формами общения человека с действительностью. Сенсорика рождает образы, музыка - переживания. Неотъемлемый признак переживания — эмоциональная напряженность. Теплое подчеркивал, что " музыкальное переживание по самому существу своему — эмоциональное переживание и иначе, как эмоциональным путем, нельзя понять музыку" [101]. Почему же в таком случае следует отделять эмоциональное переживание музыки от издавна фигурирующего в психологическом лексиконе термина " эмоция" (подобно тому, как ощущение и восприятие физических звуков является качественно иным, чем восприятие звуков музыкальных творений). Здесь ключ к ответу скрыт в двух словах: " понимание" и " содержание". Что касается понимания, то никто никогда не сомневался в причастности этого феномена к интеллектуальной активности человека. Как бы ее ни трактовали, во всех случаях подразумевалась ассимиляция субъектом обладающих смыслом реалий. Применительно к переживанию эмоциональная составляющая, без которой его нет, выступала в качестве нераздельно сопряженной со смысловой, с пониманием содержания воспринимаемого произведения. Это и придавало эмоции, о которой идет речь в контексте категории переживания, качественно новую характеристику, отличающую ее от богатства других эмоциональных состояний. Неизбежно возникают аллюзии с попытками Выготского возвести понятие переживания на роль " клеточки" всей психодинамики развития личности " с младых ногтей". Импульсом к этим попыткам было его стремление сомкнуть интеллект и аффект (эмоцию) в целостную единицу. Итак, не сама по себе эмоция, а особое образование в виде эмоционально испытываемого понимания смыслов и ценностей культуры образует, согласно Теплову, ядро переживания. Тепловский экспериментальный анализ различных музыкальных способностей, обозначаемых термином " чувство" — чувство ритма, ладовое чувство и т. п., предполагал нераздельность с содержанием. " Музыка есть выражение некоторого содержания, в наиболее простом и непосредственном смысле — эмоционального содержания, ритм — одно из выразительных средств музыки. Следовательно, музыкальный ритм всегда является выражением некоторого музыкального содержания" [102]. Теплов настаивает на непременной представленности содержания в звуковыразительной организации музыкальных произведений, не только следуя своим теоретическим воззрениям на характер их переживания. В поле его зрения неизменно находились педагогическая практика, и он не уставал указывать на то, что нельзя воспитывать у детей музыкально-ритмическое чувство, абстрагируясь от выразительности музыки. " Ритм, — писал он, — есть формальная категория; она касается формы протекания процессов во времени. Но форма всегда есть форма некоторого содержания. Форма не может быть самостоятельной сущностью, она не может рассматриваться как нечто независимое от со
держания, как нечто только присоединяемое к любому содержанию" [103]. Какое же содержание имелось в виду? Ответ на этот вопрос, хотя и предварительный, был высказан Тепловым в его соображениях о музыкальных представлениях. Именно они и выполняют ту функцию содержания, без которого нет эмоционального переживания. Представления справедливо оцениваются как " обобщенные образы" [104], хотя очевидно, что здесь имеется в виду особый тип обобщения, радикально отличный оттого, с которым имеет дело мысль, оперирующая понятиями. Что же представляет собой смысловое начало музыкальных творений? Теплов разъясняет этот принципиально важный вопрос, обсуждая творчество композитора. Ведь рожденные в процессах этого творчества переживания кристаллизуются в компоненты объективированной музыкальной формы, восприятие которой вызывает родственные переживания у слушателей. Здесь с наибольшей яркостью выступает культурно-историческая заданность смысла музыкального " текста". Композитор конструирует его совместно с той аудиторией (социальной общностью), к которой принадлежит и у которой переработанные по законам организации музыкальной формы смысловые конструкты способны вызвать эстетические реакции (их можно трактовать как сопереживания). Детально описывая внутренний мир Николая Андреевича Римского-Корсакова, Теплов выделяет два чувства, пронизывающие этот мир: чувство природы и чувство народности. " Народи природа были как бы двумя главными центрами, вокруг которых концентрировались думы и чувства Римского-Корсакова" [105]. Излучение, идущее из этих центров, своеобразно преломилось сквозь " магический кристалл" переживаний художника, придавшего им общезначимый общенародный смысл посредством системы музыкальных знаков. Поскольку же музыка является одной из сфер культуры, имеющей, подобно другим сферам, свою историю, нераздельно сопряженную с историей народной жизни, субъектная (данная в форме переживаний) сторона восприятия музыкальных творений не может быть иной, кроме как культурно-исторической. Отсюда и единственно адекватный природе переживания способ его научного изучения и осмысления. Соответственно, присущие великому музыканту описываемые в традиционных понятиях психологии свойства (богатое воображение, цветной слух и др. ) трактуются не в качестве непосредственных компонентов способности создавать музыкальные произведения, а как " обеспечивающие" запечатленные в надындивидуальных эстетических ценностях особые чувства природы и народности. В нашей стране опыт психологической науки подорвал Дильтееву дихотомию. Мы могли убедиться в этом, коснувшись двух направлений изучения такой уникальной психической реалии, как переживание. Общую стратегию научно-психологического исследования Выготский применил к анализу истории переживаний у ребенка; Теплов — к специфике переживаний, творимых музыкой. В обоих случаях применялись общенаучные методы. Огромные пласты объективно изучаемой эмпирической фактуры развития ребенка, развития музыкальных способностей осмысливались в понятиях, способ образования которых был задан историей познания любых реалий бытия. В то же время переживание рассматривалось в качестве обусловленной ис-торико-культурными факторами функции личности как телесно-духовной целостности, образуемой нераздельностью с ее социальной средой. В противовес версии о том, что сфера переживаний личности в ее органичной причастности миру истории, культуры, духовной жизни может быть освоена не иначе как посредством особого интуитивного постижения, описания, вчувствования, сопереживания, русские психологи в 20—30-е годы вышли на общенаучный путь ее исследования. Они отвергли и версию о " двух психологиях" — естественнонаучной и культурно-научной — и заключенную в ней установку на то, чтобы возвести переживание в неподвластный причинному объяснению и объективному методу эксквизитный личностный феномен. Так, первый проект преобразования психологии Л. С. Выготский строил на замысле ее слияния в единую науку, выстроенную на понятии о речевом рефлексе. В качестве такового это понятие включало в себя как реальное, подобное любому рефлексу, телесное действие, так и два семиотических компонента — знак и значение. Оба эти компонента не могли не осознаваться Выготским. Но ни один, ни другой не стали на первых порах основанием построения конкретных исследовательских программ. Абрис первой из программ наметился, когда от речевого рефлекса как действия организма был отсечен содержащийся в нем знак, ставший опорой концепции, названной инструментальной психологией. Что же касается неотделимого от этого знака значения, то оно могло существовать в творческом сознании Выготского только на надсознательном уровне и, по его собственному признанию, оно в научно-теоретических исследованиях в течение ряда лет им игнорировалось. Лишь впоследствии, когда его программа, центрированная на знаке, оказалась исчерпанной, категория значения из сферы надсознательного вышла на уровень теоретического сознания. У Выготского зародилась программа изучения эволюции значения в онтогенезе. (Заметим, что психологической ипостасью значения служит реальность, обозначаемая категорией образа, тогда как знак в психологическом плане обслуживал у Выготского изучение реальности, отображаемой категорией действия. ) Логика развития мысли Выготского (раскрываемая категориальным анализом) на этом не оборвалась. Последним в научно-психологическом глоссарии Выготского появился термин " переживание". Он объявляет его главной " клеточкой" в структуре сознания. И это было не возвращением к одной из упущенных альтернатив, а конечным пунктом, к которому его привела логика психологического познания. Сначала он сосредоточился на так и оставшемся незаконченным трактате " Учение об эмоциях". Он обратился к нему, надеясь справиться с задачей, которую сформулировал в работе " Мышление и речь", — преодолеть интеллектуализм в трактовке интеллектуальных процессов, утвердить единство " мышления и аффекта". Но в пределах этой формулы решение вопросов, с которыми столкнуло изучение личности ребенка, не умещалось. Ибо переживание не удавалось идентифицировать с аффектом или каким-либо другим эмоциональным состоянием. Оно имело собственный категориальный статус. Выготский и утвердил его в своей концепции о динамике переживаний в переходах ребенка от одного возрастного кризиса к другому. За этой теоретической схемой стоял сдвиг в категориальных основаниях исследований развития личности. Часть III МЕТАПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ Глава 9. Категория личности [106] Становление понятия «личность» в психологии Личность — важнейшая среди метапсихологических категорий. В ней оказываются интегрированы, к ней стянуты все базовые категории: индивид, образ, действие, мотив, отношение, переживание. Человек, как это очевидно, не конгломерат разрозненных признаков, психических элементов. В практике общения люди усматривают друг в друге более или менее целостный образ, который позволяет отличать одного субъекта от другого по его не только внешнему, но и внутреннему облику. Как говорилось выше, проблема личности и сущности ее психологических характеристик приобрела в России остроту и актуальность в 60—80-е годы XX века и породила оживленные дискуссии. Уже к середине 70-х годов был преодолен " коллекционерский" подход к личности, превращавший ее в некую емкость, принимающую в себя черты темперамента, характера, преобладающие потребности и интересы, способности, склонности, когда личность выступала как набор качеств, свойств, характеристик, особенностей. В условиях такого подхода задача психолога сводилась к каталогизации всех этих признаков и выявлению индивидуальной неповторимости их сочетаний для каждого отдельного человека. Представление о личности как коллекции индивидуальных черт оказывалось удивительно неэвристичным уже хотя бы потому, что стирало грань между понятиями " личность" и " индивид", дробило личность на составляющие, рядоположенные друг другу, и лишало понятие " личность" его категориального содержания, той высшей степени обобщенности, без которой не можетбыть построена ни одна психологическая концепция. При подобной " коллекционерской" ориентации быстро выявились затруднения, связанные с переходом от общепсихологического понимания личности к рассмотрению проблем ее формирования в возрастной и педагогической психологии, ее реабилитации - в медицинской психологии и патопсихологии, наконец, к изучению ее в системе межличностных отношений в социальной психологии. Все это поставило в повестку дня вопрос о необходимости структурирования многочисленных личностных качеств (число которых, как было уже тогда подсчитано, равнялось полутора тысячам, а то и больше). С середины 60-х годов предпринимаются попытки выяснить общую структуру личности. Бесспорно, это было шагом вперед по сравнению с преобладавшими в прошлом перечислительными трактовками. Однако очень скоро обнаружилось, что общая структура личности интерпретируется главным образом как некая контаминация биологически и социально обусловленных ее особенностей. Проблема соотношения биологического и социального с этого момента приобретает едва ли не центральное положение в психологии личности. Полемика по проблемам личности (1969) во многом проходила под знаком понимания ее как биосоциального существа и структурного подхода к ней. И хотя понимание структуры личности вызывало споры, все больше утверждалось мнение, что в личности должны быть выделены " исключительно социально обусловленная подструктура" и " биологически обусловленная подструктура". Правда, иногда указывалось на наличие еще двух подструктур — опыта и индивидуальных особенностей форм отражения, но отнесение их к сфере социального или биологического не уточнялось, а глухо отмечался их промежуточный характер. Такое структурирование было бы понятно, если бы речь шла о человеке как индивидуальности. Биосоциальная природа человека и его индивидуальности спора вызывать не может. Но личность — субъект и продукт общественного развития, превратившего биологическую особь в творца исторического процесса, — явно не могла сохранять биологическую подструктуру, рядоположенную подструктуре социальной. Нельзя было ставить знак равенства между понятиями " личность" и" человек", " личность" и" индивид". Разумеется, сома индивида, его эндокринная система, преимущества и дефекты его физической организации влияют на течение его психических процессов, формирование психических особенностей. Но из этого не следует, что " четверть" или " треть" его личности - как особая подструктура — должна быть отдана в ведение биологии. Биологическое, входя в личность человека, становится социальным, переходит в социальное. Например, мозговая патология порождает в человеке, в структуре его индивидуальности, биологически обусловленные психологические черты, но личностными чертами, конкретными особенностями личности они становятся или не становятся в силу социальной детерминации. Оставался ли этот индивид как личность просто умственно неполноценным или он становился почитаемым " юродивым", " блаженным", то есть своего рода исторической личностью, к пророчествам которого в давние времена прислушивались люди, зависело от исторической среды, в которой его индивидуально-психологические черты сформировались и проявились. Природные, органические стороны и черты выступают в структуре личности как социально обусловленные ее элементы. К концу 70-х годов ориентация на структурный подход к проблеме личности сменяется тенденцией применения системного подхода. Можно ли здесь говорить о каком-либо новом этапе развития психологической теории? Этот вопрос уместен, если учесть, что не так просто уловить разницу в использовании понятий " структурный подход" и " системный подход". Не случайно часто пишут через дефис: " системно-структурный подход". И все-таки есть определенные основания для выделения нового этапа теоретического развития. Дело в конечном счете не в фактическом сближении (а может быть, и неразличимости) понятий " структура" и " система", а в том, что на самом деле мыслят в каждом из этих понятий в конкретно-психологит ческих исследованиях. Методологическая и экспериментальная работа, протекавшая в рамках структурного подхода, сосредоточила внимание психологов на классическом вопросе, как относится часть к целому и целое к части — целостная структура личности к различным ее подструктурам, и наоборот. И все в основном вращалось вокруг этого. Главное, очевидно, в том, что " структуралистские" декларации не были в свое время обоснованы и поддержаны предварительной методологической проработкой; философский анализ понятия " структура личности" не предшествовал анализу психологическому. И это не могло не сказаться на результатах. Иная ситуация характеризует применение системного подхода к разработке психологической теории личности. За его " подключением" к психологии стоит длительная и эффективная работа специали-стов-" системников". Это именно та обязательная методологическая проработка, без которой нельзя всерьез приниматься за решение конкретных психологических проблем. Необходимо было усвоить общие принципы системного анализа, после чего можно было переносить его в психологию личности. Однако нельзя сказать, что так уж легко и просто осуществить такой процесс. Например, принципы системкого анализа, обязательные для построения теории личности, требуют выделения системообразующего признака личности, но тот системо-образующий признак должен быть обнаружен не в общих системных представлениях, а в самой ткани психологической реальности. Признание несомненного единства, но не тождества понятий " личность" и " индивид" (Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев и другие) порождало ряд вопросов и среди них вопрос о том, что представляет собой это особое системное качество индивида, которое обозначается термином " личность" и оказывается несводимым к биологическим предпосылкам, включенным в природу его носителя — индивида. А. Н. Леонтьев писал: " Личность *• индивид: это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в целокупности отношений, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается... Иначе говоря, личность есть системное и поэтому " сверхчувственное" качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и приобретенными свойствами". И там же: " С этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение: иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных свойств и состояний человека; это — исследование его места, позиции в системе, которая есть система общественных связей, общений, которые открываются ему; это исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и приобретенное им... " [107] Предложенному А. Н. Леонтьевым пониманию соотношения индивида и личности, заключающемуся в " новом психологическом измерении", ином, чем измерение, в котором ведутся исследования психических процессов, свойств и состояний человека (другими словами, за пределами традиционного " индивидуально- или дифференциально-психологического" раздела общей психологии), во многом отвечает концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений. С этой точки зрения личность может быть понята только в системе устойчивых межиндивидных связей, которые опосредствуются содержанием, ценностями, смыслом совместной деятельности для каждого из ее участников. Эти связи вполне реальны, но по природе своей " сверхчувственны"; они заключены в конкретных свойствах индивида, но к ним несводимы; они даны исследователю в проявлениях личности каждого члена группы, но вместе с тем образуют особое качество самой групповой деятельности, которое опосредствует эти личностные проявления, определяющие особую позицию каждого в системе межиндивидных связей, шире — в системе отношений в социуме.
|
|||
|