Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





УДК 159.9(075.8) ББК88 18 страница



Последующие его шаги привели от понятия о реакции к понятию о знаке как психологическом орудии. Через несколько лет для него главной единицей становится значение слова, и новизну своих ис­следований мышления и речи он видит в открытии основных ступе­ней развития значений в детском возрасте[89].

Однако здесь еще не его последнее слово о поисках " единицы" пси­хики человека. " В последнее время, — отмечает он, — пытались выска­заться, что за единицу, скажем, надо взять значение. Но я имею намере­ние, если это подтвердится в ходе дальнейших исследований и наблюде­ний, предложить единицу для изучения этого единства личности и сре­ды. Эту единицу мы находим в том, что в психопатологии и психологии получило имя переживания... Переживание вводится как единица со­знания, где все основные свойства сознания даны как таковые, в то вре­мя как во внимании, в мышлении не дано связи сознания" [90].

В другом тексте Выготского читаем: " Действительной динамиче­ской единицей сознания, то есть полной единицей, из которой скла­дывается сознание, будет переживание" [91]. Стало быть, переживание, во-первых, наиболее полная (сравнительно с другими) величина в структуре сознания, во-вторых, это динамическая, то есть движущая поведением, величина и, наконец, в-третьих, в ней представлена лич­ность в социальной ситуации развития. Выготский апробировал это понятие в своем анализе онтогенеза, стремясь, используя его, теоре­тически осмыслить " изменение личности как целого" [92]. В этом изме­нении выделяются " поворотные" переживания. В первых детских ре­чевых реакциях выражено " аффективно-волютивное содержание" [93]. В нем и коренится " завязь" того особого отношения личности к свое­му миру, на которое указывает термин " переживание". За ним скры­ты конфликты и кризисы развития. Внутренняя жизнь ребенка, под­черкивал Выготский, " связана с болезненными и мучительными пе­реживаниями, с внутренними конфликтами" [94]. Перед нами " психология в терминах драмы" —драмы внутренней, незримой для внеш­него наблюдателя, перед глазами которого проходят лишь отдельные симптомы в виде капризов, упрямства, негативизма и других прояв­лений " трудновоспитуемости", с которыми сталкиваются взрослые.

Описывая один возраст за другим, Выготский пытался определить в каждом из них своеобразие испытываемых индивидом исполнен­ных драматизма ситуаций. Так, например, младенчество — это воз­раст господства " нерасчлененных переживаний, представляющих как бы сплав влечения, аффекта и ощущения" [95]. Но тогда источник пере­живаний заключен в противоречии " между максимальной социаль­ностью ребенка и минимальными возможностями общения" [96]. На ран­них ступенях ребенок еще не знает своего " Я". Крупным шагом, от­крывающим новую главу в становлении ребенка, является перестрой­ка, связанная с осмысленной ориентировкой в собственных пережи­ваниях. Возникает " обобщение переживаний или аффективное обо­бщение, логика чувств" [97].

До этого в центре исследований Выготского была логика мысли. Он открыл закономерную эволюцию у детей умственных конструк­тов в единстве со значением слов. Следующим шагом в поисках фак­торов перехода от одной возрастной психологической " формации" к другой на передний план в анализе Выготским онтогенеза " личност­ного возраста" (в отличие от календарного и умственного) выступи­ло переживание. Будучи всегдашним оппонентом Дильтея, Выгот­ский, принимая термин " переживание", соединяет с ним радикаль­но другое содержание, чем заложенное в культурно-исторической концепции " двух психологии", отвергавшей, применительно к исто­рии человеческой личности, принцип причинности и объективный метод.

" В переживании, — указывал Выготский, — дана, с одной сторо­ны, среда в ее отношении ко мне, с другой — особенность моей лич­ности" [98]. Сила же среды " приобретает направляющее значение благо­даря переживанию ребенка. Это обязывает к глубокому внутреннему анализу переживаний ребенка, то есть к изучению среды, которое пе­реносится в значительной степени внутрь самого ребенка".

Стало быть, возрастное развитие, согласно Выготскому, может быть представлено как история переживаний формирующейся личности.

Другой важный момент — это включение переживания в контекст идеи об единстве аффекта и интеллекта, причем акцент ставится на сопряженности переживания с конфликтными ситуациями, через ко­торые проходит история индивида. И наконец, переживания высту­пают как индикаторы различных эпох этой истории.

Преживание и предмет псизологии

Роль первоэлемента предметной области психоотвел переживанию другой отечественный

лидер изучения теории психологии С. Л. Рубинштеин. Переживание и знание — таковы, согласно его взгляду, два полюса этой области. " Два аспек­та, всегда представленные в сознании человека в единстве и взаимо­проникновении, выступают здесь как переживание и знание... Пере­живание это первично, прежде всего - психический факт как кусок собственной жизни индивида в плоти и крови его, специфическое проявление его индивидуальной жизни. Переживанием в более уз­ком, специфическом смысле слова оно становится по мере того, как индивид становится личностью и его переживания приобретают лич­ностный характер" [99].

Итак, в переживании представлено субъектное начало сознания, столь же первичное, как и знание, в котором воплощено его объектное нача­ло. Именно признак первичности придает понятию о переживании ка­тегориальный смысл, ибо не из каких других реалий оно не может быть выведено. Рубинштейн выделяет два типа (или уровня) переживаний. Исходный уровень охватывает все непосредственно испытываемые субъ­ектом психические состояния в качестве данных ему — как никому дру­гому. Слепой не познает красочности мира. Это можно только пережить. Но человеку присущи и другие переживания, а именно те, которые ста­новятся событиями его внутренней жизни. Так, Декарт до конца дней своих помнил чувство, охватившее его, когда он, лежа в постели, пред­ставил основные контуры своей концепции. В дальнейший анализ кате­гории переживания Рубинштейн не углублялся. Более того, он поставил переживание в решающую зависимость от знания. Последнее же, как отмечалось, дано субъекту в другой, отличной от переживания катего­рии образа как единственного известного нам психологического корре­лята познавательного отношения субъекта к миру.

Переживания как феномент культуры

Новый, эвристически перспективный подход к переживанию открыли работы Б. М. Теплова. Запечатлев результаты эмпирического изучения специальной проблемы музыкальных способностей, они осветили природу переживаний в глобальном масштабе интим­ного общения личности с миром духовной культуры. Исходным для Теплова послужило понятие о способностях. Оно имело древнюю генеалогию и в конце концов после сокрушительной критики (в осо­бенности в начале XIX столетия — Гербартом) было из психологии из­гнано — как псевдообъяснительное, подменявшее знание причин ссылкой на некие силы или свойства, изначально присущие душе.

Теплов, принимая этот термин, использовал его в совершенно но­вой категориальной тональности, оперируя им в качестве указываю­щего на психологические особенности личности (его интересовали в первую очередь различия в этих особенностях между индивидами).

В духе времени Теплов определяет способности как условия успеш­ной деятельности. Соответственно, центром его исследований высту­пила диагностика таких индивидуальных свойств, которые необхо­димы для занятий музыкой, главным образом для восприятия музы­кальных произведений.

Естественно, что исходным в этом случае стал анализ сенсорных про­цессов (ощущений и восприятий), однако изучаемый им предмет по­требовал выйти за пределы традиционного подхода к этим процессам.

Как и в других сенсорных процессах, здесь первичным причин­ным фактором служит воздействие внешнего раздражителя, а след­ствием — слуховой образ. Но, применительно к музыке, этот раздра­житель радикально отличается от других физических стимулов, а эф­фектом его воздействия служит не его привычный сенсорный образ, а качественно иная психическая реалия. Теплов предпочитает назы­вать ее не ощущением или восприятием (как это традиционно при­нято в психологии), а чувством. Он обозначает ее такими терминами, как " чувство ритма", " чувство гармонии" и др. В этом, казалось бы, не столь уж существенном изменении терминологии наметился ре­шающий категориальный сдвиг. За понятием о чувстве тянулась осо­бая историческая традиция, расчленявшая фундаментальную для всей психологии формулу о субъектно-объектных отношениях в пользу до­минирования первого члена этого отношения. Чувство неизменно от­носилось к полюсу субъекта, содержало признак непосредственной испытываемости этим субъектом некоторого содержания.

Применительно к ощущению наука неизменно исходила из при­знания за ним функции различения посредством нервного аппарата (рецептора, анализатора) адекватных ему объективных, физических стимулов. Говорить здесь о способности можно было, по сути, мета­форически как о присущем нервной ткани филогенетически сфор­мировавшемся свойстве. Иное дело —чувство. Его конституирующим признаком служит данность субъекту в качестве события его жизни. Спектр чувств чрезвычайно широк, как и масштабность их значимо­сти для личности, их сила, длительность и другие параметры. Но та часть спектра, которую выделил Теплов, решительно отличалась и по

ее " поглощаемости" субъектом, и по направленности на внешнюю по отношению к этому субъекту реальность. Этой реальностью явля­лись звуки не физической природы, а культуры, упорядоченные по одной ей присущим " алгоритмам". В чувствах тембра, ритма, гармо­нии и им подобных воссоздаются искусно и искусственно созданные звучания, различаемые психофизиологическим аппаратом человека во имя совершенно иных задач, чем различение звуковых сигналов среды его обитания и выживания.

Соответственно, изучение сенсорных процессов, придавшее пси­хологии достоинство точной науки, требует изменить традиционное понимание психофизиологических функций, которое неспособно разграничить чувствительность и музыкальность. Согласно опреде­лению Теплова, " основной признак музыкальности — переживание музыки как выражения некоторого содержания" [100].

Тем самым изначально обнажается категориальное различие меж­ду чисто сенсорными и музыкальными формами общения человека с действительностью. Сенсорика рождает образы, музыка - пережива­ния. Неотъемлемый признак переживания — эмоциональная напря­женность. Теплое подчеркивал, что " музыкальное переживание по са­мому существу своему — эмоциональное переживание и иначе, как эмоциональным путем, нельзя понять музыку" [101].

Почему же в таком случае следует отделять эмоциональное пере­живание музыки от издавна фигурирующего в психологическом лек­сиконе термина " эмоция" (подобно тому, как ощущение и восприя­тие физических звуков является качественно иным, чем восприятие звуков музыкальных творений). Здесь ключ к ответу скрыт в двух сло­вах: " понимание" и " содержание".

Что касается понимания, то никто никогда не сомневался в при­частности этого феномена к интеллектуальной активности человека. Как бы ее ни трактовали, во всех случаях подразумевалась ассимиля­ция субъектом обладающих смыслом реалий. Применительно к пе­реживанию эмоциональная составляющая, без которой его нет, вы­ступала в качестве нераздельно сопряженной со смысловой, с пони­манием содержания воспринимаемого произведения. Это и придава­ло эмоции, о которой идет речь в контексте категории переживания, качественно новую характеристику, отличающую ее от богатства дру­гих эмоциональных состояний.

Неизбежно возникают аллюзии с попытками Выготского возве­сти понятие переживания на роль " клеточки" всей психодинамики развития личности " с младых ногтей". Импульсом к этим попыткам было его стремление сомкнуть интеллект и аффект (эмоцию) в цело­стную единицу.

Итак, не сама по себе эмоция, а особое образование в виде эмоци­онально испытываемого понимания смыслов и ценностей культуры образует, согласно Теплову, ядро переживания.

Тепловский экспериментальный анализ различных музыкальных способностей, обозначаемых термином " чувство" — чувство ритма, ладовое чувство и т. п., предполагал нераздельность с содержанием. " Музыка есть выражение некоторого содержания, в наиболее простом и непосредственном смысле — эмоционального содержания, ритм — одно из выразительных средств музыки. Следовательно, музыкаль­ный ритм всегда является выражением некоторого музыкального со­держания" [102].

Теплов настаивает на непременной представленности содержания в звуковыразительной организации музыкальных произведений, не только следуя своим теоретическим воззрениям на характер их пере­живания. В поле его зрения неизменно находились педагогическая практика, и он не уставал указывать на то, что нельзя воспитывать у детей музыкально-ритмическое чувство, абстрагируясь от выразитель­ности музыки.

" Ритм, — писал он, — есть формальная категория; она касается фор­мы протекания процессов во времени. Но форма всегда есть форма некоторого содержания. Форма не может быть самостоятельной сущ­ностью, она не может рассматриваться как нечто независимое от со­

 

держания, как нечто только присоединяемое к любому содержанию" [103].

Какое же содержание имелось в виду?

Ответ на этот вопрос, хотя и предварительный, был высказан Теп­ловым в его соображениях о музыкальных представлениях. Именно они и выполняют ту функцию содержания, без которого нет эмоцио­нального переживания. Представления справедливо оцениваются как " обобщенные образы" [104], хотя очевидно, что здесь имеется в виду осо­бый тип обобщения, радикально отличный оттого, с которым имеет дело мысль, оперирующая понятиями.

Что же представляет собой смысловое начало музыкальных творе­ний?

Теплов разъясняет этот принципиально важный вопрос, обсуждая творчество композитора. Ведь рожденные в процессах этого творчества переживания кристаллизуются в компоненты объективирован­ной музыкальной формы, восприятие которой вызывает родственные переживания у слушателей. Здесь с наибольшей яркостью выступает культурно-историческая заданность смысла музыкального " текста". Композитор конструирует его совместно с той аудиторией (социаль­ной общностью), к которой принадлежит и у которой переработан­ные по законам организации музыкальной формы смысловые кон­структы способны вызвать эстетические реакции (их можно тракто­вать как сопереживания). Детально описывая внутренний мир Нико­лая Андреевича Римского-Корсакова, Теплов выделяет два чувства, пронизывающие этот мир: чувство природы и чувство народности. " Народи природа были как бы двумя главными центрами, вокруг ко­торых концентрировались думы и чувства Римского-Корсакова" [105]. Из­лучение, идущее из этих центров, своеобразно преломилось сквозь " магический кристалл" переживаний художника, придавшего им об­щезначимый общенародный смысл посредством системы музыкаль­ных знаков. Поскольку же музыка является одной из сфер культуры, имеющей, подобно другим сферам, свою историю, нераздельно со­пряженную с историей народной жизни, субъектная (данная в форме переживаний) сторона восприятия музыкальных творений не может быть иной, кроме как культурно-исторической. Отсюда и единствен­но адекватный природе переживания способ его научного изучения и осмысления.

Соответственно, присущие великому музыканту описываемые в традиционных понятиях психологии свойства (богатое воображение, цветной слух и др. ) трактуются не в качестве непосредственных ком­понентов способности создавать музыкальные произведения, а как " обеспечивающие" запечатленные в надындивидуальных эстетиче­ских ценностях особые чувства природы и народности.

В нашей стране опыт психологической науки подорвал Дильтееву дихотомию. Мы могли убедиться в этом, коснувшись двух направле­ний изучения такой уникальной психической реалии, как пережива­ние. Общую стратегию научно-психологического исследования Вы­готский применил к анализу истории переживаний у ребенка; Теп­лов — к специфике переживаний, творимых музыкой. В обоих случа­ях применялись общенаучные методы. Огромные пласты объективно изучаемой эмпирической фактуры развития ребенка, развития музы­кальных способностей осмысливались в понятиях, способ образования которых был задан историей познания любых реалий бытия. В то же время переживание рассматривалось в качестве обусловленной ис-торико-культурными факторами функции личности как телесно-ду­ховной целостности, образуемой нераздельностью с ее социальной средой.

В противовес версии о том, что сфера переживаний личности в ее органичной причастности миру истории, культуры, духовной жизни может быть освоена не иначе как посредством особого интуитивного постижения, описания, вчувствования, сопереживания, русские пси­хологи в 20—30-е годы вышли на общенаучный путь ее исследования. Они отвергли и версию о " двух психологиях" — естественнонаучной и культурно-научной — и заключенную в ней установку на то, чтобы возвести переживание в неподвластный причинному объяснению и объективному методу эксквизитный личностный феномен.

Так, первый проект преобразования психологии Л. С. Выготский строил на замысле ее слияния в единую науку, выстроенную на поня­тии о речевом рефлексе. В качестве такового это понятие включало в себя как реальное, подобное любому рефлексу, телесное действие, так и два семиотических компонента — знак и значение.

Оба эти компонента не могли не осознаваться Выготским. Но ни один, ни другой не стали на первых порах основанием построения конкретных исследовательских программ. Абрис первой из программ наметился, когда от речевого рефлекса как действия организма был отсечен содержащийся в нем знак, ставший опорой концепции, на­званной инструментальной психологией. Что же касается неотдели­мого от этого знака значения, то оно могло существовать в творче­ском сознании Выготского только на надсознательном уровне и, по его собственному признанию, оно в научно-теоретических исследо­ваниях в течение ряда лет им игнорировалось. Лишь впоследствии, когда его программа, центрированная на знаке, оказалась исчерпан­ной, категория значения из сферы надсознательного вышла на уро­вень теоретического сознания. У Выготского зародилась программа изучения эволюции значения в онтогенезе. (Заметим, что психоло­гической ипостасью значения служит реальность, обозначаемая ка­тегорией образа, тогда как знак в психологическом плане обслужи­вал у Выготского изучение реальности, отображаемой категорией дей­ствия. ) Логика развития мысли Выготского (раскрываемая категори­альным анализом) на этом не оборвалась.

Последним в научно-психологическом глоссарии Выготского по­явился термин " переживание". Он объявляет его главной " клеточкой" в структуре сознания. И это было не возвращением к одной из упу­щенных альтернатив, а конечным пунктом, к которому его привела

логика психологического познания. Сначала он сосредоточился на так и оставшемся незаконченным трактате " Учение об эмоциях". Он об­ратился к нему, надеясь справиться с задачей, которую сформулиро­вал в работе " Мышление и речь", — преодолеть интеллектуализм в трактовке интеллектуальных процессов, утвердить единство " мыш­ления и аффекта". Но в пределах этой формулы решение вопросов, с которыми столкнуло изучение личности ребенка, не умещалось. Ибо переживание не удавалось идентифицировать с аффектом или каким-либо другим эмоциональным состоянием. Оно имело собственный ка­тегориальный статус. Выготский и утвердил его в своей концепции о динамике переживаний в переходах ребенка от одного возрастного кризиса к другому. За этой теоретической схемой стоял сдвиг в кате­гориальных основаниях исследований развития личности.

Часть III

МЕТАПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ

Глава 9. Категория личности [106]

Становление понятия «личность» в психологии

Личность — важнейшая среди метапсихологических категорий. В ней оказываются

интегрированы, к ней стянуты все базовые категории: индивид, образ, действие, мотив, отношение, переживание.

Человек, как это очевидно, не конгломерат разрозненных призна­ков, психических элементов. В практике общения люди усматривают друг в друге более или менее целостный образ, который позволяет от­личать одного субъекта от другого по его не только внешнему, но и внутреннему облику.

Как говорилось выше, проблема личности и сущности ее психо­логических характеристик приобрела в России остроту и актуальность в 60—80-е годы XX века и породила оживленные дискуссии.

Уже к середине 70-х годов был преодолен " коллекционерский" подход к личности, превращавший ее в некую емкость, принимаю­щую в себя черты темперамента, характера, преобладающие потреб­ности и интересы, способности, склонности, когда личность высту­пала как набор качеств, свойств, характеристик, особенностей. В усло­виях такого подхода задача психолога сводилась к каталогизации всех этих признаков и выявлению индивидуальной неповторимости их со­четаний для каждого отдельного человека.

Представление о личности как коллекции индивидуальных черт оказывалось удивительно неэвристичным уже хотя бы потому, что сти­рало грань между понятиями " личность" и " индивид", дробило лич­ность на составляющие, рядоположенные друг другу, и лишало поня­тие " личность" его категориального содержания, той высшей степе­ни обобщенности, без которой не можетбыть построена ни одна пси­хологическая концепция.

При подобной " коллекционерской" ориентации быстро выявились затруднения, связанные с переходом от общепсихологического по­нимания личности к рассмотрению проблем ее формирования в воз­растной и педагогической психологии, ее реабилитации - в медицин­ской психологии и патопсихологии, наконец, к изучению ее в систе­ме межличностных отношений в социальной психологии. Все это по­ставило в повестку дня вопрос о необходимости структурирования многочисленных личностных качеств (число которых, как было уже тогда подсчитано, равнялось полутора тысячам, а то и больше). С се­редины 60-х годов предпринимаются попытки выяснить общую струк­туру личности. Бесспорно, это было шагом вперед по сравнению с преобладавшими в прошлом перечислительными трактовками.

Однако очень скоро обнаружилось, что общая структура личности интерпретируется главным образом как некая контаминация биоло­гически и социально обусловленных ее особенностей. Проблема со­отношения биологического и социального с этого момента приобре­тает едва ли не центральное положение в психологии личности. По­лемика по проблемам личности (1969) во многом проходила под зна­ком понимания ее как биосоциального существа и структурного под­хода к ней. И хотя понимание структуры личности вызывало споры, все больше утверждалось мнение, что в личности должны быть выде­лены " исключительно социально обусловленная подструктура" и " би­ологически обусловленная подструктура". Правда, иногда указыва­лось на наличие еще двух подструктур — опыта и индивидуальных осо­бенностей форм отражения, но отнесение их к сфере социального или биологического не уточнялось, а глухо отмечался их промежуточный характер.

Такое структурирование было бы понятно, если бы речь шла о че­ловеке как индивидуальности. Биосоциальная природа человека и его индивидуальности спора вызывать не может. Но личность — субъект и продукт общественного развития, превратившего биологическую особь в творца исторического процесса, — явно не могла сохранять биологическую подструктуру, рядоположенную подструктуре соци­альной. Нельзя было ставить знак равенства между понятиями " лич­ность" и" человек", " личность" и" индивид".

Разумеется, сома индивида, его эндокринная система, преимуще­ства и дефекты его физической организации влияют на течение его психических процессов, формирование психических особенностей. Но из этого не следует, что " четверть" или " треть" его личности - как особая подструктура — должна быть отдана в ведение биологии. Био­логическое, входя в личность человека, становится социальным, пе­реходит в социальное. Например, мозговая патология порождает в человеке, в структуре его индивидуальности, биологически обусловлен­ные психологические черты, но личностными чертами, конкретны­ми особенностями личности они становятся или не становятся в си­лу социальной детерминации. Оставался ли этот индивид как лич­ность просто умственно неполноценным или он становился почита­емым " юродивым", " блаженным", то есть своего рода исторической личностью, к пророчествам которого в давние времена прислушива­лись люди, зависело от исторической среды, в которой его индивиду­ально-психологические черты сформировались и проявились. При­родные, органические стороны и черты выступают в структуре лич­ности как социально обусловленные ее элементы.

К концу 70-х годов ориентация на структурный подход к пробле­ме личности сменяется тенденцией применения системного подхо­да. Можно ли здесь говорить о каком-либо новом этапе развития пси­хологической теории? Этот вопрос уместен, если учесть, что не так просто уловить разницу в использовании понятий " структурный под­ход" и " системный подход". Не случайно часто пишут через дефис: " системно-структурный подход". И все-таки есть определенные осно­вания для выделения нового этапа теоретического развития. Дело в конечном счете не в фактическом сближении (а может быть, и не­различимости) понятий " структура" и " система", а в том, что на са­мом деле мыслят в каждом из этих понятий в конкретно-психологит ческих исследованиях.

Методологическая и экспериментальная работа, протекавшая в рамках структурного подхода, сосредоточила внимание психологов на классическом вопросе, как относится часть к целому и целое к час­ти — целостная структура личности к различным ее подструктурам, и наоборот. И все в основном вращалось вокруг этого. Главное, оче­видно, в том, что " структуралистские" декларации не были в свое вре­мя обоснованы и поддержаны предварительной методологической проработкой; философский анализ понятия " структура личности" не предшествовал анализу психологическому. И это не могло не сказаться на результатах.

Иная ситуация характеризует применение системного подхода к разработке психологической теории личности. За его " подключени­ем" к психологии стоит длительная и эффективная работа специали-стов-" системников". Это именно та обязательная методологическая проработка, без которой нельзя всерьез приниматься за решение кон­кретных психологических проблем. Необходимо было усвоить общие принципы системного анализа, после чего можно было переносить его в психологию личности. Однако нельзя сказать, что так уж легко и просто осуществить такой процесс. Например, принципы системкого анализа, обязательные для построения теории личности, требуют выделения системообразующего признака личности, но тот системо-образующий признак должен быть обнаружен не в общих системных представлениях, а в самой ткани психологической реальности.

Признание несомненного единства, но не тождества понятий " лич­ность" и " индивид" (Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев и другие) порожда­ло ряд вопросов и среди них вопрос о том, что представляет собой это особое системное качество индивида, которое обозначается терми­ном " личность" и оказывается несводимым к биологическим пред­посылкам, включенным в природу его носителя — индивида.

А. Н. Леонтьев писал: " Личность *• индивид: это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в целокупности отно­шений, общественных по своей природе, в которые индивид вовле­кается... Иначе говоря, личность есть системное и поэтому " сверх­чувственное" качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и при­обретенными свойствами". И там же: " С этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение: иное, чем из­мерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных свойств и состояний человека; это — исследо­вание его места, позиции в системе, которая есть система обществен­ных связей, общений, которые открываются ему; это исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и при­обретенное им... " [107]

Предложенному А. Н. Леонтьевым пониманию соотношения ин­дивида и личности, заключающемуся в " новом психологическом из­мерении", ином, чем измерение, в котором ведутся исследования пси­хических процессов, свойств и состояний человека (другими слова­ми, за пределами традиционного " индивидуально- или дифференци­ально-психологического" раздела общей психологии), во многом от­вечает концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений. С этой точки зрения личность может быть понята только в системе устойчивых межиндивидных связей, которые опосредству­ются содержанием, ценностями, смыслом совместной деятельности для каждого из ее участников. Эти связи вполне реальны, но по при­роде своей " сверхчувственны"; они заключены в конкретных свой­ствах индивида, но к ним несводимы; они даны исследователю в про­явлениях личности каждого члена группы, но вместе с тем образуют особое качество самой групповой деятельности, которое опосредству­ет эти личностные проявления, определяющие особую позицию каждого в системе межиндивидных связей, шире — в системе отношений в социуме.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.