УДК 159.9(075.8) ББК88 9 страница

Используя его, люди смогут приобрести неограниченную власть над своими страстями (под последними Декарт разумел не только эмоциональные, но и любые испытываемые душой состояния).

В течение трех столетий сходные в своем основании представления высказывались и другими исследователями, притом многие из них не знали о Декартовом замысле. Однако эти представления носили сугубо умозрительный характер. Л ишь в конце XIX века в работах русских исследователей В. М. Бехтерева и И. П. Павлова указанная теоретическая модель приобрела могущественное экспериментальное оснащение, став ядром одного из главных направлений современной науки о психике и поведении.

В середине прошлого века в развитии науки о жизни произошли революционные события. Наиболее крупные из них были связаны с триумфом эволюционного учения Ч. Дарвина, успехами физико-химической школы, изгнавшей витализм из биологии, и разработкой К. Бернаром учения о механизмах саморегуляции внутренней среды организма. К. этому следует присоединить успехи физиологии органов чувств.

Здесь экспериментальные и математические методы внедрялись в исследование явлений, которые было принято выводить из действий души как непространственной сущности. Коренным образом изменялся категориальный строй биологического мышления по всем его параметрам. Новое понимание детерминизма, системности, развития преобразовало объяснение всех жизненных функций и придало мощный импульс зарождению новых программ их исследования, обогативших биологию множеством открытий.

Вместе с тем в системе знаний об организме обнажились белые пятна, незримые для " оптики" категориального аппарата прежней эпохи. Это создавало внутреннюю мотивацию для естествоиспытателей, вдохновленных перспективой освоения неизведанных " материков" на развернувшейся перед ними карте живой природы. Исторически сложилось так, что наименее освоенным новой системно-детерминистской мыслью оказался отдельный организм как целостность, противостоящая среде и взаимодействующая с ней.

Дарвин открыл законы трансформации великого древа жизни. На эти законы указывало название его главной книги: " Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятству-емых пород в борьбе за жизнь" (1859).

Стало быть, объектом объяснения являлся вид или порода. Конечно, индивид или экземпляр породы также ставился под эти законы. Однако механизмы его собственного поведения являлись другой темой, на постижение которой Дарвин не претендовал. К непреходя-

щим заслугам Бернара следует отнести проникновение в закономерности саморегуляции постоянства внутренней среды организма, ее самосохранения вопреки угрожающим ее стабильности влияниям. Подобное постоянство, поддерживаемое автоматически и потому не нуждающееся в постоянном контроле со стороны сознания, является, как подчеркивал Бернар, условием свободной жизни.

Объясняя саморегуляцию внутренней среды, Бернар, таким образом, не претендовал на объяснение детерминант поведения организма в среде внешней. Иначе говоря, так же, как и в случае с Дарвином, целостный организм оставался объектом, закономерности жизнедеятельности которого не получали причинного объяснения. Он выступал либо в контексте эволюционной теории как экземпляр вида, либо в контексте учения о стабильности внутренней среды (в дальнейшем обозначенного термином " гомеостаз" ). Правда, имелось еще одно направление, которое в отличие от Дарвина и Бернара претендовало на детерминистское объяснение всего организма безостаточно. Оно было представлено направлением, которое, исходя из того, что живое тело вовлечено во всеобщий круговорот энергии, трактовало его как физико-химическую среду, где царит " молекулярное начало". Различие между средой внешней и внутренней вообще не проводилось. Но тогда и проблема взаимоотношений между организмом и его окружением утрачивала смысл.

Два пути в науке о поведении

Такова была ситуация в мировой науке, где глубинные преобразования по всему фронту знаний о жизни оставляли незатронутой одну из важнейших ее сфер, а именно сферу отношений отдельного целостного действующего организма со средой, в недрах которой он существует, с которой он взаимодействует. Завоевание этой сферы стало историческим достоянием российской науки. Если Германия дала миру учение о физико-химических основах жизни, Англия — о законах эволюции, Франция — о гомеостазе, то Россия — о поведении. Категория поведения сформировалась в духовной атмосфере этой страны и придала самобытность пути, на котором русской мыслью были прочерчены идеи, обогатившие мировую науку. Эта категория, в свою очередь, была подготовлена прежними свершениями. Английская мысль внесла идею адаптации к среде внешней как задаче, непрерывно решаемой организмом, французская мысль — идею саморегуляции процессов в этом организме, немецкая — принцип естественного хода жизни, свободного от внеприродных виталь-ных сил.

Как известно, в конце XIX века рухнула Ньютонова механическая модель мира, считавшаяся вечной. Но за несколько десятилетий до

этого рухнула создавшаяся на тех же механических началах модель организма.

Испарилась вера в непогрешимость прежнего образца точного знания и прежнего стиля причинного объяснения связи вещей. Занялась эра нового детерминизма — биологического. Стали стремительно меняться прежние представления о живой природе, о функциях организма, в том числе психических. Только-только становившаяся на ноги в качестве самостоятельной науки психология начинает отрекаться от своих прежних догматов и программ. Ее исходная программа сводилась к выделению " нитей", из которых соткано сознание. Теперь же основным становится вопрос не о том, как оно устроено, а как оно работает, какую функцию выполняет в приспособлении организма к среде. Прежнее направление исследований (ему присвоили имя структурализма) уступает место функциональному. Психическая функция мыслилась по типу биологической. Отныне уже не " материя" сознания в ее " чистой культуре" непосредственного опыта субъекта считалась предметом психологии, а психические процессы в качестве " инструментов", посредством которых организм " орудует" в среде успешнее, чем без них. Но и для этой научной школы, подобно предшествующим, целесообразно действующим агентом оказывалось сознание. Психология считалась наукой о сознании, его процессах, актах, феноменах. На этом основании проводилась демаркационная линия между ней и всеми остальными науками. Конечно, никто не представлял сознание " витающим" вне организма, вне головного мозга. Немало перьев было исписано, чтобы объяснить, как они коррелируют между собой. Но трактовались они как две самостоятельные сущности, каждая из которых описывается в своих понятиях и живет по своим законам. Между тем с триумфом биологического детерминизма утвердился системный подход к объяснению отношений между организмом и средой. Его выразила, в частности, идея " двойной активности" обоих компонентов этой системы. Организм, чтобы выжить, вынужден сообразовывать свои действия с условиями существования. Но и эти условия в свою очередь диктуют организму способ действий и тем самым изменяют (детерминируют) его жизнь.

Функциональная психология могла учитывать это взаимодействие в пределах своего категориального аппарата, то есть тех познавательных, аффективных и других процессов или актов, которые считались компонентами сознания. Но она ничего не могла объяснить в отношении действий телесной системы, понятия о которой относились по " ту сторону" сознания. Взаимодействовал же со средой и приспосабливался к ней организм в целом. Наука об организме оперировала

сеткой своих категорий. Они запечатлели опыт освоения физиологической наукой различных функций живого тела, но не способов взаимодействия живого тела как целого со средой, с которой он изначально и до конца дней неразлучен. Выходило, что ни психология сознания, ни физиология организма с освоением новой реальности, открытой благодаря биологическому детерминизму (система " организм-среда" ), справиться не могут. Логика развития науки столкнулась с реальностью, для познания которой требовались новые средства, способные преобразовать категориальный аппарат.

История человеческой мысли вековечно представлена в коллизии двух начал: телесного и духовного. Спускаясь с философско-религиозных высот, наука переводила эту коллизию на различные диалекты своего рабочего языка, говоря о душе и теле, сознании и мозге, соматическом и психическом и т. п. Но к концу прошлого столетия " прорезалась", поглощая все большую энергию мысли, новая, третья константа. Она радикально меняла картину организма, ибо вводила в систему его корреляций со средой особые реалии, не сводимые ни к телесным, ни к психическим. И тогда прежняя, казавшаяся незыблемой диада " душа (психика, сознание) и тело (мозг, нейродинамика)" была поколеблена.

На горизонте научного видения появилась триада: организм — поведение — сознание. Каждый из ее компонентов обрел волей истории познания свой собственный понятийный строй.

У истоков науки о поведении стоял сам великий Дарвин. Он предпринял попытку применить свое учение об изменении жизненных явлений в общем эволюционном ряду к телесному выражению состояний, считавшихся душевными.

Его соображения об этом были изложены в труде " Выражение эмоций у животных и человека" (1872), который был задуман как вторая часть его великого труда " Происхождение человека" (1870), изменившего представление о месте человека во Вселенной. Эмоции (чувства) веками считались сферой внутренних состояний субъекта, его переживаний. Но этой интимной сферы Дарвин вообще не касался. От тщательно описывал внешние, объективно наблюдаемые реакции, объяснял их в духе биологического детерминизма, то есть как порождаемые борьбой за существование в интересах выживания организма. Что касается человека, то, как полагал Дарвин, от этих, некогда жизненно важных движений сохранились рудименты. Так, оскал зубов, взъерошенная шерсть и т. п. — все это служило некогда средством воздействия на врага в физической схватке или с целью устрашения. У современного человека следы этих некогда полезных действий сохраняются, например, во вставших дыбом волосах или оскаленных резцах.

Употребляя термин " эмоция", Дарвин не отделял ее от телесного движения, имеющего биологический смысл. И тем не менее эта дарвиновская работа имела пионерское значение и в истории науки о поведении заняла достойное место.

Учение Дарвина стимулировало сравнение процессов животной жизни на различных витках эволюции. Многие натуралисты восприняли у его создателя установку на метод объективного наблюдения внешних проявлений этой жизни и стремление понять их биологическое предназначение.

Русский путь в науке о поведении освещала звезда антропологизма — философии человека как высшей ценности.

Антропологизм в его понимании людьми передовой русской науки изначально и неизбывно впитал идею доминирования нравственного начала. Наука о поведении уходила корнями в новую биологию и возникла в лоне присущего ей детерминизма. Но в жаждущей обновления и преобразования российской действительности постулат об индивиде, движимом одним стремлением — как можно эффективнее приспособиться к наличным условиям, чтобы добиться личного благополучия, — был несовместим с потребностями народа и зовом истории. Социокультурные традиции России отвергали индивидуализм, противопоставляя ему в различных вариантах общинное начало. Коллизию создавала необходимость соединить верность этому началу с правами и свободами личности. Борьба за них во имя интересов (если опять-таки принимать сеченовское слово) " обездоленного русского мужика" требовала от сознающих свою нравственную ответственность " новых людей" самоотверженности и жертвенности. Это и обусловило своеобразие позиций русских приверженцев антропологизма. Шел поиск перспектив сочетания естественнонаучного воззрения на человека как существо, не разъятое на душу и тело, с его приверженностью неведомым наукам о природе (в том числе биологии) нравственным ценностям.

Американские психологи восприняли идеи русских исследователей поведения как образец точного естественнонаучного знания. Но их пути существенно разнились. Преобразовать человека как целостное существо с тем, чтобы его тварная организация была движима высшими духовными ценностями, — такова была русская сверхценная идея.

Как великое историческое задание она направляла умы натуралистов на служение рвущемуся из рабства народу. Она подвигла эти умы на создание в стране, считавшейся отсталой и дикой, новаторских программ. Целостное воззрение на человека разбивалось о противостояние науки об организме и науки о сознании; складывалась тупиковая ситуация. Выходом из нее стало создание науки о поведении.

Была открыта особая форма активности организма, осваивающего среду. Русская мысль, открывшая проблему поведения и создавшая категориальную ехему его разработки, не подменяла ею ни физиологию, ни психологию. Она искала пути интеграции категорий, запечатлевших ее открытия, с исторически сложившимися категориями, в которых даны предметы этих дисциплин.

Иной оказалась (под воздействием философии позитивизма) стратегия исследователей поведения в США. Здесь редукция поведения к отношению " стимул - реакция" привела к представлению о том, что это отношение, являясь стержнем и единственным эквивалентом строго научной психологии, должно быть избавлено как от ментали-стской (обращенной к сознанию субъекта), так и от физиологической " примеси". Психология бихевиористского склада, последним лидером которой стал Б. Скиннер, превратилась в науку о " пустом организме". Но это уже был другой путь.

Под влиянием созданных в России идей о поведении психологи в США радикально изменили свою теоретическую ориентацию. Они отреклись от прежних воззрений на психологию как науку о сознании (Дж. Уотсон и др. ).

Предметом этой науки были провозглашены независимые от сознания стимул-реактивные отношения между организмом и средой, к которой он адаптируется. В качестве экспериментальных устройств взамен прежних созданных физиологами аппаратов использовались различные типы лабиринтов и так называемых " проблемных ящиков" (Э. Торндайк). Опыты ставились преимущественно над крысами. Запускаемые в лабиринты животные научались находить из них выход.

Тема научения, приобретения навыков путем проб и ошибок стала центральной для этой школы, собравшей огромный экспериментальный материал о факторах, которые обусловливают модификацию поведения, выработку его новых форм. Изменялось воззрение на законы, правящие поведением живых существ, в том числе человека, который предстал как " большая белая крыса", ищущая свой путь в " лабиринте жизни", где вероятность успеха не предопределена и царит его Величество случай.

Этот американский путь в изучении поведения отличался от русского, на котором не отвергались ни сознание, ни внутренний мир человека, ни духовные ценности и идеалы, определяющие в царстве человека смысл его жизни. Завершая свою ставшую знаменитой программную речь на Международном медицинском конгрессе в Мадриде, где впервые оповещалось об открытии условных рефлексов, И. П. Павлов сказал: " Полученные объективные данные, руководствуясь подобием или тождеством внешних проявлений, наука перенесет

рано или поздно и на наш субъективный мир и тем самым сразу и ярко осветит нашу столь таинственную природу, уяснит механизм и жизненный смысл того, что занимает человека все более, — его сознание, муки его сознания" [49]. Отношение сознания и других высших форм человеческого бытия к условно-рефлекторному поведению понималось, исходя из принципа дополнительности.

Что касается дальнейшего развития представлений об условных рефлексах, на которых отныне базировалось научное знание о поведении, то принципиально иную направленность оно приобрело в бихевиоризме, для которого основополагающими стали открытия русских ученых, касающиеся научения, механизмом которого служат условные рефлексы. Что же касается сознания, то оно было изгнано из психологии как пережиток времен схоластики.

Трактовка поведения в этом контексте претерпела важные изменения. Поведение свелось к строго причинной связи внешнего стимула с внешней реакцией. Бихевиористская формула " стимул—реакция" диктовала исследователю фиксировать только то, что происходит на " входе" организма при воздействии раздражителя и на его " выходе" при ответной двигательной реакции. Происходящее между этими двумя переменными игнорировалось, поскольку оно прямому, непосредственному наблюдению недоступно, поэтому не может быть отнесено к разряду достоверных фактов науки[50]. Один из критиков би-хевиористов справедливо отметил, что они имеют дело с " пустым организмом". Вскоре в бихевиористском лагере начался разлад. Появились психологи новой ориентации, стремившиеся включить в объяснение поведения (с позиций строгой, точной науки) понятия, которые бы охватывали процессы и факторы, действующие между стимулом и реакцией и служащие причиной самой непосредственно наблюдаемой реакции.

Возник бихевиоризм новой формации - необихевиоризм. Популярность приобрело понятие о " промежуточных переменных", незримых при внешнем, объективном изучении, но тем не менее требующих анализа, исходя из данных специальных экспериментов. Эти переменные (детерминанты) были названы промежуточными по отношению к независимым переменным (раздражителям) и зависимым переменным (реакциям), выступив в роли заменителей того, что веками называлось душой, сознанием, психикой. Понятие о " промежуточных переменных" ввел необихевиорист Э. Толмен, но самой популярной и мощной в необихевиоризме стала школа Кларка Халла. В 1927 году после публикации на английском языке книги И. П. Павлова " Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных" (она вышла под названием " Условный рефлекс" с предисловием У. Кеннона — великого американского физиолога, близкого друга И. П. Павлова) Халл воспринял ее как изложение прошедшей строжайшую экспериментальную проверку системы идей, которая при ее формализации (обобщения в математических формулах) может быть возведена во всеобщую теорию любых видов поведения как животных, так и человека. Благодаря этой теории, надеялся Халл, удастся покончить с патологической ситуацией в психологическом сообществе, которое раздирается противоборством школ в силу того, что лишено единого логически стройного теоретического основания для своих конкретных исследований в различных отраслях и направлениях.

" Промежуточные переменные" Халл обозначил термином " Теоретические конструкты", трактуя (в духе павловской теории) целостное поведение как комплексный продукт механизмов научения и мотивации. При этом особая роль отводилась подкреплению, которое сводилось к редукции потребности.

Опираясь на эти представления, Халл разработал теорию, состоящую из 17 постулатов и производных от них 133 теорем, надеясь, что тем самым любые эмпирические данные о мире поведения (будь то у животных или у людей) удастся теоретически объяснить с такой же строгостью и точностью, с какой это было совершено в свое время для физического мира Исааком Ньютоном. Вряд ли случайно свою обобщающую книгу Халл назвал " Принципы поведения" [51]. Название напоминало о знаменитых ньютоновских " Принципах".

Поскольку предполагалось, что теоремы, в которых Халл обобщил достижения школы И. П. Павлова, имеют обязательную силу применительно к любым способам взаимодействия живых существ со своей средой, приобрела популярность версия о перспективах строго причинного (детерминистского) объяснения не только индивидуального, но также и социального поведения. В условиях, когда на рубеже 30-х годов американская экономика вступила в полосу кризиса и начинавшейся " великой депрессии", версия о возможности управления поведением людей, опираясь на средства точной науки, порождала надежду на то, что, используя эти средства, удастся если не полностью справиться с решением грозных социальных проблем, то, во всяком случае, содействовать их эффективному решению. Таковы были мотивы, по которым знаменитый Фонд Рокфеллера решил оказать финансовую поддержку Халловской программе. Как уже сказано, ее главной категорией являлось понятие о научении, о приобретении новых форм реакций, а идейным стержнем служил принцип " обусловливания", порожденный учением И. П. Павлова.

Это учение, объясняя модификацию поведения, внесло непреходящий вклад в категорию действия, которая, однако, подобно другим категориям, многопланова. Достаточно напомнить о специфике внутреннего психического действия, состав и операции которого при решении умственных задач качественно отличны от реализуемых внешним телесным субстратом механизмов научения. Да и эти механизмы отнюдь не ложатся безостаточно в " ложе" условно-рефлекторной схемы, вопреки попыткам превратить его в прокрустово.

В психологическую категорию действия входит признак реального движения. Ведь и первый росток этой категории пробился в научно-психологическое мышление в образе опосредованной высшими нервными центрами реакции мышцы на раздражитель (рефлекса). На новых теоретических поворотах зародились схемы, отображающие своеобразие построений движения, необъяснимое его условно-рефлекторной регуляцией.

В России в полемике с И. П. Павловым утвердилась новаторская теоретическая модель Н. А. Бернштейна. Будучи " маргинальной" (поскольку разрабатывалась методами и в терминах физиологии), она придала новую грань психологической категории действия. Изучая работу двигательного аппарата, Бернштейн обнаружил в уровневой его организации неотвратимость сенсорных коррекций (в силу кольцевой связи центра с периферией), инициативность организма, способного строить образ желаемого будущего, направленность целостного живого движения на активное преодоление среды, диктуемое собственной программой этого организма. Теоретическая картина поведения в изображении ее двигательных контуров приобрела штрихи, обогатившие категорию действия (см. ниже).

Так обстояло дело в России, а в США направление, созданное Хал-лом, приобрело после распада его школы новую ориентацию. Возник план выстроить на тех же бихевиористских началах единую систему знаний как об индивиде, так и обществе.

Бихевиоральные науки

На этот раз программу объединения в единую систему знаний о поведении (в качестве отличных от изучаемых науками о физическом мире и о биологических процессах) щедро субсидировал другой знаменитый научный фонд — Фонд Форда. В одном из американских университетов (в Станфорде, штат Калифорния) возникает в

50-х годах крупный исследовательский центр, основная часть программы которого заключалась в разработке новой ветви наук, отличной от физических и биологических, но использующей принятую в этих науках объективную и детерминистскую методологию в целях описания, анализа, объяснения и предсказания поведения людей под действием различных социальных факторов. Эта ветвь получила название бихевиоральных наук. Ее финансовая поддержка велась с целью решения практических задач, связанных с расовыми проблемами, безработицей, избирательными кампаниями и др.

Методологический же смысл этого направления определялся установкой на такое преобразование теории поведения, которое позволило бы, не утратив доставшийся от прежнего бихевиоризма идеал объективности (в смысле внешней наблюдаемости, описания зависимости реакций от стимулов, специальной техники экспериментирования и др. ), выдержать верность ему при изучении причин поведения отдельных индивидов либо их групп в социальной среде.

Решающее преимущество перехода на почву " бихевиоральной" науки виделось в том, что изучение поведения избавлялось от общепринятого деления на психическое и социальное, взамен которого знание об этом поведении унифицировалось в новую целостность, избавляющую от традиционной дихотомии. Естественно, что этот подход изменял ту теоретическую схему поведения, которая зародилась и развилась в недрах биологического строя мышления. Идея о превращении ее в интеграл психологического и социального (в противовес привычному разделению знаний об индивидуальном поведении и знания об обществе) стала стержнем бихевиоральных наук.

Когнитивизм

Что касается бихевиоральных наук, то им не удалось разделаться с вариантами замены представлений о внутренней, психической жизни субъекта различными " промежуточными переменными" и " теоретическими конструктами". Дело в том, что научно-технический прогресс породил особые устройства, способные воспринимать, хранить и перерабатывать в закодированной форме информацию о всем многообразии действительности. Появились машины, выполняющие именно ту " внутреннюю работу", в научном изучении которой бихевиоризм отказал человеку с присущими ему сознанием, восприятием, запоминанием (бихевиоризм подменил его внешним поведением типа навыка), мышлением (бихевиоризм подменил его поведением типа реакций в проблемном ящике) и другими познавательными (когнитивными) процессами.

Новые информационные машины (компьютеры) очаровали тех психологов, которые увидели в их " продукции" совсем иное, чем

" промежуточные переменные" необихевиоризма. Эти новые " переменные" восстанавливали в правах познавательные процессы прежней " субъективной" психологии, в качестве аналога которых отныне могли восприниматься процессы хранения и переработки информации в компьютерных системах. Энтузиасты этого информационного подхода заговорили о " когнитивной революции" - притом заговорили с азартом, отличавшим некогда притязания былого бихевиоризма на революционный переворот в психологии.

Действительно, для научного сообщества в США пионерское направление, утвердившееся под именем когнитивизма, означало существенное изменение прежнего стиля исследований факторов организации и регуляции поведения.

Популярность приобрела так называемая " компьютерная метафора", уподоблявшая познавательную (когнитивную) систему человека оперированию дискретными элементами информации — символами. И поскольку в компьютерах подобное оперирование подлежит точному строго объективному исчислению и анализу, обнадеживающей представлялась перспектива внедрения в психологию познания тех стандартов точности, которые присущи наукам, где царят число и мера. Информационный подход-сближал психологию с исследованиями в области " искусственного интеллекта" (принятия машиной решений, считавшихся прежде уникальным делом человеческого ума), а также с нейронауками (где в свою очередь появились приверженцы взгляда на мозг как устройство, которое действует по образу и подобию компьютера).

Все эти события, придавшие импульс разработке новых исследовательских программ, изменили в США идейный облик изучения психических феноменов.

Сосредоточенность на когнитивных процессах издревле была присуща любым попыткам осмыслить природу психики. В этом плане ког-нитивистский подход определил направленность ее научного анализа до всякого когнитивизма. Как в России, так и в Западной Европе сложились психологические школы, существенно обогатившие категориальный аппарат науки благодаря сосредоточенности на категории психического образа, его становлении, развитии, а также роли регулятора жизнедеятельности.

Именно образ - чувственный и умственный — служит средоточием когнитивной активности субъекта, репрезентирует в сфере его психики сферу объективного знания (в том числе явленного под именем " информация" ). Обе взаимодействующие сферы — это реалии, каждая из которых существует на собственных началах. Отъединять их друг от друга столь же неправомерно, как отождествлять.

Различие между знанием и образом (вводящее в психологию в качестве одной из ключевых психологическую проблему) приобрело особый смысл благодаря появлению компьютеров. Закодировав знание, они тем самым разграничили термины, в которых оно описывается, и термины, обозначающие психическую реальность образа. Такая демаркация и побудила тех, кто выступил под эгидой когнити-визма, считать себя творцами новой парадигмы, сменившей прежнюю, бихевиористскую, изгнавшую из моделей поведения как образ, так и - соответственно - репрезентируемое им знание. Но когнитивные факторы, созидающие сознание субъекта, не являются фикцией старой схоластической философии, как это некогда утверждал первый лидер бихевиоризма Дж. Уотсон.

Напротив, сознание, говоря словами И. П. Павлова, представляет собой первую реальность, с которой сталкивается человеческий ум. И, будучи реальностью, оно стало предметом изучения в большом цикле психологических концепций, стремившихся воссоздать строение и функции сознания, связь его образных компонентов с другими составляющими внутреннего мира субъекта и его вовлеченностью во множество социокультурных систем отношений. Связь психического образа с репрезентируемым ими данным во внутренней форме знания объектом опосредована сигнально-знаковыми отношениями. Поэтому свойства, присущие информационным процессам, оказались в зоне исследовательских интересов задолго до появления производящих эти процессы машин (компьютеров).

Понятие о сигнале, возникшее в технике докибернетической эпохи, Сеченов внедрил в психологию, соединив его с понятием о чувствовании, которое в качестве сигнала несет информацию о внешней среде (начиная от ее пространственно-временных координат, постигаемых мышечным чувством). Стало быть, чувствование является элементом знания. Сходным элементом выступили такие сигналы, как детерминанты условных рефлексов, которые И. П. Павлов, описывая первую сигнальную систему, определил в качестве коррелятов ощущения и восприятия, то есть чувственных продуктов, когнитивная сущность которых самоочевидна. Применительно к человеческому уровню психической активности Сеченов взамен сигналов поставил символы, заключенные в материи языков, Павлов присоединил к первым сигналам вторые сигналы как носители обобщенных образов -понятий, Выготский, начав с исследования знаков, всесветно прославился изучением эволюции значений словесных знаков в онтогенезе.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒