Robin Skynner John Cleese 29 страница

Робин. Ну, глобальные перемены, постоянно внедряемые в жизнь общества, являются результатом взаимодействия многих сил, наподобие бурной реки, текущей по долине. Иногда мы воображаем, что можем управлять своим обществом, но правда в том, что мы похожи на пловцов, влекомых этим потоком, и наших сил хватает только на то, чтобы плыть по течению.

Джон. Другими словами, их не так уж много.

Робин. Совершенно верно. Но если мы проявляем реализм, если примиряемся с тем, что мы находимся во власти реки и мало способны влиять на то, куда она несет нас — что мы не можем остановить ее или плыть против течения, — тогда мы яснее представляем себе свои скудные возможности выбора, так что по крайней мере можем плыть так, чтобы иметь чуть больше шансов избежать рифов. Или можем поступить даже лучше...

Джон. Забраться в лодку?

Робин. Да, тогда, если мы сможем организовать команду и все вместе немного погрести, то у нас будет больше шансов миновать рифы.

Джон. Да, но при этом возникает вопрос о капитане. До какой степени кто бы то ни был действительно командует в условиях демократии?

Робин. Я знаю, что ты имеешь в виду. Есть старая байка о том, что Трумэн, когда собирался передавать бразды правления

президента США Эйзенхауэру, посочувствовал ему, как сильно все будет отличаться для Айка от того времени, когда он был генералом. «Бедняга Айк, — сказал Трумэн, насколько точно я могу это вспомнить. — Он будет говорить «сделайте это» и «сделайте то» — и ничего не будет происходить! »

Джон. А в наши дни многие политические комментаторы считают, что причиной, по которой последние президенты США уделяли столько времени внешней политике, является то, что они полагали, будто могут на самом деле чего-то достичь] По контрасту, они зачастую выглядят бессильными изменить собственное общество.

Робин. Во внешней политике решение всегда принимается сообща. Всегда можно свалить вину на другое правительство, если события развиваются не по плану. Тогда как дома неудачи больше относятся к сфере ответственности президента.

Джон. Так считаешь ли ты, что руководитель или группа руководителей может по-настоящему улучшить то, как функционирует общество. В противоположность тому, чтобы делать вид, будто причастен к событиям, которые все равно произошли бы — наподобие госпожи Тэтчер, утверждающей, что она вызвала развал СССР.

Робин. Ну, да. Конечно, определенное улучшение в ограниченных пределах возможно; но, наверное, всегда наступает расплата за него и непредвиденные побочные эффекты, так что улучшение для одних часто оборачивается обнищанием для других. И чем более ограниченное изменение ты пытаешься внести, тем больше у него шансов на успех, отчасти из-за того, что ты лучше представляешь себе препятствия и можешь рассчитывать на заинтересованность и сотрудничество со стороны большего числа людей, которых это затрагивает. Я не верю, что можно надеяться изменить мир в каком-либо общем плане, хотя он все равно будет меняться независимо от нас, и мы можем по крайней мере приспосабливаться к этому, например так, как я описывал, используя аналогию с пловцом, уносимым потоком. И конечно, все улучшения обратимы — нажитое можно легко потерять. Но ограниченные улучшения действительно возможны.

Джон. То есть мы действительно можем говорить о лидере, помогающем улучшить общий уровень душевного здоровья в обществе?

Робин. Конечно. Я уверен, все согласятся с тем, что некоторые лидеры— например, Гитлер— могли понизить общий уровень, действуя в соответствии с самыми нездоровыми принципами. А лидер, способный действовать в более здоровой манере, подающий пример своему правительству и, таким образом, всему населению, может поднять общий уровень по крайней мере на то время, пока он находится у власти. Конечно, средний уровень душевного здоровья будет заметно ниже высоких стандартов, достигнутых некоторыми семьями и отдельными организациями. Я прошел Вторую мировую войну, служил и в Канаде, и в США, и в Великобритании, и за границей. И я действительно испытывал мощное воздействие, которое Черчилль и Рузвельт оказывали на процесс объединения своих стран и союзников в целом, а также

призывая каждого отдать все сила для победы. Это одна из причин, почему так много людей, живших в то время, опасное и очень тяжелое в физическом смысле, с ностальгией говорят о чувстве целеустремленности и солидарности, которое мы тогда испытывали.

Джон. Тогда если политический лидер хочет добиться этого, то какими подходами и качествами он должен обладать?

Робин. Мы описывали их, когда говорили о здоровых семьях и организациях. Умение ценить и уважать других; способность к общению в понятной для всех манере; готовность твердо держать в руках власть и употреблять ее, но всегда только для общего блага и при возможно более широких консультациях, возвращая ее людям, когда кризис минует; способность открыто смотреть в лицо реальности; гибкость и готовность изменяться, когда этого требуют обстоятельства; вера в ценности, превышающие личные или партийные соображения.

Джон. Когда мы говорили о новых руководителях, ты утверждал, что их основной работой является обеспечение того, чтобы их организация адекватно реагировала на окружающую действительность; то есть они объединяют организацию и связывают ее с внешним миром. Так вот, какие отличия ты усматриваешь между таким стилем руководства и действительно здоровым руководством в политике?

Робин. Я полагаю, что различия здесь в основном заключаются в степени. Основным требованием является способность к здоровой деятельности в соответствии с характеристиками, которые я только что перечислил. Но политическому лидеру необходимо понимать и строить отношения с более широким спектром уровней душевного здоровья, имеющихся в обществе, — по сравнению с организацией, где можно поддерживать более высокий общий уровень. Кроме того, лидеру нужно чутко ощущать не только то, какие пути к переменам избрать, но и то, с какой скоростью эти перемены следует проводить. Я не говорю только о естественном консерватизме людей. Обычно существует острый конфликт интересов между теми гражданами, кто поддерживает и, быть может, выигрывает от наиболее разумных действий по решению насущных проблем, и теми, кто в основном озабочен удержанием преимуществ и привилегий, связанных с существующим порядком вещей. Требующийся компромисс между приспособлением к переменам и сопротивлением им найти гораздо труднее, чем в фирме, где те, кому не нравятся перемены, могут уволиться или быть уволенными. И, наконец, политику требуется еще одно умение, причем в большей степени, чем руководителю организации, — сила убеждения, так как это основное средство влияния политика на избирателей. И здесь хорошее понимание психологии (в практическом плане) позволяет политикам использовать течения общественного мнения для того, чтобы управлять здоровыми переменами. Они должны прежде всего обладать искусством использовать кризисы как средство убеждения людей принять необходимость перемен, потому что в таких условиях они готовы к этому и действительно объединяются для решения проблемы.

Джон. Очень хорошо. Тогда вот в чем большой вопрос. Почему у нас нет подобного лидера?

Робин. Что ж, я согласен с тобой. У нас его нет. Демократическое устройство должно бы быть наилучшим способом для обеспечения того, чтобы удовлетворялись интересы наибольшего числа людей, но, как правило, оно так не срабатывает.

Джон. Почему?

Робин. Чтобы демократическая система работала наилучшим образом, ей нужен достаточно здоровый электорат — люди, способные брать на себя ответственность, хорошо информированные, самостоятельно мыслящие, способные к долгосрочным прогнозам, видящие дальше немедленной личной выгоды и способные к независимым суждениям.

Джон. Что же мешает этому?

Робин. Я думаю, что сильно поляризованная сущность нашей системы политических партий.

Джон. Согласен. Большинство моих знакомых рассматривают британскую политику в основном как шутку.

Робин. Почему?

Джон. Потому что партии постоянно ведут себя в удручающе фанатичной, племенной манере, которая обычно производит такое впечатление, будто совершенно не относится к решению проблем страны.

Робин. В основном, по моему мнению, эффектом того, что люди сбиваются в группы по интересам, а затем позволяют своим лидерам думать за себя, является производство менее здорового населения.

Джон. Но трудно представить себе лучше работающую демократическую модель, чем существующая партийная система, не так ли? Мы ведь не собираемся поддерживать однопартийное государство или правление короля-философа...

Робин. Нет. Какую бы более привлекательную альтернативу ни сулило нам будущее, начинать придется с той системы, которую мы имеем на сегодняшний день. Мы не можем начать откуда-то еще. Поэтому любое изменение к лучшему должно быть усовершенствованием нынешней партийной системы, даже если она нам не слишком нравится.

Джон. И все же она отягощена таким количеством недостатков. Например, несколько дней назад я осознал, что если молодой человек думает: «Было бы чертовски интересно провести свою сознательную жизнь в стараниях улучшить манеру, в которой управляется моя страна», то ему придется вступить в партию] Это значит, что в возрасте, когда у человека почти нет никакого представления о том, как что-то на самом деле работает, он должен делать выбор между двумя-тремя заранее заданными политическими доктринами. Представь себе, сколько людей исключаются из политической жизни благодаря этому...

Робин. Джордж Бернард Шоу сказал: «Он не знает ничего; он считает, что знает все, — это явно указывает на способности к карьере политика»!

Джон. А к тому времени, когда человек обретает достаточный опыт для такого выбора, он оказывается за бортом, потому что ему следовало начать пятнадцать лет назад! И к тому же, что хуже всего... вступив в партию, человек оказывается принужденным следовать ее «линии». Сомневаться в чем-либо — значит проявлять нелояльность к родному племени — у всех, от ядерного сдерживания до проблем Уэльса, от южноафриканцев до прав животных. Я иногда думаю, что только вправду голодный до власти человек может в двадцать лет пойти на такое моральное унижение.

Робин. Наша система действительно не поощряет людей по-настоящему задумываться об этом. Выбор, который человек делает в молодости, в действительности основывается на некоем сгустке отношений и подходов, сформировавшихся в его семье — в основном либо приятие, либо неприятие чего-либо, — а не на разумном, независимом взгляде на вещи. Мы много говорили о том, как строим в голове мысленную модель устройства мира и как важно для настоящего душевного здоровья постоянно дорабатывать этот «мысленный план» в соответствии с поступающей к нам новой информацией. Так вот, партийная политика строится вокруг людей, которые испытывают весьма незначительное желание пересматривать свои мысленные планы мира.

Джон. Действительно, им, похоже, неимоверно трудно усваивать любые идеи, не укладывающиеся в привычную мыслительную схему. У них почти врожденная неспособность к сомнению, к признанию хотя бы малейшей возможности своей неправоты. Они совершенно не заинтересованы в ревизии своих мысленных планов — они заинтересованы в том, чтобы продавать их другим.

Робин. Ну, если твое ощущение собственной безопасности зависит от цепляния за набор определенных идей — наподобие младенца, который цепляется за плюшевого мишку или за одеяло, укрываясь им с головой, — то ты будешь чувствовать себя более нормальным в окружении людей, занятых тем же самым.

Джон. Один британский политический обозреватель говорил мне, что знакомые ему политики, за очень редкими исключениями, значительно больше склонны к показухе и помпезности, чем обычные люди. Ты полагаешь, что наша нынешняя система поощряет это — что люди участвуют в партийной политике, чтобы избежать того, что их мысленные планы будут поставлены под сомнение, надуваясь от ощущения собственного всеведения?

Робин. Да, я полагаю, что во многих случаях это так. Лучшие и наиболее здоровые из них, может быть, испытывают желание служить обществу, так сказать, без протокола. Они в основном не стремятся заполучить что-то для себя и не воспринимают все это слишком уж серьезно. Но я думаю, что люди, действующие по «страстной убежденности», ревностные в желании переделывать других — будет ли это заключаться в том, чтобы не дать людям стрелять и охотиться или заставить их трудиться больше за меньшие деньги, — избрали для себя путь изменения мира таким образом, чтобы им не пришлось изменяться самим.

Джон. Вместо того чтобы признать свои проблемы и разобраться с собой, они хотят всех заставить соответствовать себе?

Робин. Так, чтобы им не приходилось ощущать, что с ними самими что-то не в порядке.

Джон. То есть их «страстная убежденность» позволяет им избегать признания своих собственных проблем?

Робин. Как правило. Видишь ли, широко распространено одно недоразумение. Часто считают, что жестких политических взглядов придерживаются «сильные» личности. Но я считаю, что как раз люди с довольно слабым самоощущением нуждаются в жестких взглядах.

Джон. Ты хочешь сказать, что они используют политические взгляды, чтобы дать себе более сильное ощущение своей личности?

Робин. Да, как опору для себя. Тогда как по-настоящему уверенные люди не цепляются за свои взгляды столь неистово — они не испытывают неудобства от постоянного их пересмотра.

Джон. Я представляю себе, на что была бы похожа наука, если бы она была устроена наподобие политики. Люди еще в отрочестве решали бы для себя, каковы законы вселенной, а затем всю оставшуюся жизнь систематически бранили бы людей или факты, подтверждающие другие теории.

Робин. Конечно, даже в науке величайшим препятствием на пути прогресса является то, что многие исследователи по-настоящему отождествляются со своими идеями на эмоциональном уровне.

Джон. Ты имеешь в виду, что вместо того чтобы искать истину, они пытаются доказать свою «правоту»?

Робин. Да, и очень переживают, если какой-либо другой ученый ставит под сомнение идею, которую они всегда принимали как должное.

Джон. Да, я знаю, что это случается. Но наука, гордость и слава западной цивилизации, прогрессирует потому, что большинство ученых большую часть времени рассматривают свою деятельность как процесс. То есть они понимают, что если действительно уважают и твердо придерживаются научного метода, то будут подходить все ближе и ближе к истине. И невероятно в этом подходе то, что он требует смирения, потому что ты должен признавать

22—1222 337

возможность собственной ошибки; он требует, чтобы ты считал истину временной характеристикой, действующей только до тех пор, пока факты подтверждают это заключение; он требует способности исследовать факты беспристрастно. И как раз все эти подходы отсутствуют на политической арене, где впечатление производит тот стиль поведения, который мы описывали как типичный для старорежимного начальника. То есть если ученые знают, что движутся в приблизительном направлении, и если будут придерживаться правильных подходов, то будут все приближаться и приближаться к истине, — то политики делают как раз наоборот; они объявляют свою цель, а затем пытаются достичь ее, извращая процесс, который мог бы продемонстрировать им, что к ней не стоило стремиться с самого начала. К концу правления госпожи Тэтчер было трудно припомнить, что она получила образование химика.

Робин. Боюсь, что ты прав.

Джон. Могу предположить, что некоторые «страстные убеждения» вполне неплохи, но даже в этом я не уверен. «Страстная вера» в Свободу или Справедливость достаточно безвредна, но на практике она обычно «привязывается» для поддержки весьма частной партийной политики. Я вполне допустил бы «страстную веру» в научный прогресс, но это вряд ли вызвало бы энтузиазм на партийных съездах. «Страстная убежденность» в важности самопознания? «Страстная убежденность» в полной бесполезности «страстных убеждений», быть может?

Робин. Это зависит от мотива, по которому ее придерживаются. Страстная вера в свободу слова, про которую Вольтер говорил: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право высказывать их», сильно отличается от страстной убежденности в своем праве преследовать людей, с которыми не согласен. Первая поддерживает основной принцип здоровья, вторая является проявлением весьма нездорового поведения.

Джон. Так откуда берутся эти распространенные страстные убеждения?

Робин. Ну, как мы уже говорили, при вступлении в политическую партию люди, как правило, находятся под влиянием тех эмоциональных подходов, с которыми они выросли в семье, а не под влиянием какого-либо реального представления о том, как устроен мир.

Джон. О, да. Это как-то связано с тем, почему политические партии всегда, по-видимому, демонстрируют разделение на правых и левых?

Робин. В полной мере. Потому что, если вдуматься, партии «справа от центра» основываются на ценностях, ассоциирующихся с традиционной ролью отца... а левые— на традиционной роли матери. Поэтому-то, с какой из сторон отождествляет себя человек, зависит от его переживаний в семье, в которой он вырос.

Джон. Ага. Вот почему правые произносят отцовские речи: «Соберись, подтянись, перестань хныкать, тверже стой на ногах, засучи рукава, залезай на велосипед и запомни, что бесплатных угощений не бывает»?

Робин. Да. По сути своей, традиционный отец по-разному ценит людей и по-разному воздает им должное соответственно тому, насколько полезную роль они играют в группе.

Джон. А делание денег считается более полезным, нежели забота о людях.

Робин. Оно рассматривается как более приоритетное занятие. И так как основной акцент делается на поведении в группе и соблюдении правил, то основные симпатии будут тяготеть к власти. При противостоянии полиции, с одной стороны, и студентов, демонстрантов или забастовщиков — с другой, «правый» инстинктивно принимает сторону полиции. В конце концов, традиционный отец верит в то, что с людьми надо быть пожестче и говорить им «нет». Это «делает из них мужчин», как говорится.

Джон. И эта склонность следовать догмам означает, что «правые» чувствуют себя неудобно в отношении к излишнему разнообразию, часто они склонны ощущать, что родной культуре угрожают «чуждые веяния», и ценят способность к творчеству меньше, чем практичность и деловитость, а искусство ниже правописания.

Робин. С другой стороны, партии «слева от центра», основываясь на традиционных материнских ценностях, подчеркивают то, насколько важно принимать и любить каждого в равной и безусловной манере, такими, какие они есть, независимо от способностей и даже, может быть, от того, какие усилия они прикладывают. Опять же в традиционном образе матери видится защитница детей от суровых отцовских требований, сочувствующая и жалеющая их, с их проблемами и трудностями.

Джон. И традиционные матери заботятся о том, чтобы всем доставалось всего поровну, чтобы не было ревности, и они поощряют всех быть милыми и добрыми друг к другу, и им нравится, когда дети занимаются любимым делом, даже если эти занятия имеют больше творческую, чем практическую направленность.

Робин. По самой природе этой традиционной роли они чувствуют себя удобнее при проявлении любви; поэтому они больше, чем отец, склонны говорить «да» и даже слегка их баловать.

Джон. То есть ты считаешь, что подобные подходы лежат в основании политических склонностей «левых»?

Робин. Да. Левый инстинктивно принимает сторону угнетенных, студентов или демонстрантов против полиции; поощряет разнообразие, поддерживая культуры этнических меньшинств, в то же время склоняясь к недооценке традиционной культуры большинства, и делает упор на «обучении детей», а не на «преподавании предметов».

Джон. В каком-то смысле традиционная мать слегка подрывает традиционного отца?

Робин. Да. Потому что представление о том, что мужчины и женщины имеют различные и противоречащие друг другу ценности, является частью этой традиции.

Джон. Хорошо. Тогда вот что меня удивляет. Конечно, прекрасно, когда есть возможность выражать все эти разные взгляды. Для выработки правильного решения необходимо учитывать жесткие, направленные на выживание сильнейшего, эко-

22* 339

номически реалистичные аспекты проблемы и также более мягкие, преследующие идеи всеобщего равенства, социально-ориентированные стороны.

Робин. Абсолютно верно] В здоровой семье, где родители играют равные роли и делятся властью, они автоматически будут привносить оба этих аспекта в процесс выработки решения. И при формировании национальной политики именно умение учесть позиции, основывающиеся как на «традиционно отцовских», так и на «традиционно материнских» ценностях, и способность верно выбрать точку равновесия между ними может обеспечить принятие правильного политического решения.

Джон. Тогда в чем проблема?

Робин. Проблема не в расхождении взглядов — оно само по себе благо. Она в том, что это расхождение выражается через негибкую партийную преданность и сводится к нескольким крайним, чрезмерно упрощенным подходам. Это все происходит на уровне ритуалов. Это не настоящее. Это не привлекает интеллектуальных ресурсов системы в целом.

Джон. То есть при принятии кабинетом министров важных политических решений их суждения о том, какую ценность присвоить тому или иному аспекту проблемы, будут зависеть от того, какой именно сгусток эмоциональных переживаний испытывал тот или иной министр в детстве?

Робин. Да. Поэтому способность уравновесить все точки зрения в интересах нации сильно уменьшается, так как какая бы сторона ни взяла верх, она будет представлять односторонний взгляд на состояние дел.

Джон. Ладно, с этим понятно. Но здесь имеется и другой странный аспект. Коммунисты слева, со «стороны матери», так сказать, так же склонны к авторитаризму, как и «отцесторонние» фашисты.

Робин. Да. Необходимо видеть, что по мере того, как политические воззрения и «левых» и «правых» стремятся к все большему экстремизму, они становятся одинаково авторитаристскими. Потому что экстремистов как справа, так и слева объединяет высокий уровень параноидальности.

Джон. Но им нужно скрывать от самих себя то, насколько они схожи, не так ли? Поэтому они навешивают разные ярлыки на одни и те же проявления и манеры поведения, чтобы скрыть тот факт, что они представляют собой один и тот же тип личности. Тем не менее это так, будто оба направления в политике, «левое» и «правое», расходятся и движутся в противоположных направлениях... Но каким-то образом в конце концов опять сходятся. Словно политические позиции скорее следует изображать расположенными на чем-то вроде окружности, а не на оси, потому что две противоположности стремятся друг к другу.

Робин. Да, это что-то вроде круга. Это связано с тем, что, рассматривая политические подходы, мы имеем дело с двумя измерениями, перпендикулярными друг другу. На оси вперед-назад, так сказать, мы передвигаемся от здоровья к нездоровью, а на оси вправо-влево — переходим от традиционно отцовских подходов к традиционно материнским. Видишь?

Мужчина должен располагаться справа, иначе он будет чувствовать себя ущемленным.

Джон. То есть люди расположены к нам лицом, причем самые здоровые стоят впереди.

Робин. Да. Теперь, если мы начнем откладывать позиции разных политиков по этим осям, ты увидишь, что получится круг. Назови мне нескольких известных политиков, отличающихся умеренностью, ближе к центру.

Джон. Ну, учитывая, что эти «умеренные» рвутся к власти... Справа — Мейджер, Хёрд и Хит. Слева — Смит, Блейр и Хили. В центре, скажем, Пэдди Эшдаун и Рой Дженкинс.

Робин. Ну, это, конечно весьма и весьма приблизительно, но я бы расположил их в соответствии с вот какой диаграммой.

Джон. То есть ты ставишь наиболее умеренных людей на самые близкие к здоровью места? Это приятно слышать последователю либеральных демократов...

Робин. Я бы скорее сказал, их умеренные подходы1. Я не знаю, каковы на самом деле эти люди. С точки зрения темперамента, как ты видишь, эти политики весьма схожи друг с другом. Они очень тесно связаны с реальностью. Их взгляды более выстраданы, в том смысле, что они оказались способны исправлять свои мысленные планы в свете нового опыта — потому что они могут искренне интересоваться фактами, не подтверждающими их стандартную позицию. Им нет нужды цепляться за свои взгляды из страха потерять ориентиры.

Джон. И им не нужно ненавидеть своих политических оппонентов.

Робин. Верно, им не нужны враги, на которых они могли бы проецировать все те разрушительные эмоции, которые отрицают у себя. Эти люди знают, когда они испытывают злость или зависть и способны признать свою ответственность за такие чувства и управляться с ними. Они могут признавать свои ошибки, не перекладывая вину на других.

Джон. Но несмотря на всю схожесть, у них имеются ясно выраженные различия во взглядах.

Робин. Да, но есть и значительные области, где они согласны в основных принципах. Они способны шире смотреть на вещи, нежели их менее здоровые коллеги, потому что могут выслушивать, уважать и понимать иные мнения. Они могут менять собственные позиции в результате усвоения нового. И могли бы договориться о разумных, действенных соглашениях, несмотря на различия в позициях, если бы экстремисты в их собственных партиях позволили им сделать это! Чего им не позволили...

Джон. Это очень похоже на родителей в здоровой семье, правда? Они мирятся со своими различиями и вполне счастливо сосуществуют, но у них есть большая область взаимопересечения, они легко прислушиваются друг к другу и способны всегда вырабатывать совместные решения, которые по душе каждому из них.

Робин. Они воспринимают свои различия как дополняющие друг друга, а не как нечто, служащее причиной для размежевания и антагонизма.

Джон. Хорошо. Теперь, если мы сдвинемся чуть в сторону от наиболее здоровой точки назад, в направлении некоторого ухудшения здоровья, то, судя по диаграмме, можно ожидать, что люди, расположенные в этой области, становятся либо более традиционно правыми— «отцами», либо более традиционно левыми — «матерями».

Робин. Да, по мере того, как их взгляды становятся менее здоровыми, они начинают больше походить на карикатурное изображение старомодных отцовских и материнских отношений, в преломлении политических подходов.

Джон. Наподобие более средних в смысле душевного здоровья семей, где мы наблюдаем старомодные, ориентированные на разделение ролей отношения в браке, когда партнеры держатся на некоторой дистанции и поддерживают свою независимость, умышленно демонстрируя непохожесть друг на друга — «Мужчина есть мужчина, женщина есть женщина, и вместе им не сойтись».

Робин. Да. Поэтому при продвижении от наиболее здоровых политических взглядов к более средним мы находим больше «политического разделения ролей». «Среднездоровые» люди склонны относиться к трудностям и стрессу несколько параноидально — хотя и в относительно облегченной форме, — так что здесь мы имеем дело с политиками, которые делят людей на «своих» и «чужих» и которым непременно нужен кто-то, кого можно винить в том, что дела идут не так, как надо. Они гораздо меньше связаны с действительностью и их взгляды менее выстраданы, а больше являются выражением их сложившихся эмоциональных стереотипов. Так вот, большинство и среди лейбористов, и среди консерваторов являются, конечно, людьми срединного типа, так что в среднем подход будет характеризоваться большей поляризацией, большей предубежденностью к противоположной стороне и, как следствие, меньшей способностью представить себе картину в целом и выработать разумные компромиссы, чем у наиболее здоровых представителей обеих партий.

Джон. То есть они почти не могут представить себе дележ власти с противной стороной.

Робин. Точно. Обладание властью частично рассматривается как возможность наказания оппонентов.

Джон. Я припоминаю, что Тони Бенн говорил о госпоже Тэтчер примерно так: «Пока она была у власти, она заботилась о своих, а когда мы придем к власти, мы позаботимся о наших».

Робин. Это очень похоже на поляризацию в традиционном браке. Негибкие и антагонистические подходы у каждого политического крыла делают невозможным какое-либо взаимопонимание, диалог или переговоры и с неизбежностью ведут к тому, что каждая сторона делает заключения, основываясь только на половине фактов.

Джон. То есть я прав, предполагая, что ты поместишь госпожу Тэтчер и Теббита на полпути к заднику справа, а Бенна и Скиннера— на ту же позицию, только слева?

Робин. Да, я бы с этим согласился.

Джон. Эти люди на полпути к задней части слева и справа. Насколько справедливо было бы назвать их отношение «параноидальным»?

Робин. Я не говорю здесь о «параноидальности» в смысле душевного здоровья, но лишь о склонности к однобокости и стремлению винить других в недостатках, которые человек не может признать у себя. И конечно же, любые склонности, присутствующие у политика в этом направлении, значительно усиливаются партийно-политической системой.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 26 27 282930 Следующая ⇒