|
|||
Robin Skynner John Cleese 21 страницаДжон. Вполне справедливо. Но могли ли мы сделать это по-другому, представив свою мысль в более приемлемой форме? Робин. Ты не можешь ждать, что она будет признана теми людьми, которые на нее нападали. Ты сформулировал ее не для них, а для более здоровых людей. А сам факт нападок сослужил полезную службу, проиллюстрировав, что твоя критика толпы, похожей на стадо, в фильме как раз и показывала то, как такие люди себя ведут в действительности. Я не понимаю, на что ты жалуешься. Чтобы заставить всех вести себя так, будто они с тобой согласны, тебе пришлось бы стать Гитлером. Джон. Ага! Я понял, что ты имеешь в виду. Я демонстрирую свой собственный низкий уровень душевного здоровья, ожидая, что они согласятся со мной! Туше. Вернемся к реальной религии. А для большинства людей она означает не просто учение или догму, но то, что в действительности делают при отправлении религиозных обрядов: собираются в священных местах, молятся, поют псалмы, совершают ритуалы и т. д. Как же различные уровни относятся к религиозной практике? Робин. С одной стороны, можно считать, что ритуалы не отличаются от многих других форм группового поведения и отражают потребность в подтверждении принадлежности к группе, наподобие ношения значка или одинаковой одежды, повиновения групповым правилам, пения хором и тому подобного. Все это наряду с повторяемостью и узнаваемостью этих действий оказывает эффект наподобие «защитного покрывала». Но что касается собственно религиозного аспекта, то я хотел бы опять начать с нижних уровней. Как мы только что говорили, для наименее здоровых людей религия основывается на способе мышления, типичном для маленьких детей. А маленькие дети с трудом различают вымысел и реальность, желания и свершения. Так что на этом уровне религия расценивается как магия — как способ превратить желаемое в действительное, не признавая законы науки и причинно-следственные связи. Джон. Ты хочешь сказать, что на этом уровне мы верим, что достаточно прочесть молитву или заклинание или совершить какое-то другое предписанное действие, чтобы заставить мир измениться по нашему желанию. Робин. Да, и при таком подходе сбывается или нет твое желание, зависит только от того, насколько сильно ты веришь в действенность этой процедуры. Джон. Опять же желания обычно глубоко личностны, не так ли? Как правило, они слабо учитывают эффект, который произведет на других людей их воплощение в реальность по Божьему соизволению. Робин. Это правда. При подобном восприятии религии желания всегда мелки — чтобы Он послал завтра дождь для нашего огорода, даже если это испортит всем остальным выходной на пляже. Или чтобы Бог обеспечил нашим выигрыш Кубка Мира или победу в войне. Джон. Отец рассказывал мне, что во время Второй мировой войны организовали Национальный день молитвы, и он совпал с крупной военной неудачей. Так что другого не было. Робин. Что, по крайней мере, иллюстрирует замечательную, хотя и запоздалую связь с реальностью. Другим распространенным способом является молитва об отпущении грехов за все те гадости, которые мы совершили сегодня, чтобы завтра мы могли начать делать гадости с чистого листа. Джон. В таком виде это действительно напоминает более примитивные религии, поклоняющиеся животным-божествам, не так ли? Робин. Да, но все основы религиозных знаний подобным образом используются людьми, обладающими таким уровнем душевного здоровья. Может быть, дело в том, что более примитивные религии специально приспособлены для такого рода мышления и пригодны только для такого использования. Но и все великие мировые религии используются подобным образом, потому что только таким способом некоторые люди способны их воспринять; если хочешь, в таком ключе этим людям и нужно их воспринимать. Джон. То есть такой магический подход к религии означает, что, помимо повторения заклинаний, не требуется каких-то других усилий для достижения желаемого результата. Робин. За исключением того, что в это нужно горячо верить. Вот почему такая «магия» иногда действительно помогает в ситуациях, когда «внушение» может оказывать сильное воздействие, например при психосоматических заболеваниях. Джон. Хорошо. Тогда чем этот магический подход отличается от ценности, присваиваемой религиозным отправлениям средними людьми? Робин. Ну, хотя мы и проявляем чуточку такого магического отношения, средние люди гораздо лучше осознают, что желаемое достигается за счет собственных усилий. Джон. Как в старом боевом кличе у пуритан: «Верь в Господа и держи порох сухим»? Робин. Именно. В обычных обстоятельствах «середняки» верят в упорный труд и разумное планирование. Но в моменты кризиса... Джон. О да! Моменты, когда твои собственные усилия не могут ничего изменить, как, например, при ожидании результатов анализа на рак. Тогда мы — я имею в виду себя — становимся гораздо более похожими на детей. Тогда я хочу воздействовать магией на физический мир и заключаю сделки с Господом. Робин. И если это помогает нам пережить трудные времена, когда наше здоровье временно пошатнулось, то почему бы и нет? Это может быть как раз тем, что нам нужно в таком состоянии. Джон. Спасибо тебе за эти слова. Робин. Иногда нужно быть добрым к самому себе! Джон. Тогда... как насчет избранных, исполинов душевного здоровья, золотых медалистов психики? Каково отношение к религиозной практике на верхушке? Робин. Я бы предположил, что оно почти исключительно направлено на достижение большего понимания. В конце концов, высший уровень здоровья, который подразумевает действительно научный подход, всегда стремится к пониманию подразумеваемого. А вспомни, что на самом деле значит это слово — «подра-зуметь», в смысле видения себя частью чего-то гораздо большего, бесконечно более важного. Джон. В противоположность... 16—1222 Робин. Ну, в остальное время мы в основном эгоцентричны — пытаемся доминировать, чтобы добиваться своего и удовлетворять собственные желания, дабы произвести на себя впечатление Джон. По существу, «середняцкое» поведение? Робин. Да. Назовем это «надразумением». При таком отношении человека интересует только то, что он может получить в ближайшем будущем, он преследует свою собственную немедленную выгоду, потому что не признает права на существование чужих интересов. Кроме того, он игнорирует большую часть последствий своих действий, как будто может их как-то контролировать! Поэтому, например, ты жаждешь денег, экономического роста и не замечаешь всех осложнений, которые собираешься вызвать, скажем, строя атомную станцию или вырубая леса. А потом результаты, в конце концов проделав круг, бумерангом возвращаются и бьют тебя — или твоих детей — по затылку. Джон. То есть величайшая ценность религии для очень здоровых людей заключается в том, что она усиливает понимание. Как? Робин. Ключ вот в чем: они изучают религиозные доктрины, рассматривая их не как приказания, а как психологическую информацию. Джон. Прекрасно, мне нужен пример. Как насчет самой основополагающей из всех религиозных ценностей — добра? Робин. Прекрасно. Начнем с «нормального» подхода. Как наш круг, «середняки», понимают идею добра? Джон. Ну, «середняцкое» отношение религиозных людей заключается в высокой оценке убежденности, что Бог судит людей по тому, насколько хорошо они выполняют Его правила. Поэтому такие люди с неизбежностью следят за собой и другими и судят о каждой мысли или чувстве по этим правилам, чтобы узнать, не содержат ли они зла. Робин. То есть в этом нет особой непосредственности, радости и веселья. Так вот, если люди подходят к религии в такой законопослушной манере, то их основной целью неизбежно становится следующее: избавляйся от зла — приумножай добро. Поэтому такие люди будут постоянно стараться отречься от негативных эмоций, присущих всем нам, — гнева, зависти, ревности и так далее. Многие из них будут действительно чувствовать, что освободились от этих отрицательных эмоций — всех сразу] Конечно, на самом деле они притворяются, что этих эмоций нет, — они просто прячут их от всех, даже от себя. Как мы называли это в нашей первой книге, они скрывают их «за ширмой»; а ты знаешь, что происходит потом. Джон. Да, отрицаемые чувства проецируются на других людей, которые воспринимаются как их носители. Тогда отрицающие могут нападать на эти «плохие» чувства, осуждая людей, которые их носят. Робин. Вот в чем заключается основа «середняцкого» подхода к попытке ощутить себя хорошим. Джон. Я точно знаю, как это бывает у меня в большинстве случаев. Я имею в виду склонность судить — как себя, так и других. Я стараюсь потихоньку с ней бороться, но она глубоко укоренилась. Но хочешь ли ты сказать, что подобную манеру в той или иной форме можно найти во всей средней части спектра душевного здоровья? Робин. Да, хотя она и становится менее выраженной при подъеме по шкале. Таким образом, обобщая, можно сказать: на нижнем уровне мы видим людей, которые желают не только судить других, но также преследовать их и карать, и могут даже получать от этого некоторое удовольствие. Поднимаясь немного вверх по шкале, становясь здоровее, чувства людей к тем, кто отличается от них, меняются от ненависти, через подозрительность и возмущение, к нравственному неприятию и желанию «спасти» заблудших. И, наконец, на верхнем уровне середины шкалы люди исполнены доброты и сочувствия, стараются осознавать собственные недостатки и борются с ними, чтобы быть способными искренне прощать их другим. Джон. Так они избегают того, чтобы судить других? Робин. По крайней мере, изо всех сил стараются не делать этого. В конце концов, если заглянуть в Священное Писание, можно найти вдоволь предостережений. Вспомни: «Не судите, да не судимы будете». Более ясной подсказки быть не может, что осуждаемое тобой у других скорее всего присутствует и у тебя. Джон. И вспомни еще слова Иисуса: «Не указывай на соринку в чужом глазу, когда в своем не замечаешь и бревна». Робин. Как видишь, идея отрицания и проекции существовала задолго до современной психологии. И та же идея присутствует в Новом Завете во всех повествованиях о фарисеях. Эти люди отрицают свои мерзости, дабы иметь возможность чувствовать себя «лучше» других. Но становится ясно, что «войти в Царствие Небесное» могут лишь те, кто желает признать свои недостатки и ясно видеть себя. Как в Христовой притче о мытаре, обиравшем собственный народ, и благочестивом фарисее, которые вместе пришли в храм для молитвы. Фарисей публично похвалялся своим праведным поведением, а мытарь бил себя в грудь и говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Христос объявляет «плохого» мытаря хорошим, а «хорошего» фарисея плохим. Джон. Как следствие, это учит здоровому поведению в семье, не так ли? Это поощряет нас признавать свои ошибки и мириться с противоречивостью своих чувств — вытащить все из-за ширмы и перестать проецировать на других. Все это направленно против склонности делить вещи на «хорошие» и «плохие». Робин. Вот что с тобой делает понимание. Джон. Да... я раньше считал, что очень хорошие люди должны тратить массу времени на то, чтобы следить за своим «хорошим» поведением. Но теперь, встретив некоторых из них, я ясно понял, что они не думают об этом. Они ведут себя прямо противоположным образом — они наиболее непринужденные и терпимые из людей... Робин. Правильно. Они не испытывают особой потребности в исполнении функций следствия и суда. Взгляни на счастливые, довольные, добродушные сообщества. Они гораздо меньше озабочены строгими нравственными устоями, чем пуританские общины. Сравни людей Ладакх с кальвинистской Женевой. 16* 243
Джон. Тогда давай рассмотрим чуточку подробней то, как люди ведут себя по отношению друг к другу. Возьмем ценность, которую большинство из нас склонны числить высшей по этому разряду— «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Какое «понимание» вкладывают в это наиболее здоровые? Робин. Для начала, каково менее здоровое толкование? Джон. Как приказание, я полагаю. «Возлюби ближнего своего, как самого себя, не то пожалеешь». Хотя вряд ли такое толкование может навести порядок на Балканах за одну ночь. Робин. Не может. Но если оно может хотя бы восприниматься как приказание уделять другим не меньше внимания, чем уделяешь себе, то это способно помочь привнести больше гармонии в жизнь общества. Джон. Но поможет ли? Начнем с того, что любить ближнего своего, как самого себя, довольно трудно — я бы сказал, практически невозможно. С тем же успехом можно приказать «Ты должен летать» или «Ты должен двигаться вспять во времени». Робин. Верно. Но даже попытки сделать что-то подобное и осознание того, насколько это трудно, могут удивить и потрясти нас, вызвать желание приложить больше усилий — бороться за какую-то перемену в себе и более глубокое самопознание, которые сделают это возможным.. Джон. Да, но чтобы так думать, нам нужно подняться на ступеньку по лестнице душевного здоровья, так ведь? В то же время, если я пытаюсь возлюбить своего ближнего, как самого себя... и у меня это безнадежно не получается, я могу расстроиться из-за этого и начать винить ближнего в том, что он не такой подходящий для любви объект и заставляет меня расстраиваться. Таким образом, воспринятое как приказ, это может принести больше вреда, чем пользы, разве не так? Робин. Конечно, его можно понимать неправильно, как в анекдоте про бойскаута, опоздавшего на общий сбор. В свое оправдание он сказал, что, как ему говорили, бойскауты должны помогать людям, так что он помогал старушке перейти дорогу. «Но ты намного опоздал», — заметил командир, на что мальчик ответил: «Я знаю, сэр, но она упиралась! » Джон. Тогда скажи мне, как это толкуют «очень здоровые». Каким образом они воспринимают призыв «Возлюби ближнего... » в качестве информации! Робин. Рассматривая это как закон человеческой психологии. Джон. Какой закон? Робин. Приблизительно такой: до какой степени ты признаешь и принимаешь свою собственную психику, включая все свои слабости и недостатки... до такой степени ты сможешь принимать и любить других. И наоборот: до какой степени ты любишь других, до такой ты сможешь любить себя самого. Джон. Да, это похоже на правду. Даже если оригинал язвительнее. Здоровые семьи так благожелательно относятся к другим не потому, что прилагают невероятные усилия, чтобы быть нравственно хорошими, а из-за своей непринужденной открытости, идущей от их приятия всех аспектов самих себя. Верно. Робин. То есть если ты понимаешь «Возлюби ближнего своего» в таком психологическом смысле, то получаешь некую информацию о том, как это делать, которую в противном случае ты бы не уловил. Тебе говорят, что любить себя означает принимать свои «плохие» черты; если ты приемлешь их у себя, то сможешь мириться с ними и у других; и тогда у тебя будет шанс по-настоящему их любить. Джон. Конечно, если воспринимать это просто как приказ, то, по крайней мере, появляется возможность оправдания. «Да, я не люблю своего ближнего, но, к счастью, я в той же мере не люблю и себя. Я не нарушил нравственный закон и, следовательно, безгрешен». Извини. Я отвлекся. Робин. Видишь ли, если ты «середняк» и, таким образом, не признаешь собственные недостатки, то ты склонен отрицать их и проецировать на людей, которых должен бы возлюбить, что создает у тебя ощущение отличия от них. А это делает для тебя невозможной искреннюю любовь к ним. Ты, может быть, будешь способен на какое-то чувство по отношению к ним — терпимость или жалость, но это не будет любовью. Тогда как, если ты принимаешь призыв «Возлюби ближнего своего» как психологическую информацию, ты можешь попытаться применить это на практике. А по мере убеждения в его истинности ты будешь меняться в лучшую сторону, что действительно позволит твоей любви к ближнему постепенно возрастать. Джон. Какие-нибудь еще психологические советы содержатся в этих пяти маленьких словах? Робин. Да. Ясно сказано, что основным является стремление возлюбить ближнего так же сильно, как любишь себя — необязательно сильнее! Джон. Хорошо подмечено. Странно, не правда ли, но мы все почему-то считаем, что требуется больше, чем равно... Робин. Это важно, потому что, усвоив эту идею и признав собственную ограниченность, ты действительно можешь признать, что она допустима и у других. Ты действительно ощущаешь, что они так же важны, как и ты. Тогда ты можешь «возлюбить ближнего своего, как самого себя» — и это все, что предлагается. Джон. Да... а без этой информации и сопровождающих ее изменений «Возлюби ближнего своего» может быть только стремлением, имеющим отношение скорее к хорошим манерам и самоконтролю Робин. Что, конечно же, лучше, чем дурные манеры и отсутствие самоконтроля! Но независимо от того, насколько хорошо человек соблюдает приличия или насколько сильно он старается, он не будет способен любить в том смысле, который предполагается. И не будут знать, что ему мешает. Джон. Как ни странно, я считаю это убедительным. Но возьмем заповедь «Не убий». Итак, можешь ли ты истолковать подобную ценность как «психологическую информацию»? Робин. Ну, во-первых, на уровне буквального, фактического смысла она означает то, что в ней говорится. Хотя даже так люди понимают ее по-разному. Буддист строгих правил использует маленькую метелку для обмахивания стула, на который собирается сесть, чтобы не раздавить какую-нибудь букашку; и прикрывает рот, чтобы не причинить букашке вреда, нечаянно ее вдохнув. С другой стороны, в некоторых религиях считается вполне допустимым убивать неверных во время крестовых походов или «священных войн». Посередине между этими крайностями находится большинство из нас: мы согласились бы с тем, что эта заповедь относится к убийству, но не включает лишение другого жизни при защите своей страны, семьи или даже самого себя от нападения. А на психологическом уровне ее значение проще и яснее. Оно относится к психологическому правилу, что если мы ненавидим и вредим кому-то в мыслях и чувствах по отношению к нему, то это с неизбежностью отравит наше душевное состояние в целом. Джон. В целом? Не только наши чувства по отношению к нему? Робин. Нет, все целиком. Джон. Ты хочешь сказать, что нельзя поддерживать какую-то негативную мысль без того, чтобы при этом не появились ей подобные? Робин. Совершенно верно. Внимательно изучив свой внутренний мир, ты увидишь, что, даже допустив единичное сильное чувство ненависти или бурной жалости к себе — не говоря уже о взращивании этого чувства, — можно отравить свой внутренний настрой на весь остаток дня. Джон. Я знаю, о чем ты говоришь. Если ты чувствуешь, что кто-то ведет себя неразумно по отношению к тебе или даже если кто-то грубо подрезал твою машину на дороге, ты можешь допустить, чтобы этот эпизод — не имеет значения, насколько мелкий, — овладел твоими мыслями и захватил тебя; так что несколько следующих минут или часов все твое восприятие мира будет окрашено этим переживанием... Робин. Один водитель разозлил тебя, и ты начинаешь мстить всем остальным. Джон. Но нельзя же запретить агрессивным или исполненным жалости к себе мыслям всплывать в голове, разве нет? Робин. Нет. Но ты можешь решить для себя, собираешься ли ты не придавать им особого значения или намерен их холить, лелеять и позволять им расти, пока они не достигнут действительно крупных размеров. Джон. Мы так отзываемся о «пестовании» чувств, не правда ли — заботе о них, как будто это выставочные кабачки? Полюбуйтесь на мой, вот это громадина! Робин. Вот так мы можем «убивать» в мыслях. И если мы привычно потакаем подобным разрушительным эмоциям, то они начинают все сильнее главенствовать над нами. Более того, мы будем оказывать отравляющее действие на окружающих, даже если эти негативные эмоции никогда сознательно не выражаются и не влияют на наши действия. Джон. Ты имеешь в виду, что если мы питаем их, но стараемся скрывать, то мы все равно их так или иначе выразим, даже не осознавая этого. Робин. А другие люди на каком-то уровне воспримут их и окажутся под их влиянием и, возможно, не смогут избежать той или иной ответной реакции, продолжая, таким образом, порочный круг негативных эмоций. Джон. Да, я понимаю. Но если мы воспринимаем заповедь «Не убий» в качестве психологической информации, то можем прервать этот импульс, даже не дав ему зародиться. Робин. Именно. И момент его зарождения больше всего подходит для того, чтобы сделать это. Поэтому даже крошечную пагубную мысль следует отвергать с порога, иначе ее власть может возрасти. Джон. Итак, возвращаемся к нашей основной теме: люди с наивысшим уровнем душевного здоровья воспринимают мифы как психологическую информацию, потому что это постепенно доставляет им то, что они весьма высоко ценят — более глубокое понимание их собственного психического устройства, что позволяет им уверенней применять ценность, заложенную в мифе. Тогда как мы, располагающиеся в середине шкалы, склонны рассматривать мифы как правила, акцентирующие идеи Добра и Зла: это может привести нас к попыткам избавиться от «плохих» чувств путем их отрицания и проецирования на других людей или группы людей. Робин. В общих чертах верно. Джон. Это выставляет фундаментализм в не очень-то хорошем свете, не так ли? Робин. Что ты имеешь в виду? Джон. Ну, из всего, что ты до сих пор говорил, следует, что это есть проявление довольно низкого уровня душевного здоровья, разве нет? Начнем с того, что фундаменталисты призывают к буквальному толкованию Священного Писания, а, как мы видели при обсуждении мирских ценностей, сосредоточенность на букве закона является особенностью менее здорового подхода. Кроме того, благоразумные люди не отличаются буквализмом мышления, так что совершенно невозможно предположить, что с таким настроением могут высказываться великие духовные наставники. Опять же, говорим ли мы о христианстве, исламе, иудаизме или индуизме, ценности фундаменталистов кажутся направленными на то, чтобы чувствовать себя лучше, приписывая все негативные, разрушительные эмоции людям других убеждений, греясь в золотом сиянии самооправдания. Робин. Возможно. Но необходимо противопоставлять это не только религиозным проявлениям более высокого уровня душевного здоровья, но и ценностям более низкого уровня. И как тоталитарная политическая система по крайней мере обеспечивает какой-то порядок и стабильность в обществе, разложившемся до состояния полного хаоса, так даже фундаменталистская система ценностей может быть громадным шагом вперед для общества, до этого полностью развращенного, в котором были утеряны все представления о человеческих приличиях, честности и уважении. Я полагаю, что религиозный фундаментализм появляется именно в таких ситуациях крайнего нравственного разложения, когда только крайние и жесткие меры исправления способны восстановить какое-то подобие порядка. Джон. Я могу понять это применительно к отдельным частям Ближнего Востока, с их уровнем нищеты и отчаяния. Но справедливо ли это для «библейского пояса» в США? Робин. Фундаменталистские настроения всегда присутствуют у какой-то части любого общества, потому что в любом обществе имеется часть, функционирующая на этом уровне душевного здоровья. И в США это производит большее впечатление просто потому, что в других частях страны встречаются крайние проявления прямо противоположных настроений — граничащие с полной вседозволенностью и самооправданием— «бери от жизни все».
В один из моих приездов в Техас тамошний житель объяснил мне высокую посещаемость церковных служб тем, что «мы тут не собираемся позволять себя калифорнизировать». И мне там понравилось. Калифорния показалась мне возбуждающей, но и пугающей, потому что так много людей там кажутся совершенно невменяемыми; нет никакого ощущения стабильности, а ценности чисто поверхностные. Но в Техасе я видел простых людей, которые все еще находятся под сильным влиянием традиционных ценностей — добрососедских, теплых, прямых и открытых отношений. Джон. Хорошо, я согласен, что это лучше чем ничего. Но это вряд ли наилучшее толкование Христова учения, не правда ли? Тебе известно это сравнение: «Такой же редкий, как фундаменталист, любящий своего врага»? Робин. Я не считаю, что можно говорить о каком-то одном толковании как о «наилучшем». Это не имеет никакого смысла с точки зрения психологии. Джон. Не имеет ли? Послушай... Инквизиция была в серьезных неладах с принципом «Возлюби ближнего своего», разве нет? Разве сжигать еретиков не «хуже», чем проявлять к ним терпимость? Или ты хочешь сказать, что это действительно было допустимое, альтернативное толкование Христова учения? Робин. Ты опять делаешь ту же ошибку. То, как люди понимают «лучше» и «хуже», зависит от уровня здоровья. А говоря о данном уровне, я уверен, что многие инквизиторы убедили себя в том, что мучают людей ради спасения их душ. Точно так же директор моей школы, во многих отношениях прекрасный человек, возможно, считал необходимым пороть мальчиков за проступки, как и все прочие директора школ. Не думаю, что ему это нравилось. Джон. Не уверен, что их жертвам это показалось бы столь же убедительным. Наверняка с их точки зрения последствия были «хуже»... Робин. Я не говорю, что оправдываю их каким-либо образом. Это было совершенно неверное понимание Христова слова и человеческой психологии. Но мне кажется, ты все еще забываешь, что эти разные способы понимания ценностных систем являются «естественным», неизбежным следствием уровней душевного здоровья у соответствующих людей. Джон. Ты действительно считаешь, что нельзя говорить о «лучшем» толковании мифа? Разве «лучше» не то же самое, что «здоровее»? Робин. Нет. Так же можно сказать, что лучше всего было бы, если бы все победили на Олимпийских играх. Такая точка зрения имела бы смысл, если бы все были абсолютно одинаковы, а мир все же устроен не так. Суть в том, что каждый человек истолковывает господствующий миф или религию таким образом, который больше ему подходит, то есть понимает настолько хорошо, насколько он может себе позволить, насколько ему это доступно. Джон. И ты все еще утверждаешь, что неважно, на каком уровне это происходит, это все равно будет ему полезно? Робин. Я действительно считаю, что это так. Джон. Ты только что заставил меня задуматься над тем, насколько хуже могла бы быть инквизиция, не будь они все христианами. Робин. Обдумай вот что. В условиях по-настоящему хаотичного общества местные правители могут привязывать людей за руки и за ноги к согнутым деревьям, чтобы их разорвало на куски, просто для развлечения. И в наши дни сообщают о южноамериканских наркобаронах, регулярно высылающих своих прихвостней для захвата молодых девушек, которых они могли бы изнасиловать на сон грядущий. Но то важное, что я хочу сказать, заключается вот в чем: на высших уровнях душевного здоровья люди обладают достаточной зрелостью, чтобы переносить неопределенность, думать за себя и принимать больше ответственности за свои жизни; поэтому они рассматривают религиозные идеи соответствующим образом. Но если для других людей некомфортен такой груз неопределенности, то они понимают информацию как приказы, которым следует повиноваться, потому что таким образом им лучше живется и они чувствуют себя счастливее, когда есть кто-то, говорящий им, что делать. Как дети, нуждающиеся в ясных ориентирах, твердых ограничениях, внутри которых они могут чувствовать свои эмоции надежно сохраненными. Таким людям просто удобнее воспринимать мифы как нечто, позволяющее держать свои чувства в узде. И конечно, если впоследствии они изменяются в сторону более высокого уровня здоровья, то их понимание также соответственно изменяется. Джон. Ну, конечно, я только сейчас' понял, что я делал. Робин. Я гадал, когда же упадет эта капля. Джон. Ты старый мерзавец. Ты ждал, пока я сам все пойму? Робин. Я считал это хорошей иллюстрацией суждений, которые я высказывал. Джон. И я еще осуждал фундаменталистов*. Совершая по отношению к ним ту же ошибку, в которой я обвинял их по отношению к другим... Робин. Совершенно верно. Для полной ясности: не имеет смысла судить и порицать тех членов общества, которые используют религиозные идеи для того, чтобы судить и порицать других, — поступая так, ты просто присоединяешься к ним и недопонимаешь религиозные идеи таким же образом. Осуждение, критика или даже высмеивание таких людей может позволить нам на время почувствовать себя немного лучше их, но это просто крепче запирает их в параноидальном, черно-белом восприятии. В долгосрочной перспективе они могут только измениться, а мы можем помогать им — и себе — меняться благодаря пониманию. Что означает понимание самих себя и осознание того, что в чем-то мы такие же, как они. Джон. И в этом заключалась другая моя ошибка. Притворяясь, что вся нетерпимость исходит от них и избегая видеть ее в себе самом. Полностью забыв твою мысль о заповеди «Возлюби ближнего своего». О Боже, теперь небеса мне точно не светят Лучше уж подведу итог. Все эти весьма здоровые люди принимают религиозное учение в качестве психологической информации — наподобие самоучителя, пользуясь твоим сравнением. Таким
|
|||
|