Robin Skynner John Cleese 15 страница

Джон. Должно быть с ними довольно трудно вести обсуждение.

Робин. Если ты пытаешься выстраивать логическое рассуждение, то да. Можно привести знаменитый пример: они не хотели импортировать американские лыжи, поэтому заявили, что в Японии снег не такой, как в Америке!

Джон. То есть довольно мудрено доказать, что их действия нуждаются в изменении. Мудрено до уровня «И не думай об этом».

Робин. Точно. Конечно, они впитали многие западные образцы в спорте, одежде, музыке и т. п., но эти изменения чисто внешние. Японцы считают себя особой нацией — существенно отличной от других, для которой неприменимы общие принципы поведения, выходящие за пределы их взглядов. Они намеренно избегают любых исследований их культуры. Это их культура, и все.

Джон. В том смысле, что она стоит выше и не нуждается в каком-либо улучшении?

Робин. Да. Поэтому происходит очень сильное сопротивление любым иностранным веяниям, посягающим на существующую систему. Несколько лет назад в ходе правительственного обследования выяснилось, что две трети населения не хотят смешиваться с иностранцами и предпочитают по возможности избегать их. А из тех, кто признал, что хотел бы встречаться с иностранцами, только 4% действительно делали это!

Джон. Правда ли, что они весьма суровы по отношению к японским детям, получившим частичное образование за границей, а затем вернувшимся в Японию?

Робин. Это действительно так. В японских школах такие дети испытывают отторжение и неприязнь как со стороны учеников, так и со стороны учителей. Их заставляют ощущать себя нечистыми. Для этих детей приходится организовывать специальные школы, в которых их перевоспитывают в «приемлемых для общества» японцев. Так же и в промышленности, где иностранное образование в целом считается недостатком, а получившие его претенденты рассматриваются как потенциально ненадежные работники, способные послужить источником проблем, и таким людям часто отказывают в работе.

Джон. Но с точки зрения психиатрии такое поведение является весьма нездоровым, разве не так?

Робин. Не забывай, что мы обсуждаем не отдельные личности, так что ты никогда не найдешь общество столь же здоровое, как исключительные семьи, о которых мы говорили. В целом они будут находиться в середине шкалы. Но это правда, что японцы, как группа, демонстрируют отличительные особенности, которые на Западе мы находим у «запутавшихся» семей, расположенных ближе к нижней части спектра. Такео Дои, известный японский психиатр, описывал состояние души своих соотечественников как «осознание беспомощности». Но, в отличие от наших «запутавшихся» семей, японцы, по-видимому, обладают сильно выраженным ощущением собственной индивидуальности, несмотря на их осознание группы. Этот более негативный аспект их общественного устройства уравновешивается различными качествами, которые позволяют им выглядеть более здоровыми в некоторых других отношениях.

Джон. Но, грубо говоря, разве не похоже на параноидальную реакцию это ощущение внешней угрозы, которое компенсируется чувством превосходства над другими нациями, что означает невозможность сравнивать с ними и обучаться у них чему-либо?

Робин. Это ближе к «невозможности научиться у иностранцев чему-либо, что может улучшить основы японского общественного устройства». Вспомни, сколь многому они научились от Запада в технологической сфере. Видишь ли, японцам более, чем представителям других восточных культур, удалось сохранить свои принципы в неприкосновенности, потому что они никогда не позволяли Западу господствовать над собой и эксплуатировать себя. К 1870 г. они распознали опасность и быстро направили всю свою энергию на то, чтобы не отставать от материального прогресса. Сейчас они все встревожены тем, чтобы японские работники не подцепили «британскую заразу» — разрушение отношения к труду, хотя нам, может быть, следовало бы называть ее «американской заразой», или, в свете совсем недавних событий, «германской заразой». И они жалуются на то, что былые доверие и принципы чести, в прошлом регулировавшие деловую этику, исчезают под влиянием американских деловых подходов! Но, насколько это возможно, вся поступающая в Японию информация проходит отбор, дабы оградить существующие общественные ценности.

Джон. Но разве они не лезут вон из кожи, проверяя кандидатов в супруги, чтобы убедиться, что они не корейцы или кто-нибудь еще? Объясни, почему это нельзя считать старой доброй паранойей.

Робин. Что ж, это действительно параноидально, по крайней мере в том широком смысле, в котором мы употребляем этот термин. Но это отклик на принятый в обществе обычай, наподобие параноидных отношений, которые получают развитие в любой стране — во время войны, например. От людей ожидают, что они проверяют кандидатов в супруги, точно так же, как мы ожидаем от людей, вступающих в брак, что они любят друг друга. Я думаю, что при изменении общественных ожиданий и люди будут вести себя по-другому. Интересно вот что: если в чужой стране проживает малочисленная японская колония, то они поддерживают вполне нормальные отношения с туземцами. Но когда численность колонии доходит до определенного предела, японцы возвращаются к своему исключительному поведению и становятся гораздо более изолированными от местного общества, чем американские или европейские колонии за рубежом.

Джон. То есть в их психологическом складе нет ничего непреодолимого, что мешало бы им поддерживать нормальные социальные отношения с не японцами?

Робин. Абсолютно ничего.

Джон. Паранойя на уровне культуры, а не отдельной личности...

Робин. Это как раз то, что я пытаюсь сказать. Но давай не будем концентрировать внимание на этих негативных аспектах.

Джон. Трудно удержаться, раз уж мы все им завидуем. Ладно, не обращай внимания. Что ж, я начинаю понимать, как история существования японцев сделала их столь обособленными и сплоченными. Так как же работает эта их пропитанная общинным духом культура?

Робин. Я тебя предупреждал, что нам, западным индивидуалистам, все это может казаться странным. Но здесь присутствуют две основные темы: первая — это главенство группы над отдельным человеком, о котором я уже говорил; второй темой является всеобъемлющее ощущение иерархии.

Джон. Рассмотрим вначале подчиненную роль индивидуума. Приведи какой-нибудь пример.

Робин. Возьмем экономику. Тогда как на Западе мы почти автоматически думаем об интересах потребителя, в Японии занимают противоположную позицию. Вопрос ставится так: «Что будет выгодно для японского производителя? » Вследствие этого многие отрасли их рынка закрыты для иностранной конкуренции, а в результате японский потребитель, имеющий такой же уровень доходов, что и американский, еще совсем недавно вынужден был работать в пять раз дольше, чтобы купить столько же риса, в девять раз дольше для мяса и в три раза дольше для бензина.

Джон. То есть мощь их экономики не обеспечивает японцам очень уж высокий уровень жизни?

Робин. Хуже того. Многие японцы чувствуют себя довольно бедными, и легко понять почему. Большинство живет в крошечных жилищах, треть из которых до сих пор не подключена к

канализации. Они ездят в переполненных поездах; дорожная сеть безнадежно неэффективна. В Токио отведено под парковку машин в пятнадцать раз меньше площади, чем в Лондоне. Обеспечение бытовыми услугами находится на низком уровне. Ни в одной отрасли искусств нельзя отметить какого-либо процветания. Японцы работают так много, что им едва удается бывать дома достаточно долго для того, чтобы выспаться. Им отводится только две недели на отпуск, из которых обычно они используют в конечном итоге только одну!

Джон. Это объясняет то, что я читал об одной японской телекомпании, которая делала документальный фильм на основе сравнения повседневной жизни японской и итальянской семей, имеющих одинаковый уровень дохода. Они забросили этот проект на полдороги, когда телевизионная сеть решила, что японские зрители никогда не поверят тому, насколько лучше живут итальянцы.

Робин. Они вряд ли смогли бы сделать более неудачный выбор для сравнения, чем Италия. Нет другой такой страны, где люди умели бы больше радоваться жизни. В этом отношении они производят впечатление людей, обладающих весьма высоким уровнем душевного здоровья, хотя во многих аспектах их общество представляется довольно хаотичным.

Джон. Так почему же японцы мирятся с этим? Не потому ли, что они защищены пожизненным трудоустройством в своей корпорации?

Робин. Не совсем, так как только 30 процентов из них пользуются этим благом. Подавляющее большинство японцев работают на маленькие фирмы, не способные обеспечить такой уровень защищенности.

Джон. Тогда почему они не выберут кого-нибудь, кто мог бы перевести их экономические достижения на более высокий жизненный уровень?

Робин. Потому что они так не думают*. Как в любой системе, все аспекты японской культуры взаимно усиливают друг друга. А система работает так потому, что все так мыслят. Поэтому, хотя они и подвержены неизбежным изменениям вследствие иностранного влияния, эти перемены протекают очень медленно, так как им сопротивляются все аспекты системы.

Джон. То есть они думают: «Это то, что делает Японию великой, так что давайте не будем ничего менять»?

Робин. Я уверен, что частично так и есть. Но вспомни, что на протяжении многих веков японцы жили в атмосфере абсолютного повиновения, когда даже намек на уклонение от него мог означать немедленную смерть, так что было весьма небезопасно вообще думать. Западные демократические ценности были представлены им менее пятидесяти лет назад, поэтому может понадобиться еще поколение, чтобы простые люди свыклись с теми правами и свободами, которые им отныне принадлежат.

Джон. Тогда расскажи мне, как они «производят» людей, которые

обеспечивают бесперебойную работу этой феноменальной экономики.

Робин. Что ж, приготовься к потрясению своих либеральных

предрассудков. Начнем с японской системы образования. Томас Ролен

утверждает, что ее целью является «формирование поколений дисциплинированных работников, способных надежно функционировать в условиях жесткой, иерархической, точно настроенной организации».

Джон. У муравьев ревность не взыграет? Извини, но это действительно звучит несколько пугающе.

Робин. По-видимому, нет, если ты думаешь об общем благе для Японии. Видишь ли, после Второй мировой войны они пошли по пути, отличному от многих западных стран. Японцы недвусмысленно положили в основу своей системы образования способности человека. Они разработали систему, похожую на наши средние школы, но с очень высокими стандартами. Эти школы сражаются друг с другом за лучших учеников, отбираемых по результатам вступительных экзаменов. Никого не интересуют идеалы равенства; все направлено на установление и поддержание иерархии способностей. Между учениками идет напряженное соревнование за первенство, на них оказывается огромное давление как со стороны родителей, так и со стороны учителей. Бедные студенты в период экзаменационных сессий являются, наверное, самой озабоченной частью населения Японии! Не очень-то полезно для здоровья; уровень самоубийств среди подростков, даже детей, уже является причиной для беспокойства в национальном масштабе.

Джон. Но лестница к успеху доступна всем?

Робин. Теоретически, да. На практике... система настолько жестко организована, что для будущих успехов жизненно необходимо попасть в лучшие школы и университеты, а малообеспеченные семьи не могут себе позволить обучение в дорогих частных школах, обеспечивающих своим выпускникам возможности для максимального роста.

Джон. Богатые все-таки имеют преимущество?

Робин. Да, но независимо от того, о какой школе идет речь, всех детей свирепо принуждают к учебе — даже в детском саду — хотя в семье они могут пользоваться свободой с самого раннего возраста. Школьные уроки и семестры длятся намного дольше, чем в других странах; в итоге, к моменту окончания школы японские дети проучились на один год больше по сравнению с западными сверстниками.

Джон. Таким образом, японцы гораздо больше тратят на образование.

Робин. Как ни удивительно, вовсе нет! Они тратят почти такую же часть своего ВНП, что и мы в Великобритании. А средняя численность учеников в классе составляет пятьдесят пять человек, даже в лучших школах!

Джон. Пятьдесят пять! Это немыслимо! Как, ради всего святого, это может работать?

Робин. Начнем с того, что учителя пользуются в обществе большим уважением. Но, что еще важнее, в японских школах совершено исключительная дисциплина. Вся система направлена на подавление стихийного поведения в любом виде. Как результат, дети становятся очень послушными и дисциплинированными.

Джон. Они смиряются с этим.

Робин. Им приходится. К тому же, это прекрасно согласуется с остальной частью общественной жизни.

Джон. А дома дети могут видеть очень почтительное отношение своих матерей к своим отцам, не так ли?

Робин. Да, это традиционный порядок, когда от жены ожидается служение своему мужу. Но он традиционен и в отношении четкого разделения их ролей. Поэтому, несмотря на оказываемое женой внешнее почтение, именно она в действительности главенствует в вопросах, связанных с домом и детьми, и от нее исходит основное давление в плане школьных достижений. Так что, как видишь, цели японского стиля обучения очень далеки от первоначального значения английского слова «образование» — от пробуждения и развития умственных способностей. Японская образовательная традиция всегда включала в себя механическое заучивание и подражание. Учеников вообще не учат мыслить самостоятельно — непринужденность рассуждений подавляется. Они заучивают факты. И все.

Джон. Но их учат думать.

Робин. Ну, их не учат логически мыслить в том смысле, как мы могли бы ожидать; их не учат также задавать правильные вопросы. Их учат не задавать вопросов вообще. Оригинальность не поощряется.

Джон. Потрясающе!

Робин. Один из первых в Японии учителей-иностранцев американский миссионер Уильям Гриффис писал, что научить ребенка самостоятельно мыслить значит сделать как раз то, что учитель обязан предотвратить*. Исследование, проведенное Японской федерацией ассоциаций юристов, показало, что в большинстве обследованных школ действовали правила, определяющие то, как ученики должны ходить, стоять и сидеть. Были даже правила, регламентирующие, на какую высоту и под каким углом они должны поднимать руку. То есть уровень дисциплины был действительно впечатляющим. И все же Министерство образования видит корень многих проблем в том, что ее слишком мало\

Джон. Что можно сказать? Мне просто приходится все время напоминать себе о том, что это совершенно иная система ценностей, отличающаяся от нашей на самом глубоком уровне. И... что она работает.

Робин. Отчасти в связи с тем, какое огромное значение придается образованию. Так что, в том, что касается усвоения информации, японцы удивительно хорошо образованы. Уровень неграмотности у них ниже 1 процента, в сравнении с 7-9 процентами в США. Почти все продолжают обучение после достижения шестнадцатилетнего возраста — вдвое больше, чем в Великобритании. Как говорит Роберт Кристофер, система производит «рабочую силу, сочетающую в себе интеллект и дисциплинированность на таком уровне, который невозможно воспроизвести где-либо еще». Это проявляет себя и другими способами: ошеломляющая тяга к дополнительному образованию у взрослых; газеты, выходящие громадными тиражами, отличаются высоким качеством, напоминая наши западные «солидные» издания; почти все, как кажется,

занимаются самообучением и самообразованием по мере собственных сил, независимо от возраста. Кристофер пишет: «Японская система образования воспитывает людей, способных выжимать максимум возможного из минимума способностей».

Джон. Я считаю потрясающим, что система, запрещающая любознательность, может обучать людей настолько эффективно.

Робин. Я думаю, тебе необходимо понять японское отношение к дисциплине, к которому мы перейдем чуть позже.

Джон. Но как они могут быть настолько умными, если их не учат мыслить?

Робин. Во-первых, им не хватает только некоторых разновидностей мышления, относящихся к отдельным интеллектуальным способностям. Я имею в виду исследовательское, оригинальное, творческое, «объемное» мышление. А во-вторых, в промышленности они привлекают к участию в процессе всех и каждого и используют интеллект системы в целом.

Джон. Так что там с недостатком у них творческих способностей?

Робин. Они славятся своей неспособностью к творчеству. Возьмем Нобелевские премии. У них только пять лауреатов, по сравнению с шестьюдесятью пятью англичанами и сто пятьюдесятью тремя американцами. И чистая правда, что Япония до сих пор не породила какой-нибудь «эпохальной» технологии — из тех, которые вызывают к жизни новые отрасли промышленности. Но вспомни, что мы говорили о бизнесе — многие успехи проистекают из эффективного применения незначительных технологических усовершенствований.

Джон. Дисциплина эффективнее таланта. Как уныло. А как сами японцы реагируют на всю эту дисциплину? Они пускаются во все тяжкие после окончания школы?

Робин. Совсем нет. Япония являет пример удивительно законопослушного общества. Там вполне безопасно: в США совершается в сто с лишним раз больше вооруженных ограблений и в тридцать раз больше — в Великобритании.

Джон. Но разве там не распространена организованная преступность?

Робин. У них есть хорошо развитая мафия — Якудза, как они ее называют. Но создается впечатление, что правительство примиряется с этим фактом, как если бы это было платой за ограничение и контроль над неорганизованной преступностью. Это отражение практики, принятой еще сегунами, которые отдавали ответственность за поддержание порядка на дороге между Киото и Токио структурам, занимавшимся здесь организацией азартных игр и проституции. В наши дни неписаные правила системы позволяют сотням тысяч гангстеров Якудзы заниматься организацией криминальной защиты, проституции и прочим незаконным бизнесом при условии, что они не носят оружие и не распространяют наркотики. Они даже не заботятся о том, чтобы скрывать свое истинное лицо; они открыто содержат офисы и издают фирменные брошюры!

Джон. То есть японцы включают преступность в состав системы. Они обобществляют ее.

Робин. Именно. Но я хочу подчеркнуть, насколько общинная природа японского общества уменьшает побуждение к совершению преступления. Например, в аэропортах никто не сторожит свои вещи у стойки выдачи багажа. Помню, как я стоял, вцепившись в свою ручную кладь и нащупывая ногой свой чемодан, тогда как пожитки моих попутчиков были разбросаны в тележках по всему залу и никто за ними не приглядывал.

Джон. На что же похожа их полиция?

Робин. Традиционным является «благожелательный авторитаризм». Никто не подвергает сомнению их большую власть, но они применяют ее мягко и демонстрируют дружелюбное отношение, исполненное желания помочь.

Джон. Наподобие старого британского Бобби?

Робин. Да. Очень похоже, но каждый из них в еще большей степени является частью местного окружения в своем маленьком кабане, или полицейском участке. Они прекрасно осведомлены обо всем происходящем вокруг, но проявляют милостивый подход. Упор делается на предупреждение преступлений, а не на охоту за преступниками. В общем случае, если человек признается в своем проступке и раскаивается, то его не задерживают.

Джон. Значит, они действительно предпочитают перевоспитание наказанию?

Робин. Это основной принцип всей системы охраны правопорядка. Они стараются не сажать никого в тюрьму, если можно этого избежать. Но признание необходимо — как первый шаг к примирению с обществом и возврату в него. Если человек не признается, то к нему могут применяться довольно жесткие методы давления, вплоть до насилия, чтобы вынудить его это сделать.

Джон. А если он признается?..

12—1222

Робин. Если он убедительно доказывает, что не посягает на основы системы и раскаивается в том, что нарушил правила, то считается, что полиция сделала свою работу. Большинство обвиняемых не доходят до суда, а из тех, кто попадает в суд и признается виновным, только 4 процента садятся в тюрьму.

Джон. Силы небесные! А что же они делают с 96 процентами?

Робин. Они используют штрафы, отсрочку приговора или разновидности испытательного срока, которые, похоже, успешно работают в их обществе.

Джон. Совершенно восхитительно! Но так оно и проще при столь однородной культуре.

Робин. И они борются за ее сохранение. Поэтому согласию и умиротворению всегда отдается предпочтение. Это значит, что к судебным тяжбам относятся с неодобрением, а в результате численность юристов и судей весьма невелика. В США в двадцать пять раз больше юристов, чем в Японии, а в Великобритании — в десять раз, в пересчете на численность населения.

Джон. Хорошо. Итак, мы рассмотрели, как японская система общественного устройства сильно накренена в сторону «подчинения отдельной личности группе». А как насчет другой основной идеи — «иерархии», которая, как ты говорил, лежит в основе японской системы?

Робин. Японцы имеют свое ощущение иерархии, которое нам здесь, на Западе, трудно понять.

Джон. Что же так отличается в их отношении?

Робин. В Европе при феодализме обязательства вождей и подданных были двусторонними и взаимными — так?

Джон. Верно...

Робин. Так вот, в Японии обязательства были односторонними: они целиком лежали на подданных, чьим долгом по отношению к повелителю было полное подчинение. В основе лояльности всегда лежала покорность.

Джон. Повелителю не приходилось делать ничего, чтобы добиться ее?

Робин. Нет. Японцы, похоже, чувствуют обязательства и далее благодарность к вышестоящим независимо от того, что они от них получают.

Джон. Странно. И помимо всего прочего, это означает, что нет причин изменять систему, если люди наверху не обеспечивают каких-то благ, — этого все равно никто не ждет.

Робин. Но есть и еще более весомая причина не менять систему. Она заключается в том, что чувство иерархии так сильно, что пропитывает все таким образом, который западному человеку трудно понять. Это связано с тем, что японцы действительно не видят другого способа устройства вещей.

Джон. Из-за того, что они были так долго отрезаны от других культур, других моделей?

Робин. Именно. Один из способов объяснить отношение японцев к иерархии заключается в уподоблении этого отношения ситуации в весьма замкнутой семье родителя-одиночки, где дети никогда не видели других взрослых. Даже если бы этот родитель решил

быть демократичным и воспитывать детей в либеральном духе, детям было бы исключительно трудно это усвоить, потому что у них не было бы какого-то другого образца для сравнения и критики родительских ценностей и методов. Видишь ли, большинство из нас становятся независимыми, наблюдая независимость других, а в подростковом возрасте иногда и стравливая родителей друг с другом. Мы вступаем в союз с мамой против папы. Затем мы чувствуем себя ближе к папе и заключаем с ним союз против мамы. Но с самого начала мы видим, что это два разных человека, что они не соглашаются друг с другом по некоторым вопросам, и понимаем, что ни один из них не является Богом, всегда и во всем правым. Так вот, японцы не знали других стран и форм правления на протяжении столетий. Поэтому они не могли критически относиться к своим правителям, потому что их не с кем было сравнивать. Они никогда не знали ничего другого.

Джон. Но здесь присутствует не только ощущение иерархии, но и безоговорочное признание главенства, не так ли?

Робин. Да. Я не могу сказать, с чего началось такое отношение. Я просто пытаюсь объяснить, почему им было так трудно избежать этого.

Джон. Поэтому в Японии нет настоящей оппозиции? Я хочу сказать, что она является однопартийным государством со времен войны, разве нет?

Робин. В большей или меньшей степени на протяжении всех этих лет. Либерально-демократическая партия представляет собой коалицию политических группировок, которые по очереди формируют кабинет. Но остальной мир полагает, что Япония живет в соответствии с демократическими принципами, хотя на самом деле, по западным меркам, это весьма коррумпированная система, использующая предвыборные махинации и подкуп. Но японцы не опровергают наше предположение о существовании у них демократии западного толка; они поощряют такое представление.

Джон. А оппозиция не возражает, потому что не в состоянии даже представить себе альтернативы!

Робин. Все это объясняет еще одну очень важную особенность японцев — почему они так плохо уживаются с другими нациями.

Джон. Я не понимаю, как ты пришел к такому заключению.

Робин. Как я говорил, в связи со своей изоляцией Япония не имеет представления о себе как об одной из многих систем. Поэтому они автоматически переносят эту идею иерархии на весь остальной мир в целом...

Джон. С Японией во главе, ты хочешь сказать?

Робин. Естественно. Это было основополагающим элементом в войне Японии против США. В день нападения на Пирл-Харбор японские эмиссары передали государственному секретарю США послание, в котором говорилось: «Неизменной политикой правительства Японии является... предоставление каждой нации возможности занять подобающее место в мире», что на самом деле значило только одно — все нации, толпящиеся на крошечной лестнице, и Япония в роли Большого Брата. А в день поражения в войне они вполне осознанно приняли решение победить Америку

12* 179

экономически! Правительство призвало работодателей и профсоюзы и они вместе начали воплощать планы в жизнь.

Джон. Да. Они часто ведут себя так, словно не хотят по-настоящему вступать в содружество наций, не так ли?

Робин. Возможно, они понимают, что такой поступок неминуемо изменит их самих, а этого они в настоящее время хотят меньше всего. А другая причина трудностей, с которыми сталкиваются другие нации, когда имеют дело с японцами, заключается в том, что они не могут понять принципы работы их системы, поэтому не понимают, с кем вступать в контакт.

Джон. Почему бы не вступить в контакт с премьер-министром?

Робин. У него существенно меньше власти, чем у главы любого западного правительства. Собрания кабинета коротки по времени и носят по большей части церемониальный характер, дабы проштамповать решения высших чиновников.

Джон. Чиновников?!

Робин. Да, они обладают огромным весом. Общепризнанно, что именно чиновники являются центром власти в Японии.

Джон. Тогда почему нельзя узнать, кто из чиновников нужен для решения вопроса?

Робин. Потому что в их среде нет ясной структуры или процесса принятия решений. Существует только равновесие сил, поддерживаемое разными группировками этих чиновников, которые не стесняются в выборе средств для достижения цели и власти.

Джон. То есть невозможно проследить, кто реально управляет всем?

Робин. В книге «Загадка японской власти», дающей прекрасный шанс заглянуть под внешние покровы Японии, Карел ван Вол-ферен пишет: «Система неуловима... Японцы, участвующие в ней, не могут умозрительно понять ее суть, не говоря уже о том, чтобы ее изменить».

Джон. Как ни странно, я нахожу в этом некий смысл.

Робин. Что ты имеешь в виду?

Джон. Ну, между этими твоими двумя принципами существует противоречие. Если смешать «иерархию» с «подчинением личности группе», то что происходит с людьми по мере их подъема к вершине системы? Чем более важный пост они занимают, тем менее они производят впечатление подчинения какой-либо группе.

Робин. Верно. Я читал одну очень умную книгу по менеджменту, написанную Джоном Моулом, с названием «Не забывайте о своих манерах», в которой он пишет, что чем выше японский менеджер поднимается по служебной лестнице в своей фирме, тем больше усилий он прилагает, чтобы скрыть свои амбиции и не казаться властным лидером. Поэтому они развили свою систему, чтобы снять это противоречие между ценностями, эту двойную привязанность. Если взглянуть на японскую историю, то можно увидеть, что человек, стоящий у власти, никогда не обладает всей полнотой власти, потому что всегда имеется кто-то, возвышающийся за его плечами, за которым возвышается еще кто-то. Всегда одно и то же: «вожди» не обладают властью, и никто не может сказать, кто на самом деле стоит у руля.

Джон. Из каких людей состоят эти группы, которые каким-то образом, промеж собой, управляют государством?

Робин. Правящий класс складывается из чиновников, наиболее крупных бизнесменов и части Либерально-демократической партии. Но не воспринимай их как отдельные составляющие! Например, большинство членов ЛДП, обладающих наибольшей властью, являются бывшими чиновниками; а многие чиновники в конце карьеры вливаются в мир бизнеса, становясь старшими администраторами в коммерческих структурах. И почти все эти чиновники прошли через юридический факультет Токийского университета!

Джон. Господи, да это семейственность однокашников!

Робин. Точно. Теоретически эта система открыта для любого, но на практике необходимо стартовать из правильного детского садика! Поэтому они, как правило, происходят из одного семейного круга. И вступают в брак внутри своего круга.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒