Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Robin Skynner John Cleese 9 страница



Робин. Точно так же, как в беспокойной, подавленной, несчаст­ливой семье.

Джон. И как в некоторых голливудских проектах. Их окружает стая продюсеров, возбужденных и выбивающих себе большие ок­лады, но ни один из них никогда не выражает однозначной точки зрения, уж во всяком случае, не перед другими, и все они стара­ются показать свою «поддержку», на самом деле ничего не делая, кроме как присматривая друг за другом, до тех пор, пока в один прекрасный день... И в ту же секунду вся стая заявляет: «Это про­вал, и я тоже знал, что так будет! » Следующий этап известен как «поиск стрелочника», и уж в этом они большие мастера. Но глав­ное, что их мнение всегда неотличимо от общего фона.

Робин. Как раз наоборот, в здоровых структурах оказывается огромное уважение индивидуальности и независимости. Прежде всего сами лидеры часто отбираются именно исходя из их нетра­диционных, — а на самом деле бросающих вызов традициям, — качеств, из чего следует, что такие люди выявляются и привле­каются на достаточно раннем этапе своей карьеры. И эта нетради-Ционность становится важной частью фирменного стиля, вопло­щаясь в легенды о предыдущих удачливых новаторах, которых в их времена считали диссидентами. Подобным же образом, нетра­диционным взглядам на вещи оказывается предпочтение и при наборе нового персонала. И, став частью компании, такие люди

получают покровительство и поддержку, а часто и протекцию руководства в продвижении вверх по служебной лестнице.

Джон. Несмотря на то, что с диссидентами зачастую связаны «проблемы»?

Робин. Именно.

Джон. Да, я помню Тони Джея, в течение многих лет работав­шего администратором на Би-би-си, и его слова о том, что каж­дый начальник отдела должен сделать главный выбор между ра­ботающим как часы, дружным, хорошо организованным отделом и отделом, который делает классные программы.

Робин. Увы, но милые люди с традиционными взглядами не часто оказываются способны творчески подходить к делу. Поэтому здо­ровые структуры рады покупать склонность к творчеству и но­визне, пусть даже ценой некоторой головной боли.

Джон. Но подожди. До сих пор мы говорили об отдельных лю­дях. А большинство людей могут добиться очень малого сами по себе. Для больших свершений необходимы объединенные усилия. Наверно, эти компании не организуют свою деятельность вокруг отдельных личностей?

Робин. Нет, конечно. Но уважение к независимости и самостоя­тельности приводит в результате к тому, что вся организацион­ная структура строится в соответствии с принципом Шумахера: «Малое прекрасно».

Джон. Больше, чем индивидуальное, но все-таки «малое»?

Робин. Да. Поэтому, независимо от размеров фирмы, числен­ность рабочих групп стараются удерживать в пределах, в кото­рых они могут действовать единой командой.

Джон. И какова же эта численность?

Робин. Около десяти человек. В этом случае каждый знает всех достаточно хорошо. И, как я уже сказал, каждой из таких неболь­ших групп позволяют действовать со значительной степенью не­зависимости.

Джон. Интересно само это число «десять». В своей книге «Кор­поративный человек» Тони Джей подчеркивает, что основное пе­хотное подразделение состоит из десяти — говорим ли мы об ар­мии США, Великобритании, Румынии или даже Чингисхана! Число игроков в спортивных командах также колеблется около этой циф­ры, в суде выбирают двенадцать присяжных, иудейскую молит­венную группу составляют десять человек...

Робин. «Кружки качества», используемые в некоторых компаниях для исследования новых идей, редко бывают большей численности.

Джон. В хорошо организованной съемочной группе обычно бы­вает от семи до десяти ключевых постов. Апостолов было всего двенадцать!

Робин. В моих группах для психотерапии обычно восемь человек!

Джон. Такое впечатление, что человеческие особи устроены так, что могут лучше всего взаимодействовать и достигать почти ин­стинктивного взаимопонимания, если они трудятся в составе группы числом не более, скажем, пятнадцати человек.

Робин. Да, если удается удерживать численность группы в этих границах, то становятся доступны ли все преимущества общения

«по-семейному», что позволяет очень быстро реагировать на все происходящее.

Джон. Но Робин, если группа действительно собирается реаги­ровать быстро и независимо, то им нужна уверенность в себе для подобных действий. А это может исходить только от людей наверху.

Робин. Совершенно верно. В добивающихся наибольшего успеха компаниях руководство поощряет людей пробовать разные под­ходы, вместо того чтобы сопровождать каждую свежую мысль обсуждениями, отчетами и докладами, путешествующими вверх-вниз по иерархическим ступенькам для отзывов и утверждений.

Джон. Но как это возможно без полной утраты контроля?

Робин. Очень похоже на то, как происходит в здоровых семьях. Эта система называется мягкий/жесткий контроль. Руководство осуществляет очень строгий контроль над малым количеством аб­солютно критических показателей, но вне этого предоставляет столько свободы, сколько возможно.

Джон. Какие же показатели они контролируют?

Робин. Почти всегда эти показатели так или иначе связаны с деньгами. В конце концов, единственное, что может разрушить бизнес, это банкротство. Во всех остальных случаях бизнес про­должает существовать, даже если он и нуждается в улучшениях.

Джон. То есть «жесткая» часть системы мягкого/жесткого конт­роля в основном связана с финансовой стороной?

Робин. Да, при условии, что эти несколько показателей явля­ются священными — постоянно проверяются — все остальные дей­ствия группы контролируются в сравнительно «свободной» манере. И даже в финансовых вопросах, если группа правильно распоря­жается большими суммами, то ей могут позволить маленькие вольности со всем остальным. Начальство не будет поднимать шум, если группа урвет небольшую сумму из одной статьи расходов и использует ее для другой, потому что им захотелось попробовать что-то новенькое, не получая разрешения сверху. Это называется перекачкой, и такое поведение почти поощряется — в том смыс­ле, что начальство смотрит сквозь пальцы на подобную практику.

Джон. Но если управление чаще всего осуществляется так сво­бодно, то чем же занимается руководство?

Робин. Помимо отслеживания «критических» показателей, при­сутствие ставки главнокомандующего нужно больше для выбора направлений, когда руководители больше слушают и предлага­ют, чем отдают приказы. Генерал сэр Джон Хаккет обычно назы­вал главнокомандующего в армии главнодоверяющим!

Джон. Таким образом, контроль — или власть, или принятие решений, или авторитет, называй это как хочешь, — является рас­пределенной на всю компанию функцией.

Робин. Конечно, до некоторой степени так обстоит дело в лю­бой организации. Даже в тюрьме определенные посты и приня­тие некоторых решений доверяют наиболее примерным заклю­ченным. Здоровые, успешно функционирующие компании при­знают этот факт и сознательно применяют и расширяют его при проектировании своей структуры для получения наибольшей эф­фективности.

Джон. И очевидно, что если управление осуществляется на­столько «свободно», значит, они не боятся, что люди будут де­лать ошибки.

Робин. Нет. Считается абсолютно приемлемым, что при работе людей в такой независимой и здоровой манере будет допущено некоторое разумное количество ошибок.

Джон. Они, должно быть, слышали старую английскую посло­вицу: «Тот, кто не делает ошибок, вряд ли делает вообще что-нибудь».

Робин. Прекрасно. В наиболее здоровых структурах запрещены не ошибки. Запрещено их скрывать. Потому что скрытые ошибки нельзя исправить. Один замечательный человек сэр Питер Пар­кер, управлявший Британскими железными дорогами, однажды сказал: «Если кто-то подходит к дверям моего кабинета и говорит: «Я напортачил», я отвечаю: «Так заходи же! »... Но руководителям надо сильно потрудиться, чтобы это до всех дошло. Нам так трудно набраться уверенности в себе, чтобы признать свои ошибки. Весь наш опыт учит нас их скрывать.

Джон. У меня есть лекция о том, как важно разрешать делать ошибки, и после того, как я ее заканчиваю, многие подходят ко мне и говорят, что они согласны, вот только если бы я сказал их боссу... И все же страх перед ошибками ведет к такому нездоровому поведению, когда люди проводят весь день в бумаготворчестве, чтобы создать документальное подтверждение своей невиновности.

Робин. И получая жалованье, которым они не могут рисковать в случае, если сделают ошибку и будут уволены.

Джон. За последние несколько лет я заметил, что когда компа­ния предлагает мне работу, достаточно трех разговоров по теле­фону, чтобы определить, присутствует ли ее в управленческом стиле такого рода страх. И если это так, то я просто ухожу. И дело не в том, что реализация проектов с такой компанией не идет как по маслу; на самом деле эти проекты вообще не реали­зуются. То есть впоследствии невозможно узнать, работает ли то, что ты сделал, потому что они сами толком этого не знают. Ни один человек в руководстве, похоже, не хочет решиться сказать «хорошо» или «плохо», потому что, если он это сделает, возник­нет критерий, по которому потом можно будет выявлять другие ошибки, которые они хотят скрыть, — если это действительно будут ошибки, в чем они сами до конца никогда не уверены.

Робин. То, что ты рассказываешь, знакомо мне по работе кон­сультантом в различных компаниях. Так вот, в уверенных в себе структурах все наоборот. Люди принимают решения и действуют именно потому, что от них этого и ждут! А если они делают ошибку, это сразу становится ясно, потому что используются ясные кри­терии. Поэтому любые ошибки могут быть немедленно исправлены.

Джон. В своей речи я предложил придерживаться ролевой мо­дели крылатой ракеты. Она каждую секунду проверяет свой курс и каждую следующую секунду его корректирует. Итак... помимо поощрения независимого образа действий в организованных ком­панией командах есть ли другие способы, которыми здоровая струк­тура может выразить уважение к личности?

Робин. Есть еще один очень явный способ, используемый в здо­ровых структурах. Они интересуются всеми сторонами личности каждого.

Джон. Ты хочешь сказать, не только той частью себя, которую человек приносит на работу?

Робин. Точно. Вот как это описывает Том Питере, один из соав­торов книги «В поисках совершенства». В беседе с группой руко­водителей он сообщает им, что они сильно удивились бы, спро­сив десять своих подчиненных об их занятиях в свободное от рабо­ты время. Они могли бы узнать, что двое из опрошенных поют в хоре в местной церкви, а один, про которого все думали, что он не умеет считать, является казначеем этой же церкви. Пара дру­гих могла бы оказаться экспертами в электронике, а еще один, возможно, сам построил себе яхту. Шестой, может быть, ставит пьесы в местном драмкружке, в котором седьмая играет главные роли. Номер восемь мог оказаться организатором местного моло­дежного клуба, а девятый — художником, да еще к тому же ши­роко выставляющимся. И только номер десять мог бы оказаться лишенным подобных талантов. В итоге Питере сообщает своим очень деловым слушателям, что все их подчиненные являются интел­лигентными, заботливыми, творческими, вдумчивыми, талантли­выми и энергичными личностями все время, «за исключением тех восьми часов, в течение которых они работают на вас! »

Джон. Это так пугающе точно! Едва мы улавливаем, что наши таланты не нужны, тягостно видеть, как легко мы соглашаемся на более бесцветную роль. Мы просто отказываемся от тех частей самих себя, которые не приветствуются. Вспомни, какими робки­ми мы становимся, попав в лапы авиакомпаний. Как рассказывала мне одна стюардесса, ее учили, что пассажиры сдают свои мозги в багаж вместе со своими чемоданами. Я согласился с тем, что это правда, но указал, что это прямой результат их обращения с нами.

Робин. Позволь рассказать тебе другую историю.

Джон. С радостью.

Робин. Она касается «основных ингредиентов», о которых мы упоминали в главе 1, — трех основных составляющих личности.

Джон. Родитель, Взрослый, Ребенок. Или Супер-Эго, Эго и Ид. Я уже уселся поудобнее.

Робин. В шестидесятых Изабелла Мензис провела замечатель­ное исследование службы медицинских сестер в британских боль­ницах. Руководство было очень озабочено низким авторитетом и высокой текучестью среди персонала. Поэтому ее попросили в этом разобраться. Я уверен, что не надо лишний раз подчеркивать: рабо­та в больнице связана с высокой ответственностью и, как след­ствие, с высоким уровнем беспокойства. Твои успехи — это здоро­вые люди, а твои неудачи — мертвые люди, так что действи­тельно приходится нацеливать себя на работу с нулевым браком! Так вот, то, что обнаружила Мензис, оказалось очень интересным. Как она установила, все было организовано таким образом, что никто из сестринского персонала в процессе работы не имел возможности полностью реализовать себя. Вместо того, чтобы дать каждому человеку возможность черпать от всех трех своих

«основных ингредиентов», эти Ингредиенты были разделены меж­ду разными уровнями иерархии. Вся «ответственность» лежала на плечах старших сестер и сестер, от которых ожидали серьезнос­ти и суровости и воспринимали как свирепых и строгих надзира­тельниц. Тогда как все веселье и живость оставались младшим сестрам, к которым относились как к малым детям.

Джон. И, как следствие, считали «безответственными» и «нена­дежными»?

Робин. Точно. Их естественные живость, открытость и теплота воспринимались с неодобрением, так что младшим сестрам при­ходилось их подавлять. Но им и не предоставляли шансов исполь­зовать свои способности для ответственных задач. То есть они были также лишены радости проявления более взрослых аспектов сво­ей индивидуальности. И, естественно, выгод от подобного прояв­ления лишалась и сама больница...

Джон. Тогда как надзирательницы были лишены всякого веселья!

Робин. Им приходилось очень жестко контролировать все и, как следствие, самих себя. Поэтому старшие сестры не испытыва­ли радости от более чувствительной, более эмоциональной сто­роны своей личности. Стало быть, эта сторона личности была по­теряна и для пациентов, которые не получали более сочувствен­ного, гуманного отношения.

Джон. А что со средним звеном?

Робин. Они были ни рыба ни мясо. Так как старшие сестры воп­лощали всю полноту авторитета и власти, а младшие — все есте­ственные человеческие чувства, обычные сестры были лишены как удовольствия, связанного с осознанием ответственности своего дела, так и радости разделять живые и непосредственные эмоции с пациентами и друг с другом. Поэтому им оставались чисто ис­полнительские функции, точное, но в общем механическое вы­полнение того, что им поручили, без возможности выразить свои чувства или «потратить время» на то, чтобы поднять больному на­строение. Они как бы балансировали на канате, боясь, с одной сто­роны, посягнуть на авторитет старших сестер и, с другой сторо­ны, выглядеть ребячливыми и безответственными.

Джон. То есть каждая из трех групп действовала на основе только одного из «основных ингредиентов», практически не используя два других. Старшие сестры целиком олицетворяли Супер-Эго, или Родителя. Обычные сестры несли на себе исполнительные функ­ции Эго, или Взрослого. А младшим оставалась составляющая Ид, или Ребенок.

Робин. По-другому это можно представить так, будто каждая группа воспринимала некоторые аспекты своих личностей как при­сущие только членам других групп. Все они были заперты в рам­ках фиксированных, ограниченных ролей, обложены со всех сто­рон запретами, и ни одна из них не была по-настоящему способна должным образом обеспечить больного тем, что ему нужно.

Джон. Почему же все было организовано так жестко?

Робин. Как было заявлено публично, система создавалась с целью защиты пациентов от возможных ошибок; но вместо того чтобы уменьшить груз беспокойства сестер, она препятствовала

выражению и признанию беспокойства. Поэтому ни одна из сес­тер не могла попросить и получить необходимую поддержку и совет в борьбе со страхами и стрессом, вызываемыми их тяжким трудом. Из-за этого сильно возрастал риск срыва. А это было главной причиной огромной текучести кадров.

Джон. Таким образом, жесткость системы, направленной на ис­ключение ошибок и снижение уровня беспокойства, в действи­тельности делала ее весьма неэффективной.

Робин. Потому что никто не мог использовать все стороны сво­ей личности и свои умения. Из этого следует вот какой урок. Чем больше структура склонна рассматривать работника как личность, тем больший вклад этот работник способен внести в общее дело: его мудрая и ответственная составляющая, его обычная умелая составляющая и его творческая, жизнерадостная составляющая. На­пример, Эйвон Раббер закрыл один завод и открыл другой чуть дальше по улице, наняв тех же самых рабочих, но организовав их труд в соответствии с описанными нами принципами. В резуль­тате производительность и качество заметно улучшились.

Джон. Потрясающе! Итак, подведем итог. В здоровых структу­рах «любовь» проявляется в уважении и внимании к личности, го­товности принимать на работу людей с нетрадиционными взгляда­ми, даже на высокие посты, и в склонности к весьма слабому кон­тролю над небольшими группами, в объединение которых здоро­вая структура себя и преобразует.

Робин. Какая у нас следующая характеристика здоровой семьи? Я забыл, куда нам идти...

Джон. Это... два фактора вместе: твердая родительская власть и стремление полностью учесть желания детей.

Робин. Верно. В здоровых семьях родители пытаются вести с Детьми переговоры до тех пор, пока это возможно, но готовы при

необходимости брать на себя ответственность и принимать ре­шения, которые детям не нравятся. Так вот, в наиболее здоро­вых структурах наблюдается полная аналогия! Начнем с того, что они просто помешаны на учитывании всех мнений.

Джон. А какой деловой расчет кроется за этим помешательством? Если попытаться в одном определении охватить все, что за этим стоит, то, пожалуй, это будет решимость руководства использо­вать разум всей системы. О, мне это нравится.

Робин. Вместо того чтобы использовать только умственные спо­собности руководящего звена, а остальных рассматривать как ин­струменты для исполнения их приказов. Мы уже обсуждали один из аспектов такого подхода — высокую степень автономности, пе­редаваемой даже самым мелким группам в успешных компаниях

Джон. Поощрение таких групп к принятию решений и самостоя­тельному воплощению их в жизнь даже лучше, чем консультации!

Робин. Но когда решение должно быть принято на более высоком уровне, каждый причастный вносит в него свою скромную лепту.

Джон. И очевидно, что любая управляемая таким образом струк­тура будет разумнее, чем та, в которой все решает совет дирек­торов. Потому что люди, знающие, что не так на приеме коррес­понденции, — это те. кто там работает, а люди, действительно знакомые с недостатками товара, — это продавцы и мастера по гарантийному обслуживанию. Так что, если перед принятием ре­шения удается собрать все их познания воедино, то можно полу­чить огромное преимущество перед компаниями, опирающимися только на знания и идеи руководящего звена.

Робин. В этом главная причина успеха японских компаний, та­ких, как «Хонда», которая выпустила машину, ставшую лидером по продажам в США в течение последних трех лет. Но сейчас в «General Motors» ухватили основную идею и открыли отдельную компанию для разработки новой машины, которую они назвали «Сатурн». Рабочая сила разделена на команды от шести до пят­надцати человек, каждая из которых имеет свой бюджет, при не­обходимости нанимает любых новых сотрудников, организует соб­ственную подготовку и сама отслеживает качество. Люди, работа­ющие там, просто влюблены в такое устройство дела, и проект делает огромные успехи! Постоянно собирая всю информацию, все толкования и все варианты возможных действий, ты вовлекаешь каждого в процесс принятия решения. И здесь есть еще один не менее важный аспект.

Джон. Я знаю, что ты собираешься сказать! Несколько лет на­зад я участвовал в работе над фильмом для «Video Arts», посвя­щенным принятию решений, и чем больше я общался с опытными управленцами, тем больше убеждался, что принять правильное решение не самое трудное! Труднее добиться от людей верности этому решению, если они с ним не согласны! И чем больше я это объяснял, тем яснее становилось, что ключевым пунктом здесь являются обсуждения. Потому что, если человека приглашают высказать свое мнение и он действительно чувствует, что к нему прислушиваются, то даже если он и не согласится с окончатель­ным решением, он не встретит его в штыки. Скорее, такой человек

 

скажет: «Ну ладно, все, что я имел сказать, было выслушано и принято всерьез. Поэтому, хотя я и считаю решение неправиль­ным и не согласен с ним, я не буду мешать его воплощению».

Робин. Верно. И я полагаю, что мы, жители Запада, можем из­влечь важный урок из тех огромных усилий, которые прилагают японцы для согласования плана действий. Они втягивают каждого в повторяющиеся обсуждения, длящиеся невероятно долго...

Джон. Да, когда несколько британских рекламных администра­торов, работающих на «Sony», впервые попали в Японию, они просто не могли поверить тому, насколько неуправляемыми и беспорядочными были собрания.

Робин. Что ж, японцы считают, что это время потрачено с пользой.

Джон. Нашей бедой здесь, на Западе, является постоянное ощу­щение того, что время поджимает. На собраниях люди часто чув­ствуют, что не имеют права выразить свое беспокойство или воз­ражения. Чувство такое, будто подобный поступок будет «отри­цательным» или что-то затормозит. А ведь то, что они хотят ска­зать, может быть очень важным, но из-за того, что люди не мо­гут это четко проговорить или председатель с нетерпением по­глядывает на часы, они держат рот на замке, а в результате се­рьезная проблема может остаться незамеченной.

Робин. Японцы, напротив, сознательно отводят время на выяв­ление таких возражений, чтобы наверняка принять их во внима­ние, а не сглаживать так, чтобы они могли незаметно расти и впоследствии создать непредвиденные препятствия. Это может задержать старт проекта, но при этом они добиваются всеобщей верности плану, так что все психологическое сопротивление, с которым мы на Западе можем столкнуться на более поздних ста­диях, оказывается уже искоренено. Другим преимуществом явля­ется то, что с практической точки зрения каждый имеет возмож­ность изучить план под любым углом, поэтому каждый точно пред­ставляет свою часть работы и то, как она стыкуется с остальными. Сэр Джон Харви-Джонс, бывший президент ICI, описывал про­цесс строительства двух одинаковых химических заводов, одного в Японии и другого в Великобритании. Японцы все еще вели свои бесконечные обсуждения четыре месяца после того, как британ­цы начали строительство. Но когда они начали, по выражению Харви-Джонса, то «двигались со скоростью хорошо смазанной мол­нии» и закончили строить свой завод на семь месяцев раньше бри­танцев. Более того, у них все работало со дня пуска, тогда как на британском заводе, пущенном семью месяцами позднее, еще три месяца устраняли недоделки!

Джон. Я чувствую беспокойство. Когда я писал сценарий фильма «Video Arts» о собраниях, мы рекомендовали, чтобы председа­тель собрания указывал, сколько времени отводится для обсуж­дения каждого пункта повестки дня. Сейчас я чувствую себя очень неудобно и думаю, что так следует делать только иногда. Ладно, в некоторых случаях такая манера ведения собрания правильна, но некоторые собрания должны проходить без ограничения вре­мени, так, чтобы неоформившиеся мысли успевали вызреть, и стало

ясно, являются ли они легкими уколами беспокойства или твор­ческими идеями, не появляющимися по принуждению.

Робин. И дело ведь не только во времени, не так ли? Дело в атмосфере, создаваемой ведущим собрание человеком. Чувствуют ли люди одобрение для того, чтобы держать свой разум откры­тым? Прекрасно, когда человек приносит на собрание четкие идеи — это помогает всем остальным также определиться. Но если человек слишком отождествляет себя с собственными идеями, то принятие правильного решения отходит на второй план по отно­шению к битве самолюбий.

Джон. Есть такой лозунг для собраний: «Сотрудничество лю­дей, соревнование идей».

Робин. Прелестно. Работа председателя собрания заключается в достижении как раз такого результата.

Джон. Но есть и несколько иная проблема. Если ты спрашива­ешь людей, желая услышать их критические замечания по по­воду уже решенного или сделанного, чтобы понять, не требует­ся ли что-нибудь изменить, то довольно непросто добиться, чтобы они сказали тебе, что действительно думают. По моему опыту, люди так воспитаны, что думают, будто тебе не понравится кри­тика, а ведь их точка зрения может быть для тебя очень важна. Поэтому я использую уловку. На контрольных просмотрах фильма, чтобы услышать критические замечания, необходимые мне для правки сценария, я никогда не говорю: «Что вам не понрави­лось? », потому что люди никогда не ответят правду на постав­ленный таким образом вопрос. Я научился спрашивать так: «Если бы я стал делать все это еще раз с самого начала, то что вы могли бы мне посоветовать? » При этом все выглядит как выска­зывание позитивных мыслей, в то время как в действительности люди высказывают критику. Поэтому главная проблема вот в чем: если ты на самом деле не хочешь услышать критику, ты ее не услышишь; если ты только делаешь вид, то люди уловят скры­тый подтекст и не обеспечат правдивой обратной связи. Консуль­танты по менеджменту знают, что иногда их нанимают, чтобы они соглашались с правлением — ив тяжелые моменты они это делают!

Робин. У японцев есть мудрый способ борьбы с нежеланием кри­тиковать. После обсуждения, когда наступает время принять ре­шение о действиях, председатель приглашает всех присутствую­щих высказать свое мнение, но начиная с самого младшего по по­ложению и двигаясь далее вверх по степени старшинства. При этом никому не приходится высказывать несогласие с кем-то старшим и остается меньше шансов на то, что все, как попугаи, начнут повторять мысли босса. Окончательной задачей председателя яв­ляется получение решения, которое, по возможности, основыва­ется на общем согласии.

Джон. Великолепно. Потому что улучшить положение вещей можно только с использованием обратной связи. Беда в том, что чем лучше обратная связь, тем больше от нее головной боли. Я ду­маю, что здесь, на Западе, мы очень хорошо это осознаем; люди неохотно высказываются, думая, что их никто не будет слушать.

Робин. Сэр Джон Харви-Джонс говорил: «Люди, говорящие «да», недорогого стоят. То, что нам нужно, я называю Конструктивным Человеком-Нет».

Джон. Хорошо. Мы поговорили о критике и о том, что абсолют­но бессмысленно интересоваться мнением людей, если ты не хочешь поранить свое самолюбие. А к этому мы пришли от упоминания того факта, что в наиболее здоровых структурах принято как можно полнее учитывать весь спектр мнений перед принятием решения. А это связано с тем, как в здоровых семьях родители весьма подробно выясняют настрой своих детей. Но мы не рас­смотрели как следует другую сторону этой медали — твердую ро­дительскую власть.

Робин. Мы уже упомянули один важный аспект: как и в семь­ях, углубленное изучение настроений означает, что окончатель­ное решение воспринимается всеми более положительно, даже если не все с ним согласны.

Джон. Это так.

Робин. Но мы должны здесь учесть еще и то, что говорили раньше о маленьких, весьма автономных группах, поощряемых в здоровых структурах. Авторитет их лидеров признается также и потому, что они наивозможно большую часть полномочий пере­дают на нижние уровни. Они оставляют себе только ту необходи­мую часть власти, затрагивающую принятие решений, которую невозможно передать вниз.

Джон. Да, я чувствую, как это увеличивает авторитет лидера. Если людям до такой степени доверяют, то они скорее будут вни­мательно прислушиваться к авторитету в случаях, когда его дей­ствительно применяют.

Робин. А почему ты это чувствуешь?

Джон. Потому что если тебе доверяют в том, в чем ты разби­раешься, то ты яснее ощущаешь то, что выходит за пределы твоей компетенции — по крайней мере, на время.

Робин. Я уверен, что это так. Поэтому в кризисной ситуации руководство не боится использовать свой авторитет и применять власть в более полном объеме, если этого требуют обстоятель­ства. Они немного натягивают вожжи. Но как только кризис мину­ет, действительно здоровая структура возвращается к ослаблен­ному контролю предкризисного уровня.

Джон. То есть объем используемой власти меняется.

Робин. Да. Эта гибкость жизненно важна. Способность отпустить вожжи и опять подобрать их, когда это требуется. Принцип сле­дующий: не применяй больше власти, чем необходимо в каждый момент.

Джон. Что опять-таки усиливает систему в целом. Это похоже на здравый смысл, не правда ли? Группа может делать свою работу, не боясь в некоторых случаях рисковать, потому что, во-первых, они точно знают требования, которые необходимо удов­летворять; во-вторых, они осознают степень свободы, которой могут при этом пользоваться; в-третьих, их активно поощряют эту сво­боду использовать; в-четвертых, у них есть дополнительная уве­ренность, связанная с ощущением «страховки», потому что люди

у власти возьмут ситуацию под гораздо более жесткий контроль в случае, если что-то пойдет не так.

Робин. Это так, разве нет? Все мы гораздо охотнее готовы по­пробовать что-то новое, если знаем, что кто-то, кому мы доверя­ем, контролирует ситуацию, — в каком-то смысле то же самое происходит при терапии. Терапевт пытается дать пациентам опыт новых переживаний, новых взглядов на вещи, которых они боятся именно из-за их новизны. Но пациенты могут рискнуть попробо­вать эти переживания, если верят в способность терапевта дер­жать ситуацию под контролем, в наличие страховки. Так же, как и в здоровой семье сорванцы черпают уверенность именно в том, что верят в способность родителей при необходимости применить жесткие методы управления, не давая им зайти слишком далеко.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.