Robin Skynner John Cleese 4 страница

Джон. Но феминизм как раз и борется за то, чтобы сделать женщину более независимой. Привело ли это к общему улучшению душевного здоровья в парах?

Робин. Там, где женщины действительно стали более независимыми — а не ограничились простой заменой позы подчинения на позу самостоятельности, что само по себе является формой зависимости, — по моему впечатлению, уровень душевного здоровья заметно повысился. Это делает возможными гораздо более богатые отношения, но в таком случае оба партнера должны стать более независимыми. Беда в том, что эмансипация женщины зачастую обнажает не признаваемую мужчиной зависимость от нее, зависимость, в которой она добровольно участвовала и не пыталась оспаривать. Если он способен признать это и повзрослеть вместе с ней, то отношения могут улучшаться и улучшаться. К сожалению, многие мужчины не дорастали до того, чтобы принять этот вызов, а вместо этого пытались сопротивляться и отрицать усиление женской роли, или ретировались и отказывались принимать участие, или сами принимали на себя пассивную и подчиненную роль. Все это ведет к ухудшению отношений и — в финале — к разводу.

Джон. Возвращаясь к скованности отношений в средней семье, что ты можешь сказать о влиянии, которое это оказывает на детей?

Робин. Здесь, конечно, наблюдается большой разброс. Но в любом случае члены семей не чувствуют такой свободы, как в более здоровых. Из-за более выраженного стремления к стабильности и осторожности каждый член семьи ощущает более сильное принуждение к тому, чтобы вести себя «как положено». Поэтому в конце концов и родители, и дети могут прийти к исполнению ролей, не отражающих полностью их истинной природы.

Джон. Дети не будут чувствовать, что свободны сделать настоящий выбор? Они скорее будут чувствовать, что должны поступить так, как от них ожидают?

Робин. Скорее всего, да. Один из вариантов выбора — подчиниться. Но другой вариант — восстать и рвануться в противоположном направлении... Это, возможно, и лучше, чем шагать в строю, но может обернуться долгим и тяжелым путем туда, куда ты действительно стремишься. В сущности, восстание представляет собой почти такую же скованную реакцию, как и подчинение. Ты так же определяешь свою жизнь в понятиях оценок и

ожиданий других людей, вместо того чтобы стать независимым и жить в своей выработанной системе ценностей.

Джон. Но на жизненном пути человеку приходится «играть роли».

Робин. Действительно. Но в наиболее здоровых семьях дети вырастают с ясным осознанием того, что они собой представляют, и это ощущение им удобно. Поэтому они играют роли для общественной пользы, но могут легко выйти из нее, когда такая необходимость отпадет.

Джон. Они не путают себя со своим «ролями».

Робин. Напротив, середняки более склонны отождествлять себя со своими ролями и чувствовать растерянность, когда не могут втиснуть себя в один из принятых шаблонов. Они сами более и более ограничивают свою жизнь.

Джон. В таком случае средние дети, вырастая, более склонны примерять на себя половые стереотипы, вроде «Рэмбо» и «Бимбо».

Робин. Да. И в результате чаще оказываются втянутыми в надоевшую вековечную Войну Полов. Они боятся, что изменив своему стереотипу, для того чтобы выполнить обычные функции партнера, они завязнут и уже не смогут вернуться к прежней роли.

Джон. В то же время традиционное распределение ролей дает «середнякам» возможность держаться на расстоянии. Что для них предпочтительнее.

Робин. Это верно. Они не чувствуют себя достаточно уверенными в мужественности и женственности, чтобы позволить себе настоящую близость и открытость друг другу. Тогда как в наиболее здоровых семьях супруги могут быть настоящими друзьями, а не только любовниками.

Джон. Ты говорил о разделении власти между мужем и женой в наиболее здоровых семьях. А как обстоит дело у «середняков»?

Робин. Отношения более иерархичны, и у руля находится один из родителей. В семьях, расположенных ближе к верхнему концу шкалы, второй родитель принимает роль заместителя командира, и по отношению к детям это может неплохо работать, так как существуют понятные, согласованные правила и каждый знает свое место. Но в нижней части шкалы мы видим нескончаемые конфликты и борьбу между родителями за пост № 1, что ставит перед детьми проблемы разделения лояльности и нечетких ориентиров.

Джон. В наши дни в связи с изменениями в традиционных половых ролях и ростом числа разводов увеличивается количество родителей-одиночек. Страдают ли из-за этого дети?

Робин. Нет никаких сомнений, что два счастливых, душевно здоровых, ладящих друг с другом, достигших согласия по вопросам воспитания детей родителя являют собой идеальный вариант. Но, как я обнаружил, действительность зачастую разительно отличается от идеала; существуют доказательства того, что дети могут потерять больше, живя с двумя несчастливыми, вечно воюющими родителями, продолжающими жить вместе только «для блага детей», чем живя с одним из них, более счастливым после расставания — при условии, что родители ставят превыше всего интересы детей и стремятся к сотрудничеству, давая ребенку возможность

общаться с каждым из них. Конечно, в этом случае действуют все принципы шкалы душевного здоровья. Если глава неполной семьи расстался со своим партнером из-за собственных психологических проблем, то эти проблемы с ним и останутся и будут продолжать служить источником трудностей и после развода. Человек, изначально настроенный враждебно к противоположному полу, будет пытаться разрушить отношения ребенка не только с другим родителем, но и с людьми, выступающими заменой этому родителю; тогда как родитель, любивший партнера, но покинутый, не будет иметь ничего против такой замены.

Джон. Двигаемся дальше... Следующим в нашем списке идет общение. Я полагаю, оно должно быть более управляемым и осторожным. Без всякого циркачества.

Робин. Конечно, так как дети усваивают, что не все их эмоции и реакции приемлемы. Поэтому они учатся подавлять их из страха быть отвергнутыми семьей, вместо того чтобы, выражая их, учиться ими управлять.

Джон. Так, следующая в списке особенность душевно здоровых семей — реалистичное видение мира.

Робин. Ну, средние, нормальные люди гораздо лучше и точнее представляют себе действительность, чем менее здоровые; но они, впрочем, отличаются и от более здоровых своей выраженной склонностью перекладывать вину на других, как внутри, так и вне семьи. То есть они проецируют многие свои непризнанные эмоции на других людей.

Джон. Они более склонны относиться с предубеждением к другим группам?

Робин. Естественно, и чем ближе к нижнему концу шкалы, тем более.

Джон. Как еще проявляется это менее четкое мировосприятие?

Робин. Так же, как и в менее здоровых семьях, только не в такой степени. Они гораздо неуютнее чувствуют себя в условиях новизны и неопределенности, чем «здоровяки», и, как следствие, склонны скорее цепляться за устоявшиеся взгляды и убеждения,

нежели постоянно пересматривать их в свете свежих впечатлений. Они, несмотря ни на что, верят своим старым «мысленным планам», вместо того чтобы больше интересоваться «территорией», рассматривая «план» как нечто вторичное, временное и приблизительное. Поэтому они «придерживаются своих принципов», крепко держатся за свои политические и партийные пристрастия или расовые и социальные предрассудки, даже если ход событий им противоречит. Кроме того, эти люди, как правило, имеют весьма идеализированное представление о своей семье, сформированное теми эмоциями, которых они обычно избегают и в которых не признаются, что искажает их способность ясно видеть самих себя. Например, «мы никогда не ревнуем друг друга в семье», «мы очень близки друг другу» и т. п.

Джон. А как «середняки» ведут себя в реальном мире, например на работе?

Робин. Исследования показывают, что люди, находящиеся ближе к верхнему концу шкалы, могут добиваться больших успехов в работе. Это порядочные, ответственные люди, и они представляют себе реальность достаточно четко. Более того, они могут быть весьма эффективными при контроле исполнения.

Джон. Но так ли хорошо они обращаются с людьми, по сравнению с более здоровыми?

Робин. Нет. Они более ориентированы на решение задач и склонны считать общение с сотрудниками источником неудовлетворенности и раздражения. Что, конечно, мешает им добиваться лучших результатов от других. Тогда как более здоровые душевно, по отзывам, получают громадное удовольствие, если им удается убедить человека проявить свои способности в полной мере.

Джон. Другими словами, им действительно нравится работать с людьми, тогда как «середняки» более склонны считать, что другие просто «путаются под ногами»!

Робин. И, конечно, при таком подходе они вряд ли способны на плодотворное сотрудничество с коллегами. Но мы обсудим это подробнее в главе 2.

Джон. Хорошо. Ну, и наконец... как «середняки» справляются с переменами в жизни? Эта всеобъемлющая скованность, про которую ты всю дорогу упоминаешь, должна сильно затруднять им адаптацию.

Робин. И опять, они находятся между очень здоровыми людьми, которые просто упиваются переменами и с готовностью перенастраивают себя, и действительно нездоровыми, которые вообще не могут приспособиться к переменам и хотели бы «остановить время». Рассмотрим самую экстремальную ситуацию — смерть одного из членов семьи. «Середняки» не смогут, как более здоровые, оплакать утрату, а затем, приведя свои чувства в порядок, продолжать свою жизнь. Но они не будут и полностью отвергать эту утрату, как менее здоровые. Они приспособятся к этому горю, но медленно и с трудом. В качестве компромисса возможен перенос чувств к умершему на другого члена семьи, на которого может неблагоприятно повлиять то, что к нему относятся как к другому человеку.

Джон. А так как мы говорим о 60% населения, легко понять, почему мы все довольно консервативны в своих взглядах.

Робин. И это кажется вполне нормальным.

Джон. Должен сказать, что чем больше я думаю об этих исключительно здоровых душевно людях, тем сильнее у меня ощущение, что все их характеристики каким-то образом взаимосвязаны. Это странно... и трудно выразить словами. Но кажется, что ни одна из них невозможна сама по себе, без остальных.

Робин. Вспомни, что группа, проводившая исследование исключительно здоровых семей, озаглавила свой отчет «Не единая нить», чтобы еще раз выделить мысль о том, что не существует одного «чудесного ингредиента», дающего необычное здоровье.

Джон. Да, но не только это. Я имею в виду ощущение того, как каждый фактор помогает всем остальным и, в свою очередь, зависит от остальных. То есть начать можно с любого места. Рассмотрим детей, которые вырастают, зная, что все их чувства допустимы. Очевидно, что ощущение этого помогает им общаться более открыто. Поэтому другие люди в ответ тоже относятся к ним более открыто. За счет этого они лучше узнают людей. Это помогает им правильнее представлять себе мир. Что делает их более реалистичными. Благодаря чему они не будут часто разочаровываться в своих ожиданиях. Так что они смогут больше наслаждаться жизнью, прекрасно себя чувствовать и, как следствие, более открыто относиться к людям. Все цепляется одно за другое.

Робин. И впрямь, это так. Это еще один пример позитивного круга, соединяющего разные характеристики. Из-за того, что мнением детей всерьез интересуются, они учатся не только быть открытыми и чувствовать, что чувствуют и думают другие люди, но и уважать чужие субъективные взгляды. Что усиливает ощущение своей индивидуальности. Поэтому они становятся более независимыми эмоционально. Поэтому они чувствуют большую свободу быть самими собой, не стараются «втиснуться в какие-то рамки». Поэтому они способны оставаться ненапряженными и получать удовольствие от участия в «цирковом представлении».

Джон. А участие в представлении, где каждый получает удовольствие от своей роли, добавляет уверенности в себе. Поэтому случайные проблемы не воспринимаются как угрожающие. Поэтому нет нужды прятать негативные эмоции. Поэтому возникающие споры и конфликты разрешаются благодаря тому, что общее отношение пропитано теплотой и поддержкой, а атмосфера «циркового представления» предполагает более непринужденный настрой всех участников, что помогает им более творчески подходить к выработке решения для улаживания конфликта! Поэтому у семьи лучше получается решение проблем, а отношение к отрицательным эмоциям становится более спокойным. Поэтому они чувствуют еще большую непринужденность и получают еще больше удовольствия от жизни.

Робин. А это делает их еще более открытыми, что позволяет им еще комфортнее быть самими собой, что означает, что они еще больше укрепляются в уверенности в себе благодаря своей «отделенности» и осознанию «отделенности» других.

Джон. Что позволяет им идти на риск более тесной близости, в которой они получают больше поддержки и удовольствия друг от друга, что еще больше укрепляет их веру в себя, что помогает им легче приспосабливаться к происходящим переменам. Поэтому осознание своей способности справиться с любыми трудностями делает их еще более ненапряженными и так далее, и так далее, и так далее. Немного утомляет, не правда ли?

Робин. Здесь есть еще один аспект, возможно, очевидный, но я все равно хочу его упомянуть. Видишь ли, то, что супруги выступают как равноправные партнеры, дает прекрасный пример их детям. Когда они вырастут, этот пример поможет им сформировать столь же равноправные союзы, вместо того чтобы сползти в рамки шаблона средней семьи, с ее отношениями господства-подчинения между супругами.

Джон. Я все еще поражен тем, как здесь все взаимосвязано.

Робин. Это происходит потому, что семья является взаимосвязанной системой.

Джон. Минуточку, что это значит?

Робин. Ну... В былые времена, рассуждая о причинах и следствиях, пользовались аналогией с вереницей вагонов на сортировочной станции. Но около сорока лет назад исследователи в разных областях науки начали проявлять больший интерес к изучению целого, а не составляющих частей, используя более широкий угол зрения для рассмотрения отношений между вещами, а не отдельных деталей.

Джон. «Целое» — это то, что ты называешь «системой»?

Робин. Совершенно верно. Изучая системы самых разных типов — системы наведения оружия, компьютеры, семьи, исследователи начали осознавать, что все взаимосвязано и взаимозависимо в гораздо большей степени, чем они предполагали. Вместо аналогии с железнодорожным составом здесь больше подходит аналогия с системой центрального отопления, в которой котел, нагревшись, выключает термостат, что приводит к его охлаждению, из-за чего термостат опять включается, поддерживая постоянную температуру.

Джон. То есть семья рассматривается как гомеостатическая система с большим количеством взаимозависимых переменных?

Робин. Ну, не обязательно гомеостатическая! В некоторых системах, где включение одной кнопки может привести скорее к включению, чем к выключению других, можно столкнуться с эффектом, больше напоминающим распространение паники в толпе, когда страх умножается из-за того, что крики отдельного человека влияют на его окружение по нарастающей цепной реакции, как при ядерном взрыве. Но в любом случае чаще оказывалось, что в системе причины и следствия связаны друг с другом циклично.

Джон. То есть, говоря о семьях, значит ли это, что серьезные проблемы могут возникать из-за достаточно мелких причин, умножающихся в «порочном кругу»?

Робин. Именно. Это то хорошее, что удалось обнаружить семейной терапии благодаря такому системному подходу. Хорошее заключается в том, что можно разорвать этот «порочный круг» нисхождения по спирали от плохого к худшему и превратить его

в «добродетельный круг», направленный в другую сторону. Это означает, что даже мелкие реальные перемены к лучшему могут, умножаясь, вести по пути к большему счастью.

Джон. Я знаю, что семейная терапия часто дает быстрый результат. Причина именно в этом?

Робин. Это одна из причин. Другая заключается в том, что ты используешь интеллект всей семьи. Каждый из членов семьи заметил особенности начала семейных проблем, которые другие упустили. Поэтому ты получаешь гораздо больше информации. Часто кто-то из детей — брат или сестра, не рассматривавшийся родителями в качестве источника проблемы, — видит причину семейных затруднений лучше всех остальных. А присутствие всей семьи позволяет объединить их усилия в решении проблемы после того, как она понята.

Джон. После этой рекламной паузы вернемся к семьям, которым терапия не нужна. Когда все эти здоровые характеристики цепляются друг за друга по кругу, есть ли какие-то характеристики, не связанные с другими?

Робин. Возможно, что и нет. В наиболее здоровых семьях в той или иной степени наблюдались все эти характеристики. Но... отмечались существенные различия в степени выраженности отдельных характеристик в каждой конкретной семье.

Джон. То есть в каждом случае была «смесь в разных пропорциях».

Робин. Совершенно верно.

Джон. Это напоминает мне слова Толстого в начале «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастлива по-своему».

Робин. Я думаю, что в основном это так. Конечно, каждая семья уникальна, как уникальны отпечатки пальцев. Но функционирование здоровых семей, похоже, основывается на тех принципах, которые я старался выделить. В конце концов, число способов сделать что-то хорошо гораздо меньше числа способов сделать это плохо.

Джон. Ну, хорошо, Робин, до сих пор ты разливался соловьем, повествуя об этих так называемых здоровых семьях и жизнерадостно оскорбляя этим всех тех наших читателей, которые до сей поры считали себя достаточно здоровыми. Какими научными исследованиями ты можешь подкрепить свои слова?

Робин. Как я уже сказал в самом начале, интерес к здоровым семьям начали проявлять совсем недавно, поэтому исследований на эту тему не так много. А восприятие существующих результатов затруднено тем, что исследователи постоянно используют одни и те же слова, зачастую придавая им разный смысл, а также измеряют и исследуют несколько разные параметры и явления.

Джон. Ты имеешь в виду, что они не могут договориться об общем толковании слова «здоровый»?

Робин. В некотором смысле да, но, сделав скидку на то, что они исследуют разные вещи под разными ярлыками, можно допустить, что никаких серьезных разногласий здесь нет.

Джон. Вот как?

Робин. И это верно не только для более формальных исследований, но и для выводов многих семейных терапевтов, основанных

4—1222 49

на их практическом опыте. И согласуется с тем, что я узнал из клинической практики. Я не знаю ни одной характеристики, которую один из исследователей признавал жизненно важной для душевного здоровья, а другие эксперты напрочь отрицали. И в самом деле, степень согласия просто ошеломляет. Фрома Уолш в своей книге «Семейные процессы» (прекрасный обзор литературы по этой тематике) пишет, что «... различные модели семьи отличаются замечательным отсутствием противоречия или несовместимости» и «ни один исследователь не утверждает и даже не подразумевает, что характеристика, признаваемая другим исследователем важной для хорошего функционирования семьи, на самом деле не имеет значения или оказывает противоположное влияние».

Джон. Какие именно исследования ты имеешь в виду? Можешь привести пример?

Робин. Кроме уже упоминавшегося Тимберлоунского проекта, а также моих собственных наблюдений и наблюдений моих коллег, с которыми я обсуждал эту тему, можно обратиться к результатам исследований выдающихся выпускников Гарварда.

Джон. Это вряд ли можно считать срезом общества.

Робин. Согласен, но исследования проводились именно там. Результаты изложены в книге Джорджа Вейлланта «Адаптация к жизни». Он следил за этими выпускниками в течение примерно тридцати лет, используя анкетирование и дополняющие интервью.

Джон. Какие критерии в первую очередь использовались при отборе студентов?

Робин. Они начали с нескольких сотен студентов мужского пола, а затем исключили тех, у кого были какие-либо учебные, физические или психологические проблемы. Затем деканы факультетов выбрали из оставшихся тех, кто казался им наиболее «способными». Осталось девяносто пять человек.

Джон. Обращалось ли особое внимание на независимость?

Робин. Да. И на достижения студентов, и на их способность успешно состязаться. В последующей жизни они оказались в целом наиболее успешно устроившимися из всех выпускников Гарварда тех лет. Но такие качества, как способность к близости, оценивались при отборе невысоко.

Джон. Хорошо приспособившиеся жизнелюбы не представляли интереса?

Робин. Возможно. Таким образом, выборка состояла из белых мужчин «англосаксонского происхождения, протестантского вероисповедания». Хотя 70% из них считали себя «либералами» в широком смысле, а 90% выступали против войны во Вьетнаме.

Джон. Тогда... вопрос номер один. Насколько «здоровыми» были эти парни, по твоему мнению?

Робин. Как я уже говорил, около 20% населения можно в целом отнести к душевно здоровым. По оценке Вейлланта, около 80% группы попадали в эти верхние 20%. Из-за некоторых ошибок, допущенных при отборе, остальные не дотягивали до такого уровня душевного здоровья. Но, конечно, у каждого из них были свои уязвимые точки. В конце книги Вейллант пишет: «Ни один из них не прошел через горнило жизни, не испытав боли, борьбы и тревоги! »

Джон. Каково было направление исследования?

Робин. Они сравнивали студентов, пытаясь определить, какие факторы вносили больший вклад в душевное здоровье и способность справляться с жизненными трудностями. Особое внимание Вейллант уделял поведению этих людей в условиях стресса и тому, какими средствами защиты они пользовались — какие методы они выбирали, чтобы справиться с болезненной ситуацией, не получив при этом такой эмоциональной перегрузки, которую не смогли бы перенести.

Джон. Является ли защита способом не смотреть правде в лицо и, следовательно, «плохой штукой»?

Робин. Не обязательно. Нам всем приходится прибегать к той или иной форме защиты при повышении давления. Здесь важно, какие способы защиты мы используем — здоровые или нездоровые. Поэтому Вейллант решил исследовать все разнообразие способов защиты и разделил их на незрелые, невротические и зрелые.

Джон. Выходит, что «незрелые» дальше от душевного здоровья, чем «невротические»?

Робин. Да.

Джон. Ну, ладно. Начнем со дна... Что такое незрелые защитные реакции?

Робин. Это способ избегать трудностей и неудобства, представляя, что вещи не таковы, каковы они есть на самом деле. Например, фантазии — жизнь в мире грез, в котором ты воображаешь себя добившимся успехов и признания, вместо того чтобы приложить усилия и обзавестись друзьями и достичь успехов в работе. Или проецирование и паранойя — убежденность в том, что все твои недостатки на самом деле являются недостатками других, или перекладывание вины за эти недостатки на других. Или мазохизм и ипохондрия — попытки получить то, что ты хочешь,

4* 51

заставляя других отдать это тебе, вместо того чтобы взять на себя ответственность за собственную жизнь. Или разыгрывание представления, когда человек дает волю своим импульсам, не заботясь об их значении и последствиях, и, как следствие, не испытывает страданий и неудовлетворенности.

Джон. Есть ли что-нибудь общее у людей, использующих такие незрелые защитные реакции?

Робин. Да. Они не чувствуют, что у них вообще есть какие-то проблемы. Поэтому, во-первых, у них нет надежды на улучшение Например, фантазии отрезают человека от помощи. Вейллант обнаружил, что ни один из тех, кто погружался в мир фантазий, не имел близких друзей, и только некоторые поддерживали контакты со своими семьями. Во-вторых, такие люди могут служить источником многих проблем у окружающих. Розыгрыш представления и паранойя часто наблюдаются у преступников и, что интересно, у революционеров, которые таким образом в политической борьбе придают форму своим внутренним конфликтам. И, конечно, эти реакции во все более выраженных формах можно наблюдать, продвигаясь вниз по шкале душевного здоровья в направлении настоящего безумия. Вейллант не включил в рассмотрение эту четвертую группу «психотических» реакций, поскольку в исследуемой группе не было людей со столь выраженным психическим расстройством.

Джон. Хорошо. Следующая категория. Что такое «невротические» защитные реакции?

Робин. Это те способы, которыми обычно пользуются большинство средних людей, чтобы справиться с ситуациями необычного стресса или беспокойства. Поэтому, хотя люди и стремятся искажать или не полностью признавать реальность, эти способы хотя бы частично учитывают интересы других людей, позволяя нам не выпадать из общества. К примеру, подавление означает, что человек задвигает неприятные мысли и чувства на задворки сознания и внушает себе, что большую часть времени они не существуют— «прячет их за ширмой», как мы называли это в «Семье». Очень похожи на это изоляция и интеллектуализация. В первом случае мы подавляем мысль, но не чувство — например, мы можем ощущать беспокойство, не отдавая себе отчета в его причине. Во втором случае мы, наоборот, помним мысль, но забываем связанное с ней чувство — мы можем представить себя в неистовстве, не испытывая тех яростных чувств, которые обычно такое неистовство сопровождают. При замещении мы подменяем свои мысли и чувства; человек может злиться на своего начальника, но, опасаясь, что начальник заметит это и уволит его, переносит свою злость и вымещает ее на, к примеру, своей жене. И, наконец, формирование реакции, когда человек как бы отклоняется назад, стараясь притупить ощущение от пугающей его эмоции за счет выпячивания прямо противоположной. Например, человек может выработать скованную, ханжескую манеру поведения для обуздания собственных сексуальных переживаний; или гипертрофированно миролюбивую — как барьер против внутренней склонности к насилию.

Джон. Что же плохого в этих реакциях «середняков», если они предполагают уважение к окружающим?

Робин. Проблема заключается в том, что все они гасят наши эмоции и таким образом делают нашу жизнь более плоской, зажатой и безрадостной.

Джон. Хорошо. Теперь вопрос на пять с плюсом. Каковы же зрелые способы, позволяющие справляться с настоящим стрессом?

Робин. Одним из них является предвосхищение. Ты можешь уменьшить стресс от какого-нибудь сильного переживания, предчувствуя, на что оно может быть похоже, и готовясь к тому, как ты будешь справляться с этим. Потом, сделав свою домашнюю работу, ты можешь слегка расслабиться, будучи более уверенным в своих силах. Например, умение «заглянуть в себя» помогает предсказать свою возможную реакцию и просчитать последствия — это один из способов, благодаря которым психотерапия делает человеческую жизнь более эффективной и радостной. Затем есть еще сдерживание — вместо того, чтобы подавлять пугающую эмоцию и задвигать ее за пределы осознаваемых, ты держишь ее в узде и пытаешься притерпеться к ее ощущению. Благодаря этому ты скорее сможешь найти способ справиться с ней при необходимости.

Джон. Несколько мрачновато и туповато, на мой вкус.

Робин. Я думаю, слово «сдерживание» здесь выбрано неудачно, потому что оно действительно ассоциируется с тяжеловесностью и пассивностью. Тогда как на самом деле здесь имеется в виду способность сдержать себя, выждать и выбрать подходящий момент. Сдерживание подобных эмоций может увеличивать их мощь, так что человек чувствует прилив сил, энергии, ожидая и выбирая момент для того, чтобы дать им выплеснуться наружу и воплотиться в действие. Однако продолжим. Следующим идет

очищение, когда человек находит другие способы выражения сомнительных эмоций и порывов, не только удовлетворяющие его самого, но и общественно приемлемые, а иногда и созидательные. Одним из примеров является альтруизм, который можно рассматривать как «заместительное» удовольствие— радость делать людям то, что хотел бы сам получать от людей. Нам нравится дарить нашим детям впечатления, которые и самим хотелось иметь в их годы. Но лучшей из этих реакций — и тебе приятно будет это услышать — является юмор] Ты полностью ощущаешь мир; ты не уклоняешься от ясного осознания болезненных сторон жизни; но ты повелеваешь ими, превращая их в источник удовольствия и веселья!

Джон. Лучшей! Ну, не мило ли!

Робин. Вейллант цитирует слова Фрейда: «Юмор можно рассматривать как высший из этих защитных процессов»!

Джон. Великолепно. Но подожди! Вот тебе вопрос на шесть с плюсом: если использование этих зрелых защитных реакций означает не бегство от реальности, не бегство от наших собственных неприятных или разрушительных чувств путем проецирования их на других людей, но, напротив, готовность встретить жизненный вызов с открытым забралом... значит ли это, что эти «зрелые» люди более счастливы, или они просто обладают большим чувством ответственности?

Робин. Ну, конечно, более счастливы. Когда Вейллант опрашивал всех этих людей через двадцать пять лет после выпуска из Гарварда, он задавал им много вопросов о счастье — об их работе, здоровье, семьях и особенно о том, является ли «настоящее время» самым счастливым в их жизни. И он обнаружил, что счастье встречалось в четыре раза чаще у людей, отличавшихся более зрелыми защитными реакциями.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒