Robin Skynner John Cleese 5 страница

Джон. И они же были самыми здоровыми, верно?

Робин. Да. Конечно, они не обязательно были самыми богатыми или самыми могущественными. Но более 90% из них признались в удовлетворенности своей работой; иными словами, они занимались тем, что им действительно нравилось, а не тем, что дает положение. Далее, у них явно прослеживалась тенденция иметь много друзей, что резко контрастирует с большинством людей с «незрелыми» реакциями. Они могли использовать отпуск целиком— 60% «незрелых» были на это не способны— и многие «зрелые» при необходимости проявляли способность быть агрессивными по отношению к другим людям. Только 6% «незрелых» сообщали о том, что способны на это! И — тебя это порадует— «зрелые» отдавали предпочтение соревновательным видам спорта.

Джон. Продолжая тему, что можно сказать о браке?

Робин. Ну, если и есть один главный показатель душевного здоровья, так это способность состоять в счастливом браке в течение долгого времени.

Джон. Ничего, ничего...

Робин. Двадцать восемь из тридцати «наиболее зрелых» вступили в брак до тридцати лет и оставались в браке после пятидесяти.

Джон. Хорошо, дальше можно не продолжать.

Робин. И тем не менее... Вейллант пишет: «Развод— необязательно что-то плохое и нездоровое, но долгая любовь людей друг к другу — несомненно благо».

Джон. Я думаю, это прекрасная формулировка. Я имею в виду, что мне от нее легче.

Робин. Наконец, даже уровень смертности среди «наиболее зрелых» был наполовину меньше, чем у их однокурсников!

Джон. Жизнь несправедлива, правда? Казалось бы, страдания должны как-то вознаграждаться.

Робин. Ну, необязательные страдания — у ипохондриков, например — несомненно имеют некоторую компенсацию. Мы можем убедить других избавить нас от того, что мы не хотим делать; или, говоря точнее, убедить себя не делать этого, что бы ни говорили другие. Но огромный ущерб нашей энергии и хорошему самочувствию намного перевешивает все приобретения, а если заниматься этим достаточно долго, можно просто заставить себя заболеть по-настоящему.

Джон. И все же это напоминает мне шутку Вуди Аллена: «Почему евреи всегда умирают раньше своих жен? Потому, что они этого хотят».

Итак, посмотрим, к чему мы пришли. Мы рассмотрели исключительное душевное здоровье с точки зрения функционирования здоровых семей, а затем исходя из того, как здоровые личности справляются со стрессовыми ситуациями. В основном выводы совпадают, не так ли? В обоих случаях выделяется преимущество восприятия реальности лицом к лицу.

Робин. Те же принципы применимы и по-другому. Терпимость и отсутствие крайних в семье, и признание самого себя и отсутствие скованности и подавления личности. Открытое общение в семье и открытость личности по отношению ко всем аспектам своей индивидуальности. В обоих случаях все ведет к цельности и гармонии в сочетании со свободой.

Джон. Но это действительно две разные проекции — что хорошо. Я хочу сказать, что при обсуждении чего-то сложного всегда полезно сделать несколько срезов в разных направлениях, потому что каждая грань отбрасывает новый свет на проблему, помогая полнее понять основную идею.

Робин. Да. Это то, что я пытаюсь сказать о достоверности результатов исследований. Какова бы ни была ценность отдельных результатов, более всего убеждает меня, когда все они — результаты исследований отдельных личностей, групп, семей под разными углами — сочетаются друг с другом и привносят смысл в то, что ранее казалось непостижимым.

Джон. Скажи, Робин, а каков твой срез во всей этой эпопее с душевным здоровьем?

Робин. Если состыковать всю эту информацию с тем, что я узнал из клинической практики, то получится еще одна точка зрения на здоровье, которую я считаю весьма полезной. Она связывает исследования здоровых семей с семейной терапией и с психоанализом, и с идеями, которые использовал Эрик Берн в «Играх, в

которые играют люди» — книге, которая дала понимание психологии многим обычным людям.

Джон. Эта книга наделала шуму в 60-х, не так ли?

Робин. Верно. Она стала библией трансактного анализа, который с тех пор широко использовался при подготовке руководящего персонала. Берн высказал идею, что человек увязает в частях своей индивидуальности, вместо того чтобы использовать ее целиком. Например, если мы хотим быть зависимыми и безответственными или нас пугают вопросы секса, то мы можем использовать свою детскую составляющую. Таким образом мы избегаем необходимости развивать более взрослые, более ответственные стороны своей натуры — вплоть до полного их отрицания. С другой стороны, если мы боимся уязвимости и беспомощности или чувства неуверенности, то можем отказаться от своей детской составляющей и направить всю свою энергию и внимание на взрослые стороны своей личности. Первое соответствует тому, что Берн называл Ребенком в нас, а второе — тому, что он называл Родителем. Человек может проводить большую часть жизни в одной из этих составляющих своей личности и общаться с людьми сквозь нее, в то же время фактически отключив другие составляющие. В любом случае человек не может полноценно функционировать, потому что у него отключена половина «систем жизнеобеспечения».

Джон. Человек, живущий в оболочке Ребенка, будет всегда нуждаться в ком-то, кто бы за ним присматривал?

Робин. Именно. А человек, реализующий только Родительскую составляющую своей личности, будет всегда нуждаться в ком-то, за кем присматривать.

Джон. Я понял насчет первого, но мне не совсем ясно второе. Зачем человеку, который сконцентрирован на своей взрослости, нужно заботиться о ком-то еще?

Робин. Такой человек, отключив более непосредственную, живую, эмоциональную часть своей личности, чувствует нехватку чего-то очень важного в своей жизни; поэтому его влечет к людям, которые могут выразить такой аспект, хотя бы он и не одобрял это. Опять же, пока он пребывает в ситуации, когда может сфокусироваться на ребяческом поведении кого-то другого, меньше опасность выпустить наружу собственную «детскость», которая для него является запретной.

Джон. А по-настоящему взрослый человек?

Робин. Действительно взрослый человек не застревает ни в том, ни в другом положении. Он или она способны использовать в свое удовольствие обе составляющие своей личности. Другими словами, только объединив и заставив работать вместе обе составляющие, мы и получим настоящего «взрослого». Но если у человека работает только половина его индивидуальности, то его влечет к кому-то, у кого работает только другая половина. И тогда, объединившись, они получают в свое распоряжение полноценную «систему жизнеобеспечения».

Джон. Им приходится подыскивать партнера, который дополнял бы их в этом смысле...

Робин. Поэтому человек, обращающийся в основном к детской составляющей своей личности — например, алкоголик — будет искать так называемого «спасителя» — человека, ощущающего неудобство от зависимости и потому отринувшего ребяческую часть самого себя. А спаситель, в свою очередь, нуждается в контакте с таким «большим ребенком», пытаясь справиться со своей отвергаемой зависимостью путем использования «заместительного удовольствия», т. е. альтруизма. Другими словами, каждый из них нуждается в ком-то, кто бы «нес» неудобную для них часть их личности, от которой они хотят избавиться, переложив на чужие плечи.

Джон. То есть можно предположить, что подобные пары считают невозможной эмоциональную независимость друг от друга.

Робин. Да. Как если бы каждый из партнеров включал в себя часть другого. Поэтому, будучи разделенными, они ощущают это как потерю части самого себя, хотя, конечно, не отдают себе отчета в причинах своих негативных эмоций.

Джон. Можно ли сказать, что эти составляющие — Родитель и Ребенок — как-то соответствуют понятиям Супер-Эго и Ид, которыми оперировал Фрейд?

Робин. Они в чем-то похожи. Конечно, Фрейд подразделял психику человека на три составляющие: Ид, Эго и Супер-Эго. Но действительно, Ид олицетворяет собой самопроизвольные, необузданные инстинкты и желания, которые мы связываем с детством. А Супер-Эго похоже на Родителя у Берна — оно складывается из социальных правил, ценностей и запретов, усвоенных в детстве от родителей; что-то вроде родителя, сидящего на плече и указывающего, что можно, а что нельзя.

Джон. А чем тогда занимается Эго?

Робин. Это исполнительный механизм, который пытается находить приемлемый компромисс между Ид и Супер-Эго, между детской и родительской составляющими. То, чего он пытается

достичь, приблизительно соответствует Взрослому у Берна. Или можно сформулировать так: эти три части соответствуют тому, что мы простым языком называем Страсть, Самоконтроль и Сознание.

Джон. В общем, мне кажется, понятно, за исключением одного момента. Не отождествляешь ли ты «чувства» — эмоциональную сторону жизни человека — только с его детской составляющей? Значит ли это, что не бывает взрослых эмоций?

Робин. Человек, способный только на эмоции и желания и не обладающий самоконтролем и чувством ответственности по отношению к окружающим, без сомнения, все еще действует как ребенок, независимо от возраста. Но если и другие составляющие личности развиваются по мере взросления, то эмоциональная жизнь человека меняется и становится менее необузданной, более утонченной и насыщенной.

Джон. И какое отношение все это имеет к душевному здоровью?

Робин. При высоком уровне душевного здоровья эти три аспекта индивидуальности хорошо развиты — человек их все осознает и может использовать. Такой человек находится в контакте с миром своих эмоций, он способен на глубокие чувства и на непринужденный, творческий подход. И он способен на это, потому что чувствует себя в безопасности — он уверен в том, что при необходимости сможет управлять этими эмоциями. Кроме того, он ясно представляет, что приемлемо для общества, а что — нет, что может причинить окружающим и ему самому вред, а что — принести пользу. Другими словами, у него есть движитель, толкающий корабль, есть штурвал и направляющий руль, а также лоция, дающая ориентиры на пути к цели. И за счет того, что в его распоряжении имеются эти три составляющие индивидуальности, взаимосвязанные в целостном единстве, он может вести адекватное и самостоятельное существование в этой жизни. Что мы и имеем в виду, говоря о душевном здоровье-Джон. Тогда, если мне позволят проявить ошеломляющую проницательность, быть нездоровым означает не иметь в своем распоряжении этих трех составляющих?

Робин. Да. Члены нездоровых семей так сильно нуждаются друг в друге потому, что ни у одного из них нет всех трех частей, функционирующих должным образом. Эти составляющие поделены между разными членами семьи. Один из них, например ребенок или подросток, может поднимать настроение всей семьи — он брызжет эмоциями и непосредственностью, но не способен их контролировать. Отец может быть достаточно сильным, чтобы оказать помощь в управлении ими, но слишком безответственным, чтобы вмешиваться.

Джон. У него развито Эго, то есть взрослая составляющая, но не Супер-Эго — родительская.

Робин. А мать может быть слишком слабой, чтобы осуществлять это управление, но обладать сильным ощущением социальной приемлемости, которого не хватает всем остальным.

Джон. С этим понятно. И что?

Робин. Когда я разрабатывал свои методы семейной терапии, то обнаружил, что это объясняет, почему некоторым людям

помогала индивидуальная психотерапия, а с другими мы не могли продвинуться, пока не встречались со всей семьей целиком.

Джон. Начинаю понимать. Ты хочешь сказать, что у тех, кому помогала индивидуальная терапия, все эти три составляющие личности уже были объединены и работали, хоть и неуравновешенно... А когда разные члены семьи «несли на себе» различные функции, тебе необходимо было видеть их всех, чтобы они могли распределить эти функции между собой и ты смог бы увидеть ношу каждого?

Робин. Точно. Если ты хочешь сдвинуться с мертвой точки, тебе необходимо собрать в одном месте и в одно время саму проблему, свое отношение к ней и свою способность с ней что-нибудь сделать! Я назвал это объединение трех компонентов «минимально достаточной схемой» — тебе нужно иметь все компоненты объединенными и работоспособными, чтобы предпринять какие-либо осмысленные действия. Если эта схема наличествовала у отдельного человека, с ним можно было работать индивидуально. Но в других случаях минимально достаточная схема появлялась, только если я собирал вместе трех и более человек и соединял их друг с другом посредством разговора.

Джон. Весьма познавательно. Надеюсь, основная часть наиболее ужасного жаргона позади.

Робин. Мне самому это не нравится, но в то время ничего лучше я придумать не смог. Если хочешь, можно назвать это «три основных ингредиента».

Джон. Так гораздо лучше. То есть твой срез проблемы душевного здоровья заключается в подходе к ней с точки зрения единства «основных ингредиентов» личности.

Робин. Это только один взгляд на душевное здоровье, но он оказал нам огромную помощь при выборе верного способа терапии для обратившихся к нам людей. И позволил добиться большего успеха.

Джон. Ну ладно, я полагаю, что вопрос «Что такое настоящее душевное здоровье? » мы замучили до смерти. Так что, самое время перейти к вопросу на семь с плюсом. Вот он: почему же большинство людей, по крайней мере, те, кто в достаточной мере ощущают собственное неблагополучие, не бегают по улицам, вопя: «Как мне стать поздоровее? ».

Робин. Боюсь, что здесь кроется ловушка. А состоит она в том, что у каждого уровня душевного здоровья имеется своя собственная, отличная, система оценок.

Джон. Ты хочешь сказать, что типичная для каждого уровня система оценок определяет, что является здоровым, а что нет?

Робин. Совершенно верно. И — сюрприз, сюрприз — каждый уровень уверен, что именно его характеристики являются самыми здоровыми, а характеристики всех остальных уровней — как выше, так и ниже — нет.

Джон. ... Так же, как нам с первого взгляда не понравилась идея «разъединенности» в любовных отношениях, показавшись синонимом небрежения, если не черствости.

Робин. Именно так.

Джон. Ага. Поэтому все, благодаря своей системе оценок, убеждены, что они здоровы настолько, насколько это возможно.

Робин. Позволь привести несколько примеров. Расположенные в нижнем конце шкалы душевного здоровья семьи шизофренического типа обычно считают себя вполне нормальными, за исключением одного из членов. По моему опыту бесед с ними, их трудно заставить признаться в наличии каких-либо проблем вообще, даже таких, которые обычные люди принимают за должное. Другими словами, они представляют себя исключительно здоровыми.

Джон. За исключением, конечно же, того «плохого» или «больного» — семейного «козла отпущения».

Робин. Да. Как если бы этот человек заключал в себе все проблемы семьи, так что все остальные могли быть почти идеальными.

Джон. Почти идеальными. Точно. Продвигаясь выше по шкале здоровья, какова следующая группа и как их система оценок оправдывает их поведение?

Робин. Представители параноидного типа, например, оправдывают геноцид идеей очищения человеческой расы.

Джон. Убийства, терроризм и экспроприации преподносятся как «этнические чистки»...

Робин. И, как в мафии, они придают огромное значение преданности, но абсолютно не ценят все, что «вне семьи».

Джон. А как они рассматривают свое поведение по отношению к не членам семьи?

Робин. Во-первых, они оправдывают его, утверждая, что просто заботятся о своих семьях, затем могут утверждать, что заставляют людей подтянуться, учат их жизни.

Джон. Оказывают простофиле услугу, не давая ему передохнуть.

Робин. Что-то вроде этого. И кроме того, если они чуточку здоровее, но все-таки функционируют по параноидному типу, то их очень привлекает идея выживания сильнейшего.

Джон. Как безжалостные люди в бизнесе или политики, которых мало заботят те, кто не может приспособиться к обществу выживания.

Робин. Продвигаясь чуть выше по шкале, мы переходим к депрессивному типу. Такие люди придают очень большое значение доброте, чуткости, терпимости и пониманию. Но они склонны с неодобрением относиться к конфронтации и открытой, нелицеприятной критике. Они воспринимают обычную здоровую напористость как неприятную агрессивность, а уверенность в себе — как самонадеянность. Поэтому они чаще одобряют и оправдывают некоторые виды слабости.

Джон. Их любимыми героями являются те, кто много страдал, — чахоточные писатели, политические мученики, непонятые мыслители. В моей частной школе в конце пятидесятых было много подобных настроений. Капитан Скотт и генерал Гордон, к примеру, — вполне несчастные, одинокие люди с тусклой сексуальной жизнью, добившиеся впечатляющих неудач. У меня сложилось впечатление, что им надлежало особо поклоняться; счастливые и удачливые люди по контрасту казались поверхностными и неосновательными.

Робин. И, конечно, гнев скорее является для них табуирован-ным... если только он не направлен на власти или не выражает чаяния других. И насилие в любом виде.

Джон. Хорошо. Кто у нас следующий?

Робин. Поднимаясь по шкале, мы приходим к людям навязчивого типа. Они очень высоко ценят порядок, чистоту, контроль и сознательность. Они чувствуют себя неуютно, сталкиваясь с непринужденностью, — как своей, так и чужой.

Джон. Их героями являются администраторы, бухгалтеры, регулировщики движения и лингвистические философы.

Робин. Примерно так. И, конечно, они придают большое значение упорному труду и чувствуют себя не в своей тарелке, когда им нечем заняться, или когда при них шутят, или в атмосфере общего веселья.

Джон. Слишком выраженное жизнелюбие считается признаком распущенности. Итак, мы обсудили системы оценок, служащие для самооправдания, у людей шизофренического, параноидального, депрессивного типа и навязчивого типа. Дальше на шкале располагаются средние люди. Какими они себя видят?

Робин. Конечно, я не учитываю значительное взаимопересечение между этими типами, но «середняки» обычно лучше представляют себе свои ограничения и более способны принимать ответственность за себя, свои чувства и свои проблемы. Но, в силу своего значительного большинства и в отсутствие какого-либо критерия для другой самооценки, они рассматривают свою манеру поведения как абсолютно «нормальную», «естественную» и «здоровую».

Джон. То есть они также считают себя самыми здоровыми, а остальных — находящимися на более низком уровне.

Робин. Именно так.

Джон. Хорошо, тогда какими видятся характеристики «очень здоровых» людей тем из нас, кто «нормален»?

Робин. Я думаю, что их открытость и теплота поначалу показались бы нам довольно странными и мы могли бы начать прикидывать: «Что у них на уме? Что они надеются из этого извлечь для себя? » И мы, возможно, представили бы их несколько наивными и почувствовали бы к ним легкую жалость из-за того, что их можно так легко обвести вокруг пальца. В любом случае мы сочли бы, что они рискуют понапрасну, слишком доверчивы и недостаточно защищают свои интересы. Но, кроме того, мы почти наверняка расценили бы их эмоциональную независимость и способность к отстраненности недостатком заботливости, проявлением эгоизма и признаком отсутствия настоящего участия и любви. Что касается дисциплины, мы сочли бы, что родители слишком потакают детям, столь интересуясь их мнением, но, возможно, были бы поражены тем, как бодро дети реагируют на решения родителей. Мы почти наверняка решили бы, что «здоровяки» обсуждают такие темы, разговаривать о которых не принято, или, по крайней мере, что они в довольно бестактной и нечуткой манере выражают свои негативные эмоции. И мы, конечно же, сочли бы полную жизни атмосферу «циркового представления» слишком сумбурной и беспорядочной и беспокоились бы о том, что события могут выйти или уже вышли из-под контроля. И мы, возможно, посчитали бы некоторые их взгляды на жизнь довольно резкими и суровыми, а их отношение к дорогим для нас иллюзиям — грубым и совершенно неромантичным. Кроме того, мы с замешательством и придирчивостью отнеслись бы к их умению хорошо переносить перемены, потому что в средних семьях большим комплиментом считаются замечания типа «Ты совсем не меняешься» или «Ты совсем такой же, как был».

Джон. Это точно. Довольно странный комплимент, не правда ли? «Ты столько лет прожил на свете и абсолютно ничему не научился. Ты просто превосходен! » Но почему мы так критически относимся к способности людей изменяться?

Робин. Ну, средним семьям не нравится вот что: человек сделал это сам — это его личное достижение. Перемена не принадлежит семье, поэтому изменение в члене семьи ощущается как угроза «спайке», тому роду близости, который остальная семья отождествляет с любовью.

Джон. Здесь кроется парадокс. Если средние люди, которые как-никак составляют подавляющее большинство, придерживаются таких взглядов, то «здоровяки» не должны бы пользоваться любовью. Однако ты утверждаешь, что они прекрасно уживаются с соседями.

Робин. Я полагаю, что они достаточно чуткие и деликатные по отношению к чувствам других люди, чтобы приспосабливать свое поведение к окружающим.

Джон. Ты имеешь в виду, что они делают свое поведение более средним!

Робин. Да, в окружении средних людей. Они предпочитают «делать как все», а не навязывать людям свое мировоззрение.

Джон. Так, что можно и не заметить, что они «здоровяки». Ну, ладно. И, наконец, «самые здоровые». Они тоже считают уровень своего душевного здоровья наилучшим?

Робин. Чем более человек здоров, тем скорее он готов признать свои ограничения и тем более открыт для возможности самоусовершенствования. Например, к середине жизни 40% из участников Гарвардского проекта обращались к психиатрам по поводу тех или иных проблем.

Джон. Это удивительно много. Я хочу сказать, что вся группа изначально набиралась из числа наиболее здоровых и независимых студентов.

Робин. Да. Конечно, в некоторых местах в США визит к психиатру считается столь же нормальной вещью, как визит к стоматологу. Но это показывает, насколько наиболее здоровые люди были открыты попыткам улучшить свое функционирование, несмотря на весьма высокий уровень достижений.

Джон. И в самом деле, ведь именно ты подметил, что более здоровые люди не ощущают неудобства, обращаясь за помощью, если она им вдруг понадобилась, а менее здоровые сильнее этому сопротивляются?

Робин. Конечно. И это следует из того, что я говорил о различных типах защитных реакций. По-настоящему больные люди или те, кто прибегает к «незрелым» реакциям, не могут смотреть реальности в глаза и предпочитают жить в мире фантазий. Во всем плохом они обвиняют других и поэтому сами не ощущают потребности изменяться. Как раз люди с невротическими защитными реакциями, осознающие свои внутренние проблемы и ведущие с ними борьбу, пусть зачастую неэффективными и причиняющими много боли способами, скорее способны осознать необходимость психотерапии для самих себя.

Джон. Они стремятся к середине шкалы?

Робин. И чем здоровее, тем скорее они обращаются к каким-то формам психотерапевтической помощи — если только не достигли того уровня понимания себя, при котором им довольно той помощи, которую они могут получить от друзей. Примечательно, что наиболее здоровые участники Гарвардского проекта — те, кто использовал «зрелые» защитные реакции, — вообще не обращались к психиатрам за какой-либо помощью.

Джон. Ну ладно, слушая бесконечные рассказы об этих исключительно здоровых людях и всю дорогу испытывая неизбывную зависть, я хотел бы узнать, как у них это получается...

Робин. Как видно из результатов Тимберлоунского исследования, если дети вырастают у весьма здоровых родителей, то они с большой вероятностью наследуют то же здоровое отношение. Аналогично, в случае с участниками Гарвардского проекта, Вейллант сравнивал тех, кто пользовался родительской любовью и заботой, с теми, чье детство было суровым и лишенным любви. Различия между двумя группами были весьма впечатляющими. У первых было в пять раз больше шансов оказаться в «наиболее здоровой» категории и в пять раз меньше шансов получить какое-либо психическое заболевание. У вторых было заметно меньше друзей, они были более эмоционально зажаты, более требовательны, эгоцентричны и недоверчивы. И так же, как они не могли играть в детстве, повзрослев, они не могли радоваться жизни. Кроме того,

дети из менее здоровых семей в восемь раз чаще совершали правонарушения или нуждались в помещении в психиатрическую лечебницу.

Джон. Суммируя, ты утверждаешь, что лучший способ достичь высокого уровня душевного здоровья — это родиться в очень здоровой семье.

Робин. Да.

Джон. Ну что ж, очень полезная информация. Все так просто. Тебе стоит написать «Самоучитель» на эту тему.

Робин. Подожди минутку. Я сказал, что это «лучший способ». Результаты, полученные в ходе Гарвардского проекта, показывают: к пятидесяти годам участники, чье детство было неблагополучным, могли добиться таких же успехов, что и дети из очень счастливых семей. К этому возрасту исследователи не могли определить, кто в каких условиях вырастал, исходя из их состояния на тот момент.

Джон. Я вдруг вспомнил то, что ты говорил в «Семье»: если ты пропустил ступеньку в своем развитии, то можешь вернуться и пройти ее опять, если признаешь, что тебе это нужно.

Робин. Я убежден, что это так. Но только при условии, как ты упомянул, если мы не прячемся от осознания факта этой недостачи и связанной с ней слабости. Если участники Гарвардского проекта, отягощенные трудным детством и добившиеся определенных успехов в молодости, смогли улучшить свое состояние настолько, что их нельзя было отличить от людей со счастливым детством, то, наверное, у них должны были происходить в этом жизненном промежутке какие-то события, излечившие ущерб.

Джон. А так как они изначально были отобраны как члены особенно здоровой группы, то имели меньшую склонность отрицать наличие у себя каких-либо проблем — меньшую склонность

прятать их «за ширмой». То есть они с большей вероятностью, чем многие, должны были обнаружить способы улучшить свое состояние.

Робин. Я бы объяснил это именно так.

Джон. Тогда вот тебе вопрос на восемь с плюсом. Если я просто «середняк» или даже, я надеюсь, достаточно здоров... и хочу стать еще здоровее — и счастливее — то в чем фокус?

Робин. Я собираюсь разобраться с этим максимально подробно в последней главе. Но сначала я хочу опять взглянуть на очень здоровые семьи.

Джон. Разве мы с ними не покончили?

Робин. Я имею в виду гораздо большие семьи.

5—1222

Послесловие: Надо смеяться

Джон. Для человека моей профессии является утешением то, что психиатры считают использование юмора «зрелым» способом решения проблем и очень важной характеристикой исключительно здоровых семей.

Робин. Я знал, что тебя это порадует.

Джон. Как ты это объясняешь с точки зрения психиатра? Является ли смех причиной здоровья или его следствием, вроде пены на пиве?

Робин. Я бы сказал: и тем и другим. Мы должны использовать здесь цикличный подход. Уверенность в себе, расслабленность, умение шутить, способность к творчеству, веселье, жизнерадостность, способность радоваться жизни — все это проявления очень здорового состояния духа. Каждый из этих аспектов усиливает и питает все остальные и, в свою очередь, усиливается от них. Это «добродетельный крут».

Джон. В противоположность «порочному кругу» или «нисходящей спирали».

Робин. Верно. Но ты вроде бы являешься у нас экспертом по юмору и смеху. Что ты можешь сказать по этому поводу?

Джон. Одно я знаю наверняка — обсуждение этого предмета всегда оставляет людей разочарованными, так как они почему-то полагают, что оно должно быть «смешным» — как лекции о творчестве Ибсена должны быть драматичными, а разбор музыки Баха должен создавать полумистическое настроение. Поэтому не надо рассчитывать на развлечение.

Робин. Ладно.

Джон. Начнем с того, что юмор и смех — далеко не одно и то же, что делает все еще сложнее. Существует множество причин, по которым мы смеемся, и некоторые из них вообще никак не связаны с юмором.

Робин. Ты имеешь в виду случаи, когда мы смеемся просто от радости.

Джон. Да, когда, например, мы встречаемся с людьми, которых очень любим, но с которыми давно не виделись. Все смеются, хотя ничего особенно смешного при этом не произносится. Я заметил, что иногда мы смеемся просто от восхищения чем-то. Движение, исполненное захватывающей грации, или поразительная ловкость, или первый взгляд на что-то очень красивое, или первое ощущение вкуса великолепного вина или кулинарного шедевра. Подобная реакция не имеет ничего общего с юмором, она является простым признанием совершенства. Опять же, я заметил, что если, играя с маленьким ребенком, сделать одно и то же два или три раза, а на следующий раз сделать что-то другое, то ребенок

засмеется. Я думаю, что иногда мы смеемся над чем-то от неожиданности, потому что это отличается от того, что мы прогнозировали.

Робин. И конечно, мы смеемся от облегчения, не так ли? Случилось что-то тревожное, но несколькими секундами позлее мы понимаем, что все живы, ничего страшного не произошло, и мы смеемся.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒