Robin Skynner John Cleese 3 страница

Джон. Так что же в воспитании этих исключительно здоровых людей позволяет им «жить в цирке», не ощущая беспокойства?

Робин. В основном то, что у них было столько доверия, уверенности и взаимоподдержки. Имея много свободы и чувствуя ободрения, но в то же время ощущая защищенность и поддержку, человек учится направлять свою энергию вовне свободно и во всей полноте, не испытывая страха перед последствиями.

Джон. Ты имеешь в виду, что детям не приходится подавлять свою непосредственность из боязни «огорчить» кого-то.

Робин. Да. Человеку дается достаточно места, чтобы он мог быть самим собой и развивать собственную неповторимую личность до тех пор, пока это развитие не посягает на права остальных. Его не втискивают в шаблон семейных оценок и ожиданий.

Джон. Это кажется очень правильным. Иногда при сильном возбуждении я чувствую физическое сжатие, как будто давление внутри. Не оттого ли, что я так и не приучил себя к мысли о том, что могу свободно выпустить всю свою энергию.

Робин. Возможно. И это особенно характерно для Британии, не так ли? Особенно для людей «среднего класса», от которых ожидают строгого контроля над эмоциями.

Джон. Итак... для этих семей характерна очень хорошая, открытая манера общения, хотя «нормальным» людям она может показаться несколько сумбурной и неуправляемой. Знаешь, я слегка утомился слушать о том, какие это чудесные люди. Как насчет ложки дегтя — ну, что они умирают молодыми, или подхватывают водянку, или болеют за «Арсенал»? Даже известие о том,

что они склонны к раннему облысению, поможет мне справиться с этим приступом легкой зависти. Ну давай, расскажи о них что-нибудь, что поднимет нам всем настроение. В конце концов, придумай, если нужно. Пожалуйста...

Робин. Более 90 процентов из них могут летать.

Джон. Нет, я хотел, чтобы ты придумал что-нибудь... Ну, ладно. Хорошо, Робин, какова следующая характерная особенность этих восхитительных, дружелюбных, веселых, сердечных созданий?

Робин. Они весьма реалистичны и практичны, как я вкратце уже упоминал. Они видят мир примерно таким, каков он есть, а не живут мечтами и фантазиями о себе и о других.

Джон. Ага, ты хочешь сказать, что они не такие большие идеалисты?

Робин. Это зависит от того, какой смысл вкладывать в слово «идеалист». У них твердые принципы, но то, чего они добиваются, как правило, вполне реально. И вследствие этой приземлен-ности они чаще достигают намеченной цели. По двум причинам. Во-первых, они хотят того, что могут получить с достаточной вероятностью, и, во-вторых, они ясно представляют себе, как этого добиваться.

Джон. По какой же причине они способны видеть мир так неискаженно?

Робин. Здесь нам придется вернуться к концепции мысленных планов, которую мы обсуждали в «Семье» — идее о картинах, или моделях, или теориях, которые мы формируем в своих головах и которые направляют нас при общении с окружающим миром. Если план в твоей голове действительно точно отражает окружающую действительность, то в этой действительности ты наверняка будешь знать, как попасть из точки А в точку В. Например, если ты точно знаешь, как далеко простирается твоя власть над ситуацией, то вряд ли ошибешься, рассчитывая, что у тебя больше сил, чем есть на самом деле. С другой стороны, ты вряд ли недооценишь свои силы и упустишь то, что мог бы получить. Возьмем, к примеру, эмоции. В том, что касается гнева, или страха, или уныния, или зависти... душевно здоровые люди точно определяют, какая часть этих эмоций принадлежит им, а какая — окружающим. В соответствии с этим они себя и ведут. Они не пытаются «подловить» других— ведь поступая так, можно направить человека по нисходящей спирали дурного поведения, что способно сильно отравить жизнь.

Джон. То есть, говоря на профессиональном жаргоне, они не пытаются «отрицать» свои эмоции, а затем «проецировать» их на других.

Робин. Верно.

Джон. Но почему эти здоровяки в отличие от большинства из нас так не поступают — хотя бы чуточку?

Робин. Если помнишь, отрицание эмоций идет от того, что ребенок, взрослея, обнаруживает, что эти эмоции не принимаются семьей. Но одной из особенностей здоровых семей является то, что любые эмоции признаются допустимыми. Они осознают, что в любом из нас есть и добро и зло. Члены таких семей могут признаться в собственных злости, или зависти, или сексуальных чувствах, не

опасаясь быть отвергнутыми. И они считают нормальным свободное обсуждение своих и чужих чувств. Исследователи нашли прекрасный способ для описания эффекта такого поведения. Они называют это «эффективной программой обучения ощущению того, где кончается твоя кожа и начинается чужая».

Джон. Таким образом, они точно понимают, что происходящее между людьми оказывается точным.

Робин. Да. И готовы отвечать за свои чувства. Они не пытаются перекладывать вину за них на других. То есть им ничего не остается, кроме как ладить друг с другом...

Джон. Я работаю с человеком из такой вот здоровой семьи. Она признает свои ошибки быстрее, чем кто-либо из тех, кого я знаю. С такими людьми у власти партийная политика просто умерла бы.

Робин. И, конечно, если ты видишь собственные ограничения, то с большим пониманием отнесешься к ограничениям других. Ты не станешь представлять их себе прекраснее, чем они есть на самом деле, и в итоге не разочаруешься в них. Но ты и не будешь преувеличивать плохие черты и не будешь без нужды вести себя провоцирующе, как будто ожидая неприятностей и тем самым эти неприятности создавая.

Джон. Правильно. Подводя итог, можно сказать, что дети в таких семьях вырастают, зная, что их чувства изначально приемлемы, и за счет этого вырабатывают весьма реалистичный взгляд на мир, что позволяет им управляться с миром весьма эффективно. Звучит неплохо. Ну, хорошо, что у нас дальше? И сколько еще отличительных черт ты собираешься перечислить?

Робин. На этом этапе еще одну. Это удивительная способность наиболее здоровых душевно семей относиться к переменам. Большинство из нас ощущает беспокойство и подавленность при сколько-нибудь значительных переменах. А эти семьи не только легко воспринимают довольно большие изменения, но, кажется, даже получают от них удовольствие, чуть ли не упиваются ими.

Джон. Ты хочешь сказать, что они без труда вносят поправки в свои мысленные планы, чтобы идти в ногу с происходящим вокруг.

Робин. В то время как большинство из нас не способны достаточно быстро корректировать свои представления и ожидания, так

3 — 1222

что положение вещей становится для нас неожиданным и мы теряем равновесие и испытываем разочарование, потому что все идет не совсем так, как мы для себя прогнозировали.

Джон. Опять-таки, что такое знают они, чего не знаем мы?

Робин. Помнишь ли ты из «Семьи», что помогает людям легче переносить стрессовые перемены?

Джои. Да, конечно. Когда в нашей жизни происходят действительно большие перемены, мы не можем немедленно приспособиться к новым обстоятельствам. Точно так же, если в нашей жизни слишком часто происходит много мелких изменений, то мы чувствуем себя подавленными. В любом случае, чтобы справиться, мы нуждаемся в трех вещах. Во-первых, в отдыхе — необходим промежуток времени, в течение которого мы были бы максимально освобождены от внешних требований, чтобы провести необходимую самокорректировку.

Робин. Хорошо.

Джон. Во-вторых, в процессе приведения нашего мысленного плана в соответствие с окружающим миром нам понадобятся советы и информация от людей, уже имеющих подобный опыт.

Робин. Два из трех. И, наконец, третье и самое важное?

Джон. Эмоциональная поддержка. Как ребенок успокаивается от прикосновения матери или даже от того, что она рядом, так и мы получаем что-то очень важное, но почти непередаваемое словами, от близости любящих нас людей — просто от их присутствия, заботы и советов.

Робин. Хорошо, рассмотрим их по порядку. Члены душевно здоровых семей хорошо разбираются в себе и своих эмоциональных запросах, так что не колеблясь дадут себе необходимую передышку или обратятся за помощью и советом, если они им понадобятся.. Но, я думаю, именно последний из перечисленных факторов — уровень эмоциональной поддержки, которую они могут привлечь себе на помощь, — в большей степени влияет на ту легкость, с

которой они приспосабливаются к изменениям. Исследователи отмечают три вида поддержки, вносящих вклад в подобную эластичность. Первый — доброе отношение членов семьи друг к другу. Второй связан с их хорошими отношениями в сообществе, возникшими благодаря их дружелюбию. И в-третьих, им, похоже, особенно хорошо удается черпать поддержку в некоей трансцендентной системе ценностей, системе сверхценностей. Под этим исследователи подразумевают набор ценностей и убеждений, которые дают ощущения значимости и целесообразности, выходящие за рамки заботы о собственном благополучии или далее о благополучии своей семьи.

Джон. Ты имеешь в виду религию?

Робин. Часто это имеет религиозные корни. Многие такие семьи являлись примерными прихожанами или приверженцами одной из традиционных религий. Но это не обязательно так. В некоторых случаях эти «сверхценности» не проистекали из какой-то религии, но имели общечеловеческое основание. Казалось, что для них величайшим источником жизненного смысла служило нечто гораздо ценнее их самих или даже их семей, нечто, дающее такое чувство значимости и целесообразности, которое способно превозмочь любые потери и перемены. Включая и потерю близких — даже супруга или ребенка — и мысль о собственном конечном уходе.

Джон. То есть они могут справляться даже с самыми неприятными переменами в жизни в силу своей подключенности к источнику большей эмоциональной поддержки, чем та, которую обеспечивают обычные человеческие отношения?

Робин. Да. Люди теряют своих близких, например во время войны или ужасных событий наподобие Холокоста. Но даже среди тех, кому посчастливилось выжить, многие получают серьезные эмоциональные травмы от столь разрушительных переживаний, в то время как некоторые — что поразительно — в результате оказываются способными возмужать и набраться сил. Они проживают все это благодаря своим убеждениям — тому, что люди называют «верой». Например, психиатр Виктор Франкл прошел Освенцим и Дахау и обнаружил, что многих выживших поддерживала их вера, позволявшая сохранять ощущение осмысленности даже в таких страшных обстоятельствах. Поэтому он посвятил остаток жизни разработке терапевтического метода — логотерапии, который помогает людям находить этот жизненный смысл.

Джон. Я вдруг вспомнил твои слова, сказанные во время одного из занятий, которые я посещал: если пациент начинает проявлять интерес к ценностям, не связанным с ним самим, то обычно это является признаком продвижения к более высокому уровню душевного здоровья.

Робин. Да, я действительно это обнаружил. Это было для меня тем более поразительным, потому что тогда я был еще довольно враждебно настроен к религии.

Джон. Как ты думаешь, можно ли обладать крепким душевным здоровьем, не чувствуя, что существует нечто больше и важнее тебя?

Робин. Думаю, что невозможно, почти по определению. Но это столь важная тема, что я хотел бы остановиться на ней позже,

3* 35

когда мы будем обсуждать убеждения и системы ценностей в главе 4.

Джон. Ну что ж. Итак, мы говорили о способности этих семей приспосабливаться к изменениям. А теперь я чувствую потребность в точном, ясном, причесанном подведении итога всему изложенному.

Я хочу попытаться это сделать, несмотря на то, что некоторых читателей «Семьи» раздражали мои подытоживания. Я думаю, это были самые душевно здоровые из них.

Робин. Ну, эти их просто пропускали.

Джон. Хотя некоторые читатели находили их полезными. Итак, поехали. Первой особенностью этого Народца из Долины Счастья является их изначально положительный и дружелюбный подход; второй — уровень их эмоциональной независимости, позволяющий им проявлять как близость, так и отстраненность, и легко между ними маневрировать; третье — организация семьи, в которой родители образуют прочный и равноправный союз, готовый при необходимости применять закон, но всегда готовый вначале подробно посоветоваться с ребенком; следующей — свободное и открытое общение в семье, основанное на убежденности детей в том, что никакие из испытываемых ими чувств не являются неприемлемыми или запретными, что дает ощущение свободы и воодушевления; пятой — их способность очень ясно воспринимать мир благодаря тому, что они могут принять свои чувства и не нуждаются в проецировании их на окружающих; и, наконец, они спокойно справляются с переменами, которые уложили бы любого из нас, потому что пользуются чрезвычайной эмоциональной поддержкой, которую черпают из трансцендентной системы ценностей. Я ничего не пропустил?

Робин. Нет, вроде бы ты упомянул все наиболее важные пункты.

Джон. Знаешь, я вдруг представил себе наших читателей, глазеющих в потолок и думающих: «И кто же из моих знакомых мог бы на это походить? »

Робин. Ну, а ты знаком со многими олимпийскими чемпионами?

Джон. Твоя правда. Ну а теперь, чтобы развить все сказанное тобой, я хочу, чтобы ты сравнил поведение этих исключительно здоровых душевно семей как с типичным, средним поведением, так и с поведением, явно отклоняющимся в худшую сторону. С какого начнешь?

Робин. Для ясности начнем с нездорового конца шкалы. Отношения в таких семьях характеризуются высокой степенью контроля и поглощения, при которой каждый член семьи ведет себя очень требовательно и собственнически по отношению к другим. Не хватает уважения к чужой индивидуальности, потому что никто просто не понимает, что это такое. Члены семьи пытаются читать мысли друг друга и полагают, что имеют право вмешиваться в дела друг друга настолько, насколько им этого хочется.

Джон. То есть можно предположить, что они имеют очень смутное представление о собственной индивидуальности.

Робин. Конечно. Каждому из них трудно определить, где кончается его собственная индивидуальность и начинается чужая.

Джон. Или, изъясняясь в терминах мысленных планов, их планы очень приблизительные, с нечеткими границами, отделяющими свои эмоции от чужих.

Робин. Верно. Они не уверены в своих границах, поэтому постоянно представляют, что другие испытывают чувства, которые на самом деле принадлежат им самим, но которые они подавляют и отрицают.

Джон. Отрицая какие-то чувства в себе, они проецируют их на других членов семьи и думают, что как раз другие эти чувства и испытывают вместо них.

Робин. И что еще усугубляет эту ситуацию хаоса... из-за того, что границы индивидуальностей у всех так размыты и неопределенны, все члены семьи очень восприимчивы к эмоциональной «атмосфере» и легко впитывают настроения друг друга. В таких семьях это считается формой любви.

Джон. То есть ни один член семьи даже не знает, что на самом деле он или она чувствует.

Робин. Именно. Если кто-либо начинает мыслить самостоятельно или не следует семейной «линии партии», его считают предателем, это означает, что он будет испытывать сильное неодобрение со стороны других членов семьи, пока не вернется в ряды. Но — и это не слишком сильно сказано — они считают такой собственнический подход, эту потребность управлять друг другом чем-то положительным, чем-то вроде «любви».

Джон. Но испытывают ли они на самом деле положительные и дружеские чувства друг к другу или к посторонним?

Робин. Это то, что они понимают под любовью. Но больше похоже на отчаянную потребность в поддержке и понимании, которая

проявляет себя в огромном количестве требований, притязаний и ревности. Они цепляются друг за друга больше из страха быть покинутыми, чем от любви, предполагающей заботу о другом.

Джон. Потому что они чувствуют, что одни пропадут? Цепляясь друг за друга, они ощущают себя в безопасности, как люди, дрейфующие в спасательной шлюпке?

Робин. Совершенно верно. Поэтому неудивительно, что начало внутреннего надлома в члене такой семьи обычно связано с событиями, так или иначе выражающими отделение. Например, половое созревание, появление друга или подруги, отъезд из дома на учебу или работу. Или, конечно, смерть в семье.

Джон. То есть быть другим — это большой грех.

Робин. Минуточку. Не другим, а отдельным. Независимым, автономным, свободным...

Джон. Я не улавливаю разницу.

Робин. Ну, вместо того, чтобы быть отдельными индивидуальностями, они приходят к тому, что играют роли, нужные семье. Например, кто-то может быть «плохим», «козлом отпущения».

Джон. Вот оно что! «Козел отпущения» — он другой, но не отдельный.

Робин. Ситуация, прямо противоположная той, которая имеет место в очень здоровых семьях, где допускаются любые естественные человеческие чувства. Здесь же ни один не может допустить собственного несовершенства, так как никто не получает от других поддержки и понимания, позволяющих признать самого себя. В результате глубоко внутри они считают себя никчемными и бесполезными, а это, в свою очередь, приводит к тому, что они воображают, будто мир выдвигает непомерные требования, которым они никогда не смогут соответствовать. Поэтому, чтобы чувствовать себя комфортнее, они пытаются перевернуть ситуацию с ног на голову, проецируя собственные недостатки на других — когда на семейного «козла отпущения», когда на посторонних.

Джон. Им приходится постоянно обвинять друг друга, чтобы чувствовать себя хорошими.

Робин. То есть все время идет игра «передай соседу», когда каждый старается избавиться от собственных проблем и слабостей, переложив их на другого. Те, у кого хуже получается «передавать», могут в результате оказаться крайними и нести на себе вину за все, что в семье идет не так, тогда как все остальные чувствуют себя так, словно любые проблемы их абсолютно не касаются. Там, где такое выделение «козла отпущения» принимает особенно острые формы, человек, назначенный на эту роль, может угодить в психиатрическую лечебницу.

Джон. Трудно не испытывать вражду к такой семье. Но ведь это просто способ встать в этой параноидальной ситуации на сторону «козла отпущения». В конце концов, они ведь не ведают, что творят, не так ли?

Робин. Не ведают. При их уровне душевного здоровья все происходит с неизбежностью. Они просто не могут иначе. Но при более тщательном изучении можно разглядеть, что даже наиболее запущенные в этом плане семьи стараются сохранить что-то

хорошее, даже если приходится платить за это столь страшную цену, возлагая вину за все беды и несчастья в семье на кого-то одного. Они все пытаются все «хорошее» в семье как можно дальше отделить от «плохого».

Джон. Потому, что они боятся, что иначе «плохое» осквернит «хорошее» и сделает его «плохим»?

Робин. Да. Поэтому, когда я прошу родителей привести на прием всю семью, они часто не приводят «хороших», боясь этим повредить им. И, что интересно, в поведении «козла отпущения» тоже имеется сердцевина альтруизма и самопожертвования. Намного легче профессионально работать с такой семьей, когда понимаешь, что «плохой» член семьи играет роль «козла отпущения», чувствуя, что предотвращает нечто худшее, например, разрыв брака или распад семьи.

Джон. И все это происходит из-за того, что на их мысленных планах границы такие нечеткие?

Робин. Это одна из причин. Но и все остальные аспекты функционирования нездоровой семьи тоже вносят свой вклад.

Джон. И все они являются противоположностями характеристик здоровых семей?

Робин. Да. При суровом, строгом родительском отношении дети стараются скрывать свои истинные чувства, семейное общение ограничено и в нем отсутствует непринужденность и радость. Нет крепкого родительского союза, и дети имеют возможность перетягивать на свою сторону одного из родителей, отсутствует четкий и понятный контроль, необходимый детям для выработки уверенности в себе и самодисциплины. Родители проявляют ревность и собственничество, что затрудняет детям взросление, развитие хороших отношений вне семьи и устройство собственного независимого существования — если только они не идут на разрыв с родителями. И так далее. Детали различаются в конкретных случаях, но каждая неудача плюсуется к предыдущим, по порочной спирали.

Джон. Ну, ладно. Отвлечемся от наиболее нездоровых и поговорим о тех, кто в середине. Об обычных людях. Не больных, не исключительно здоровых, а просто симпатичных, «нормальных» людях со средним уровнем патологии.

Робин. Довольно легко понять, что означает «норма», если ты усвоил принципы, на которых строятся отношения между людьми на «больном» и «здоровом» концах шкалы. «Нормальные» люди просто располагаются между ними.

Джон. Ну да, на пути от одного к другому.

Робин. Точно. Они счастливо избежали неразберихи с нечеткими границами, характерной для неблагополучных людей, и достигли некоторой ясности в том, кто они и что они. Они могут воспринимать других людей как отдельных личностей, с собственными чувствами. И они научились управлять собой, нашли в обществе свою нишу и свою роль.

Джон. Они являются подавляющим большинством населения планеты?

Робин. Да. В некоторых сообществах наблюдается более высокий уровень душевного здоровья, чем в других, — мы поговорим

об это в главе 3. Но, по крайней мере в развитых странах, исследователи полагают, что около 20% населения расположены на нижнем конце шкалы — люди, считающие жизнь борьбой. Около 20% располагаются на верхнем конце шкалы.

Джон. Подожди. Это не те исключительно здоровые люди, о которых ты уже рассказывал?

Робин. Нет. Возможно, только четверть из этих 20% можно считать исключительно здоровыми. Тимберлоунские исследователи называли из «оптимали».

Джон. Ладно. Остается...

Робин. Основная часть всех нас — 60% — посередине. Те, кого мы называем «средними».

Джон. Это включает в себя всех — от тех людей, кто сражается в своей жизни почти столько же, сколько и менее здоровые, и до тех, кто лишь чуть не дотягивает до верхних 20%.

Робин. Да

Джон. Но можешь ли ты сказать что-нибудь общеполезное для столь широкого спектра людей?

Робин. Можно делать некоторые обобщения, хотя каждое из них больше относится к какой-то определенной части этого срединного спектра.

Джон. Ну хорошо. Есть ли основная идея общей психологии средних семей?

Робин. Да. Скованность.

Джон. Ты продолжай, а я постараюсь расслабиться и продвинуться чуточку вверх по шкале психического здоровья.

Робин. Вернемся к концепции мысленных планов, более или менее точно отражающих мир. Как мы уже знаем, члены менее здоровых семей имеют весьма приблизительное представление о том, где кончается их индивидуальность и начинаются другие. Средним людям удается избегать такого уровня неразберихи. Они достигли более высокой устойчивости за счет более четкого понимания, кто они и что они, какие чувства принадлежат им — где расположены их «границы». Таким образом, они обладают более четким и последовательным ощущением своих личностей. Они добились устойчивости, ясности и порядка.

Джон. Никакое общество иначе не смогло бы существовать. Это и хорошо.

Робин. Да. Но беда в том, что глубоко внутри себя они не уверены в своей способности удержать полученное. Они все еще тревожатся, что могут потерять устойчивость и ясность, если не будут за них крепко держаться. Поэтому все в них — их отношения, мнения, идеи, убеждения, принципы — накрепко привязаны, чтобы в случае чего не уплыли. Представь себе, как если бы ты осваивал новый навык. Поначалу у тебя получается, только если ты полностью сосредоточишь на нем внимание, потому что иначе ты легко ошибаешься. Тебе нравится, когда у тебя получается, но это все-таки требует большого напряжения. Ты не можешь расслабиться и получить настоящее удовольствие.

Джон. Это как разыгрывать сцену, плохо зная слова. Все время пытаешься вспомнить, что там дальше, или проверяешь, не сбился

ли. Ощущение, что если ты на секунду расслабишься, то все пойдет кувырком.

Робин. Именно так.

Джон. Ты хочешь сказать, что именно подобным образом, хотя бы чуточку, средние люди ощущают себя в жизни? Средний уровень душевного здоровья предполагает, хотя бы отчасти, постоянную настороженность, с редкими моментами полного расслабления? Тогда как «очень» здоровые семьи освоили искусство жить с такой уверенностью в себе, что могут просто расслабиться и наслаждаться жизнью?

Робин. Совершенно верно. У них остается достаточно энергии и внимания, чтобы просто получать удовольствие. Так при обучении танцам наступает момент, когда мы обнаруживаем, что нам нравится беседовать с партнером, вместо того чтобы думать о своих ногах.

Джон. И ты утверждаешь, что средние люди боятся соскользнуть в беспорядок и неопределенность, если ослабят бдительность и не будут стараться поддерживать определенность и уверенность в отношении к вещам?

Робин. Да. И опять-таки ясности и порядка они добились за счет жесткого контроля, строгого подавления любых сильных, потенциально беспокоящих чувств. Они до некоторой степени отгородили себя, постоянно держась на расстоянии от эмоций — как позитивных, так и негативных, которые не смогли бы контролировать. Одним из способов обезопасить себя от этого является эмоциональная отстраненность от других.

Джон. То есть они не могут позволить себе открытости более здоровых душевно людей.

Робин. Нет. Они могут демонстрировать прекрасные манеры и дружелюбие, но под всем этим будет скрываться некая толика подозрительности или, в лучшем случае, настороженности. По сравнению с более здоровыми людьми, с их щедрым дружелюбием и доброжелательностью люди из средней части шкалы чувствуют себя так, как будто не хотят отдавать слишком много на случай, если вдруг не получат достаточно для себя.

Джон. Это немного ближе к расчетливости. Они не уверены, что смогут получить назад столько же, сколько отдали?

Робин. Так и в близких отношениях: «середняки» нуждаются в сохранении дистанции, чтобы содержать в порядке свои границы, поэтому они в какой-то степени отрезаны друг от друга эмоционально; им трудно проявлять чуткость и настраиваться на чувства другого.

Джон. Настоящая близость пугает своей неуправляемостью?

Робин. Да. Поэтому в средних парах обычно наблюдается четкое разграничение между полами. Очень часто недостает понимания и удовольствия от общения с противоположным полом, за исключением постели. И даже там она часто жалуется, что он интересуется только физической стороной, не участвуя эмоционально, в то время как он утверждает, что ей кроме нежных объятий больше ничего и не нужно. И раз сексуальное удовлетворение — настолько сильное чувство, угрожающее неуверенному

самоконтролю, значит, его нужно держать под замком, отдельно от нежности и других проявлений любви. В результате в отношениях между полами присутствует легкое ощущение принадлежности к разным видам, и партнеры чувствуют смутную неудовлетворенность отношениями. Хотя часто — даже в парах, располагающихся лишь чуть ниже наиболее здорового уровня, — женщины чувствуют себя более разочарованными, чем мужчины.

Джон. Почему так?

Робин. Потому что отношения между мужчиной и женщиной традиционно предполагают неравенство. Женщина была запрограммирована располагаться ниже и позволять мужчине располагаться выше.

Джон. Но в таком случае, если в отношениях присутствует подобная неудовлетворенность, то партнеры не смогут сформировать прочный союз для воспитания детей.

Робин. Это один из результатов. Но дело может зайти и дальше. При достаточно неудовлетворительных супружеских отношениях один из супругов может начать искать у детей той близости и понимания, которых не получает от партнера. Это сильно нарушит равновесие в семье и ляжет тяжелым грузом на ребенка. К тому же вполне вероятно, что супруг, особенно исключенный из отношений, почувствует потребность в сексуальной связи вне семьи. Что может привести к супружеской измене и стать угрозой стабильности брака и семьи.

Джон. Ладно. Тогда — если между партнерами нет той теплоты и равенства в отношениях, которые присутствуют у более здоровых семей, — каково их отношение к «любви»?

Робин. «Любовь» в средних семьях не предполагает той полноты подчинения и контроля, которая есть у менее здоровых душевно семей. Но люди этого среднего уровня душевного здоровья не очень уверены в том, что их чаяния найдут отклик, как и в том, что при необходимости смогут удовлетворить их самостоятельно. Поэтому наблюдается сильная тенденция к контролю над

партнером — к тому, чтобы сделать его зависимым, чтобы исключить возможность ухода. Джон. Каким образом?

Робин. Обычно оба партнера достаточно осторожны, чтобы не показывать свою способность быть самостоятельным, из страха, что это подтолкнет второго партнера к такой лее независимости. Но реальная опасность заключается в том, что они заставляют себя поверить в невозможность существования без своего партнера, из-за чего начинают цепляться друг за друга в поисках взаимной поддержки. Так что на этом уровне «любить» начинает означать «нуждаться в ком-то так сильно, что жизнь без него и представить нельзя».

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒