ЧАСТЬ III 14 страница

Реджина слегка опускает очки по идеальной линии носа и смотрит на меня. Затем открывает дверцу машины, выходит и начинает спускаться вдоль вершины утеса.

Сегодня не очень ветрено, и это немногое оборачивает её в кинематографическом стиле, не разрушая причёску. Само собой разумеется, что один и тот же ветер прикасается ко мне гораздо менее щадящим образом, запутывая волосы.

— Той ночью я ждала Харрисона у него в комнате, — признаётся она. — Он увидел меня обнажённой в своей постели. Любой мужчина желал бы найти меня обнажённой в своей постели, кроме Мануэля, но теперь я знаю, почему он сваливал и восхищался моей обувью больше, чем моей грудью. Харрисон, однако, не гей, и он всегда был отличным любовником. Даже отцы моих детей никогда не трахали меня так хорошо, как он.

Поднимаю руку, чтобы заставить её замолчать. Я чувствую злость и отчаяние. И даже тошноту.

— Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать... рассказы о вашей прекрасной... ночи!

— Не было чудной ночи. Пара слов, и он выставил меня. Выглядел грустным. И я уверена — Харрисон грустил из-за тебя. Я думала, что вы ушли вместе, но Херб заверил, что он был один. Тогда я собрала о тебе информацию и когда узнала настоящую фамилию, вспомнила, что у сенатора Джонсона на острове вилла. И я пришла тебя искать. — Реджина снова бросает на меня кислый взгляд из-за очков. — Когда шесть с половиной лет назад случилось то, что произошло, Харрисон бросился в объятия многих женщин. Он был чертовски зол, начал пить и не пропустил ни одной шлюхи. Тем вечером он выпил и грустил. Не злился, только выглядел глубоко несчастным. И он не хотел меня. Я спросила его, почему он такой, и виновата ли в этом та толстая сучка, с которой он поссорился за ужином, возможно, она чем-то его расстроила. Если непонятно, жирная сучка — это ты. Ну, тогда он разозлился. Дословно: сказал проваливать на хер и не сметь произносить о тебе ни слова. Я же, напротив, несколько слов тебе скажу, уродливая жирная сука. Как может такая дрянь как ты позволить себе издеваться и доводить его до такого состояния? У него глаза были на мокром месте! Он никогда не плакал из-за меня, даже когда сунул мне под нос те самые откровенные фотографии, опубликованные в газетах. И плакал из-за тебя? А ты, с твоим лицом и задницей как у кита, ещё привередничаешь?

На очень малую долю секунды у меня появился соблазн толкнуть Реджину и сбросить вниз в сверкающую воду, но затем он испарился, заменяясь единственной эмоцией, которой удается укорениться во мне — отчаянной болью. В последние дни я постоянно плакала, словно сделана из замерзшего моря, которое стало таять. Я думала, что полностью обезвожена и не найду даже капли жидкости, способной поцарапать мои щеки. Но я оказалась неправа, потому что снова начинаю плакать.

— Я ничего ему не сделала, я люблю его! — восклицаю едва раздраженным тоном, как у маленькой девочки.

Реджина снимает очки, демонстрируя мне всё своё изумление.

— Разве не ты оттолкнула его?

— Нет! Я хотела создать историю любви и семью. Он не готов.

— Ты говорила ему, что хочешь семью? А может, детей?

— Да, это... да, со мной случилось...

— Тогда Харрисон должен любить тебя очень сильно.

— Что?

— Послушай меня, глупая толстушка. Я не знаю, отчего у него так испортился вкус, но думаю Харрисон отверг тебя, чтобы не обрезать твои крылья. — Кажется, Реджина почти гордится этим последним предложением и торжественностью тона, которым всё продекламировала, как будто она только что исполнила драматическую и сильную речь перед Ларсом фон Триером. — Харрисон бесплоден. Азооспермия. У него не может быть детей. Я хотела стать матерью и не собиралась соглашаться на усыновление. Это раздавило его. Потом наш брак полетел к чертям. Я всегда думала, что если бы мы действительно любили друг друга, то были бы в состоянии со всем справиться. Но мы этого не сделали, потому что, даже если и не знали, мы ждали удобной возможности отступить. Судьба очень правильно послала нам это, давая понять — вместе мы отстой. И попытайся мы вновь воссоединиться — опять получилось бы фигово. Судьба вмешалась ещё раз, чтобы прочистить наши головы.

Пока Реджина говорит, я испытываю абсурдное чувство. Эта информация должна была уничтожить меня, и вместо этого... Мне хочется подойти к Реджине и обнять её, даже если она не перестанет оскорблять меня.

«Возможно, это неправда, что Харрисон не любит меня. Может, он просто хотел защитить меня. Быть может, у меня есть надежда».

Я улыбаюсь как идиотка, не получившая только что ужасную новость.

— Мне кажется, я люблю этого упрямого гения, — говорит Реджина. — И хочу, чтобы Харрисон был счастлив, даже если я не понимаю, как можно быть счастливым с женщиной, у которой задница, размером в собственную страну. Его вкусы сильно ухудшились, но я бы ощущала себя очень подавленной, если бы он выбрал женщину более красивую, чем я. При предположении, что такая существует. Ну, поскольку это ты, я чувствую себя спокойно. Это всё равно, что узнать: твой муж гей. Он не предпочёл мне киску получше; тот факт, что любит мужчин и, в этом случае, большие задницы. Я мужик, но не толстожопый!

— Я не разозлилась только потому, что ты дала мне хорошие новости, но не переусердствуй, окей?

— Если для тебя это хорошая новость, позволь мне сказать, что у тебя вместо мозга шоколадка.

— Лучше шоколадка, чем хомяк в колесе. И теперь, видя, что твоя хрень в общем впадает в спячку, можешь оказать мне ещё одну услугу? Не одолжишь наличных? У меня... э-э… украли багаж, и я не знаю, как вернуться в Нью-Йорк.

— Наличные? По-твоему, я хожу с наличными? Но мы можем поехать на виллу и посмотреть, смогут ли мои слуги одолжить тебе. И, возможно, мы также найдем для тебя подходящую одежду, менее пугающую, чем эта больничная пижама. Конечно, если есть мужчины, которых привлекают плохо одетые толстухи, мне недостаточно нанимать только некрасивых и толстых горничных. У них должен быть какой-то другой ужасающий недостаток. Станет трагедией, если мой четвертый муж, кем бы он ни был, изменит мне с жирной поварихой!

ЧАСТЬ III

Вайоминг

ГЛАВА 15

Как всегда, усталость помогла ему не думать. Вот так идти, толкая плуг руками!

Ему не хватало этого клочка земли несмотря на то, что разлука длилась всего несколько недель.

«Бывает достаточно и нескольких недель, чтобы перевернуть с ног на голову всё существование».

Возвращение стало похоже на возможность заново дышать. Не полной грудью, но, чтобы выжить — хватало. Использовать мышцы до тех пор, пока они не начинали гореть, позволяло ему вдохнуть ещё больше воздуха и удерживало вдалеке призраков из неосуществленных мечтаний.

В этот день небо угрожало дождем. Не то, чтобы Харрисон возражал: вода питала землю, а животные любили валяться в грязи. Он сожалел только, что синий цвет на заборе медленно угасает и дождь ускорит процесс.

«Я мог бы всё перекрасить сам, но это будет не одно и то же».

Другой мужчина надеялся бы, что дождь сможет смыть сожаление, ностальгию и любовь, которую он испытывал к Леоноре, но не Харрисон. Он предпочитал чувствовать себя живым, испытывая эти бездонные чувства, даже если их сила заставляла его ощущать себя немного мёртвым.

Он решил оставить название романа «Любовь льется из меня, как кровь», и для него не имело значения, если никто не поймёт.

Внезапно Харрисон заметил вокруг хлева некоторую суматоху. Все животные собрались снаружи под усиливающимся дождём и столпились вдоль ограды, словно за чем-то наблюдали.

Он надеялся, что это не пришёл кто-нибудь из деревни доставать его, воспользовавшись отремонтированным мостом. С такой точки зрения он не стал более общительным.

Харрисон оставил плуг и пересёк поле, следя за направлением их взглядов.

Он подумал, что переживает «дежа-вю», если только не мираж сумасшедшего, который видел то, что отчаянно хотел увидеть.

Под дождём в клетчатом пальто стояла Леонора. Длинные волосы были собраны в высокий хвост. С большой трудностью (из-за грязи), она тащила за собой чемодан на колёсиках. В другой руке держала переноску для животных, сквозь решётку которой выглядывала любопытная мордочка кошки.

Харрисон в плену у волнения, которое подкашивало его дыхание после более двух часов вспахивания поля вручную, ускорил шаг.

Тогда она заметила его. Лео отпустила чемодан и поприветствовала его, подняв руку, как в первый раз.

Когда Харрисон подошёл совсем близко, он увидел её улыбку. Казалось, Леонора сделана из майолики и мёда. И пушистых роз, которые он хотел бы укусить.

Однако эта потребность, хотя и неотложная, поскольку каждая эмоция, которая охватывала его внутренности каждый раз, когда его глаза её пожирали, была менее неотложной, чем необходимость знать, какого чёрта она здесь делала.

Разве он не был достаточно убедителен?

Харрисон был уверен, что так и выглядел, прекрасно исполнив роль мужчины, которого заботит только секс.

Ему придется настойчиво двигаться по этому пути даже сейчас и приложить все усилия, человеческие и за их пределами, чтобы она ушла. Лучше немного пострадать сейчас, чтобы не страдать сильнее позже, когда он неизбежно разочарует Лео неспособностью дать ей то, что она хочет. Он должен был, но Харрисон остановился под дождем и смотрел на неё, не говоря и ничего не делая.

Леонора вернула ему взгляд, погруженный в такое же молчание, с улыбкой, обещавшей вещи, на которые ему было лучше даже не надеяться.

— Что ты здесь делаешь? — наконец, спросил после того, как выиграл небольшую войну против желания её обнять.

— Я пришла остаться с тобой.

— Чёрт возьми, Леонора, я же тебе говорил...

— Реджина мне всё раскрыла.

— Что?

— Я знаю о твоём бесплодии. И мне жаль. Я очень сожалею. Но полагаю, я сожалею недостаточно. Я люблю тебя больше, чем любая жалость.

Харрисону было нелегко изображать грубую твёрдость, требуемую от тех, кто провозгласил себя полным решимости не желать отношений. Непросто было не раскрыть объятия, чтобы сжать и коснуться её и сказать, что без неё никогда не шёл дождь, и никогда не всходило солнце, а земля чувствовала себя покинутой и не приносила плодов, которые не были бы засохшими и испорченными. Нелегко было снова почувствовать этих проклятых бабочек, единственных в его жизни и попытаться убить их одну за другой.

— Не... не говори ерунду. Ты просто... дура. Обожествила того, кто этого не заслуживает. Я не герой твоей молодости — я всего лишь мужчина. И то, что сейчас тебе кажется терпимым, завтра станет бумерангом.

Леонора приняла его признание без ярости и не возражала с презрением. Она выглядела такой счастливой, что находилась с ним и улыбалась, чтобы Харрисон ни говорил.

— Я никогда не считала тебя героем, наоборот, мне всегда нравилась твоя человечность. Несовершенство твоё и твоих героев были эквивалентны моему. Я чувствовала себя менее одинокой с тобой, чем в идеальном ложном мире, который мои родители хотели мне навязать. Я чувствую себя менее одинокой даже сейчас. Ощущаю себя самой собой только сейчас. Я прочитала твой новый роман. Мистер Моррис дал мне рукопись, доверился мне и заставил прочитать до публикации. Читая, я полюбила роман. На этих страницах я снова нашла себя так же, как и тебя. Паренёк, у которого детство полно насилия. Поэтому вырос жестоким мужчиной, но, тем не менее в секрете сохраняет чистоту. В твоём романе много смерти. Жизнь в трущобах описана тем, кто её прожил и ничего не изобретает. Даже мужчина, кто считает себя бездушным, описывается тем, кто считает, что у него тоже нет души. Тем не менее, в твоих историях всегда много невинности, несмотря на используемые тобой грубые слова. И я не убью тебя, как это сделала Рэйчел, как только Джамал немного ослабил доспехи своей чёрной души, а она вонзила нож в единственный кусок плоти — сердце. Я люблю тебя и хочу остаться с тобой. Я хочу, чтобы мы были вместе: я, ты, животные, Майя, ростки, которые взойдут на этом поле, слова, которые мы напишем. Все это будет нашими детьми и семьёй. Я могу работать и отсюда, мне просто нужно подключение к интернету. Со своим боссом я уже говорила, и он не высказал никаких возражений, особенно если ты позволишь мне, наконец, взять у тебя это благословенное интервью. — Лео снова улыбнулась с весёлым и мечтательным видом, слегка склонив голову набок, словно вспоминая их прошлое с весельем. — А теперь посмотри мне в глаза, скажи ещё раз, что ты не хочешь меня, что ты не испытываешь ко мне ни проблеска чувства, что никогда не занимался любовью с моим сердцем, а просто трахнул часть моего тела, и я уйду. Навсегда, клянусь. Заберу багаж, Гуннард отвезёт меня обратно в Рок-Спрингс и…

Мужчина, более стойкий в своих убеждениях или просто менее эгоистичный, подтвердил бы ей этот список отвратительной лжи. Возможно, имя этого мудака, который пытался прикоснуться к ней, может быть, мучительная мысль о «навсегда» без неё, или нетерпеливый зов животных, которые изо всех сил пытались пробиться за забор, пихая друг друга, чтобы добраться до них. Или это стали бабочки, которые кружили у него внутри, наконец, получили преимущество в его намерении убить их. Дело в том, что Харрисон решительно произнёс:

— Скажи Ганнарду, чтобы он пошел на х*й. Если он попытается снова поцеловать тебя, я вырву ему язык. Никто не тронет тебя. И ты останешься здесь, или я умру.

Харрисон обнимал Лео так же, как дождь обнимает землю, с тем же ощущением насыщения. Его руки в её волосах, клубничный запах Лео, её мягкий язык, словно мякоть персика... Боже мой, эти чёртовы бабочки выиграли войну без оружия. Только биение крыльев. Он никогда больше не попытается избавиться от них. Он больше никогда не попытается изгнать Леонору.

Любовь льётся из меня, как кровь.

В этот момент даже животные выиграли свою битву с забором и толпились вокруг, счастливые как-то по-детски.

Леонора засмеялась, выглядя среди них самой юной, раздавая каждому ласки и слова, пока в переноске настойчиво мяукала кошка, словно просила свободы, чтобы стать частью этой группы с немного сказочной радостью.

Харрисон стоял и смотрел, как Лео улыбается под дождём в окружении армии дерзких и грязных существ, и эта грязь и наглость никоим образом ему не мешали. Он думал обо всём том, что мог построить и посеять своими руками: дом побольше, больше цветов и деревьев, а также об огромной кровати, в которой можно заниматься любовью после писательства, прежде чем начинать писать, во время написания и в гармоничной паузе между двумя словами.

Никогда не уставая считать Плеяд на её спине.

ЭПИЛОГ

Майя видела их с высоты пологого холма, пока медленно спускалась со своим таким сладким багажом. Она приготовила печенье и торт и, как всегда, принесла их лично в сопровождении Титана.

Конечно, эти два месяца не прошли легко для Дьюка и Лео: у обоих имелись проблемы. Дом Харрисона был пригоден для жизни дикого дровосека, который мылся в снегу и спал на камнях, но девушка, пусть и толстокожая, нуждалась в каком-то комфорте. И хотя Лео не показывала, что страдает, засучивала рукава перед каждой бедой, посланной Богом, который испытывал её волю, она не заслуживала того, чтобы свечкой размораживать трубы или чтобы крыша рухнула ей на голову во время сильного снегопада.

Поэтому Харрисон работал как мул, вернее, как король мулов. Он также смирился и принял помощь от некоторых деревенских рабочих, чтобы ускорить ремонт. Всё для неё. Он был влюблен, как мальчишка, и ревновал, как сумасшедший.

И ещё он был богат, как Крёз, благодаря всемирному успеху своего романа, хотя его образ жизни не слишком демонстрировал это. Окей, теперь у них была крепкая крыша, прекрасно работающий камин, настоящая ванная комната с горячей водой, веранда с красивой панорамой, современный плуг и даже подключение к интернету. Но ничего другого не доказывало, что Харрисон Дьюк мог позволить себе гораздо большее.

Ну, почти ничего.

Например, кольцо, которое Харрисон купил для Леоноры и которое ещё должен был ей вручить, стоило кучу денег. Она вряд ли сможет носить платиновое кольцо их помолвки, в которое вмонтирован жёлтый бриллиант в три карата. Но Харрисон всё равно его купил во время одной из своих редких рекламных поездок, посылая к дьяволу любые разумные возражения.

И теперь он собирался вручить его Лео. И попросить её выйти за него замуж. Здесь, посреди природы, без искусственности вокруг.

Майя отлично видела их на расстоянии в окружении колосьев пшеницы. Сверху они тоже напоминали огромный драгоценный камень в окружении платины: желтые посреди обожженного коричневого цвета земли. Представила радость Леоноры от предложения и страх этого большого упрямца, который до сих пор не считал себя достойным Лео, хотя сам не мог без неё обходиться.

В этот момент Титан лениво залаял, и его громкий лай эхом прокатился по долине.

Харрисон и Леонора подняли головы и увидели их — пожилую женщину и старую собаку, спускающихся, словно они были молоды. Шесть конечностей и хвост двигались, приветствуя.

Какой большой была эта семья. Она состояла из людей, которых больше не было, из людей, которых никогда не будет и из людей, которые решили остаться там и нигде больше. Она состояла из старых немного хромых собак, которые не боялись смерти, свиней, которые улыбались, хотя никто не мог себе представить, что свиньи улыбаются. Гусей и кур, которые соревновались, чтобы привлечь внимание своим смешным «тип-топ». Индюков, которые чувствовали себя львами, баранов, которые чувствовали себя индюками и кошек, которые чувствовали себя королями. Из кобыл-матерей и детенышей-жеребят.

И сладостей, приготовленных для девушки, которая так похожа на твою дочь и которая, возможно, именно ею была послана, чтобы помочь тебе снова заплакать.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 13 1415