ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 16 страница

Их главным качеством было умение отвечать страстью на страсть, любовью на любовь».

Поскольку Элизабет больше всего на свете хотелось называться миссис Ричард Бертон, она вцепилась в своего возлюбленного мертвой хваткой. Она ни на минуту не оставляла его одного, она заискивала перед теми несколькими друзьями, которые еще не отвернулись от Бертона. Она подарила ему пейзаж работы Ван Гога, стоимостью 257 тысяч долларов, чтобы Ричард повесил картину у себя в номере над камином. Она заказала для него библиотеку из пятисот переплетенных в кожу книг, обошедшуюся ей в 10 тысяч долларов. Она таскалась вместе с ним по пабам и барам и пила с ним ночь напролет. Она терпела его черную меланхолию, которую называла «валлийским настроением», и тряслась над ним точно так же, как когда-то и Сибил — стригла ему волосы, выбирала одежду, читала сценарии. Она целиком и полностью посвятила себя его карьере.

«До того как я с ней познакомился, я был готов сниматься в любой картине, лишь бы мне за это платили, — вспоминал Бертон. — Элизабет открыла мне глаза — благодаря ей я понял, какой дребеденью я занимался до этого. Она заставила меня сняться в фильме «Бекет» — чего я сам ни за что бы не сделал, — и этот фильм стал поворотным пунктом в моей карьере. Кроме того, она уговорила меня сыграть Гамлета»

Элизабет дала клятву, что ради Бертона оставит собственную карьеру — если в том будет необходимость. Она каждый день сопровождала его на съемки «Бекета», за ленчем сидела с ним и его партнером по фильму, Питером О'Тулом, и каждый вечер возвращала его назад в «Дорчестер». «Да, пили они тогда по-черному, это надо было видеть, — вспоминал Майк Миндлин, обозреватель, освещавший работу над «Бекетом». — Я помню, как однажды Элизабет с Ричардом так набрались, что мы так и не смогли дать интервью для Эда Салливана. Эд хотел, чтобы в его программе выступили оба актера — и Ричард, и Питер, — и они оба дали согласие. И вот Салливан прилетел в Лондон, с единственной целью — записать интервью. Бертону внезапно взбрело в голову, что ему за это полагается вознаграждение. В самый последний момент он велел своему агенту, чтобы тот позвонил мне и сказал, что если ему не заплатят, он даже и не подумает выступать.

Я был в полном отчаянии. Первым делом я поехал в «Дорчестер» и дождался там возвращения Ричарда и Элизабет, чтобы попробовать поговорить с ними. Они вернулись где-то около половины шестого вечера, и мы втроем расположились прямо в вестибюле. Это был самый разгар туристического сезона, и на нас со всех сторон глазели сотни людей.

Ричард заказал вина, Элизабет последовала его примеру, и так они все пили и пили до бесконечности. Наконец Ричард все-таки согласился выступать в шоу Эда Салливана. А затем принялся цитирован, своего любимого Дилана Томаса и другие стихи.

Неожиданно — никто даже глазом не успел моргнуть — его вырвало. Он в буквальном смысле облевал самого себя, весь диван, весь кофейный столик, а сотни туристов застыли в ужасе, глядя на нас. Элизабет тотчас вскочила, подошла к нему и приложила руку ко лбу:

«Ах ты, мой миленький, — громко произнесла она. — По-моему, у тебя температура. Ты еще не выздоровел после гриппа».

Ричард, должно быть, чувствовал себя отвратительно и сидел не шевелясь. Он ни произнес ни слова. Все вокруг было заблевано, и вовсю уже суетились официанты с тряпками, потому что вонь стояла невыносимая. И в этот самый момент сквозь вращающуюся дверь вошел Отто Премингер. Он понятия не имел, что тут только что произошло, но заметил, что что-то не так. Затем он заметил Бертонов и подошел к ним, чтобы поздороваться. И как только он оказался у столика и открыл рот, чтобы что-то сказать, Бертон, который чувствовал себя круглым идиотом, потому что его застали в таком виде, заорал на него: «Может, ты все-таки уберешься отсюда! Катись себе к такой-то матери! » Не проронив ни слова, Отто развернулся и вышел вон.

Решив, что мне удалось договориться с ними об интервью для Салливана, я проводил Ричарда и Элизабет до лифта, сказав, что еще переговорю с ними попозже. На следующий день мне позвонил режиссер Питер Гленвилл: «Ты бы лучше приехал туда до обеда. За Ричардом нужен глаз да глаз, — сказал он. — Они с Питером отправятся на обед вместе и новерняка хорошенько налижутся, да так, что ты сам будешь не рад». Поэтому я был вынужден что-то наплести ему, сказав, что Ричард должен быть в полдень, уже на студии для интервью. Там его уже поджидал Эд Салливан. Мы прождали с ним несколько часов, однако к трем часам пополудни о Бертоне все еще не было ни слуху ни духу. Половина четвертого - Бертона как не было, так и нет. Пробило четыре — та же история — Ричарда нет и в помине.

Наконец, где-то около пяти звонит Элизабет: «Мы здесь, — говорит она. — В гримерной у Ричарда».

Я вошел к нему и обнаружил, что оба пьяны в стельку. Ричард упился до того, что натягивал лосины прямо на брюки, а Элизабет, решив, что ничего смешнее она еще не видела, хохотала, как безумная. Бедняга Салливан понимал, что оказался в дурацком положении, не зная, что ему делать. Однако решил, несмотря ни на что, начать интервью. Повернувшись к Ричарду, он предельно вежливо, с искренней улыбкой, спросил: «Насколько я понимаю, вы работаете вместе с Питером О'Тулом впервые? »

На что Ричард заплетающимся языком отвечал: «Да, в первый, и, мать его так, в последний раз».

Питер, который в тот момент был трезв как стеклышко, был задет за живое, но не знал, что ему на это ответить. Мы еще около пятнадцати минут продолжали снимать, но затем, видя, что все бесполезно, махнули рукой. Все равно этот эпизод нельзя было никуда вставить. Его даже невозможно было при монтаже разделить так, чтобы никто не понял, что Бертон пьян.

Если не считать того времени, когда Ричард потихоньку отлучался навестить семью, они с Элизабет были неразлучны. И все равно, он никак не мог заставить себя просить у жены согласия на развод. Сибил же, хотя и чувствовала себя оплеванной из-за этой откровенной измены, также была не в силах первой начать разговор на эту столь болезненную тему, поскольку отчаянно хотела во что бы то ни стало сохранить семью.

«Я никогда не допущу, чтобы отец моих детей стал пятым мужем Элизабет Тейлор, — заявила она. — Он у меня, словно договором ленд-лиза, связан по рукам и ногам. И я не намерена перерезать этот поводок. Когда же, наконец, я заставлю его вернуться ко мне, то стану на два миллиона богаче».

Это заявление содержало в себе долю истины. Ричард никогда не заводил с ней речь о разводе, но вот о раздельном проживании как-то раз обмолвился. Сначала, когда отправился в Америку, чтобы принять участие в съемках фильма «Ночь Игуаны», проходивших в Мексике, а затем, когда должен был играть Гамлета в Нью-Йорке и Торонто. Обычно Сибил повсюду сопровождала его, но в данных обстоятельствах, заявил он, будет лучше, если ради детей каждый станет делать свое дело. А чтобы обеспечить им стабильную финансовую поддержку, Бертон велел своему адвокату, Аарону Фрошу, составить документ, в соответствии с которым он перевел на счет Сибил в швейцарском банке миллион долларов. Он также обязался на протяжении последующих десяти лет ежегодно выплачивать ей 500 тысяч долларов. О разводе не было сказано ни слова. Вот почему Сибил все еще не теряла надежды на примирение и перебралась с обеими дочерьми в Нью-Йорк. Ричард оставался прикован золотыми цепями к «Дорчестеру».

«Я обожаю Лиз, — заявил он. — Но о браке не может быть и речи. Мы с Лиз для него просто не созданы. Ей раньше не слишком везло в любви. Не считая Майка Тодла и меня, настоящие мужчины ей ие попадались». Далее Ричард принялся раздавать характеристики ее бывшим мужьям. Ники Хилтон, но его мнению, был «явной ошибкой», Уайлдингу «мешала огромная разница в возрасте», Тодд был хорош, но покойник», а Эдди Фишер — «жалкий червяк».

«Клеопатра» вышла на экраны в июне 1963 года, Элизабет, которая совершенно искренне верила, что ей светит второй «Оскар», стала предметом беспощадной критики.

«Слишком толста, слишком грудаста, деньги гребет большие, хотя талант-то махонький...

Она отбросила актерскую профессию на десятилетие назад», — заявил телевизионный критик Дэвид Зускинд.

«Ее Клеопатра — животное с политическими амбициями, — писал журнал «Тайм». — Все, что она умеет, — так это визжать как оглашенная».

«Мисс Тейлор — это однообразие в юбке с разрезом, — замечал «Нью-Йорк Стейтсмен». — Этакая дохристианская Элизабет Арден с густо накрашенными глазами, которой никак не удается вписаться в происходящие вокруг нее события».

«Она — в высшей степени телесное, плотское создание, в ее подведенных глазах вы не прочтете никаких глубинных эмоций, голос ее лишен модуляций и часто срывается на визг торговки рыбой, — писала Джудит Крайст из «Нью-Йорк геральд трибьюн». — Будь то при царских регалиях, в неглиже или аи naturel — создается впечатление, будто она проводит время в каком-нибудь экзотическом местечке в Майами Бич».

«Мисс Тейлор — пышнотелая американская матрона, которая то и дело меняет косметику и переодевается из одного древнеегипетского наряда в другой, — писала «Нью Рипаблик». — Ей достаточно один лишь раз обойти тронный зал, как Александрия тотчас превращается в Беверли-Хиллз».

«Клеопатра в изображении Элизабет Тейлор, — писала «Нью-Йорк Пост», — безнадежно скучна и невыразительна».

«Несмотря на всю ее красоту, — замечал журнал «Кью», — мисс Тейлор отчаянно недостает эмоционального диапазона — как в голосе, так и в телодвижениях — чтобы на равных тягаться с такими профессионалами, как Рекс Харрисон, подарившим нам непревзойденного Цезаря, и Ричард Бертон - и роли раздираемого страстями Антония».

Затравленная критиками, Элизабет впала в истерику. Она заперлась у себя в номере и на протяжении нескольких дней отказывалась вставать с постели.

«Когда она прочитала отзывы о «Клеопатре», с ней едва не случился удар. Она надолго слегла в постель у себя в «Дорчестере», — вспоминал Хэл Уоллис, продюсер киноленты «Бекет». — Оттуда она вечно названивала к нам на съемочную площадку, отвлекая Ричарда от работы. Как-то утром он сказал мне: «Если бы ты сегодня сумел подыскать для нее картину, уверяю, она бы согласилась сыграть в ней всего за какие-нибудь двадцать пять тысяч долларов».

Позднее Бертон объявил: «Я хочу жениться на Элизабет Тейлор, и я на ней женюсь. Никаких «если». Никаких «но». Она хочет выйти за меня замуж. Я хочу на ней жениться». Чуть позднее он добавил: «Разумеется, вы можете быть абсолютно уверены — главным лицом на сцене останусь я. Элизабет будет сидеть где-нибудь за кулисами с вязаньем в руках».

Во время съемок «Бекета» у Элизабет состоялся ее теледебют. В своей программе «Элизабет Тейлор и Лондоне» Си-Би-Эс предоставила зрителю возможность проехать по знаменитым местам британской столицы, а заодно увидеть Элизабет в костюме от Диора, читающей отрывки из Уинстона Черчилля и Элизабет Барретт Браунинг. За этот обход достопримечательностей, длившийся ровно час, Элизабет получила 500 тысяч долларов, мгновенно став самой высокооплачиваемой фигурой на телевидении. Однако на критиков это не произвело ровным счетом никокого впечатления.

Вот что писалось в «Вэрайети»: «То, что в ином случае могло бы стать занимательным и познавательным путешествием, превратилось в полную свою противоположность, и если уж говорить начистоту, то мисс Тейлор, напыщенная и внешне такая образованная, вечно крутится перед объективом добрых две трети программы. Должно быть, по замыслу продюсеров, мисс Тейлор вступила в соревнование с самим Лондоном. И, к сожалению, именно она одержала победу».

Осенью Элизабет отправила обоих своих сыновей, одиннадцатилетнего Майка и девятилетнего Кристофера, к отцу в Лос-Анджелес. Ее приемная дочь Мария оставалась вместе с няней в Лондоне, где ей предстояла очередная операция, в то время как сама Элизабет, вместе с шестилетней Лизой и Ричардом, вылетела в Мексику, в город Пуэрте Валларта. Там Бертон начал работу в картине «Ночь Игуаны», в которой также снимались Гарднер, Дебора Керр и Сью Лайон.

Киностудия, казалось, не меньше всего остального мира была заинтригована разыгравшимся «Le Scandale». Во время съемок секретарша режиссера вела дневник, в котором отметила, что Элизабет привезла с собой из Парижа сорок купальных костюмов-бикини. Имелись там и другие наблюдения.

Сент. 26. В какой-то момент Бертон спросил Тейлор: «Могу я сфотографироваться со Сью Лайон и остальными? » «Ну конечно же, — отвечала она. — Зачем тебе меня спрашивать? » На что Бертон ответил: «Потому что я тебя боюсь».

Сент. 27. На Элизабет надет открытый купальник, и я заметила, что она отлично проводит время, ковыряясь ногтем в пупке.

Окт. 4. Элизабет, как всегда, наблюдала за тем, как мы работаем. Сегодня у нее на голове огромные черные цветы. Она их привезла из Парижа, а сделаны они из человеческого волоса. На ногах у нее сандалии с золотыми и бирюзовыми бусами, а на купальник наброшена мексиканская, зеленая с белым, накидка. Вокруг ее живота заметны толстые жировые складки.

Окт. 24. Элизабет появилась на площадке в свободной блузе и трусиках от купальника из полупрозрачного белого батиста, отделанного красной вышивкой. Лифчика на ней не было, и поэтому можно было отлично рассмотреть ее верхнюю часть. Впечатляет. А еще у нее на пальце было великолепное золотое кольцо с огромными жемчужинами и еще чем-то, что напоминало или розовые бриллианты, или рубины. По ее словам, это кольцо подарил ей король Индонезии. А Ричард сказал: «Она снова пытается меня соблазнить».

Сибил признала свое поражение в декабре — «Le Scandale» по-прежнему не сходил с первых полос газет. Окончательным ударом стал отказ Ричарда приехать к ней и детям в Нью-Йорк, перед тем как отправиться на съемки в Мексику. Сибил объявила, что подает на развод, по причине ухода мужа из семьи и жестокого с ней обращения.

Элизабет в ответ заметила, что для нее это лучший подарок к Рождеству. Не теряя ни минуты, она позвонила Ирэн Шарафф, чтобы та придумала для нее свадебное платье. И лишь затем связалась с адвокатами, чтобы те избавили ее от Эдди Фишера. Эдди, однако, отказался подписать бумаги. Он заявил, что раздел имущества проведен несправедливо. В дополнение ко всем тем драгоценностям, которые он подарил ей, Элизабет требовала оставить за ней темно-зеленый «роллс-ройс», ее подарок ко дню рождения Эдди, и шале Ариэль, стоимостью в 350 тысяч долларов, купленное им для нее в Гштааде, плюс все доходы от корпорации «MCL Films», которую они учредили для съемок «Клеопатры».

За Эдди оставался лишь голый земельный участок, приобретенный ими на Ямайке.

Элизабет заявила прессе, что Эдди потребовал за развод 1 миллион долларов. Эдди в свою очередь парировал, что у нее галлюцинации.

«Наши разногласия заключаются отнюдь не в том, что я прошу у нее денег, — сказал он. — Главное — раздел совместно нажитой собственности».

В конечном итоге Элизабет отдала адвокатам распоряжение выделить Эдди часть денег корпорации «MCL», но только при условии, что он сделает письменное заявление о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает ничего, что могло причинить бы ей моральный ущерб. Она все еще злилась на Эдди за номер «Клео, нильская нимфа» и решительно не желала допустить, чтобы он снова выставил ее на всеобщее посмешище. Эдди прекрасно понимал, что, несмотря на все свое вызывающее поведение, ей хотелось выглядеть в глазах окружающих вполне добропорядочно.

«Она очень чувствительна к тому, что о ней думают другие, — заметил он позднее. — На людях она всегда улыбалась мне, фотографам и всем, кто находился рядом. Но как только дверь за нами закрывалась, она давала волю чувствам».

Эдди подписал заявление, в котором пообещал, что не станет извлекать из Элизабет для себя выгоды, и подал в Мексике на развод по причине ее ухода из семьи — правда, только после того, как Элизабет с Бертоном встретились с ним в Нью-Йорке, чтобы попросить его отказаться от Марии.

«Дело в том, что с Марией возникла проблема, из-за того, что наша семья распалась, ей пришлось бы возвратиться в Германию, все к тем же людям, — рассказывал Фишер спустя несколько дней. — Поэтому я нехотя дал согласие на то, чтобы она оставалась с Элизабет и Бертоном. И если ей с ними хорошо, что ж, я не возражаю, пусть он ее удочерит. Но я никому не позволю удочерить Лизу. Лиза для меня словно завещание Майка. И если у Элизабет не сложатся отношения с Бертоном, то всю кашу придется расхлебывать мне».

«Говнюк, вонючий говнюк! » — визжала Элизабет, когда ей передали слова Эдди. Она была готова его растерзать — сначала за то, что он тянул с разводом, затем за то, что оспаривал дележ имущества. После этого порвала с ним всякие отношения. Более того, она во всеуслышанье заявила, что брак с ним — величайшая ошибка в ее жизни. По ее словам, она его никогда не любила.

Элизабет клятвенно заверяла, что единственной причиной, толкнувшей ее на это замужество, стало то, что Фишер был лучшим другом Майка Тодда, а ей ужасно хотелось сохранить память о нем до конца своих дней. Элизабет заявила, что Эдди — не более чем жалкая карикатура на призрак ее покойного мужа. Позднее она расцветила эту историю, вставив в нее рассказ о том, что Майк Тодд предчувствовал свою близкую гибель и якобы попросил ее на тот случай, если с ним что-либо случится, выйти замуж ui Эдди, чтобы тот о ней заботился. По ее утверждениям, после смерти Тодда она пребывала в таком глубоком шоке, что пошла под венец с Эдди «только потому, что Майк попросил меня об этом».

Более того, Элизабет отреклась от Эдди как от приемного отца Марии и уверяла, что удочерила девочку одна. Несмотря на то, что данные судебных архивов и газетные колонки свидетельствуют об обратном, она упорно отрицала тот факт, что Фишер удочерил Лизу Тодд.

Элизабет словно вычеркнула из своей жизни четыре года жизни с Эдди Фишером. По ее словам, она оставалась духовно и эмоционально мертвой до тех пор, пока не встретилась во время съемок «Клеопатры» с Ричардом Бертоном, и лишь благодаря этой встрече заново вернулась к жизни.

«Он стал для меня принцем, который разбудил спящую красавицу», — заявила она.

«Элизабет наверняка хотелось бы вычеркнуть меня из своей жизни, словно меня и не существовало, — именно потому я навсегда останусь черным пятном на ее совести», — заявил Эдди годы спустя.

А в то время он также был вынужден терпеть от нее унижения, например, оспаривать в Мексике ее заявление о разводе. Суд вынес окончательное решение 6 марта 1964 года, в Пуэрто Валларта. Основанием для развода стал уход из семьи одного из супругов. В тот момент Элизабет находилась с Бертоном в Торонто, где он исполнял заглавную роль в «Гамлете».

«Мы поженимся, как и полагается, с раввином, как только для этого настанет благоприятный момент», — заявила она. Однако через девять дней парочка тайком чартерным рейсом улетела в Монреаль, где и состоялось их бракосочетание.

«Мне прекрасно запомнился этот день, — вспоминал Рональд Де Манн, парикмахер Элизабет. — Хотя было всего десять часов утра, Ричард уже успел как следует набраться, и Лиз умоляла меня, чтобы я заставил его что-нибудь съесть. «Нельзя, чтобы он пил на пустой желудок, — сказала она. — Никак не пойму, отчего он так нервничает. Мы ведь вот уже два года спим вместе». Через несколько часов триддативосьмилетний жених, пьяный, но все еще стоящий на ногах, поджидал на восьмом этаже отеля «Ритц-Карлтон» свою тридцатидвухлетнюю невесту. Принадлежащий к лону Пресвитерианской церкви валлиец и его перешедшая в иудаизм суженая должны были предстать перед священником-униатом, единственным служителем культа, которого им удалось найти, и который не стал возражать против четырех разводов, предшествовавших этому браку. На свое пятое за четырнадцать лет бракосочетание Элизабет нарядилась в ярко-желтое декольтированное шифоновое платье, украшенное брошью стоимосгьк в 150 тысяч долларов — той самой, которую Бертон подарил ей во время съемок «Клеопатры». На ее день рождения он преподнес ей ожерелье из бриллиантов и изумрудов, и вот теперь, в качестве свадебного подарка — такие же самые серьги.

Верная своей старой привычке, Элизабет и на это бракосочетание опоздала почти на час, отчего Бертон, не выдержав, взревел: «Разве эта толстая девка еще не пришла? Клянусь вам, она у меня опоздает к Страшному Суду! »

Наконец, Элизабет вплыла в комнату. Голову ее венчал дорогущий, за 600 долларов, итальянский шиньон, в который были вплетены римские гиацинты, ниспадавшие ей на спину. Элизабет была одна, без всяких сопровождающих. Родители прилетели к ней, но без детей. Шафером со стороны Бертона стал его чернокожий лакей Боб Уилсон. Церемония заняла десять минут, после чего жених громогласно объявил: «Мы с Элизабет Бертон очень, очень счастливы».

«О да, — отозвалась, Элизабет. — Я так счастлива, что вы просто мне не поверите. Мы будем вместе до конца наших дней».

«Я перенервничал. К тому же, мне приходилось восемь раз в неделю исполнять роль Гамлета, так что я похудел на двадцать фунтов, — произнес Бертон. — Но теперь у меня словно камень с души свалился».

На следующем представлении «Гамлета» знаменитый актер удостоился бурной овации. Несколько раз раскланявшись, он выступил вперед и произнес: " Мне бы хотелось процитировать строки из пьесы — третий акт, сцена первая: «Больше браков у нас не будет».

И актеры, и зрители ответили бурной овацией.

Актеры приготовили для молодоженов специальное поздравление. Бертон открыл праздник тем, что взял помаду Элизабет и написал на зеркале слова «Он её любит».

«В ту пору они жить друг без друга не могли и все время сидели, взявшись за руки, — вспоминал Роберт Милли — актер, исполнявший роль Горацио. — Она с трепетом относилась к его недюжинному актерскому дарованию, он же безумно гордился тем, что он, Ричард Бертон, двенадцатый из тринадцати детей судомойки и валлийца-шахтера, женился на самой красивой, самой знаменитой женщине в мире. Он любил ее за все то, что она дала ему, неустанно повторял: «Я женат на первой красавице мира». Он просто не мог в это до конца поверить».

«Бертон, словно маленький ребенок, похвалялся, сколько денег заплатил за серьги и ожерелье для Элизабет. Он спешил их вам показать, а затем непременно сообщал, во что они ему обошлись.

«Больше миллиона я выложил за них, больше миллиона», — говорил он.

Это было и безвкусно, и трогательно. Ведь для него деньги значили все на свете. Более того, он признался мне, что его сокровенной мечтой было желание стать самым высокооплачиваемым актером в мире. Ему нравилось выставлять напоказ свою корысть, бросая вызов старым рыцарям, которые уже приготовили для него мантию величайшего шекспировского актера нашего времени.

В Торонто супруги Милли устроили вечеринку для труппы «Гамлета», однако не стали приглашать туда Ричарда с Элизабет, полагая, что те все равно не придут. Когда веселье было в самом разгаре, кто-то начал громко стучать в дверь. Мэри Джейн Милли пошла открывать и увидела, что на пороге стоят молодожены и умоляют, чтобы им позволили присоединиться к компании.

«Мы слышали, что у вас тут вечеринка, и захотелось узнать, с какой стати нас не пригласили», — сказал Ричард.

«Может, вы разрешите нам войти, мы тоже хотим к вам», — добавила Элизабет.

После нескольких часов обильных возлияний, Бертоны пригласили хозяев к себе в номер в отель «Король Эдвард». В спальне оказалось помещенное в рамку фото Майка Тодда, а на комоде лежало обручальное кольцо с гигантским бриллиантом, подаренное им Элизабет.

«Я как сейчас помню этот невероятно дорогой бриллиант, размером едва ли не с автомобильную фару. Он лежал на туалетном столике, откуда его мог прихватить кто угодно», — вспоминала Мэри Джейн Милли.

Гулянка продолжалась до четырех утра, причем Ричард как всегда основательно набрался и принялся рассказывать байки о президенте Джоне Кеннеди, который, посмотрев «Камелот», пригласил его к себе в Белый Дом.

Ричард рисовался в первую очередь перед хорошенькой женой Роберта Милли и даже пытался за ней поухаживать. Он постоянно улыбался и повторял: «Ну, поцелуй меня, киска. Ну, давай. Поцелуи меня». Элизабет, которой было вовсе не до смеха, стояла в углу, ломая голову над тем, как привести в чувство супруга, который у нее на глазах пытался соблазнить другую женщину. Наконец она не выдержала и подошла к Мэри Джейн Милли.

«По-моему, ты даже очень привлекательная, и Ричард явно того же мнения, — сказала Элизабет. — Но мне все равно придется попросить тебя немедленно убраться отсюда».

«Лиз поначалу меня недолюбливала из-за ухаживаний Ричарда, правда, мне все это казалось просто смехотворным, и я попыталась сказать ей об этом, — вспоминала Мэри Джейн Милли. — Я знаю, что такое иметь, красавца-мужа — женщины летят на негословно мотыльки на огонь. Это отравляет жизнь. Но мне стало понятно и то, насколько она была не уверена в себе и в своих отношениях с Ричардом. Она стремилась безраздельно владеть им и позднее призналась мне, что ужасно переживала, когда он начинал заигрывать с другими женщинами. Ей хотелось быть уверенной в том, что он ее никогда не бросит, не сбежит от нее».

Элизабет изо всех сил старалась расположить к себе окружающих его людей, заискивая перед режиссером труппы сэром Джоном Гилгудом и остальными актерами, пытаясь всем угодить. В день премьеры она распорядилась доставить в гримерную каждого, кто был занят в «Гамлете», по две бутылки коллекционного вина. К вину прилагалась написанная от руки записка с пожеланиями успеха. Она требовала, чтобы всякий раз, когда труппа обедала где-нибудь в ресторане, Ричард брал на себя оплату счета. Когда однажды у одной из актрис сломалась молния, Элизабет сорвала с себя брошь стоимостью в 150 тысяч долларов, чтобы использовать ее вместо английской булавки.

«Она приходила посмотреть каждый спектакль с участием Ричарда, — вспоминал Роберт Милли. — Обычно она садилась за кулисами — в брюках в обтяжку и лиловых пиратских замшевых сапогах и с бутылкой шампанского в одной руке и томиком Гамлета в другой — и вот так следила за спектаклем».

К тому времени как труппе предстояло yeзать из Торонто на двухнедельные гастроли в Бостон, спектакль все еще не был обкатан, а игра Ричарда местами казалась небрежной. Прекрасно это понимая, он попросил для себя дополнительные репетиции. К тому же, он беспробудно пил.

Элизабет ощутила эту неуверенность Ричарда и всеми силами пыталась поддержать его. Кроме того, она хотела помочь ему избавиться от последних угрызений совести, поскольку он не забывал о Сибил и детях. Она даже рискнула позвонить Филиппу Бертону (приемному отцу Ричарда) — когда разыгрался «Le Scandale», тот занял сторону Сибил и рассорился с Ричардом.

«Ричард нуждается в вас, — сказала она. — Умоляю вас, приезжайте».

Восстановив эту столь важную для Ричарда дружбу, Элизабет позвонила Эмлину Уильямсу, актеру-валлийцу, который, подобно Филиппу Бертону, умолял его не покидать Сибил, ради какой-то там «третьеразрядной артисточки».

«Я как раз был занят в «Депутате», когда мне позвонила Элизабет. Она была сама вежливость и очень сильно нервничала... и вообще было нечто весьма трогательное в том, что Ричард хотел видеть нас накануне премьеры. Нельзя же бесконечно дуться друг на друга, и, к тому же, Сибил недурно устроилась, и все сложилось наилучшим образом».

Помирив Ричарда с отцом и лучшим другом, Элизабет позвонила его родным в Уэльс и пригласила всех до последнего за свой счет в Нью-Йорк, посмотреть «Гамлета», который теперь шел на Бродвее. Она заказала авиабилеты первого класса, шикарные номера в отеле «Ридженси» и лучшие места в зрительном зале. Когда Элизабет позвонила самой старшей сестре Ричарда, Сисси — той самой, которая взяла его к себе, когда их мать умерла, — она велела ей взять. с собой один лишь пустой чемодан. Затем она отправила Дика Хенли и Джона Ли купить для нее новый гардероб, включая вечернее платье для выходов в оперу.

Элизабет приложила все усилия, чтобы переманить на свою сторону эту женщину, хлебнувшую немало горя на своём веку, — ведь поначалу Сиси была в шоке, узнав о скандале, разыгравшемся вокруг её брата.

«Сисси у нас положительная натура, — пояснила ее сестра Хильда. — Она не верит в разводы и всегда с большой теплотой относилась к Сибил».

Когда Сисси Джеймс и ее муж Элвид прибыли в Нью-Йорк, Элизабет повела их в театр. Она заехала за ними, наряженная в короткое черное платье, белую норковую накидку до пола, в изумрудно-бриллиантовых серьгах, которые подарил ей Ричард, и с великолепной ниткой жемчуга на шее.

«Какие на вас красивые жемчуга», — заметила ее золовка.

«Да, — ответила Элизабет. — Я купила их буквально сегодня, причем совсем недорого — всего за семьдесят пять тысяч».

Иногда Элизабет могла потратить целый день на визит к парикмахеру или же придирчиво выбирая платье, меха к нему или же украшения, в которых ей предстояло появиться вечером. На протяжении семнадцати недель, пока «Гамлет» шел на Бродвее, не было такого случая, чтобы она появилась дважды в одном и том же наряде. Подобно кинодивам былых времен, она одевалась ради своих поклонников, ради толпы — и действительно, каждый вечер на углу Бродвея и Сорок Шестой улицы скапливались громадные толпы народа, одержимые желанием хотя бы одним глазом взглянуть, как она подъезжает в своем «роллс-ройсе» с шофером к театру «Лунт-Фонтанн», где в тот вечер играл ее муж. Как только они с Ричардом появлялись в дверях, конным полицейским, чтобы сдержать натиск толпы, приходилось пускать в ход дубинки.

Бертон буквально купался в этом массовом преклонении.

«Это действительно нечто из ряда вон выходящее, — сказал он Трумену Кэпоту. — Каждый вечер, когда Элизабет заезжает за мной в театр, там всегда стоят эти... эти... эти... »

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒