ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 12 страница

Личные проблемы актерского состава усугублялись той леденящей душу историей, которая разыгрывалась перед камерой. Гор Видал написал сценарий, в котором речь идет о нейрохирурге — его сыграл Монтгомери Клифт, — которого в свою очередь призывает к себе одна своенравная южанки (Кэтрин Хепберн), с тем чтобы он произвел лоботомию ее истеричной красавице-племяннице (Элизабет Тейлор). Роль ее жадной, словоохотливой мамаши была отдана Мерседес Маккембридж.

Сам сюжет вращался вокруг гомосексуалиста, Себастьяна — кстати, он так ни разу и не показывается на экране, — который использует собственную мать (Хэпберн) в качестве приманки, дабы завлекать мужчин для своих сексуальных утех.

Он безжалостно отталкивает ее от себя, когда красота ее блекнет, и завлекает на ее место свою красавицу-кузину, ради чего берет ее с собой в Испанию. Там он покупает ей весьма откровенный купальный костюм, который якобы, намокнув, становится прозрачным. Девушка надевает костюм и отправляется на пляж, чем привлекает к себе внимание целой орды уличных мальчишек. Она в ужасе наблюдает, как они в ярости обрушиваются на Себастьяна — разорвав его тело в клочья, беспризорники-каннибалы пожирают растерзанную жертву. Под впечатлением этой кошмарной сцены девушка возвращается домой, что-то истерично бормоча о чудовищной гибели кузена. Тетка помещает девушку в психиатрическую клинику и договаривается о лоботомии — им самым она надеется стереть из ее памяти воспоминания о кошмарной сцене, а заодно и уберечь память о любимом сыне. События достигают кульминации в гот момент, когда нейрохирург, нанятый для проведения операции, собирает вместе семью в отчетной попытке помочь молодой женщине разблокировать. ее память. Его план срабатывает — героиня на одном дыхании разражается потоком невообразимых воспоминаний. По мнению многих критиков, этот монолог стал высшим актерским достижением Элизабет Тейлор за всю ее кинокарьеру.

«И если у кого-то еще остались сомнения на тот счёт, способна ли мисс Тейлор выражать сложные неоднозначные эмоции, радовать зрителей убедительной и прочувствованной игрой, то этот фильм призван их развеять», — замечала «Нью-Йорк Геральд трибьюн».

Однако не все разделяли это восторженное мнение. Теннесси Уильямс по поводу картины сказал следующее: «Меня едва не стошнило». По мнению драматурга, выбор Элизабет на роль племянницы был крайне неудачен. «С трудом верится, чтобы такая модная куколка, как наша Лиз, не понимала, что ее используют в каких-то темных целях. По-моему, Лиз за уши затащила бы домой этого Себастьяна и спасла героев фильма от дурацкого положения».

Босли Кроутер из «Нью-Йорк Тайме» заклеймил картину как «слезливую мелодраму». По его мнению, агония Элизабет не что иное, как театральное кривлянье на публику.

Джо Манкевич встал на защиту своей звезды, ведь она вместе с Кэтрин Хепберн была выдвинута на награду киноакадемии.

«Это лучшая роль Элизабет с тех пор, как она начала сниматься», — заявил он.

Элизабет была того же мнения. «Неожиданно, прошлым летом» — самая сложная, самая трудная картина за всю мою кинокарьеру. Это не какой-то там мюзикл. Кэтрин Хепберн, Монти Клифт — да, собственно, все мы были вынуждены напрячь свои силы, чтобы получилось так, как задумано. Тема, конечно, неожиданная, но даже идея каннибализма, как мне кажется, представлена в фильме красиво и артистично».

«Как мне кажется, Элизабет особенно хорошо удаются те роли, в которых замешан секс, — заметил Гарольд Салемсон. — Она профессиональная киноактриса, и я делаю особый акцент на слове «кино», потому что она знает, как вести себя перед камерой. Каждый раз Элизабет даже моргала на одном и том же слоге. Каждый эпизод она играла с величайшей точностью и могла часами, дубль за дублем, без видимых усилий повторять одну и ту же реплику. Сравните отснятые кадры, и они покажутся почти неотличимыми. С другой стороны, от Кэтрин Хепберн такого гладкого исполнения уже не добиться, и все дубли у нее разные». Обеспокоенный тем, что фильм содержал такие запретные в ту пору темы, как каннибализм и гомосексуализм, отдел общественных связей задумал провести необычную рекламную кампанию. С этой целью была использована соблазнительная картинка, изображавшая Лиз в весьма откровенном купальном костюме, и подпись: «Неожиданно, прошлым летом Кэти поняла, что ее используют для каких-то темных целей».

«Чтобы добиться от Лиз рекламного снимка, мне потребовались нечеловеческие усилия, — вспоминал Гарольд Салемсон. — Она ни за что не желала делать хоть что-либо, не предусмотренное контрактом. Поэтому мне пришлось пообещать ей, что мы подыщем на Коста-Брава пляж без туристов. Она согласилась позировать лишь при этом условии. Мы были вынуждены поклясться ей, что больше ничего не потребуем от нее для рекламы картины. Мы подыскали пляж, привезли туда Лиз и начали снимать. Поскольку ей то и дело приходилось то входить в воду, то выходить из нее, я постоянно держал наготове огромное махровое полотенце. В какой-то момент я пошутил, вернее, попытался пошутить: «Ой, Элизабет, признайся мне, ведь ты это делаешь только потому, что тебе нравится, как я тебя вытираю». Лиз повернулась ко мне и сказала: «Мне платят деньги за то, чтобы я снималась в кино, а не в рекламе».

В те дни Элизабет Тейлор была не просто звездой. 500 тысяч долларов, заработанные ею за восемь недель работы над картиной «Неожиданно, прошлым летом», прекратили её в самую высокооплачиваемую актрису в мире. Попав в десятку самых популярных в Америке кинозвезд, Тейлор получила возможность диктовать собственную цену. Она известила продюсера Уолтера Вагнера, что за 1 миллион долларов согласна сыграть Клеопатру для студии «XX век — Фокс», хотя все еще была должна «МГМ» одну картину. Лишь исполнив свои обязательства перед «МГМ», Элизабет получала возможность организовать свою независимую компанию и по собственному усмотрению выбирать сценарий. В предвкушении этой свободы Эдди уже пытался застолбить для нее такие проекты, как «Имперская женщина» и «Анна Каренина». Они вместе образовали несколько корпораций с тем, чтобы финансировать независимые проекты, планируемые Эдди Фишером к постановке.

У Элизабет возникло желание оставить кино, но ведь им с Эдди нужно было поддерживать ставший для них привычным экстравагантный образ жизни.

«У меня совсем не осталось денег, — говорила она. — Да и у Эдди тоже. Зато Дебби Рейнольдс — простите меня за выражение — заграбастала все себе». Тем не менее, деньги на подарки у них еще водились. Во время съемок в Лондоне Эдди отправил Элизабет в Париж сделать кое-какие покупки у Диора. Там же он купил ей десять платьев от Ив Сен-Лорана. Элизабет, в свою очередь, купила ему автомобиль «Ягуар» и подбитый бобром плащ. Вдобавок к вилле на Ямайке, которую Элизабет окрестила «Раем для Эдди», был куплен особняк в тринадцать комнат из белого кирпича в городке Перчес, штат Нью-Йорк, с участком земли в пять акров, где разместились теннисные корты и бассейн. Кроме того, Эдди приобрел для супруги шале за 325 тысяч долларов в Швейцарии, в Гштааде, а в ответ получил темно-зеленый «роллс-ройс». Чтобы отпраздновать шестимесячный юбилей супружеского союза, Эдди подарил Элизабет норковый свитер, а она ему — пару золотых запонок, украшенных бриллиантами. На запонках была выгравирована надпись:

«Я люблю тебя и не могу без тебя до конца моих дней».

Тронутый подобным выражением любви со стороны супруги, Эдди изо всех сил стремился отвечать на любовь любовью. Пожалуй, одним из самых дорогих подарков к первой годовщине их свадьбы стала переплетенная в кожу библиотека всех ее фильмов.

«Эдди подарил ей набор из тридцати книг по каждому из фильмов, в которых она снималась, — вспоминал его биограф. — Каждая книга включала в себя сценарий плюс двенадцать фотографий с кадрами из фильма. Все это было переплетено в кожу цвета лаванды. Каждое заглавие сияло на обложке настоящим золотым тиснением. К книгам прилагались лавандового цвета закладки с надписью: «Моей жизни, моей жене Элизабет. С любовью, Эдди».

«Она едва не лишилась чувств от радости, когда уиидела все эти книги. По-моему, она поняла, насколько широк был этот жест и скольких трудов все это стоило. Ведь на составление этой библиотечки ушло несколько месяцев, и стоила она бешеные деньги, ведь каждая книжка являла собой шедевр переплетного искусства.

«Мне выпало счастье выйти замуж за человека, который так же, как и я, ценит жизнь, — сказала Элизабет. - Именно потому, несмотря на все выпавшие на мою долю переживания и невзгоды, я не побоюсь заявить., что судьба благосклонна ко мне. Я дважды в жизни изведала настоящую любовь. Некоторым не дано это испытать даже однажды».

И память о своей первой любви, Элизабет повсюду носила с собой фотографию Майка Тодда. Кстати, Эдди это только поощрял.

«А почему нет? — говорил он. — Мы оба его любили. Его влияние на меня было огромно, как, впрочем, и на Элизабет... Собственно говоря, он научил ее любить... Майк дал ей многое, но самый главный его дар — это дар любви».

Для Элизабет любовь значила никогда не расставаться с любимым. Она нуждалась в постоянном внимании и заботе, подобно тому, как цветку необходим солнечный свет и тепло. Перед тем как выйти замуж за Эдди, она заставила его поклясться, что они никогда не будут расставаться больше, чем на одну ночь. Эдди пообещал ей, что будет сопровождать ее во время съемок, куда бы она не поехала. Элизабет, в свою очередь, дала ему обещание, что будет при нем во время его концертов в ночных клубах. Таким образом, они всегда будут вместе.

Присутствие Элизабет в Лас-Вегасе или Нью-Йорке способствовало успеху концертов Эдди Фишера. Сверкая бриллиантами и обнаженными плечами, она гордо шествовала к своему месту, не обращая ни малейшего внимания ни на присутствующих, ни на слепящие вспышки блицев. Вставив сигарету в длинный, украшенный драгоценными камнями мундштук, она курила, улыбалась, потягивала шампанское, ожидая, когда же ее муж появится на сцене.

В антракте Эдди благодарил тех, кто оказал ему помощь в организации концертов, и представлял публике присутствующих в зале знаменитостей. В конце он говорил: «Ну вот и все. Кажется, я перечислил всех». И тогда публика, разумеется, начинала кричать: «А как же Лиз? А как же Лиз? »

Эдди изображал полную растерянность, после чего переводил любящий взгляд на жену.

«Я так горд, я так счастлив, что она сегодня здесь со мной, — говорил он, — мне кажется, вам понятны те чувства, которые я испытываю. Леди и джентльмены, позвольте вам представить — миссис Эдди Фишер! »

При этих словах Элизабет поднималась со своего места. Помахав зрителям рукой, она затем посылала воздушный поцелуй Эдди, а тот, не сводя с нее взгляда, начинал свой коронный, заключительный номер, «Это лицо»:

«Эти глаза, эти губы, эта ни с чем не сравнимая улыбка... »

В Нью-Йорке Элизабет устроила по поводу премьеры мужа банкет в отеле «Уолдорф-Астория», куда пригласила семьдесят два человека, среди которых были Глория Вандербильт, чемпион по боксу Ингмар Йохансон, Али Хан и его подружка — французская манекенщица Беттина, Артур Лоу-младший и отец Эдди Фишера, Джо Фишер. Элизабет заказала шесть столиков и на каждый из них распорядилась поставить массивные банки с икрой и разнообразных напитков на сумму в полторы тысячи долларов.

Буквально за считанные минуты перед тем, как Эдди предстояло выйти на сцену, Элизабет вошла в зал и увидела, что за одним из зарезервированных ею столиков сидят, как она выразилась, «пара охламонов из Бруклина». Элизабет подошла к ним, чтобы сказать, что этот столик заказан, но те только рассмеялись ей в лицо. Она велела непрошенным гостям убираться, но те даже бровью не шевельнули.

«Черт побери, — визжала актриса. — Ну-ка давайте, выметывайтесь отсюда».

«Послушайте, дамочка, мы знали Эдди еще с тех пор, когда он был официантом у Гроссинджера, и наши деньги ничуть не хуже ваших».

Понося нахалов на чем свет стоит, Элизабет подозвала официанта, заплатила по их счету 500 долларов и потребовала для ошарашенных гостей новый столик. Чтобы как-то загладить возникшую неловкость, отец Эдди начал разговор с Али Ханом.

«Не стесняйтесь, принц, — сказал он. — Угощайтесь икрой. Правда, лично я предпочитаю селедку».

«Разумеется, месье Фишер-отец, — серьезно отвечал по-французски Али Хан. — Когда селедка хороша, она ну очень хороша, а когда не очень — то просто ужасна».

Кто-то из гостей вспоминал: «До Лиз не дошла эта шутка, но оно даже к лучшему, если принять во внимание ее дурное настроение в тот вечер. Али насмехался над ней, перефразируя детский стишок о маленькой девочке, у которой посередине лба завиток, ну точно как у Лиз. В хорошем настроении она ну очень хороша, а если в дурном — то просто ужасна».

ГЛАВА 14

Элизабет помнила, что задолжала «МГМ» еще один фильм, за который ей заплатят 125 тысяч долларов. Правда, сначала ей хотелось сыграть за миллион долларов Клеопатру. Поскольку студия дала согласие «Коламбия Пикчерс» на ее участие в съемках ленты «Неожиданно, прошлым летом», то Элизабет решила, что ее с той же легкостью отпустят для работы на «XX век - Фокс».

«Она с жадностью ухватилась за эти деньги, поскольку ей казалось, что «Метро» не станет упираться и даст ей новую «увольнительную», — рассказывал Пандро Берман. — Однако в мои планы не входило так запросто ее отпускать. Я уже наметил ее на главную роль в картине «Баттерфилд-8». Я закупил эту картину, имея в виду Элизабет, ведь она была просто создана для этой роли».

Элизабет было известно, что «МГМ» собирается хорошо нагреть руки на ее скандальной известности. Ей уготована роль «девочки по вызову» в экранизации романа Джона О'Хары. Она отказалась сниматься.

«Главная героиня почти что настоящая проститутка, — заявила актриса. — Она ненормальная, нимфоманка. Вся эта затея — совершенная безвкусица, и я отказываюсь принимать в ней какое-либо участие, при любых условиях».

Она отправила своего агента Курта Фрингса передать это заявление заведующему постановочной частью «МГМ» Солу Зигелю, а вслед за ним еще целую команду адвокатов — в надежде, что те отыщут в контракте лазейку. Но Зигель твердо стоял на своем.

«Если Тейлор откажется сниматься для «МГМ» в «Баттерфилд-8», — заявил он, — студия отстранит её от работы и, согласно условиям контракта, в течение двух лет не позволит ей принимать приглашения от других работодателей».

Наконец Элизабет лично отправилась на встречу с Зигелем, в полном убеждении, что сумеет добиться его согласия на участие в съемках «Клеопатры». Она даже предложила использовать миллион долларов, который получит от студии «XX век - Фокс» в качестве залога, гарантировавшего ее возвращение на «МГМ». Однако Зигель с ходу отверг это предложение. Уж он-то знал, что «Метро» озолотится, снимая картинку с участием Элизабет Тейлор. Ее репутация женщины, которая не гнушается ничем, лишь бы прибрать к рукам понравившегося ей мужчину, в том числе лучшего друга покойного мужа, превратила кинозвезду в самую прибыльную эмгеэмовскую собственность. В 1960 году производительность «МГМ» опустилась до самой низкой отметки — из Калвер-Сити вышло лишь двенадцать полнометражных картин. Неудивительно, что студия вцепилась в свою актрису мертвой хваткой.

«Неужели так заканчивают семнадцатилетнее сотрудничество? » — спросила Элизабет Зигеля.

«К счастью или к несчастью, мисс Тейлор, — отвечал представитель «МГМ», — наши отношения давно утратили дружеский характер».

После этих слов разъяренная Элизабет пулей выскочила из его кабинета.

«Со стороны студии это просто подло, — заявила она репортерам. — Я отказалась от роли по двум причинам. Во-первых, это самый порнографический сценарий, какой мне когда-либо предлагали, а во-вторых, я считаю, что студия поступила по отношению ко мне просто некрасиво».

Это публичное заявление Элизабет возмутило Джона О'Хару. Написанный в 1935 году, роман долгие годы пылился на эмгеэмовских полках, и автор, вполне естественно, с нетерпением ждал начала съемок.

«Ее главная ошибка заключается в том, что, как ни странно, она обозвала героиню моего романа «почти что проституткой», — сказал О'Хара. — Не следует забывать, что ей хотелось сыграть Клеопатру, а не Жанну д'Арк. Не следует забывать также и то, что тогдашняя миссис Эдди Фишер уже успела побывать миссис Тодд, Хилтон и Уайлдинг, а ведь ей еще не было и тридцати, и вообще, прошли те времена, когда зритель умилялся маленькой девочке из «Нэшпл Велвет», которая так любила свою лошадку».

Пробыв целую неделю не у дел, Элизабет была вынуждена сдаться. У нее не осталось выбора. Она просто не могла позволить себе еще два года сидеть без работы. Однако она не простила студии этого унижения и мстила любыми доступными ей способами. Тейлор при первой же возможности клеймила «МГМ», за то, что студия продержала ее в восемнадцатилетнем «насильственном рабстве». Она с нескрываемым злорадством угрожала сорвать съемки «Баттерфилд-8».

«Что бы вы там не говорили, вам не удастся заставить меня полюбить эту ленту, и никакие ваши уловки не заставят меня играть в ней с желанием, — бросила она в лицо Пандро Берману. — И если вы считаете, что я вам раньше доставляла одни только неприятности, погодите, это были еще ягодки. Я вам еще покажу, на что способна. Клянусь, я ни разу не явлюсь на съемки вовремя. Я буду вечно опаздывать. Мои опоздания и болезни обойдутся вам в копеечку, и вы еще проклянете тот день, когда заставили меня ввязаться в эту вашу дешевку».

«Ты состоишь в гильдии киноактеров, — спокойно возразил продюсер. — А работать придется бок о бок с другими членами этой организации — с Лоренсом Харви, Милдред Данкок, Диной Меррил — тебе просто совесть не позволит делать им подобные подлости. Иначе тебе тоже вскоре не поздоровится! »

«К черту! — визжала Элизабет. — Я вам еще покажу, вы у меня еще попляшете! »

«Нет, ты просто сыграешь свою роль и получишь за нее «Оскара», - парировал Берман.

Продюсер уже наметил па роль пианиста актера Дэвиде Янсена, но Элизабет хотела протолкнуть на нее Эдди. Поэтому она заявила Бенни Тау, что Эдди предлагали гастрольное турне по Австралии, которое он, однако, был вынужден отклонить, чтобы оставаться с ней.

«Бенни пришел ко мне и сказал: «Тебе повезло с этим парнем, - вспоминал Берман. — Если Эдди будет вместе с ней на съемках, она не станет лишний раз мутить воду». И хотя мне была противна вся эта затея, выбора у меня не было. Этот Фишер был бездельником. И не только наркоманом, но в придачу ко всему еще и никудышным актером. Но меня силой заставили ввести его в картину».

В то время Эдди получал регулярные инъекции у доктора Макса Якобсона, который впоследствии получил печальную известность как «Доктор Кайф». Пациенты Якобсона, среди них такие знаменитости, как президент Кеннеди, Энди Уильяме и Алан Лер-нер, получали инъекции витаминов, сдобренные изрядным количеством амфетамина.

Элизабет также начала получать у врача эти так называемые «инъекции здоровья». Они действовали на нее возбуждающе, вызывая острые приступы учащенного сердцебиения, нервное истощение, бессонницу, депрессию или приступы истерии. Чтобы как-то ослабить действие амфетаминов, Элизабет начала принимать снотворное и в результате вечно просыпала съемки. И актеры, и съемочная группа — все уже привыкли к тому, что надо ждать как минимум часа три, прежде чем она появится на площадке.

У Элизабет вошло в привычку консультироваться одновременно сразу у нескольких врачей, и поэтому во время съемок «Баттерфилд-8» ее лечили не меньше шести докторов, причем каждый из них прописывал ей свои лекарства. В придачу к выписанным врачами снадобьям, она частенько просила стимуляторы у друзей.

«Она постоянно просила меня раздобыть каких-нибудь таблеток и принести их ей на съемки, — рассказывала Кэтти Фрингс. — Но я не шла у нее на поводу».

Официальные архивы «МГМ» содержат несколь ко медицинских свидетельств состояния Элизабет во время съемок фильма «Баттерфилд-8», включая одну, датированную 29 февраля 1960 года, когда она, примерно в 5 часов дня, пожаловалась на то, что ее лихорадит. Дежурившая на съемочной площадке медсестра измерила ей температуру, практически нормальную для этого времени суток. Тем не менее, Элизабет настаивала, чтобы к ней вызвали врача. На протяжении всех съемок она постоянно жаловалась на всякого рода недомогания, включая простуду, грипп, респираторную инфекцию, растяжение щиколотки, острое расстройство желудка и полное нервное истощение.

Съемки картины начались в январе, в Нью-Йорке, причем накануне Элизабет заявила репортерам, что «Баттерфилд-8» — «дерьмо, какого свет не видывал».

«Мне противно играть эту девицу, — сказала она. — Я ненавижу то, что она собой олицетворяет, — мужчин, эти вечные чужие постели».

Элизабет так сильно переживала, что должна играть проститутку, что тайком наняла группу писателей, чтобы те переделали сценарий, убрав из него самые вызывающие сцены. Кроме того, Элизабет решила, что роль Эдди тоже должна быть переписано заново, и поэтому писатели также тайком приложили руку и к его репликам. Затем она вызвала к себе домой режиссера, Дэниэла Манна, и продюсера Бермана, и вручила им переделанный сценарий.

Берман сел напротив нее, и Элизабет как-то странно на него посмотрела.

«Признайся, ведь ты тот самый парень, что подарил мне после съемок «Нэшнл Велвет» лошадь? »

Сияя от гордости, Берман отвечал, что он и есть тот самый человек.

«Что ж, тогда изволь выслушать, что я тебе скажу, сукин ты сын, — продолжала актриса, — Этот твой черов конь, целых пятнадцать лет был для меня словно заноза в заднице — чего мне стоило прокормить эту прожорливую скотину! »

С этими словами Элизабет сунула под нос Берману стопку листов бумаги.

«Эдди не понравилась его роль, и он ее переписал. И теперь мы с ним оба довольны».

Берман взял у нее из рук стопку листов и отправил их в корзину для бумаг, стоявшую рядом с его креслом. Тем самым он продемонстрировал строптивой звезде, что он думает о переделанном сценарии.

«Я даже не стану мараться об это дерьмо», — спокойно возразил он.

Элизабет бросилась к нему.

«Испустив истошный вопль, она, как тигрица, кинулась на меня, нацелившись своими длинными ногтями мне прямо в лицо, — вспоминал Берман. — Дэнни пришлось скрутить ее. Он был готов пустить в ход какой угодно материал — даже тот, что сочинили ее борзописцы, — лишь бы только ублажить ее и не навлекать на свою голову ее гнев. Но я отказался марать сценарий, написанный Джоном Майклом Хейзом, о какое-то там дерьмо, которое накропали нанятые Эдди Фишером писатели-телевизионщики».

Элизабет, все еще пышущая яростью, стремилась отыграться на любом, кто имел хоть малейшее отношение к фильму. Она часами заставляла ждать своего появления на площадке, часами копалась в костюмерной, часами красилась и перекрашивалась.

«Она вечно строила из себя больную и вечно опаздывала», — рассказывал продюсер.

«Она превратила съемки в сплошные мучения, — говорил ассистент режиссера. — Она измывалась над всеми, кто только был занят в работе над фильмом», — добавляла художник по костюмам.

Элизабет все это было безразлично. Ей не давало покоя одно — визит Уолтера Вальтера в Нью-Йорк для обсуждения деталей ее миллионного контракта в съемках «Клеопатры». За обедом в «Колониальном клубе» она поставила его в известность, что хотела бы видеть в качестве своего парикмахера Сидни Гиляроффа. Кроме того, она потребовала для себя два люкса в отеле «Дорчестер», плюс лимузин, «роллс-ройс» «Серебряное облако» с шофером, чтобы ежедневно отвозить ее на студию и обратно. В дополнение к своему гонорару — один миллион долларов за шестьдесят четыре дня съемок — она потребовала себе три тысячи долларов в неделю на текущие расходы плюс еще полторы тысячи для Эдди, в чьи обязанности входило бы вовремя доставлять ее на съемочную площадку. Кроме того, она вытребовала билет первого класса в оба конца, Лос-Анджелес — Лондон — Лос-Анджелес, для себя, мужа, всех троих детей и агента. Затем она заявила, чтобы студия отказалась от системы «Синемаскоп» и вместо этого применила тоддовскую «А-О», от использования которой Элизабет также полагались проценты. Поскольку съемки, согласно графику, должны были начаться менее чем через два месяца, Вангер уступил всем ее требованиям. Ведь он-то знал, что она и есть именно та звезда, что спасет студию «XX век — Фокс» от финансового краха. Кроме того, он нутром чуял, что лишь она и никакая другая актриса в мире способна во всей полноте сыграть египетскую царицу, ставшую жертвой собственной любви.

Тем не менее, Элизабет тянула с подписанием контракта. Ей было известно, что президент студии «XX век — Фокс» Спирос Скурас считал, что, принимая во внимание критическое финансовое положение студии, довольно рискованно полагаться на Элизабет как на исполнительницу заглавной роли. Скурас поначалу ни в какую не желал платить еймиллион долларов, предпочитая воспользоваться кем-нибудь из собственные студийных звезд, например, Джоан Вудворд, Джоан Коллинз или Сьюзен Хейуорд. Зная все это, Элизабет хотела подольше помучить его, оттягивая подписание контракта до самой последней минуты, тем самым только усиливая его опасения.

К 28 июля студийное начальство уже настолько изнервничалось, что было вынуждено отправить Вангера в Нью-Йорк, строго-настрого приказав ему, чтобы он не смел возвращаться без подписанного контракта.

«Полуодетая Элизабет встретила меня в номере отеля «Парк Лейн», — вспоминал Вангер. — В гостиной их люкса она нарочно демонстрировала мне свои нежные чувства к Эдди. Она обещала, что подпишет контракт во второй половине дня, однако велела мне передать Скурасу, что она «все еще раздумывает над его предложением», что бы тот чуть подольше поерзал на своем стуле». После двух лет исторических исследований, студийные техники воссоздали на восьми с половиной акрах студии «Пайн-вуд» в Англии улицы и стены древней Александрии. Храмы, дворцы, пруды и купальни общей стоимостью в 600 тысяч долларов сверкали в струях дождя, дожидаясь прибытия Элизабет Тейлор — Клеопатры, Питера Финча — Юлия Цезаря, и Стивена Бойда — Марка Антония.

Уже в первый день съемок режиссер Рубен Мамулян был поставлен по телефону в известность, что у Элизабет болит горло и она не выходит на работу. На следующий день она слегла с простудой. На третий день ее уже лихорадило, а после того, как Эдди решил на пару дней возвратиться в Нью-Йорк, с ней вдобавок случилась истерика.

«Я пришел к ней в номер, чтобы попрощаться с Эдди, — вспоминал Вангер. — И застал Элизабет всю в слезах. Ей ужасно не хотелось, чтобы он уеэ жал. Она поцеловала его и бросилась ему на шею, А после того, как он ушел, тотчас кинулась к телефону, чтобы перехватить его в вестибюле отеля. Она уже по телефону сказала ему, чтобы он был осторожен и как можно скорее возвращался. Напоследок Элизабет добавила, что не будет ложиться спать до тех пор, пока не дождется его звонка».

Каждое утро более тысячи статистов стояли под моросящим дождем на студии «Пайнвуд», пока режиссер занимался Элизабет — та с температурой оставалась в своем люксе в отеле «Дорчестер». К концу месяца было подсчитано, что студия ежедневно терпит убытки в 121428 долларов, причем общие потери уже перевалили за 2 миллиона. Спирос Скурас наорал на продюсера — ведь именно он настаивал на подписании контракта с Элизабет.

«Ты нас разорил, подсунув нам эту девку. Господи, ну почему мы не взяли вместо нее Джоан Вудворд или Сьюзен Хейуорд — мы бы уже давно делали деньги».

Элизабет продолжала читать британские газеты, которые утверждали, будто отсрочки в съемках — целиком и полностью ее вина. Она приходила в бешенство от этих россказней, ведь ей было прекрасно известно, что декорации еще не доделаны, а сценарий переписывается. Кроме того, в первый день Съемок уже имели место две забастовки технического персонала.

Даже если учесть те несколько дней, когда она была больна, все равно на съемочной площадке царил полный хаос. И, несмотря на длинный список неувязок и проколов, к которым она не имела ни малейшего отношения, именно из нее сделали объект нападок. Элизабет также обвиняли в том, что она спровоцировала волнения среди членов профсоюза парикмахеров, выдвинув требование, чтобы ее причесывал только Сидни Гилярофф. Когда же лондонская «Дейли Мейл» сделала заявление, будто Элизабет только потому отсиживается в отеле, что слишком растолстела и не может предстать перед камерой, Элизабет — поскольку чаша ее терпения была переполнена — вызвала к себе адвокатов и потребовала, чтобы те выдвинули газете двухмиллионный иск за наглую клевету.

На следующий день Элизабет вынесли из отеля на носилках и в срочном порядке отправили в лондонскую клинику, где врачи удалили ей зуб. Несмотря на антибиотики, температуру сбить не удалось. Еще через несколько дней у Элизабет развились симптомы тяжелой простуды, сопровождаемые мучительными головными болями, которые наводили на подозрения о менингите. К 18 ноября она все еще оставалась слишком слаба, чтобы приступать к работе. Съемки были приостановлены до ее выздоровления. Болезни и хвори Элизабет уже обошлись лондонскому представительству «Ллойда» в два миллиона долларов, и поэтому страховая компания потребовала, чтобы Лиз в срочном порядке заменили на Мерилин Монро, Ким Новак или Ширли Маклейн.

«Не будет Лиз, не будет и Клеопатры», — упирался Уолтер Вангер.

«Мы же не можем просто так взять и избавиться от нее, только потому, что она больна», — заявил Спирос Скурас, который к этому времени окончательно уверовал, что только Элизабет Тейлор в роли Клеопатры спасет студию от полного краха.

Съемки возобновились через семь недель, когда Элизабет наконец-то наведалась в студию «Пайнвуд», чтобы снять эпизод, в котором обнаженная Клеопатра, завернувшись в ковер, предстает перед Юлием Цезарем. Правда, к этому времени Питер Финч уже находился на грани нервного срыва, а Стивен Бонд устал от вынужденного ничегонеделания. Остальные актеры тоже маялись бездельем почти целых два месяца, от нечего делать разглядывая привезенные из Калифорнии пальмы, к которым то и дело приходилось крепить свежие зеленые ветви, ежедневно доставлявшиеся на студию из Египта. Сценаристы сменялись буквально каждую неделю.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒