ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 10 страница

Спустя годы Элизабет призналась, что в аппендоэктомии вовсе не было никакой необходимости, но, как она призналась, это был единственный способ подольше побыть с мужем. По требованию Элизабет, Майк поселился в соседней с ней палате-люкс - правда, без телефона.

Поскольку Майк постоянно был чем-то занят, он частенько не замечал собственную супругу, с головой уходя в работу. Дома он вечно висел на телефоне - в одну трубку он отдавал распоряжения, по другой, например, заключал контракты. В его расположении имелся еще и третий телефон, который оставался. свободным для того, чтобы в любую минуту ему мог позвонить букмекер. Элизабет в отчаянии распорядилась, чтобы часть дополнительных номеров была отключена. Таким образом уменьшалось число как входящих, так и исходящих звонков.

«У меня все равно еще остался один телефон в самолете и два в машине, — заметил на это Тодд,. — Лиз теперь не докучает мне ненужными звонками».

Случалось, Тодда охватывал азарт, и тогда он на несколько часов исчезал из дома, ни словом не обмолвившись о том, куда он идет и когда его ждать назад. Несмотря на результат игры, он неизменно возвращался с подарком, зная, что это единственный способ смягчить гнев супруги.

«Когда Майк сидел за игорным столом, — вспоминала его секретарша, — он обычно посылал кого-нибудь, например, своего помощника Дика Хенли, чтобы тот составил жене компанию, потому что Элизабет терпеть не могла оставаться одной. Ей вечно хотелось, чтобы при ней кто-нибудь находился».

Даже пускаясь в кругосветные путешествия, Тодд неизменно брал с собой секретаря, или приятеля, или кого-то из подчиненных, чтобы те, в случае чего, могли составить компанию его жене, выполнить ее поручения, сходить с ней по магазинам или помочь ей одеваться.

«Я столько раз помогала Лиз втиснуться в бюстгальтер, что просто со счета сбилась», — говорила драматург Бетти Фрингс, чей муж Курт был у Лиз агентом.

«Она была слишком скупа, чтобы держать горничную. Доктор Рекс Кеннамер был у нее на побегушках во время путешествия в Россию. Ему положили за это двадцать пять тысяч долларов, и он, где бы они не останавливались, должен был подбирать для нее одежду».

Покидая Москву, Тодд разговорился с репортерами. «Что больше всего произвело впечатление на русских, — заявил он, — так это то, что такой бездельник, как я, мог вырасти в Америке и стать мужем Элизабет Тейлор, а это в сто раз приятнее, чем быть президентом США».

Впоследствии Тодд сильно обиделся на русских, потому что те отказались купить его шедевр «Вокруг света за 80 дней».

«Им нужны только такие фильмы, которые изображают американцев как монстров и идиотов», — кипятился он.

Из Москвы Тодды направились в Прагу, затем в Афины, Белград, Ниццу, Мадрид, Нью-Йорк и Голливуд.

В пути до них дошла весть, что Элизабет удостоилась своей первой номинации на «Оскара» за роль красотки-южанки в фильме «Округ Рейнтри». Как только Майк Тодд прибыл в Голливуд, он сразу же принялся рекламировать картину в профессиональных журналах, надеясь тем самым повлиять на мнение членов академии киноискусства. Ему хотелось заручиться их голосами, чтобы Элизабет удостоилась звания лучшей актрисы года.

Тодд, прекрасно понимал, что это практически недостижимая цель, поскольку фаворитками тех дней, несомненно, были Джоан Вудворд (фильм «Три облика Евы») и Анна Маньяни (фильм «Безумный ветер»). Наград также удостоились Дебора Керр за работу в картине «Одному богу известно, мистер Аллисон» и Лана Тернер за фильм «Пейтон Плейс».

Единственной заботой Майка Тодда по-прежнему оставалась Элизабет. Он прекрасно знал, что она ужасно переживает из-за того, что ни разу не удостаивалась номинации, даже за отличную работу в «Гиганте».

«Хотя Элизабет постоянно грозилась уйти из кинобизнеса, она все еще была связана контрактом с «МГМ». В феврале Майк отправил ее на студию — сыграть роль Мэгги в картине «Кошка на раскаленной крыше».

«Мы заставили ее взяться за эту роль с помощью Майка, — вспоминал продюсер Пандро Берман. — Если вам что-то было надо, вы первым делом шли к Майку. В его руках она была словно глина. В те дни в ее голове не имелось ни одной своей мысли».

«Это классический сценарий, — заявил Тодд жене. — И из него получится классный фильм. Ты должна выиграть «Оскара» за «Рейнтри», но если это дело не выгорит, вот увидишь, ты получишь его за Кошечку Мэгги».

Элизабет с готовностью ухватилась за идею сыграть женщину, столь же сексуально озабоченную, как и кошка на раскаленной жестяной крыше. Это была ее первая роль по Теннеси Уильямсу. Играя соблазнительницу-жену, пытающуюся забеременеть от своего гомосексуалиста-мужа, Элизабет в интимных сценах красуется перед зрителем в весьма откровенной розовой атласной комбинации с кружевной отделкой. Кроме того, ей по сценарию требовался ансамбль из юбки и блузки, а также «простое повседневное платье», по замыслу режиссера Ричарда Брукса — платье-костюм. Не посоветовавшись с Элизабет, он поручил Хелен Роуз шить костюм белого цвета.

«У меня сразу же возникло предчувствие, что Элизабет он не понравится, — вспоминала модельерша. — И хотя Ричард уверял меня, что, мол, не стоит волноваться, он все уладит, меня все равно мучили опасения, что этот костюм здесь не совсем к месту».

За день до начала съемок Элизабет пришла в студию на первую из трех примерок. Она пришла в восторг от соблазнительной комбинации, одобрительно отнеслась к юбке и блузке, но впала в ужас при виде платья-костюма. Элизабет в сердцах сняла его с себя, швырнула на стул и, снова переодевшись в соблазнительную комбинацию, позвала режиссера к себе в гримерную.

Ричард Брукс вошел в дверь, и его взору пред стала красавица-кинозвезда в откровенной, не скрывающей ее прелестей комбинации.

«Ричард! Привет! » — радостно взвизгнула Элизабет.

«Дорогая, ты просто неотразима! » — отвечал Брукс.

Они поцеловались, обнялись и снова поцеловались, после чего Элизабет указала на лишенное всякой женственности платье, уныло свисавшее со стула.

«Послушай, киса, я просто не могу это надеть, — заявила она. — Оно на мне жутко смотрится».

Поскольку режиссер души не чаял в своей подопечной, то он даже не посмотрел в ту сторону.

«Дорогая, — произнес он, в очередной раз, одарив Элизабет поцелуем. — Надевай все, что тебе нравится. Я доверяю этот вопрос тебе и Хелен. Только не надо ничего вычурного».

После этого разговора Хелен Роуз сделала набросок короткого белого приталенного платья, с узким глубоким вырезом.

«Элизабет ахнула от восторга! — вспоминала модельер. — Лиф сидел на ней как влитой, на нем не было ни единой складочки. А чтобы подчеркнуть ее осиную талию, мы сделали к платью белый атласный пояс, шириной в два дюйма. Когда Лиз появилась в этом платье на съемочной площадке, Ричард остался ужасно доволен».

Как, впрочем, и Майк Тодд, который, чтобы быть поближе к жене, перевел свой офис на территорию «МГМ», Они каждый день вместе завтракали в кафетерии, а после съемок посещали просмотры. Короткие, еще не смонтированные сцены с участием Элизабет неизменно приводили Тодда в восторг.

Вообще Тодд ощущал себя баловнем судьбы — ведь у пего было красавица-жена, она же кинозвезда, хорошенькая малютка-дочь и награда академии за первый снятый им фильм. В свое время он то делал миллионы, то их терял, но теперь снова был богат и знаменит на весь мир.

«Как мне кажется, это лучшие годы в моей жизни, — признался он одному из друзей. — Я так счастлив, что это меня даже пугает. Поскольку я сам игрок, то кому как не мне знать закон среднего арифметического. Вот почему мне становится не по себе при мысли, что я обязательно должен что-то потерять, чтобы компенсировать это чертово везение».

В марте нью-йоркский «Фриарс Клуб» избрал его шоуменом года — честь, о которой он уже много лет тайно мечтал. На торжественный прием, устроенный в его честь в воскресенье вечером 24 марта 1958 года в отеле «Уолдорф Астория», было разослано более тысячи двухсот приглашений. Свое почтение среди прочих засвидетельствовали такие знаменитости, как Аверелл Гарриман, Лоренс Оливье, Герберт Броунелл-младший и звезда бейсбола Джеки Робинсон.

Тодд решил вылететь на празднество в Нью-Йорк собственным самолетом «Лаки Лиз». Это был небольшой двухмоторный самолет, рассчитанный всего на двенадцать пассажиров. На обратном пути он планировал также сделать остановку в Чикаго, чтобы посмотреть бой между Шугар Реем Робинсоном и Карменом Базилио, и лишь после этого вернуться в Голливуд. Тодда в этой поездке должен был сопровождать его биограф, Арт Кон. Кону казалось, что для книги «Девять жизней Майка Тодда», над которой он тогда работал, не помешает еще одно интервью.

Поскольку у Элизабет была сильная простуда и она не вставала с постели, а, соответственно, поехать. с мужем в Нью-Йорк не могла, Тодд пригласил с собой Манкевича.

«Ну давай, — уговаривал Тодд- — Это хороший, надежный самолет. Да я не позволю ему разбиться. Я беру с собой фото Лиз и ни за что не допущу, чтобы с ней что-то случилось. К тому же, у меня страховка на три миллиона. Я и тебя застрахую».

Когда же Манкевич отказался, Тодд позвонил Кирку Дугласу и Курту Фрингсу, которые тоже отвергли его приглашение. После этого Тодд позвонил репортеру ЮПИ Вернону Скотту.

«Почему бы тебе не поехать со мной? — спросил он. — А то мне не с кем играть в карты».

Скотт тоже отказался. Наконец Тодду удалось уговорить репортера агентства «Ассошиэйтед Пресс» Джеймса Бейкона, чтобы тот сопровождал его в десятичасовом полете через всю страну. Но за десять минут до вылета, назначенного на 10. 21 вечера из аэропорта Бербенк, Бейкон позвонил Майку, чтобы сказать, что не полетит.

«Меня напугала погода, — признавался позднее Бейкон. — Это была самая кошмарная ночь за всю историю южной Калифорнии — дождь со снегом, молния, гром, словом, разверзлись хляби небесные. Откровенно говоря, я спросил себя тогда: «Что я там забыл? »

«Ах ты, мерзавец, — возмутился Тодд. — ты только потому отказываешься, что твоя подружка Лиз тоже осталась дома».

Поскольку Тодд не смог уговорить ни одного из своих закадычных друзей, ему ничего не оставалось, как вместе с Артом Коном и двумя членами экипажа лететь в проливной дождь с грозой. Перед тем как отравиться в аэропорт, он шесть раз поцеловал напрощанье жену. С аэродрома он позвонил ей, чтобы снова попрощаться, на этот раз по телефону, и пообещал позвонить еще раз, из Тулсы, штат Оклахома, где запланирована заправка. Это обещание ему не суждено было сдержать,

По пути в Тулсу «Лаки Лиз» угодила в грозовой фронт. Самолет упал на землю над горами Зуни в Нью-Мексико, разбившись о поросшую соснами долину. Взрыв испепелил всех, кто находился на борту, и поэтому опознание проводилось по остаткам зубов. Лишь одна из вещей среди этих обугленных останков была опознана безошибочно, а именно — искореженное золотое кольцо Майка Тодда, которое и было затем передано его вдове.

ГЛАВА 12

Ранним субботним утром доктор Рекс Кеннамер и Дик Хенли на всей скорости неслись в Беверли Хиллз, со скорбной вестью о гибели Майка Тодда. Они хотели доехать до Элизабет прежде, чем она увидит первые страницы газет или же услышит о кошмарных подробностях катастрофы по радио. Они вошли в дверь ее спальни — Элизабет взглянула на них из постели и улыбнулась. Не проронив ни слова, врач шагнул ей навстречу. Заметив странное выражение их лиц, Элизабет тотчас поняла, что что-то не так.

«Лиз, дорогая».

«О Господи, — вскрикнула она. — Нет! Нет! Но может быть! Нет, боже мой, я без него не выживу! »Одетая только в полупрозрачную ночную сорочку, Элизабет стремительно выскочила из постели и с диким криком босиком бросилась через весь дом.

«Она кричала так громко, что даже соседи её услышали, — рассказывал Дик Хенли. — Она впала в жуткую истерику. Когда же Элизабет кинулась к входной двери, чтобы выскочить на улицу, доктор Кеннамер сгреб ее в охапку, и мы снова перенесли ее в постель. Ей надавали всяких успокоительных, и в конечном итоге она немного успокоилась».

Весть о гибели Майка Тодда всколыхнула весь Голливуд. Улицу перед домом Элизабет вскоре наводнили телевизионщики и репортеры со всего мира. Сюда же прибыло и подразделение полиции с «МГМ», чтобы преградить путь в дом непрошенным гостям.

Представитель студии Билл Лайон взялся переговорить с представителями прессы. Внутри дома собрались друзья по студии — Хелен Роуз, Сидни Гилярофф, Анна Штраус, а также Майкл Уайлдинг и Фрингсы, Курт и Кэтти.

«Там была еще одна дамочка, которую я сразу не узнала — на ней были красные брюки, голова обвязана шарфом, волосы накручены на бигуди, — вспоминала Анна Штраус. — Я не поверила собственным глазам — но это действительно оказалась Дебби Рейнольдс — она пришла забрать детей Элизабет к себе домой. Бедный Эдди Фишер, его тогда не было в городе».

Все собрались в спальне Элизабет — ей дали выпить, и между глотками спиртного она изливала душу и перерывах между рыданиями.

«Как я умоляла его не ехать, подождать еще день! Мне кажется, что ему самому не очень хотелось лететь. Он поднялся ко мне наверх и шесть раз поцелвал на прощанье. О господи, как мне жить дальше! Как я любила Майка, как он любил меня! Вам не понять, никому нс понять, как мы любили друг друга! Господи, почему я не полетела вместе с ним».

Элизабет причитала, произнося бессвязные предложения, вперемешку со всхлипами.

«Ну почему, почему это должно было случиться! — вопрошала она. — У нас с Майком было столько планов! Еще вчера вечером мы обсуждали их с ним! »

«Я как наяву вижу эту сцену, — вспоминал Джеймс Бейкон. — Лиз напичкали транквилизаторами, она всю ночь напролет не сомкнула глаз и только пила, но, главное, как она была хороша! »

«Элизабет, не успев толком успокоиться, снова впадала в истерику», — рассказывал Билл Лайон.

«Мне еще ни разу не доводилось видеть человека, сломленного горем, — вспоминала Хелен Роуз. — Вся ее жизнь рассыпалась в прах, и слова были бессильны ее утешить».

Вскоре прибыл брат Элизабет, Говард, и ее родители, которые прервали свой отдых во Флориде. Представители «МГМ», Бенни Тау и Эдди Манникс, приехали выразить свои соболезнования, как и продюсер картины «Кошка на раскаленной крыше» Лоренс Вайнгартен. Где-то в середине их визита Элизабет снова впала в истерику, и Дик Хенли был вынужден снова вызвать Ричарда Брукса.

«Срочно приезжай сюда, — велел он, — Лиз орет как ненормальная. По-моему, она немного свихнулась».

Брукс немедля примчался в дом. Как только Элизабет его увидела, она снова принялась истошно вопить:

«Ты, сукин сын, — визжала она. — Ты, наверное, только затем явился сюда, как и все остальные ублюдки, чтобы проверить, когда же я, твою мать, снова начну сниматься! »

«Элизабет, я приехал проведать тебя, — возразил Брукс. — Мне искренне жаль, что случилось несчастье. И если ты больше не захочешь сниматься, что ж, это твое право! »

«Вот и не буду! Лучше я уйду из кино, — кричала Элизабет. — Идите вы все в задницу, и ты, и кино, и все на свете! »

Элизабет вдруг сказала о том, что наложит на себя руки. Она заявила, что без Майка Тодда ей не хочется жить и дня. Когда она в первый раз обмолвилась о самоубийстве, никто не принял этого всерьез. Казалось, это естественная реакция сломленного горем человека. Но Элизабет все не успокаивалась. «Я хочу умереть, — причитала она. — Я хочу умереть! »

Наконец не выдержала ее золовка Мара.

«Элизабет, как тебе не стыдно, — сказала она. — Ведь у тебя трое детей. Два сына и ребенок Майка. Твой долг ради них взять себя в руки, как бы плохо тебе ни было. Майк, знай он такое, ужасно разозлился бы».

Элизабет, тем не менее, никак не могла оправиться от удара. Она продолжала рыдать, и Дик Хенли засомневался, сумеет ли взять ее с собой на похороны.

Они должны были состояться во вторник, то есть два дня спустя после гибели Тодда, на еврейском кладбище «Вальдхайм» в Цюрихе, небольшом городке в штате Иллинойс, неподалеку от Чикаго.

Брат Майка Тодда, Давид Гольдбоген, объявил, что не будет никакой заупокойной службы, а только скромные семейные похороны с прощанием у могилы.

«Могила брата, сказал он, — будет отмечена лишь массивной копией «Оскара», высеченной из глыбы вермонтского мрамора весом в две тонны. Она будет девять футов в высоту и стоимостью в восемь тысяч долларов».

Майка Тодда-младшего предложение дяди повергли и ужас, а академия киноискусства пригрозила Судебным разбирательством. Гольдбогены умерили первоначальное рвение и, одумавшись, в конечном итоге выбрали для могилы Майку Тодду менее помпезный памятник.

Элизабет попросила застолбить для нее участок по соседству с могилой мужа, заявив о своем намерении быть похороненной рядом с ним. Гольдбогены, вняв мольбам двадцатишестилетней вдовы, приобрели участок и для Элизабет.

В день похорон Элизабет так напичкали транквилизаторами, что Дик Хенли и доктор Кеннамер были вынуждены поддерживать ее под руки, чтобы она не упала. Они вылетели из Лос-Анджелеса вместе с Эдди Фишером, Хелен Роуз, Говардом Тейлором и Джимом Бейконом на частном самолете, предоставленном Говардом Хьюзом. Дебби Рейнольдс осталась дома присматривать за детьми Элизабет, которые находились вместе с ней с самой субботы.

В черной бархатной шляпе и бриллиантовых серьгах-подвесках, Элизабет прибыла в Чикаго. Она была настолько подавленной, что с трудом смогла дойти от лимузина к могиле. Впервые увидев закрытый бронзовый гроб с телом мужа, она испустила истошный, душераздирающий вопль:

«О, Майк, как я люблю тебя. Я люблю тебя! » — рыдала она.

Затем Элизабет стремительно подалась вперед, словно желая броситься на крышку гроба. Брат удержал ее, крепко схватив за плечо.

Лишь члены семьи и самые близкие из друзей были допущены под натянутый над могилой тент. Само кладбище кишело тысячами досужих зевак, которые, расталкивая друг друга локтями, вытягивали вперед шеи, пяля глаза на убитую горем кинозвезду. Некоторые из них вскарабкались на могильные камни с банками кока-колы и пачками чипсов в руках, будто явились не на похороны, а на пикник. Другие сидели на расстеленных одеялах — замусорив безлюдное в иные дни кладбище обертками от конфет и палочками от мороженого.

«Он был не только замечательным отцом, но и вообще великим человеком», — рыдал Майк Тодд-младший, не в силах сдержать слезы при виде отцовского гроба.

Элизабет дрожала, пыталась подавить в себе рыдания. Положив руку на гроб, она шепотом попрощалась с мужем и, шатаясь, направилась назад к лимузину. Затем она воскликнула: «Майк! Майк! Дорогой мой! Я не могу оставлять тебя здесь! Не могу! »

В машине Элизабет разрыдалась на плече у брата. Толпа подалась вперед, продолжая выкрикивать ее имя.

Многие пытались засунуть в окошко машины листки бумаги для автографа.

«Ради Бога, давайте скорее уедем отсюда», — вскрикнула Элизабет.

Из Нью-Йорка прилетел на похороны Монтгомери Клифт. И хотя Элизабет отказалась его видеть, он все равно пришел на кладбище. Его, как и других, до глубины души возмутило беспардонное нахальство зевак, заполонивших кладбище.

«Они галдели и всячески злорадствовали, — рассказывал Клифт. — В их глазах читалась зависть, злость, ненависть и убожество».

Усыпленная транквилизаторами, Элизабет вернулась самолетом в Лос-Анджелес, в дом, снятый Тоддом на Шуйлер-Роуд. Там ее уже поджидали сотни гелеграмм, в том числе одна из Белого дома — от президента Эйзенхауэра и его супруги, которые выражали своё глубочайшее соболезнование.

На следующий день Элизабет вместе с братом, его женой и представителем «МГМ» Биллом Лайоном смотрели у нее дома по телевизору церемонию вручения наград киноакадемии.

Лайон приехал к ней на тот случай, если Элизабет вдруг удостоится «Оскара» за роль в ленте «Округ Рейнтри».

«Элизабет была одета в одно из тех великолепных домашних платьев, которые так нравились Майку, — вспоминал Лайон. — На ней не было ни косметики, ни драгоценностей, ничего, кроме обручального кольца самого Майка. То была единственная вещь, которую удалось найти среди обломков рухнувшего самолета, — символ их супружеского союза. Мы включили телевизор, и одна из первых наград, за технические достижения, досталась системе «Тодд А-О». Разумеется, это тотчас напомнило ей, как год назад Майк удостоился «Оскара», как он подбежал к ней и расцеловал. Она так и осталась сидеть, и только слезы катились у нее по лицу. Она плакала совершенно беззвучно, лишь слезы все также лились из ее глаз. Наконец, когда дело дошло до вручения самых престижных наград, она сказала:

«Мне ни за что не победить. Награду отдадут Джоан Вудворд. Мне сейчас во всем не везет. Теперь, когда Майка нет в живых, мне уже не на что надеяться, ни на какую удачу».

Действительно, Джоан Вудворд получила «Оскара» как лучшая актриса, и Элизабет отдала Лайону распоряжение, чтобы тот послал Джоан букет белых орхидей и записку, в которой говорилось:

«Наилучшие пожелания, поздравления и искренний привет от Элизабет Тейлор-Тодд и также от Майка».

«После этого она дала волю слезам, и нам пришлось отнести ее наверх, в спальню, — рассказывал Лайон, — это был в высшей степени драматический случай».

Эмоциональное состояние Элизабет было столь шатким, что Майк Тодд-младший решил вызвать из Нью-Йорка в Калифорнию секретаря своего отца, чтобы тот за нею приглядывал.

«Мне ни разу не приходилось видеть, чтобы человек терзался горем так долго, — вспоминал секретарь. — Лиз тогда не снималась. Она безвылазно сидела дома и безутешно рыдала ночи напролет. Она все говорила, и говорила, и говорила, а я слушал. Она считала себя виноватой в случившемся, укоряя себя за то, что отказалась лететь вместе с Майком. Тогда у нее была простуда, и она осталась дома».

Доктор Кеннамер все это время пичкал актрису таблетками, сначала, чтобы она могла уснуть, затем — чтобы взбодриться, успокоиться и перестать плакать. Элизабет так сильно переживала, что даже снотворное ей мало помогало, и тогда доктор давал ей другие таблетки, в качестве противодействия. В результате этих пилюль оказалось чересчур много. Элизабет отказывалась от еды и только пила пиво с попкорном».

Элизабет брала с собой в постель рубашку Тодда, которая была на нем перед тем, как он улетел. Пижаму покойного мужа Элизабет хранила под подушкой. Она отказывалась менять постельное белье, заявляя, что хотела бы как можно дольше сохранить рядом с собой запах мужа. Она дала клятву никогда не снимать с пальца его кольцо.

«Пусть мне отрежут палец, если им вздумается снять его у меня с руки».

Элизабет погрузилась в глубокую депрессию и на протяжении нескольких дней не вставала с постели. Посторонние люди были вынуждены взять на себя заботу об ее доме, о ее собаках, кошках и детях. Единственным известием, которое заставило её встрепенуться, была новость о том, что юная дочь Ланы Тернер, Шерил, заколола ножом любовника матери, Джонни Стомпанато.

«Она отвернулась к стене и беспрестанно твердила: «Бедная Лана! Бедная Шерил! » — вспоминала Хелен Роуз. — Я по нескольку раз в день звонила Лане — Элизабет хотелось хоть как-то ее утешить. Несмотря на ее собственные страдания, Лана не выходила у нее из головы».

После трех недель кататонического ступора, Элизабет начала подумывать о «Кошке на раскаленной крыше». Она заявила, что больше не намерена сниматься, однако ее мучило любопытство, как там продолжается работа над фильмом. Секретарь Тодда позвонил режиссеру и поинтересовался, нельзя ли Элизабет заехать к ним на минутку. Когда же она приехала на съемочную площадку, там вовсю шла работа, а вся команда была словно на иголках. Оказывается, Пол Ньюман, Берл Айвз и Мадлен Шервуд снимались в сцене, в которой Айвз в роли Большого Папаши впервые понимает, что может умереть. Элизабет несколько минут наблюдала за ходом съемок, а затем поднялась, чтобы уйти.

«Приходи завтра, если тебе захочется», — сказал ей Ричард Брукс.

«Постараюсь, если вы снимете со мной хотя бы малюсенький эпизод» — ответила Элизабет.

Брукс пришел в восторг. Элизабет спросила его, можно ли ей приехать на съемки после обеда, а не утром, как всем остальным. Обрадованный режиссер ответил согласием.

«Я догадывался, что она попросила меня об этом из-за снотворного», — вспоминал Брукс.

Завещание Майка Тодда было обнародовано в апреле. Этим документом покойный разделил свое пятимиллионное состояние между вдовой и сыном. Согласно завещанию, Майк Тодд-младший сразу вступал во владение своей долей, в то время как доля Элизабет помещалась в банк, с пожизненной выплатой процентов. Однако Тодд, которого донимали кредиторы, оставил свои финансовые дела в такой неразберихе, что потребовалось несколько лет, прежде чем была окончательно установлена наследуемая собственность. Пока завещание проходило судебные инстанции, Майк Тодд-младший объявил о намерениях Элизабет возобновить карьеру в кинематографе и вместе с ним заниматься прокатом ленты «Вокруг света за 80 дней». О чем Майк Тодд-младший предпочел умолчать, так это об их совместном намерении подать в суд пятимиллионный иск против авиакомпании, сдавшей «Лаки Лиз» им в аренду, — на том основании, что причиной гибели Тодда якобы явилась вопиющая халатность работников фирмы, ответственных за техобслуживание и эксплуатацию самолета.

Элизабет попыталась вернуться на студию. Первую неделю она проводила там не более часа в день и нередко возвращалась домой вся в слезах.

«Разумеется, несколько раз она, не выдержав, разрыдалась, — вспоминал Брукс. — Самая ужасная истерика случилась с ней, когда в одном эпизоде Джудит Андерсон сказала: «По-моему, обстоятельства никогда не складываются так, как нам хотелось бы». После этой реплики Лиз разрыдалась, и мы долго не могли ее успокоить. Она все плакала и плакала и была не в состоянии работать. Кто-то отвел ее в гримерную».

«В «Кошке» она все еще пребывала в переходном периоде между ребенком и взрослой актрисой. Мы обычно репетировали эпизод, и Элизабет на первый взгляд не слишком себя утруждала. Как-то раз в самом начале Пол Ньюман отозвал меня в сторонку и спросил: «Так что, так оно и будет? » Но как только заработала камера, Элизабет уже была в лучшей своей форме. Мы буквально застыли на месте, в том числе и Ньюман.

«Ой, погодите минутку, — воскликнул он. — Я еще не приготовился! »

«Элизабет, как мне кажется, куда более талантливая актриса, чем о ней принято думать, — утверждал Пол Ньюман. — И как все, я склонен полагать, что ее самая большая проблема заключается в ней самой, и ее мастерство, ее актерский диапазон подчас ограничен такими вещами, которые в первую очередь связаны с ее глубоко личными проблемами».

Во время съемок эти личные проблемы обострились до предела. Фильм сам по себе повествовал о теме смерти, что, естественно, только усиливало страдания Элизабет, ее чувство одиночества и раскаяния. Она снова начала поговаривать о самоубийстве. 12 мая к ней домой срочно вызвали доктора Кеннамера. Через несколько часов, было без пяти минут шесть утра, он позвонил помощнику режиссера и сообщил, что ночью Элизабет была «больна» и он не мог отойти от нее ни на шаг. Сегодня же она просто не в состоянии выйти на работу.

«Она утратила волю к жизни», — признался он позднее. Элизабет и раньше, случалось, вела разговоры о самоубийстве, особенно когда пила или впадала в депрессию. Однажды в Каннах она удивила британского журналиста Леонарда Мосли тем, что запустила пепельницей в динамик, откуда доносилась французская версия мелодии к фильму «Вокруг света за 80 дней».

«Когда ты сядешь писать мою биографию, Леонард, знаешь, с чего я бы советовала ее начать? — спросила она. — Начни так: «Это было в четыре чаем утра, в дрянном баре на французской Ривьере. По радио звучала мелодия из «80 дней». И неожиданноЭлизабет Тейлор почувствовала, что ей все до смерти надоело: кино, люди и, что самое главное, она сама».

«Звучит как первая глава трагедии», — заметил Мосли.

«Ты, черт возьми, прав, — ответила Элизабет. — И знаешь, как тебе следует ее назвать? «Мне всего двадцать пять, и не хочется больше жить».

После гибели Тодда Элизабет, казалось, утратила вкус к жизни, поддавшись сомнительной тяге к саморазрушению. В конце концов Дик Хенли вызвал к себе Рабби Макса Нуссбаума из голливудского «Храма Израилева». Рабби, которому тотчас стало ясно, как остро нуждается Элизабет в его помощи и поддержке, стал ежедневно ее навещать.

«Мне редко доводилось видеть, чтобы жена так тяжело переживала утрату мужа, — вспоминал Нуссбаум. — На протяжении нескольких недель никто, не мог пробиться через броню ее горя. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы утешить ее. Она хотела поставить крест на карьере. «Жизнь для меня больше ничего не значит», — говорила она».

Друзья - Хелен Роуз, Сидни Гилярофф, Рекс Кении мер, Джоан Вудворд и Пол Ньюман - поочередно приглашали Элизабет к себе в гости, лишь бы только помочь ей стряхнуть с себя меланхолию. Элизабет неизменно приходила в сопровождении секретаря покойного мужа.

«Она брала меня с собой на тот случай, если расплачется, чтобы было кому о ней позаботиться, а еще она не хотела, чтобы я чувствовал себя кем-то вроде слуги, - рассказывал секретарь. — Я оставался с ней в Калифорнии около полутора месяцев, а затем позвонил Тодду-младшему и сказал, что теперь она вполне может обойтись и без меня. Она намеревалась поехать к Европу, и я должен был ее опекать, однако обстоятельства сложились иначе, и я вернулся на Восточное побережье».

Когда секретарь Тодда уехал в Нью-Йорк, бывший помощник покойного, Дик Хенли, согласился переехать к Элизабет, чтобы вести ее дела, как профессиональные, так и личные, точно так же, как он это делал для Тодда. Хенли взял на себя организацию быта — следил за работой горничных, поваров, садовников, нанимал и увольнял нянь для детей, и куда бы Элизабет ни направлялась, неизменно сопровождал ее. Он также отвечал на телефонные звонки, покупал ей одежду и убирал за ее собаками. Съемки фильма «Кошка на раскаленной крыше» завершились в мае, и оказалось, что Элизабет больше нечем себя занять. Она принялась назначать свидания мужчинам — таким, как Артур Лоу-младший, — она даже взяла его вместе с собой и детьми отдохнуть в Аризоне. Несмотря на то, что она все еще глубоко переживала смерть Тодда, это не помешало ей вскоре начать проявлять интерес к другим мужчинам.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒