ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 7 страница

«Стоило мне моргнуть, как у меня сразу ужасно начинало чесаться в глазу, — вспоминала Элизабет. — Потом, когда ранка стала нарывать и из глаза потек гной, я пошла к доктору. Он все как следует осмотрел и сказал: «Милочка, у вас в глазу инородное тело». Другой врач зажал мне голову небольшими тисками и произвел операцию, чтобы извлечь это инородное тело. Оно глубоко впилось мне в глаз и там заржавело. У врачей была игла с малюсеньким ножичком на конце, и было хорошо слышно, как мне резали глаз. Звук ужасно похож на тот, когда кусаешь арбуз, только не так громко».

Элизабет описывала этот случай спустя десять лет. Она с огромным удовольствием смаковала подробности всех своих хворей и перенесенных операций. Впоследствии она совсем зациклилась на своих физических мелодрамах и даже хвасталась, что перенесла более тридцати хирургических вмешательств. Все ее интересы так или иначе связаны с ее нездоровьем, она была готова в мельчайших подробностях расписывать свои недомогания любому, кто согласился бы выслушать. Монтгомери Клифт, сам ипохондрик со стажем, умилялся ее извращенным пристрастиям. «Бесси Мей — единственная из тех, кого я знаю, у кого больше хворей, чем у меня самого», — говорил он.

Как только Элизабет выздоровела после воспаления глаза, она тотчас же взялась за очередную роль богатой избалованной девицы в фильме «Рапсодия» — шикарной романтической драме с участием Витторио Гассмана. По мнению «Нью-Йорк геральд трибьюн», эта картина «была не более чем средством показать Элизабет Тейлор в сногсшибательных нарядах — то она рыдает от одиночества, то сияет от счастья, сидя на концерте... Ее движения — всего лишь движения куклы, которую незаметно дергают за ниточки. В этих нелегких обстоятельствах, когда и в сценарии, и в режиссуре напрочь отсутствует искра божья, даже ее поразительная природная красота подчас производит впечатление искусственной».

Пока Элизабет была занята в «Рапсодии», Майкл Уайлдинг снимался в картине «Факельная песнь» с участием Джоан Кроуфорд. Они регулярно встречались за обедом в кафетерии, находившемся при студии, и Элизабет часто навещала супруга прямо на съемочной площадке. Кроуфорд, вернувшаяся на «МГМ» в возрасте сорока восьми лет, все еще ожидала, что с ней будут обращаться как со звездой.

«Как-то раз Лиз заявилась на съемочную площадку и даже не соизволила поздороваться с Джоан, чем ее ужасно задела, — вспоминает Дор Фриман, давний сотрудник «МГМ». — Джоан подозвала меня к себе и сказала: «Передай этой сучонке, чтобы она больше не смела сюда являться, если ей трудно со мной поздороваться. Я хочу, чтобы ты научил ее хорошим манерам». Разумеется, Лиз я ничего не сказал, но случай этот врезался мне в память».

Ни Элизабет, ни Уайлдинг были не в состоянии понять ту серьезность, с какой Кроуфорд относилась к своей профессии. Они испытали шок, узнав что Джоан действительно проводит в студии все двадцать четыре часа в сутки.

«Господи, да она здесь днюет и ночует», — рассказывал Майкл жене. Подобное рвение было выше его понимания. Сам он предпочитал днями просиживать дома, заниматься живописью или нежиться на солнышке возле бассейна. Студия нередко лишала его жалования — всякий раз, когда Майкл отказывался от роли, студия прекращала выплачивать причитающиеся ему три тысячи долларов, а отказывался он довольно часто — например, от небольшой роли в «Латинских любовниках» с участием Ланы Тернер. Кроме того, Уайлдинг не пожелал пройти пробу к фильму «Лебедь», в котором снималась Грейс Келли.

Подобное прохладное отношение к работе мало беспокоило Элизабет — до тех пор, пока счета не стали накапливаться, а долги расти. Когда же Майкл отказался взяться за роль Рекса Харрисона в «Моей прекрасной леди», Элизабет позвонила Хедде Хоппер и стала умолять ее хоть как-то повлиять на мужа. «Поговори с Майклом, Хедда. Урезонь его, — твердила она. — Ведь это такая чудесная роль». Но Уайлдинг эту роль тем не менее отверг и продолжал отвергать другие. «Я просто был слишком ленив, чтобы за них браться», — признался он позднее.

К этому времени Элизабет уже была беременна их вторым ребенком. Чтобы не терять денег из-за отпуска с неполным содержанием, она согласилась продлить контракт со студией на год. Ее супруг был вынужден взяться за работу. «Поскольку мы ждем в семье прибавления, мне ничего не остается, как немного себя расшевелить, — сказал он. — Откровенно говоря, все дело в том, что мы привыкли к такому образу жизни, который требует, чтобы мы оба работали».

Уайлдинги купались в роскоши и вечно что-то покупали, соря деньгами направо и налево. У них вошло в привычку дарить друг другу новые машины. Элизабет объявила, что два ее самых любимых увлечения — это наряды и бриллианты. Уайлдинг стремился потрафить супруге, для чего щедро одаривал ее бриллиантовыми колье, сапфировыми браслетами и кольцами с изумрудами. Но поскольку сам ни денег не имел, то покупки оплачивала Элизабет. Вскоре она уже жаловалась Монтгомери Клифту, что когда-то мечтала о сильном, здоровом парне, которым будет заботиться о ней, покупать ей драгоценности и меха, а в результате дело кончилось тем, что теперь она сама оплачивает все счета.

Осенью 1953 года студия отправила Элизабет в Англию, где ей предстояло сыграть главную роль в картине «Бо Бруммель». Было решено оплатить ей дополнительные шесть недель пребывания в Европе, чтобы прежде чем приступить к съемкам, Тейлор могла насладиться с Уайлдингом чем-то вроде второго медового месяца. Во время путешествия она с энтузиазмом предалась своему любимому занятию, и студия не раз была вынуждена приходить ей на выручку.

«Пожалуйста, будьте так добры, дайте телеграмму в Нью-Йорк, чтобы мне дополнительно выделили еще 1600 долларов для оплаты моих драгоценностей, — телеграфировала она на студию «МГМ». — Я умру от стыда, если ювелиры явятся в Копенгаген, чтобы требовать их обратно. Прошу простить меня за беспокойство, но дело срочное. С сердечным приветом, Элизабет».

Через два месяца, на этот раз увлекшись покупкой нарядов, она послала по тому же адресу еще одну телеграмму:

«Мой дорогой Бенни, — телеграфировала она Бенни Тау. — Терпеть не могу причинять тебе беспокойство, но дело ужасно важное. Мне срочно требуется кое-что из моего гардероба к «Рапсодии», потому что здесь страх как холодно. Я могу составить для Хелен Роуз список, если ты даешь согласие, чтобы мне все срочно доставили самолетом. Будь добр, дай мне знать как можно скорее. Горячий привет. Заранее благодарю, Элизабет».

Вместе Уайлдинги зарабатывали более 350 тысяч долларов в год, но расходы едва не разорили их. Вдобавок к «слабостям» Элизабет, требовалось делать ежемесячные взносы по закладной, платить проценты по эмгеэмовскому кредиту, выплачивать жалованье личному секретарю Элизабет, Пегги Ратледж, а также садовнику, повару, горничной и няне новорожденного младенца, Кристофера.

По дому бродили четыре собаки, пять кошек и две утки. Кошки когтями в лохмотья разодрали дорогие обои, утки клевали мебель, а собаки откладывали свои ежедневные кучки прямо на толстом белом ковре в гостиной. Элизабет держала своего пуделя, Джи-Джи, и всех щенков в детской комнате вместе с младенцем, чем приводила няню в бешенство — ведь ей то и дело приходилось спотыкаться возле колыбельки о кучи затвердевшего собачьего дерьма.

Этот зверинец поверг в ужас даже Сару Тейлор, которой теперь было позволено навещать дочь раз в неделю.

«Я все-таки не удержалась и сказала: «Послушай, Элизабет, не разрешай Джи-Джи лизать младенца! » Она только уставилась на меня в изумлении: «Господи, мама, подумай, что ты говоришь! Неужели тебе не известно, что собачья слюна — самая чистая вещь в мире — она убивает микробы! Природа нарочно так придумала, чтобы позаботиться о животных и их потомстве! »

Элизабет понятия не имела, как готовить, убирать, закупать провизию, но это ее мало заботило.

«Она разбрасывает вещи по всему дому, — вспоминал Уайлдинг. — Все равно где. После нее кажется, будто по дому прошел ураган с той разницей, что ураган не перевернет все вверх дном так, как она».

Уайлдинг терпел неряшливость Элизабет, однако никак не мог привыкнуть к ее нерасторопности.

«Никак не могу взять в толк, почему у нее напрочь отсутствует чувство времени, — говорил он. — Наверно, это у нее от природы».

Вечно опаздывающая Элизабет заставляла людей ждать часами, пока сама она в это время занималась макияжем, причесывалась или красила ногти. Казалось, она всем своим видом давала понять: «Я буду делать все, что хочу и когда хочу». Она никогда не извинялась за свою вопиющую медлительность, а если ей делали замечания, то не лезла за словом в карман.

«Я бы советовал вам не перечить ей, — предупреждал Уайлдинг. — Она легко раздражается».

Уайлдинг, который избегал какой бы то ни было конфронтации, в начале их брака во всем потакал жене. Он ублажал ее как только мог — рисовал ее портреты, увешал все стены в доме ее фотографиями. На кофейном столике копились кипы журналов, с Элизабет на передней обложке. И, тем не менее, даже этих знаков внимания ей было недостаточно.

«Актеры нуждаются в любви на разных уровнях, и Элизабет требовалось нечто большее, чем просто любовь ее супруга, или ребенка, или родителей, — говорит режиссер Ричард Брукс. — Она нуждалась в любви-одобрении ее таланта, и я решил, что если только сумею, то дам ей такую возможность в картине «Последний раз, когда я видел Париж».

В это время Элизабет Тейлор хотя и считалась звездой, но тем не менее еще ни разу не удостоилась наград киноакадемии. Нельзя также сказать, чтобы она побила все рекорды кассовых сборов. Самыми громкими именами в кинобизнесе тех дней были Джон Уэйн, Дин Мартин, Джерри Льюис, Гари Купер, Джеймс Стюарт, Мерилин Монро, Алан Лэдд Уильям Уолден, Бинг Кросби, Джейн Уайман и Марлон Брандо. Закончив в Лондоне съемки «Бо Бруммель», Элизабет вернулась в Голливуд, чтобы начать работать у Ричарда Брукса в картине по мотивам произведения Ф. Скотта Фитцжеральда «Возвращение в Вавилон» — истории о скитающихся по свету американцах. Главную мужскую роль в ней исполнял Ван Джонсон, бывший партнер Элизабет по «Большому похмелью». Эта лента 1950 года подвигла «Нью-Йоркер» на следующее высказывание:

«Мисс Тейлор хороша собой, но пустое место как актриса. Это ставит ее на ступеньку выше мистера Джонсона». Через четыре года комбинация Элизабет Тейлор плюс Ван Джонсон все еще казалась неубедительной.

«Ван был хорош, он все делал так, как надо, и все равно никак не удавалось поверить, что эти двое до безумия любят друг друга», — вспоминал режиссер.

«Ричард Брукс влюбился в Лиз во время съемок картины, — вспоминает один из участников фильма. — И ему стоило неимоверных усилий добиться от нее убедительной игры».

Щедро тратя на Тейлор все свое время и внимание, Брукс одновременно был груб с ее дублершей. «Не секрет, что Лиз ему ужасно нравилась, и он обращался с нею в лайковых перчатках, — вспоминала Марджори Диллон. — Ну а поскольку я не была актрисой, он помыкал мною, как только мог. От меня требовалось появляться на площадке вместе со съемочной группой, чтобы операторы могли установить освещение и навести камеры, но Брукс заставлял меня выполнять кучу не относящихся к делу вещей, а затем орал на меня, что, мол, актриса из меня никудышняя! Можно подумать, я считала себя актрисой».

Лента «Последний раз, когда я видел Париж» повествует о завязавшем писателе-алкоголике (его играет Ван Джонсон), который пытается отсудить у своей невестки дочь. Бывшая родственница отказывается простить ему смерть сестры. В одном из кадров-ретроспекций мы видим, как писатель, в то время находившийся в запое, во время семейного скандала выставляет на улицу свою жену. Несчастная женщина — ее играет Элизабет — перемерзнув, заболевает пневмонией и умирает. В сцене семейного скандала Элизабет щеголяет в красном шифоновом платье с обычным для нее глубоким вырезом. Сначала она в отчаянии стучит в дверь, умоляя, чтобы муж пустил ее в дом, но затем уходит, теряет сознание и падает в снег. Камера отъезжает назад, чтобы показать нам на фоне нетронутой белизны снега пятно алой крови. «Эффект получился сильный. Сцена впечатляла», — вспоминала Хелен Роуз, художник по костюмам.

В 1954 году в Голливуде все еще безраздельно господствовала цензура. Киноленты скрупулезно изучались на предмет наличия в них «сомнительных с точки зрения морали» кадров — такихг как, например, двусмысленные диалоги, излишне страстные поцелуи, чересчур короткие юбки или слишком откровенные декольте. В своем полупрозрачном красном платье Элизабет демонстрировала куда больше прелестей, чем обычно, и помощник режиссера на всякий случай пригласил на съемки кого-то из «инспекторов по бюстам». Хелен Роуз вспоминает, что инспектором оказалась молодая женщина в очках в роговой оправе. Вид у нее был самый что ни на есть серьезный.

«Она окинула Элизабет одним-единственным взглядом и тотчас попросила принести лестницу. Забравшись по перекладинам на самый верх, она поправила очки и впилась взглядом в шикарный бюст актрисы. Мы все, затаив дыхание, застыли вокруг лестницы, и инспекторша сообщила нам, что платье придется переделать, то есть чем-нибудь прикрыть декольте, в противном случае мы будем обязаны вообще заменить этот наряд на нечто более скромное».

Ричард Брукс разразился проклятиями. «Инспекторша по бюстам» разразилась слезами. Она опрометью бросилась со съемочной площадки и, так и не успев вымарать эту сцену, уволилась с работы. Алое платье осталось, однако даже оно не спасло картину от ехидных комментариев Босли Краутера из «Нью-Йорк Тайме»:

«Сюжет картины банален. Мотивы героев неубедительны. Сценарий написан на скорую руку. Игра актеров — натужна. Ван Джонсон в роли мужа в минуты счастья слишком задирает нос, а когда пьян — становится слишком мрачен. Мисс Тейлор в роли жены радует глаз, но и она временами бывает скучна».

Отзывы критиков о ленте «Во Бруммель», вышедшей на экраны осенью 1954 года, были для Элизабет еще менее приятны: «Что касается мисс Тейлор, она несомненно хороша собой, но временами совершенно бесполезна как героиня», — писала «Нью-Йорк геральд трибьюн».

Оскорбленная в своих лучших чувствах, Элизабет бросилась обвинять студию, что ей предлагают не те роли. Ей отчаянно хотелось пробиться на самый верх кассовых сборов и получить «Оскара». Она беспрестанно пыталась добиться для себя лучших ролей. В 1953 году она умоляла, чтобы ей дали предназначенную для Авы Гарднер роль в «Босоногой графине». Она даже дала Бенни Тау из Лондона следующую телеграмму:

«Мой дорогой, мой уважаемый Бенни. Видела в Риме Джо Манкевича и попросила его, чтобы он дал мне знать насчет «Босоногой графини». Я бы хотела каяться за этот сценарий, как ни за какой другой. Мне известно, что произошло между Авой и Шенком, но если у Метро нет для меня ничего выдающегося, будь добр, помоги мне. Как это тебе известно, мне от этого будет больше пользы, чем от того, что я делала раньше. Пожалуйста, пожалуйста, Бенни, умоляю тебя, сообщи, как только представится первая возможность, мне сюда в Дорчестер. С горячим приветом, Элизабет».

Бенни Тау сообщил в ответной телеграмме, что Ава Гарднер еще не отказалась от роли. Но Элизабет не сдавалась. После появления на свет 27 февраля 1955 года ее второго ребенка, она поручила своему агенту отправить Тау письмо, в котором, в частности, говорилось:

«Когда вы вчера навещали Лиз в больнице, она намеревалась обсудить с вами картину «Я буду плакать завтра», но потом забыла об этом. Из того, что ей известно о сценарии, она сделала вывод, что это, по всей видимости, нечто такое, в чем ей хотелось бы участвовать, а если принять во внимание то, что пишут об этом проекте в газетах, то нельзя ли, спрашивает она, немного повременить со съемками, чтобы ей тоже получить роль».

И снова ответ был отрицательным. Роль досталась Сюзен Хейуорд.

Затем Элизабет прослышала, что Джордж Стивенс снимает картину «Гигант», но актриса, которую он планировал на главную женскую роль, Грейс Келли, на тот момент была занята. Внутренний голос подсказывал Элизабет, что эта роль, согласно которой ее героиня проживает на экране тридцать лет — от возраста невесты до бабушки, — станет поворотным пунктом в ее карьере и поможет добиться признания у критиков, тем более что режиссером был сам Джордж Стивенс. Элизабет меньше всего волновало то, что первоначальный выбор пал не на нее. Она обратилась к Бенни Тау с мольбой «одолжить» ее ради этой роли студии «Уорнер Бразерс». На этот раз «МГМ» ответила согласием.

ГЛАВА 9

Вечером 9 сентября 1955 года Джордж Стивене вместе с актерами просматри-вал отснятый материал в небольшом зальчике студии «Уорнер Бразерс». Неожиданно зазвонил телефон, и режиссер снял трубку.

«Нет! О Господи! — воскликнул он. — Когда? А вы уверены? » Затем Джордж Стивенс положил трубку, остановил фильм и зажег свет. «Мне только что сообщили, что погиб Джимми Дин», — произнес он.

Было слышно, как у всех присутствующих перехватило дыхание, однако сама новость не была воспринята всерьез. Никто не поверил, что двадцатичетырехлетний актер, кометой взлетевший к высотам славы после фильма «К востоку от Эдема», действительно мертв.

«Я не верю, Джордж, я не верю», — воскликнула Элизабет.

«А я верю, — возразил режиссер. — К этому все шло. Особенно, если учесть то, как сильно он лихачил. К этому все шло».

Джеймс Дин, самое удивительное открытие американского кинематографа после Марлона Брандо, на всей скорости врезался на своем серебряном «порше-спайдере» в бок другой машины. Произошло это на дороге неподалеку от Пасо-Роблес, в Калифорнии. За четыре дня до гибели он закончил финальные сцены в «Гиганте», и Элизабет, в качестве прощального дара, преподнесла ему сиамского котенка.

«Я не могу поверить в это несчастье, — рыдала — Только не Джимми, он был так молод, так полон жизни».

На следующее утро Джордж Стивене вызвал ее в студию. Ей предстояло закончить свою финальную сцену в фильме. Элизабет ответила, что у нее от слез распухли глаза — она проплакала всю ночь. Стивене ответил, что его это меньше всего волнует. Она обязана выйти на работу, и добавил, что Джеймс Дин просто не стоил тех слез, поскольку она льет их ради собственного удовольствия и ей, очевидно, нравится впадать в истерику.

«Джордж был с ней неласков, — вспоминал Рок Хадсон. — Элизабет в своих пристрастиях бросается в крайности. Если она кого-то любит, значит любит, если же нет — тогда берегись. А еще у нее вспыльчивый характер, просто невероятно, какой вспыльчивый. Она при малейшей несправедливости взрывается. Джордж заставил ее выйти на работу сразу после смерти Дина. Он еще не закончил фильм. А она не могла остановиться и продолжала лить слезы. Помните эту сцену у меня в кабинете? Она все рыдала и рыдала, а он снимал меня поверх ее головы. Но она позволила ему это сделать».

«Бессердечный чурбан, — бросила она в лицо Стивенсу и, возмущенная, вышла вон. — Надеюсь, ты будешь жариться в аду! »

На следующий день она слегла с болями в животе, и ее в срочном порядке отправили в больницу.

«Если бы не вчерашний скандал с Джорджем Стивенсом, если бы не моя истерика и слезы, если бы я потом не ела, то ничего бы не произошло», — утверждала она.

Исполненная решимости наказать режиссера, она оставалась в больнице две недели, тем самым задерживая окончание съемок и заставила всю съемочную группу дожидаться ее возвращения. Она не присутствовала на похоронах Дина в его родной Индиане, однако распорядилась, чтобы туда послали цветы. Когда же она узнала что академия киноискусства отказалась посмертно присудить Дину специального «Оскара» за его работу в картине «Бунтовщик без причины», ее возмущению не было предела.

«Я не пойду на вручение наград, — заявила Элизабет. — Я не собираюсь воздавать почести тому, кто отказывается отдать должное таланту Джимми — присудить «Оскар» самому яркому дарованию в кинобизнесе».

К тому времени, когда «Гигант» вышел в прокат, Джеймс Дин успел превратиться в героя, чья посмертная слава превзошла все границы. Его бунтарство сделало его кумиром тинейджеров пятидесятых годов. Критики же были поражены тем, с какой убедительностью он сыграл в техасской саге Эдны Фербер превращение простого работяги с ранчо в нефтяного магната.

«Именно Джеймс Дин поражает нас своим блестящим исполнением, создав в лице Джетта Ринка самый яркий, самый запоминающийся образ в фильме «Гигант».

Однако комплименты достались не только одному Дину. Наконец-таки Элизабет удостоилась за сыгранную ею роль тех отзывов, о которых давно мечтала. Ее героиня, Лесли Бенедикт, молодая женщина, вышедшая замуж за баснословно богатого техасца, становится хозяйкой ранчо «Реата».

«Она стареет изысканно и с достоинством, что вызывает в нас восхищение и зависть» — писала «Нью-Йорк геральд трибьюн».

«Мисс Тейлор, чей талант и эмоциональный диапазон до сего времени казались нам довольно ограниченными, неожиданно поражает яркой, убедительной игрой, которая никого не оставит равнодушным, — сообщалось в «Вэрайети». — Она нежна и одновременно упряма. Любопытно, что во второй половине фильма, когда в ее волосах начинает пробиваться седина, она смотрится гораздо лучше, чем в первой.

Играя зрелую женщину, научившуюся приспосабливаться к различному социальному окружению, мисс Тейлор одновременно убедительна и прекрасна».

Однако даже самая удачная ее роль на тот момент все еще не тянула на «Оскара». Номинации удостоились ее партнеры по фильму — Рок Хадсон, Джеймс Дин и Мерседес Маккембридж. Всего «Гигант» удостоился десяти номинаций. Но только Джордж Стивене получил «Оскара» как лучший режиссер.

Сами съемки явились для Элизабет суровым испытанием, особенно во время натурных съемок в Марфе, штат Техас, где столбик термометра частенько поднимался до ста двадцати градусов по Фаренгейту. Стивене требовал, чтобы Элизабет ежевечерне просматривала отснятый материал. Он сопровождал критическими замечаниями каждую ее интонацию, каждый жест, допытываясь, какие эмоции двигали ею в тот или иной момент. А поскольку Элизабет болезненно воспринимала любого рода критику, неудивительно, что между нее и режиссером нередко вспыхивали ссоры.

«У нее есть все, чтобы стать настоящей звездой, — кроме умения сосредоточиться», — говорил Стивенс.

Элизабет мстила ему доступными ей способами — ее ни с того ни с сего могла подкосить очередная хворь?

«Она сидела на съемочной площадке в инвалидной коляске, а вокруг нее суетилась сиделка — Элизабет утверждала, что ее терзает невыносимая боль седалищного нерва, — вспоминал один из свидетелей этой сцены. — Она пыталась встать на ноги, но тотчас же вскрикивала от боли. Однако в конце рабочего дня она окликала Рока Хадсона: «Эй, подожди меня! » — и как ни в чем не бывало вскакивала с кресла, и только ее и видели. Физически, как мне кажется, она была вполне здорова».

Эмоционально Элизабет пребывала на грани срыва. Ее брак с Майклом Уайлдингом дал глубокую трещину, а сама мысль о разводе доставляла ей душевные страдания. Элизабет с болью в сердце думала о будущем своих детей и при мысли снова остаться без мужа впадала в истерику. На протяжении всей работы нал, фильмом «Гигант» она льнула к Року Хадсону, ища у него поддержки. По словам Элизабет, он был вторым после Монтгомери Клифта ее лучшим другом.

«Мне жаль ее и детей, — вспоминал Хадсон. — Она их так любит, но сама никогда толком не знает, чего ей хочется и куда ей надо».

Майкл Уайлдинг лишь раз навестил жену во время натурных съемок, причем уехал, пробыв лишь несколько дней, после очередной ссоры. Позднее он вылетел в Марокко, для работы над картиной «Зарак Хан» с участием Аниты Экберг, и Элизабет летала проведать его. Супруги снова поссорились, и Элизабет вернулась в Америку.

«Там было ужасно. Кошмарная грязь и вонь, — вспоминала Тейлор. — Улицы — какие-то узкие, кривые проходы, заполненные немытыми арабами и испанцами, по булыжной мостовой текли потоки нечистот. Куда ни посмотришь — всюду грязь. Пища тоже кошмарная. Я вернулась домой и на месяц слегла в больницу».

Уайлдинг шутил, что для его жены лечь в больницу — все равно что отдохнуть в дорогом отеле. Она же в свою очередь обвиняла его в том, что он не верит в ее болезни. От друзей не ускользнули трения между супругами. Однажды, когда Уайлдинг сидел возле бассейна, Элизабет позвала его к себе по домофону.

«Дорогой, хочешь взглянуть на мое новое платье? »

«Я занят, дорогая», — отвечал Уайлдинг.

«Майкл, приходи немедленно, я тебе говорю», — потребовала Элизабет.

Пробормотав извинения, Уайлдинг пошел взглянуть на супругу и ее новое платье. Когда же его спросили, почему он всегда и во всем ей уступает, Уайлдинг лишь пожал плечами.

«Лиз добра ко мне, — сказал он. — Так что, почему бы и нет? »

Во время поездки в Нью-Йорк Элизабет позвонила Фрэнку Фаррелу и попросила его, чтобы он отвез ее куда-нибудь пообедать. Фаррел согласился заехать за ней в «Сент-Реджис», где она остановилась в номере-люкс своего дяди Говарда Янга.

«Я позвонил, и дверь открыл Майкл Уайлдинг, — вспоминал Фрэнк Фаррел. — Он был там вместе с Монтгомери Клифтом и Родни Макдауэллом. «Я думал, у меня встреча с Элизабет», — сказал я. «Так оно и есть, — ответил Уайлдинг. — Ты ведешь ее на обед, верно я говорю? » «Я тоже так думал, но я же не знал, что и ты здесь». — Я совершенно не знал, что мне делать, но тут в комнату вошла Элизабет, готовая идти со мной, и мы с ней вдвоем удалились, а трое мужчин остались сидеть в номере. Это была совершенно дурацкая ситуация».

К 1956 году Элизабет уже открыто изменяла мужу, а он даже не пытался скрыть свое раздражение. Они оба перестали опровергать слухи о неладах в своей семье. Примерно в то время, когда Кристоферу исполнился год, у них дома появился фоторепортер, желавший подготовить материал об Элизабет. Дверь открыла Элизабет, причем на ней не было ничего, кроме белого банного полотенца. Затем она принялась накручивать волосы на бигуди.

«Бьюсь об заклад, вы начали это занятие, услышав, что моя машина взбирается к вам на холм», — заметил репортер, от которого не ускользнула ее нерасторопность.

«Разумеется, — отвечала она. — Поговорите с Майклом. Я вернусь через пару минут».

«Вы же совсем раздетая», — заметил репортер.

«Вот увидите, — настаивала Лиз. — Пусть Майк покажет вам мои портреты».

Уайлдинг чувствовал себя оплеванным из-за бездушного отношение к нему супруги.

«Самым счастливым временем нашего брака были те годы, когда ты не могла без меня обойтись, — заявил он ей. — А теперь я его ненавижу. Теперь я таскаюсь следом за тобой. Теперь я загнан в угол».

Спустя годы он так подвел итог своему падению: «Я отправился в Голливуд из-за «Метро-Голдвин-Майер», женился на Элизабет Тейлор, и моя карьера у меня же на глазах рассыпалась в прах».

Примерно тогда же Элизабет заявила следующее:

«Боюсь, что после пяти лет совместной жизни мы с Майклом Уайлдингом пришли к отношениям, которые больше для нас подходят — к отношениям брата и сестры».

Монтгомери Клифт в это время снимал в Голливуде дом, готовясь к съемкам картины «Округ Рейнтри», в котором они вместе с Элизабет исполняли главные роли. Монти частенько проводил вечера в доме Уайлдингов на вершине каньона Бенедикт и вскоре стал для них чем-то вроде арбитра. В дневные часы его можно было застать в обществе Элизабет, изливавшей ему душу и жаловавшейся на своего сорокачетырехлетнего бесчувственного мужа, который, по его словам, обращался с ней как с ребенком. По вечерам свою не менее печальную историю жизни излагал ему Уайлдинг.

«Бедный Монти оказался в ужасном положении, пытаясь помочь Лиз и Майклу прийти к окончательному решению — разводиться им или нет, — вспоминал кто-то из их общих друзей. — С их стороны это довольно эгоистично, но ведь им обоим требовалось излить душу. Монти, особенно когда выпьет, становился внимательным слушателем».

В те дни Элизабет Тейлор, Майкл Уайлдинг и Монтгомери Клифт настолько были близки, что многие в Голливуде полагали, что они состоят в «menage a trois» — браке втроем. Безусловно, их отношения отличались интимностью, однако без какой-либо примеси сексуальности. Монти был той ширмой, которой Элизабет и Майкл отгораживались друг от друга. А еще он привносил в их жизнь спасительное разнообразие, не давая до конца друг друга возненавидеть.

Как-то раз в мае 1956 года Уайлдинг пригласил несколько человек на субботний обед. Среди гостей были режиссер картины «Округ Рейнтри» Эдди Дмитрык, его жена Джин, Рок Хадсон и Филлис Гейтс, Кевин Маккарти и Монтгомери Клифт. Монти поначалу отказался от приглашения, сославшись на то, что слишком устал. Элизабет долго донимала его звонками, умоляя как следует подумать и все-таки прийти. Она сказала, что вечеринка специально устроена для одного молодого священника, которому он очень нравится.

«Святой отец — парень что надо. У него что ни слово, то матерщина, — заявила Элизабет. — Тебе непременно надо с ним познакомиться».

Наконец Майкл Уайлдинг позвонил Клифту и уговорил его прийти. И сам Уайлдинг, и Элизабет приняли его отказ так близко к сердцу, что Монти в конечном итоге вынужден был сдаться, сказав, что придет.

Основная часть ленты «Округ Рейнтри» была отснята на «МГМ» за шесть недель. Студия раскошелилась на пять миллионов долларов для производства этой саги о гражданской войне в США, главное место в которой занимал роман между школьным учителем, идеалистом янки Монти и шизофренической южной красоткой Элизабет. Во время обеда Лиз и Монти подшучивали друг над другом, говоря, какой у них обоих — благодаря оператору — шикарный вид. Лиз без умолку трещала о своем потрясающем наряде, о том, что даже для нижней юбки на кринолине использовались самые дорогие материалы. На что Монти заметил, что никто на ее юбки смотреть не станет. «Им будет виден один твой бюст».

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒