Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Рабиндранат Тагор 8 страница



— Но я уже приглашен в другое место!

— Что же делать, если он приглашен, пусть идет, — вмешалась Бинодини, пристально взглянув в лицо Мо­хендро. — Сегодня Бихари пообедает без него.

Но Раджлокхи было трудно примириться с мыслью, что ее сын так и не отведает блюд, которые она пригото­вила. Но чем больше она настаивала, тем больше Мохендро упирался: у него очень важное свидание, и он никак не может отменить его; нужно было посоветоваться с ним, прежде чем приглашать Бихари...

Оскорбленный Мохендро таким образом мстил ма­тери. Радостное оживление Раджлокхи угасло. Она го­това была бросить все и уйти к себе.

— Тетя, не волнуйтесь, — вмешалась в разговор Бинодини. — Мохендро только пугает, он никуда не уйдет.

— Нет, дитя, — покачала головой Раджлокхи. — Ты не знаешь Мохима. Он сделает так, как решил.

Но, как показало дальнейшее, Бинодини знала Мо­хендро лучше его матери. Молодой человек догадался, что Бихари был приглашен по настоянию Бинодини. Глу­хая ревность терзала его сердце. Он не будет знать ни минуты покоя, если не увидит, как будут держать себя Бинодини и Бихари при встрече! И хотя для него бу­дет мучительно видеть их вместе, он все равно оста­нется.

Прошло много дней с тех пор, как Бихари был послед­ний раз приглашен на женскую половину дома. Он хо­рошо знал эти комнаты; когда-то, еще маленьким мальчиком, он бегал по этим комнатам и шалил там, сегодня же он остановился перед знакомой дверью, не решаясь войти. Сердце его учащенно билось, из глаз готовы были брыз­нуть слезы.

Чтобы скрыть свое волнение, Бихари вошел, улы­баясь; он приветствовал только что совершившую омове­ние Раджлокхи и взял прах от ее ног[28]. Бихари склонился к ногам Раджлокхи, и она ласково коснулась рукой его головы. Прежде, когда он был здесь своим человеком, он не здоровался так торжественно. У всех было такое чув­ство, словно он вернулся из далекого путешествия. Се­годня Раджлокхи была полна глубокой симпатии к юноше и встретила его с большей любовью и сердечностью, чем в былые времена.

— Почему ты так долго не приходил, Бихари? — спро­сила она. — Я каждый день думала: «Ну уж сегодня-то он обязательно придет», — и все напрасно...

— Если бы я бывал у вас часто, — улыбнулся моло­дой человек, — вы бы едва ли каждый день ждали меня с нетерпением. А где же Мохим?

Раджлокхи помрачнела.

— Сегодня его куда-то пригласили, и он не смог остаться дома.

Молодой человек вздрогнул, он почувствовал себя не­ловко. Неужели это конец их дружбе?

— А сегодня вы готовили, мама? — спросил Бихари, пытаясь скрыть обиду.

В дни, когда обед готовила Раджлокхи, Бихари всегда отличался чрезмерным аппетитом, и это неизменно льстило материнскому сердцу старой женщины. И се­годня, стоило Бихари проявить интерес к обеду, как она добродушно рассмеялась, с одобрением глядя на своего прожорливого гостя.

Неожиданно в комнату вошел Мохендро.

— А, Бихари. Как поживаешь? — сухо поздоровал­ся он.

— Это ты, Мохим? — удивилась Раджлокхи. — Ты же ведь должен был идти куда-то?

— Я уже вернулся, — ответил Мохендро, пытаясь скрыть свое замешательство.

После купания пришла и Бинодини.

Бихари, смутившись, долго не мог вымолвить ни слова. Его поразило то странное выражение, которое было на лицах Мохендро и Бинодини.

— Не узнаете? — тихо спросила молодая женщина, подходя ближе к Бихари.

— Разве всех узнаешь?

— Если быть внимательным, узнать можно, — ска­зала Бинодини и объявила: — Тетя, обед готов.

Мохендро и Бихари приступили к обеду. Бинодини прислуживала. А Раджлокхи смотрела, как едят молодые люди, и радовалась.

Мохендро ел с неохотой, он следил за тем, кому из двоих Бинодини, прислуживая, отдает предпочтение. Ему казалось, что она более приветливо угощает Бихари. Объяснялось это очень просто — он был своим человеком в доме, а Бихари — гостем. Мохендро не мог высказать свое недовольство вслух, и поэтому все больше при­ходил в ярость.

Когда Бинодини хотела положить на тарелку Би­хари мангровую рыбу с икрой, Бихари запротестовал:

— Нет, нет! — воскликнул он. — Мне не надо. Эту икру очень любит Мохим.

— Я не хочу, — заявил Мохендро, чувствуя себя ос­корбленным.

Бинодини не стала его упрашивать и положила рыбу на тарелку Бихари.

После обеда, когда оба друга собрались уходить, Бинодини быстро подошла к ним.

— Бихари, не уходите, — попросила она. — Пойдемте наверх, посидим немного.

— А разве вы не будете есть? — спросил молодой че­ловек.

— Нет, ведь сегодня пост.

На губах Бихари заиграла усмешка, полная жестокой иронии, — неужели Бинодини так благочестива, что соблюдает пост!

Молодая женщина заметила эту усмешку. Она вздрогнула, словно от удара хлыста.

— Не уходите, посидите немного, — попросила она снова.

— Вам, женщинам, все равно! — неожиданно вспы­лил Мохендро. — Есть дело у человека или нет его, хочешь или не хочешь, — сиди. Я не могу понять такой избалованности.

Бинодини громко рассмеялась.

— Вы только послушайте, что говорит Мохендро-дада. Уж если и говорить об избалованности, — оберну­лась она к Мохендро, — то вам это с детских лет зна­комо.

— Мне нужно поговорить с тобой, Мохим, — вме­шался Бихари и, не простившись с Бинодини, увлек Мохендро за собой.

Оставшись одна, Бинодини долго стояла у железных перил веранды, задумчиво глядя в опустевший сад.

— Неужели это конец нашей дружбы? — спросил Бихари, когда они вышли на улицу.

В душе Мохендро бушевало пламя, насмешка Бино­дини, словно острие молнии, жгла его мозг.

— Тебе, конечно, было бы очень удобно, если бы мы помирились, но я не желаю этого. Я не хочу вводить в свою семью чужого человека. По мне, женская половина дома должна оставаться женской половиной.

Бихари, ничего не ответив, повернулся и пошел прочь.

 «Больше никогда слова не скажу с Бинодини», — клялся мучимый ревностью Мохендро.

Однако вечером он долго и нетерпеливо бродил по дому, втайне надеясь встретить ее.

 

— Тетя, ты помнишь своего мужа? — спросила од­нажды Аша.

— Мне было одиннадцать лет, когда я овдовела, — ответила Оннопурна. — Я смутно помню его.

— О ком же ты все время думаешь?

Оннопурна слегка улыбнулась.

— О всевышнем, мой муж слился с ним.

— Ты счастлива?

Оннопурна ласково погладила по голове молодую женщину.

— Разве ты сможешь понять, дитя, что таю я в своем сердце? Лишь для того, кому я посвятила свою жизнь, открыта моя душа.

«А я? — думала Аша. — Вспоминает ли меня тот, о ком я думаю день и ночь? Я не умею интересно отве­чать на его письма, и он совсем перестал писать мне».

Уже несколько дней как она не получала писем от мужа. «Если бы Песчинка была здесь, со мной, — взды­хала молодая женщина. — Она могла бы описать все, что я чувствую».

Аша не решалась писать сама. Она была уверена, что ее жалкие, неумелые письма не понравятся мужу. Сколько раз бралась она за перо, но буквы получались всегда такими безобразными! Чем больше она пыталась рассказать в письме, что у нее на душе, тем хуже это выходило. Если бы можно было ограничиться одной фразой «припадаю к твоим лотосоподобным стопам» и подписаться. О, тогда бы Мохендро, словно всеведущий бог, мог понять все, что она хотела этим сказать! Почему всевышний наделил ее умением так сильно любить и ли­шил дара красноречия!

Вернувшись домой после вечерней молитвы, Аша села у постели Оннопурны и принялась осторожно массиро­вать ей ноги.

— Скажи мне, тетя, — нарушила она наконец про­должительное молчание, — ведь жена обязана почитать мужа как бога. Но как должна поступать глупая неве­жественная женщина, если она даже не знает, как это делать?

Оннопурна долго смотрела на Ашу, потом, вздохнув, сказала:

— Ведь я тоже не так уж умна, милая. Но все-таки я служу всевышнему.

— Всевышнему ведомо все, что сокрыто в твоей душе, он доволен этим, — возразила молодая женщи­на. — Но муж может не видеть, что на сердце. Как уго­дить ему?

— Не каждому дано умение угождать, дорогая. Если жена хранит в душе уважение и любовь, если она уха­живает за мужем и заботится о семье, муж может и не замечать этого, но всевышний всегда это отметит.

Аша промолчала. Она пыталась найти утешение в словах тетки, но не могла согласиться с тем, что муж может и не замечать ее любви, даже если всевышний и будет благосклонен к ней. Низко опустив голову, она продолжала массировать ноги почтенной женщины.

Оннопурна притянула Ашу к себе и, поцеловав в лоб, заговорила, стараясь сдержать слезы:

— Ты не можешь воспринять того опыта, который дается только испытанием и горем, дорогая. И тетка твоя, когда она была молодой, вела свои счеты с миром. Тогда я, как и ты теперь, огорчалась, видя, что тот, за кем я ухаживаю, не замечает моих стараний. По­чему он не почитает меня так же, как я его? Почему на все мои старания сделать приятное, он не отвечает тем же? Но постепенно я поняла, что я напрасно жду этого. И пришел день, когда у меня не стало сил терпеть: мне показалось, что все, что я делала, — лишено смысла. В тот день я решила уйти от мира. Теперь же, огляды­ваясь назад, я вижу, что была неправа. О дитя мое, тот, кто ведет счет нашей жизни, кто является единственным хозяином цен на ярмарке жизни, отняв у меня все, завладел моей душой и открыл мне истину. Если бы я знала тогда, что, заботясь о семье, я выполняю свой долг перед всевышним, что, посвящая сердце ему, я тем самым отдаю его семье, никто не мог бы причинить мне горе!

Ночью, лежа в постели, Аша долго раздумывала над словами тетки. Хотя она не могла понять всего, что го­ворила Оннопурна, но ее благоговение перед благоче­стивой женщиной было безгранично. И, несмотря на то, что Аша не уяснила себе полностью смысла сказанного Оннопурной, она решила следовать ее примеру. В тем­ноте Аша, распростершись ниц, почтила того, кто вы­теснил собою из сердца ее тетки весь мир.

— Я еще молода и не знаю тебя, — молилась она, — я знаю только своего мужа! О всевышний, вразуми его принять мое поклонение. Как буду я жить, если он оттолкнет меня! Я не такая благочестивая, как тетя, и не смогу найти успокоения в лоне твоем.

И Аша еще и еще раз распростерлась ниц.

Приближался день, когда дядя должен был уезжать. Аше нужно было ехать вместе с ним.

Вечером накануне отъезда Оннопурна позвала Ашу.

— Чуни, — сказала она, — не в моих силах уберечь тебя от горя, несчастий и лишений, которыми полон мир. Но вот тебе мой совет. Какие бы испытания ни выпали тебе на долю, твердо держись веры и неуклонно выпол­няй свой долг.

— Благослови меня, тетя. Пусть так и будет. — И Аша поклонилась, беря прах от ног Оннопурны.

 

Когда Аша вернулась домой, Бинодини долго жу­рила ее.

— Почему ты не написала ни одного письма, до­рогая?

— Но ты тоже не писала, Песчинка, — возразила Аша.

— Разве я должна была писать первой? Это нужно было сделать тебе.

И Аша, обняв подругу, признала себя виновной.

— Ты же знаешь, сестра, — созналась она, — я не умею хорошо писать. А писать тебе мне было бы осо­бенно стыдно, ты ведь такая ученая...

Обида была быстро позабыта, а взаимная привязан­ность приятельниц возросла еще больше.

— Ты дни и ночи проводила с мужем, — сказала Бинодини, — и вконец избаловала его. Он не любит, когда рядом с ним никого нет.

— Потому-то, уезжая, я и просила тебя заботиться о нем, — ответила Аша. — Ты ведь лучше меня знаешь, как вести себя с ним, чтобы он был доволен.

— Днем я отправляла его в колледж и была еще как-то свободна, но по вечерам никакого спасения не было: то разговаривай с ним, то слушай, как он читает книгу, — конца нет его капризам.

— Еще бы! Если ты очаруешь человека, он уж не отстанет от тебя.

— Ты ошибаешься, милая. Муж твой ничего не хо­чет признавать. Иногда мне кажется, что и я не могу ни очаровать, ни даже расположить его.

— Если ты не можешь, кто же тогда вообще сможет очаровать его! — воскликнула Аша. — Если бы я смогла перенять от тебя хоть частицу твоего искусства, я была бы счастлива.

— Зачем? Сохрани хотя бы то, что имеешь. Зачем очаровывать других? Это опасно.

— Как ты смеешь! — Аша была возмущена до глу­бины души словами подруги.

Впервые встретив Ашу по ее приезде из Бенареса, Мохендро сказал:

— Ты прекрасно выглядишь. Приятно пополнела.

Аша смутилась. Этого еще недоставало! Все у этой Аши не так, как нужно! Она поправилась именно тогда, когда у нее было так неспокойно на сердце! Ее ду­шевное состояние совсем не отразилось на ее внеш­ности!

— А ты как поживал здесь без меня? — ласково спросила она.

Раньше Мохендро полушутя, полусерьезно непре­менно ответил бы, что «умирал» без Аши, но теперь он не был расположен шутить.

— Да так, ничего. Спасибо, — только и сказал он.

Аша внимательно посмотрела на мужа. Он похудел, побледнел, в глазах лихорадочный блеск, словно какое-то пламя пожирает его изнутри.

«Мой муж страдает, — с болью подумала молодая женщина, — а я покидаю его и еду куда-то в Бенарес! » Аше стало стыдно, что она здорова.

— Как поживает тетя? — спросил Мохендро после паузы.

Услышав, что тетя здорова, он не знал, о чем гово­рить еще. Рядом валялся обрывок грязной газеты. Под­няв его, Мохендро принялся рассеянно читать.

«Так долго не виделись, а он ласкового слова не сказал, — задумалась Аша, опустив голову. — Даже не смотрит на меня. Неужели он сердит за то, что я не писала ему? А что бы было, если бы я задержалась в Бенаресе, уступив просьбе тети! »

Аша была глубоко обижена тем, как встретил ее Мо­хендро, и тщетно размышляла, пытаясь найти за собой вину, которая вызвала недовольство мужа.

Когда Мохендро, вернувшись из колледжа, сел обе­дать, в комнате была только Раджлокхи да Аша, кото­рая, закрывшись покрывалом, стояла в дверях.

— Ты болен, Мохим? — спросила обеспокоенная Раджлокхи.

— Нет! — В голосе Мохендро звучало раздраже­ние. — С чего мне болеть?

— Почему же ты ничего не ешь?

— Ах, вот оно что! — с досадой воскликнул он. — Я не хочу.

Теплым вечером Мохендро, набросив на плечи лег­кий чадор, вышел на крышу дома подышать воздухом. В душе он очень надеялся, что Бинодини придет и что сегодня они будут, как обычно, читать вдвоем. Они уже почти кончили «Обитель радости»[29] оставалось только две-три главы. Неужели Бинодини настолько жестока, что не придет! Но время шло, сумерки сгущались, и Мохендро наконец, отчаявшись, отправился спать.

Когда принарядившаяся, смущенная Аша тихо во­шла в спальню, она увидела, что муж уже спит. Молодая женщина не знала, как подойти к нему. После разлуки в ней вновь проснулась стыдливость. Она ждала, что он сам позовет ее туда, где они расстались. Разве могла она без зова приблизиться к доставившему ей столько радостей ложу? Она долго стояла в дверях, но Мохен­дро молчал, тогда молодая женщина осторожно при­близилась к его постели. Она умерла бы от стыда, если бы случайно зазвенели ее украшения. С замираю­щим сердцем Аша подошла к пологу, защищавшему по­стель от москитов, Мохендро спал. Аше казалось, что украшения смеются над ней. Она хотела вспышкой мол­нии исчезнуть из комнаты.

Молодая женщина нерешительно, стараясь произво­дить как можно меньше шума, села на постель. Если бы Мохендро действительно спал, он бы проснулся от скрипа кровати. Но Мохендро даже глаз не открыл, значит, он не спал. Он лежал, занимая половину постели, на другой половине легла Аша. Молодая женщина без­звучно рыдала, Мохендро чувствовал это, хотя и ле­жал спиной к ней. Собственная жестокость железными тисками больно сдавила его сердце. Но он не мог придумать, что сказать, как приласкать жену. В душе он проклинал, бранил себя, но не знал, как посту­пить.

«Завтра утром, — думал он, — будет уже невоз­можно притворяться спящим. Что скажу я Аше, как посмотрю ей в глаза? »

Но ему не пришлось искать выхода из затруднения. На рассвете Аша сама покинула спальню, унеся с собой и наряд и украшения, которыми пренебрегли. Она не нашла в себе сил встретить утром недоумевающий взгляд мужа.

 

«В чем дело? — терялась в догадках Аша. — Чем я провинилась? »

Но ее мысли были далеки от причин всех ее печа­лей. Она не могла и подумать, чтобы Мохендро влю­бился в Бинодини. Аша была совсем неискушенной в семейной жизни. Ей и в голову не приходило, что от­ношение Мохендро к ней может настолько измениться, ведь после свадьбы прошло так немного времени.

Сегодня Мохендро с утра отправился в колледж. Раньше каждый раз, провожая его, Аша подходила к окну, а Мохендро, садясь в экипаж, поднимал голову и прощался с ней взглядом. Это стало у них своего рода традицией. И сегодня, заслышав стук колес, Аша ма­шинально подошла к окну. Мохендро под влиянием привычки поднял голову и увидал стоявшую у окна жену. В мгновение ока Мохендро заметил ее осунув­шееся, еще не умытое после сна лицо, спутанные волосы, несвежее сари и поспешил опустить глаза. Во взгляде Аши он прочел немой укор и недоумение.

Экипаж отъехал. Аша бессильно опустилась на пол. Все на свете было ей немило. В потоке деловой жизни Калькутты наступил час прилива, — сновали экипажи, трамвай шел за трамваем. Деловая суета Калькутты была неприятна измученному, окаменевшему от страда­ний сердцу молодой женщины.

Неожиданно Аше показалось, что она поняла при­чину обидного безразличия мужа. «Конечно, — думала она, — Мохендро узнал, что Бихари тоже приезжал в Бенарес, и теперь он сердится. Но ведь, кроме этого, ничего дурного не случилось! При чем же тут я? »

Сердце у Аши неожиданно больно сжалось, — а вдруг Мохендро подозревает, что Бихари поехал в Бенарес специально из-за нее. Может, Мохендро думает, что они сговорились. Какой стыд! Как он мог подумать такое! Даже если достойное осуждения совпадение, связавшее ее имя с именем Бихари, случилось, если у Мохендро есть какие-то подозрения, — почему прямо не сказать об этом? Почему он не накажет ее, если она виновата? Почему Мохендро вместо того, чтобы открыто погово­рить об этом, избегает Ашу? Неужели в его душу за­кралось такое подозрение, в котором ему стыдно даже признаться ей? Иначе как еще можно объяснить то ви­новатое выражение, которое последнее время было на лице Мохендро? Разве разгневанное сердце испытывает чувство смущения?

Весь день Мохендро не мог забыть усталого и пе­чального личика Аши. Во время лекции, разговаривая с другими студентами, он все время видел перед собой полный страдания и беспокойства взгляд жены, ее спутанную прическу, несвежее сари.

После лекций Мохендро долго гулял по берегу Голдигхи[30]. Уже стемнело, а он все ходил и не мог приду­мать, как ему держаться с Ашей. Что лучше — жесто­кая правда или приятный обман? Мохендро даже в го­лову не приходила мысль отказаться от Бинодини.

Жалость к жене и любовь к Бинодини — как совместить и то и другое?

Мохендро пытался убедить себя, что немногих жен любят так, как он любит Ашу. Почему бы ей не быть довольной этим? Бинодини и Аша — в большом сердце Мохендро есть место для обеих! Та чистая любовь, ко­торая связывает его и Бинодини, не может мешать его супружеской жизни с Ашей.

Когда Мохендро убедил себя в этом, — словно ка­мень свалился с его души. Бинодини и Аша — он не от­кажется ни от одной из них и будет словно планета, у которой две луны. Мохендро почувствовал на душе не­бывалую легкость. Аша не будет больше страдать, — сегодня ночью он будет ласков и нежен с ней. Придя к такому решению, Мохендро быстро зашагал к дому.

Аша не вышла к ужину. Уверенный в том, что жена несомненно придет к нему и в эту ночь, Мохендро от­правился в спальню. Но когда он ждал ее в безмолвии комнаты, у пустой постели, его сердцем вновь овладели сомнения. Опять начать игру в безумную любовь? Нет! Нет! При восходе солнца свет луны тускнеет, — воспо­минания о прошлом померкли и стерлись в памяти Мо­хендро: мысли о другой прекрасной молодой женщине затмили и вытеснили из сердца образ скромной стыдли­вой Аши. Мохендро вспомнил, как он отнимал у Бино­дини «Отравленное дерево». После захода солнца она приходила сюда читать вслух «Копалакундулу»[31], и поздно, когда в доме все уже спали, в застывшей тишине пустынной комнаты продолжал звучать ее голос, испол­ненный сдержанной нежности. Неожиданно она брала себя в руки и переставала читать. «Я провожу тебя вниз», — говорил Мохендро. Все это всплывало в па­мяти молодого человека, и дрожь пробегала по его телу. Была уже глубокая ночь, — теперь Мохендро не хотел и боялся прихода Аши, но она так и не при­шла.

«Я был готов исполнить свой долг. Но что я мог по­делать, когда она несправедливо сердится на меня? » — подумал он и снова погрузился в мечты.

Пробило час ночи. Мохендро не мог больше бороться с собой, он откинул сетку от москитов, встал с постели и вышел на крышу.

Лунная летняя ночь была прекрасна. Огромная, без­молвная Калькутта, погруженная в сон, напоминала чем-то океан, когда он спокоен. Над крышами пробегал легкий ветерок, навевая глубокий сон на огромный город.

Мохендро не в силах был больше подавлять жела­ние, овладевшее всем его существом. С тех пор как вер­нулась Аша, он ни разу не видел Бинодини. Лунная опьяняющая ночь взволновала молодого человека, все его мысли были устремлены к Бинодини.

Он спустился вниз. Выйдя на веранду, примыкавшую к комнате молодой женщины, Мохендро увидел, что дверь не заперта. Он вошел в комнату. Постель была пуста.

Но Бинодини услышала шаги в своей комнате, и с южной веранды раздался ее голос:

— Кто там?

— Это я, Биноди! — сказал Мохендро как-то неесте­ственно тихо.

Теплыми ночами на южной веранде вместе с Бино­дини обычно спала и Раджлокхи.

— Мохим! — воскликнула Раджлокхи. — Ты что там делаешь так поздно?

Глаза Бинодини метнули из-под черных густых бровей в его сторону взгляд, подобный молнии. Мохендро, ни­чего не говоря, быстро покинул комнату.

 

Утро следующего дня было пасмурным. Небо, кото­рое только вчера было таким знойным, сегодня затя­нули мягкие серые облака. Мохендро ушел в колледж раньше, чем обычно. Грязную одежду он оставил на полу. Мохендро был очень рассеян, и поэтому он всегда просил жену, прежде чем отдавать белье в стирку, про­верять все его карманы. Аша сунула руку в карман его рубашки, там лежало какое-то письмо. Для Аши было бы лучше, если бы это письмо превратилось в ядовитую змею и укусило бы ее за руку, — яд змеи, проникнув в тело, сразу оказывает свое действие, и скоро все было бы кончено, яд же, проникающий в душу, причиняет смертельные страдания, но не приносит смерти.

Аша взглянула на письмо и узнала почерк Бинодини. Она сразу побледнела. С письмом в руках Аша прошла в соседнюю комнату и стала читать его.

«Неужели скандала, который ты поднял вчера ночью, тебе было недостаточно? Сегодня, передавая мне шка­тулку, ты тайно сунул туда письмо. Как тебе не стыдно? О чем ты думаешь? Как я покажусь на глаза лю­дям?!

Чего тебе нужно от меня? Любви? Но почему ты так унизительно вымаливаешь ее? Ты с рождения был окру­жен любовью, поэтому твоей жадности нет предела. Я же была лишена привязанностей в этом мире и, быть может, поэтому удовлетворяла свою потребность в любви, играя в нее. И ты, когда тебе представилась воз­можность, принял участие в этой игре. Но разве не прошли каникулы, отведенные для нее? Тебя снова ждет семья, зачем же ты заглядываешь в комнату для игр? Отряхни с себя грязь и войди в свой дом. У меня нет семьи, я одна буду вести любовную игру, тебя я не позову.

Ты пишешь, что любишь меня. Во время игры это еще звучало, — но если быть откровенной, я не верю тебе. Было время, я думала, что ты любишь Ашу, но я ошибалась. Потом мне показалось, что ты любишь меня, — но и это оказалось неправдой. Ты любишь только себя.

Жажда любви иссушила мне сердце, но в одном я уверена, не в твоих силах утолить эту жажду. Я все время повторяю: оставь меня, не воскрешай прошлого. Если ты сам позабыл стыд, то я не забыла. Теперь у меня пропал вкус и к любовной игре. Ничто не откли­кается во мне на ее зов. В письме ты называешь меня жестокой, — возможно, ты прав. Но во мне есть, оче­видно, и частица великодушия, поэтому я отказываюсь от тебя. Если ты попытаешься отвечать на это письмо, я буду думать, что единственное спасение от тебя — бегство».

Аша прочла письмо, ей казалось, что пол ускользает у нее из-под ног, тело ее обмякло, не хватало воздуху, свет солнца померк в глазах. Молодая женщина, хва­таясь за стену, комод, стул, медленно опустилась на пол. Через минуту, стараясь взять себя в руки, она снова попыталась прочесть письмо, но потрясенный ум отказывался понять его смысл, — черные строчки пля­сали перед глазами. Что же это?! Что случилось?! Как? Неужели все погибло?! Что делать, кого звать на по­мощь, куда бежать — Аша ничего не понимала. Ей не хватало воздуха, словно рыбе, выброшенной на сушу. Подобно утопающему, который простирает руки к небу, Аша стала искать опору у себя в душе.

Наконец из груди Аши вырвался сдавленный стон:

— Тетя!

Только тогда из ее глаз полились слезы.

Аша рыдала, сидя на полу.

«Что же мне делать с этим письмом? — стала она думать, немного успокоившись. — Если муж узнает, что письмо попало в мои руки, он очень расстроится... » — Аша решила положить письмо обратно в карман ру­башки, а рубашку не отдавать в стирку, а повесить на вешалку.

Найдя такой выход, молодая женщина вернулась в спальню. Прачка тем временем, опершись на ворох гряз­ного белья, задремала. Аша уже намеревалась было положить письмо обратно в карман, как кто-то оклик­нул ее.

Аша поспешно бросила рубашку и письмо на кро­вать и села на них.

— Прачка пришла, — сказала, входя Бинодини. — Я хочу взять белье, на котором еще не сделаны метки.

Аша не могла заставить себя взглянуть в глаза по­друге. Ей казалось, что ее лицо все выдаст. Аша отвер­нулась к окну и стала смотреть на небо, губы ее были плотно сжаты, глаза полны слез.

Бинодини застыла на месте, видя, как встретила ее Аша.

«Понятно, — подумала она. — Ей стало известно, что произошло сегодня ночью, и теперь она сердится на меня. Как будто виновата я! »

Бинодини и не пыталась завязать с ней разговор. Она собрала белье и быстро вышла из комнаты.

О, как больно и стыдно было Аше сегодня за то, что она столько дней была искренним другом Бинодини. Образ идеальной подруги, который она хранила в душе, никак не хотел примириться с образом другой Бино­дини, который вставал со страниц письма.

И вот, когда она снова принялась перечитывать письмо, в комнату торопливо вошел Мохендро. Во время лекции он вдруг вспомнил об оставленном письме и бросился домой. Аша прикрыла письмо краем сари. Увидев жену, Мохендро остолбенел, его беспокойный взгляд стал шарить по комнате. Аша догадалась, что искал муж. Но как незаметно положить письмо туда, где оно было раньше, и незаметно выйти из комнаты — она не могла придумать.

Мохендро судорожно перебирал кипу грязного белья на полу. Аша не выдержала. Она бросила письмо и рубашку на пол и закрыла лицо руками. Мохендро схва­тил письмо, несколько секунд он смотрел на жену, потом до слуха молодой женщины донесся звук его шагов. Мохендро сбегал по лестнице.

— Госпожа, — услышала она голос прачки. — Нельзя ли мне поскорее получить белье? Уже поздно, я ведь здесь не у себя дома.

 

В тот день Раджлокхи ни разу не позвала Бинодини к себе. Она даже не подняла лицо, когда Бинодини сама вошла в кладовую.

— Тетя, — заговорила молодая женщина, заметив это, — вы, наверное, плохо себя чувствуете. А вчера-то ночью Мохендро отличился! Вел себя словно безумный. После этого я долго не могла уснуть.

Тень пробежала по лицу Раджлокхи, но она ничего не ответила.

— Кто знает, — продолжала Бинодини, — возможно, он был недоволен Ашей и хотел пожаловаться на нее или сказать что-то, но не мог дождаться утра. Скажите, тетя, вы не сердитесь? Ваш сын, возможно, обладает тысячами достоинств, но ему не свойственно терпение. Из-за этого мы всегда и ссоримся с ним.

— Ты говоришь мне неправду, — нарушила наконец молчание Раджлокхи. — Но я не хочу говорить об этом сегодня.

— Я тоже не хотела бы. Чтобы не огорчать вас, я солгала, пытаясь скрыть вину вашего сына. Но, видно, ее не скроешь.

— Я сама знаю достоинства и недостатки своего сына, — возразила старая женщина. — Но я никогда не подозревала, что в тебе столько лицемерия.

Бинодини что-то хотела сказать, но сдержала себя.

— Вы правы, тетя, — ответила она, — никто не знает друг друга. Не каждый разбирается даже в себе. Но разве вы сами, в душе презирая невестку, никогда не пытались лицемерно скрыть это от сына и тем самым обманывали его? Вспомните...

— Негодяйка! — вспыхнула Раджлокхи. — Как сме­ешь ты оскорблять чувство матери! Как язык у тебя не отвалится!

— Мы, женщины — порода лицемерная, — спокойно продолжала Бинодини. — Сколько во мне лжи, я и сама не знаю, зато это знаете вы! Сколько же в вас лжи, вы и сами не ведаете, но это известно мне. Если бы мы с вами были другими, ничего не случилось бы. Я расста­вила ловушку столько же сознательно, сколько бессоз­нательно. Так же и вы расставляете свои западни. Мы обе лживы — таковы уж женщины.

Задыхаясь от гнева, Раджлокхи не находила слов. Она бросилась вон из кладовой.

Какое-то время Бинодини стояла одна, глаза ее го­рели огнем.

Закончив свои утренние хлопоты по хозяйству, Радж­локхи послала за сыном. Мохендро догадался, что мать хочет поговорить с ним о том, что произошло вчера. После письма Бинодини на душе у него было неспокойно. Его взволнованное сердце вопреки всему продолжало тянуться к ней. Но Мохендро не мог говорить с матерью о своих отношениях с Бинодини. Он чувствовал, что, если мать начнет ругать Бинодини, он не выдержит и выскажет ей все, что накопилось у него на сердце. А это к добру не приведет. Ему нужно было какое-то время побыть одному и продумать, как держаться.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.