Рабиндранат Тагор 6 страница

Когда Бихари как-то навестил Раджлокхи, она сказала:

— Слышал новость, Бихари? Наша невестка изъявила желание поехать в Бенарес!

— Что ты говоришь, мама! Неужели Мохиму снова придется пропускать занятия?

— Нет-нет! Ему ехать незачем. Мохим останется здесь, невестка отправится со своим благородным дядюшкой. Ведь теперь все воображают себя важными особами!

Бихари встревожился. «В чем же дело? — спрашивал он себя. — Когда Мохендро уехал в Бенарес — Аша осталась здесь. Теперь он вернулся — Аша собирается ехать. Неужели между ними — разлад? Как они могут так жить? И мы, их друзья, ничем не можем помочь? Но что же делать! »

Мохендро, раздраженный разговором с матерью, сидел в своей спальне. Со времени приезда Мохендро Бинодини избегала его. Аша напрасно упрашивала подругу зайти поговорить с ним.

— Это решено, что Аша-ботхан едет в Бенарес? — спросил Бихари, входя в комнату Мохендро.

— А почему бы и нет?

— Что это вдруг ей пришло в голову?

— Видишь ли, — съязвил Мохендро, — у людей еще встречаются такие чувства, как тревога за родственников, живущих на чужбине, а иногда даже просто возникает желание повидать их.

— Ты едешь с Ашей?

Мохендро думал, Бихари хочет сказать ему, что не подобает посылать Ашу с дядей. Но, не желая показать Бихари свое раздражение, он не стал ничего объяснять, а только сказал, что Аша едет без него.

Бихари хорошо знал Мохендро, и от него не укрылось, что тот злится. Если Мохендро заупрямится, его не переспоришь, — Бихари это было известно. Поэтому он не стал говорить, что Мохендро следовало бы сопровождать жену. Он подумал, что было бы лучше, если бы рядом с Ашей была Бинодини. Она сумеет ободрить и утешить Ашу.

— Разве нельзя отправить с ней Биноди-ботхан? — осторожно спросил он.

Мохендро не выдержал.

— Говори прямо, Бихари, что ты имеешь в виду! — загремел он. — Нечего со мной хитрить! Знаю, ты подозреваешь, что я влюблен в Бинодини! Ложь! Она мне совсем не нравится! И нечего охранять меня. Лучше о себе позаботься! Если уж ты решил действовать из бескорыстной дружбы, то надо было давно мне все высказать, а самому держаться подальше от онтохпура[23] своего друга. А я скажу тебе прямо в глаза: ты любишь Ашу, в этом все дело!

Как раненый, несмотря на страшную боль, стремительно бросается вперед, чтобы нанести врагу ответный удар, так и смертельно бледный, утративший дар речи Бихари вскочил со стула и хотел кинуться на Мохендро. Но внезапно он остановился и, с трудом овладев своим голосом, произнес:

— Да простит тебя бог. Я ухожу. — И он вышел пошатываясь.

Из соседней комнаты навстречу ему выбежала Бинодини.

— Бихари-бабу! — окликнула она юношу.

Бихари прислонился к стене и, пытаясь улыбнуться, спросил:

— В чем дело, Биноди-ботхан?

— Я поеду в Бенарес с Ашей.

— Нет-нет! — воскликнул Бихари. — Это невозможно! Не надо этого делать! Прошу вас, не придавайте значения моим словам. Я здесь посторонний и не желаю ни во что вмешиваться — из этого ничего хорошего не выйдет. Вы мудры, Биноди-ботхан, словно сама богиня. Поступайте, как подскажет вам сердце. — И Бихари, почтительно поклонившись ей, направился к выходу.

— Послушайте, Бихари, я совсем не богиня! — крикнула ему вслед Бинодини. — Я не знаю, что будет, если вы уйдете! Не вините меня потом.

Но Бихари ушел. Мохендро продолжал сидеть неподвижно, и Бинодини, кинув на него горящий негодованием взгляд, скрылась в соседней комнате. Там ожидала ее готовая умереть от стыда Аша. После того как Мохендро заявил, будто Бихари влюблен в нее, она сидела неподвижно, словно боясь пошевелиться. Но Бинодини не чувствовала ни малейшей жалости к ней в ту минуту. Если бы Аша могла поднять глаза, она испугалась бы, встретив взгляд Бинодини.

Так Мохендро сказал, что это неправда?! Значит, ее, Бинодини, никто не любит! Все влюблены в эту скромницу, в эту смазливую куклу!

Как-то под влиянием минуты Мохендро назвал себя перед Бихари чудовищем. С тех пор он стал опасаться, что Бихари догадался обо всем. Но ведь ему, Мохендро, Бинодини нисколько не нравится, а Бихари уверен, что он влюблен в нее! Мохендро чувствовал, как растет его раздражение против Бихари. После того случая ему стало казаться, что Бихари каждый раз ищет в его словах какой-то скрытый смысл. Раздражение все накапливалось, пока от незначительного толчка не прорвалось, наконец, наружу.

Однако волнение Бинодини, когда она кинулась вслед за Бихари, ее умоляющий голос, когда она пыталась его удержать, ее готовность последовать совету Бихари и сопровождать Ашу в Бенарес — все это явилось для Мохендро совершенной неожиданностью. Это было тяжелым ударом по его самолюбию.

Он сам же заявил, что не влюблен в Бинодини, что она не нравится ему, но то, что произошло после этого, расстроило его. «Зачем только я сказал, что не люблю Бинодини, — твердил он про себя с запоздалым раскаянием. — О, как жаль, что она слышала это! »

«Я сам сказал, что не люблю Бинодини, — продолжал размышлять Мохендро. — Конечно, было жестоко с моей стороны говорить так. Влюблен я в нее или нет, это еще неизвестно, но прямо объявить, что я ее не люблю, было просто грубо. Какую женщину это не задело бы? Как теперь смогу я оправдаться в ее глазах? Конечно, то, что я чувствую, не совсем любовь... Но надо же как-нибудь загладить свою грубость! Нехорошо, если у Бинодини останется какой-то горький осадок после того разговора». Мохендро достал из ящика стола письма, которые присылала ему Аша, и снова перечитал их. «Несомненно, Бинодини любит меня. Но зачем тогда она так держала себя с Бихари? Наверное, я виноват в этом. Ну, конечно, я сказал, что не люблю ее, — поэтому и ей надо было показать свое презрение ко мне! Если я отверг ее, то она с горя способна полюбить и Бихари! »

Мохендро сам был смущен и напуган тем, как близко к сердцу принял он этот случай. Допустим, Бинодини слышала, как он сказал, что не любит ее, — что из этого? Допустим, она действительно оскорбится и постарается забыть его — какое ему до этого дело?

Как якорная цепь во время шторма дергает якорь, словно проверяя его прочность, так и у Мохендро в минуту душевного смятения появилось желание испытать прочность уз, которые связывали его с Ашей. Ночью, прижав ее голову к своей груди, он спросил:

— Скажи правду, Чуни, ты сильно любишь меня?

«Что за странный вопрос? — подумала Аша. — Неужели, если Бихари пришла в голову постыдная мысль, то и на нее, Ашу, тоже упала тень подозрения? »

Пылая от стыда, она ответила:

— Как тебе не совестно спрашивать меня об этом? Ну скажи, разве у тебя был случай усомниться в моей любви?

Мохендро, чтобы потешить себя, и нисколько не заботясь о том, что заставляет Ашу страдать, спросил:

— Тогда почему ты хочешь ехать в Бенарес?

— Не хочу я ехать в Бенарес! Никуда я не поеду!

— Но хотела же...

— Ты-то ведь знаешь, почему я хотела ехать! — воскликнула Аша, измученная вконец этим разговором.

— Тебе, наверное, больше нравится быть рядом с тетей, чем со мной, — продолжал Мохендро.

— Нет, конечно нет! И не ради удовольствия я захотела туда ехать!

— По правде говоря, Чуни, ты была бы гораздо счастливее, если бы вышла замуж за кого-нибудь другого.

Услышав эти слова, Аша отодвинулась от Мохима, спрятала лицо в подушку и замерла. Мохендро попытался обнять ее и успокоить, но Аша была холодна и неподвижна. Видя, как любит его жена и как оскорбили ее эти слова, Мохендро почувствовал, что сердце его забилось от гордости и счастья.

То, о чем раньше осмеливались только думать, прозвучало вслух, и это вызвало целую бурю в умах всех домашних. Бинодини жалела, что Бихари сразу не отверг нелепое обвинение Мохендро. Даже если бы Бихари все отрицал, она осталась бы довольна, лишь бы Мохендро оказался прав. Теперь же она решила, что в конце концов очень хорошо, что Мохендро так оборвал Бихари. «Зачем Бихари, такой умный, влюбился в Ашу?! Бихари одним ударом оказался отброшен далеко от всех их дел, — и это было очень удачно», — так думала Бинодини и, как ей казалось, успокоилась.

Но смертельно бледное лицо Бихари преследовало ее все время. При воспоминании об этом измученном лице в Бинодини страдала любящая женщина. Как мать нянчит больного ребенка, так Бинодини вынашивала в своем сердце этот скорбный образ. В душе ее поднялось непреодолимое желание вернуть Бихари к жизни, снова увидеть на его лице краски и дыхание радости, проблеск улыбки. Несколько дней провела так Бинодини, волнуемая этими мыслями, равнодушная ко всем домашним делам, и наконец не выдержала. Она написала Бихари сочувственное письмо, в котором говорилось: «Тхакур[24], с тех пор как я увидела ваше лицо, окаменевшее от обиды, я всем сердцем желаю, чтобы вы успокоились и снова стали таким, как прежде. Когда я снова увижу вашу простую улыбку, услышу вашу правдивую речь? Известите меня запиской, как себя чувствуете. Ваша Биноди-ботхан». Бинодини отослала письмо с привратником.

Бихари и в голову не приходило, что Мохендро способен так прямо, так грубо заявить, что он, Бихари, любит Ашу. Ведь сам он никогда не сознавался себе в этом. Вначале слова Мохендро как громом поразили его; потом, задыхаясь от гнева и презрения, он мог только повторять: «Нет-нет! Это — неправда! Это — ложь! »

Но сказанного не воротишь и не забудешь. Постепенно правда стала открываться его глазам. Снова и снова ему вспоминалось освещенное заходящим солнцем личико стыдливой девочки. Ведь было время, когда Бихари со сладким волнением в душе называл Ашу своей; временами ему казалось, что он прижимает ее головку к груди, — и тяжелое отчаяние, от которого перехватывало горло, овладевало им. Все, что было туманным, непонятным для него в те долгие ночные часы, когда он лежал без сна на крыше или беспокойно шагал перед домом, теперь вдруг стало ясно. Долго сдерживаемое чувство вырвалось из глубины его сердца. Что казалось неосновательным ему самому, после слов Мохендро возникло перед ним с неумолимой очевидностью.

Тогда он обвинил во всем себя. «Не возмущаться мне надо было, — думал Бихари, — а вымолить у Мохендро прощение и уйти. В тот день я покинул их с таким видом, будто Мохендро преступник, а я — обвинитель. Надо пойти и признаться, что я был неправ! »

Бихари думал, что Аша уехала в Бенарес. Поэтому однажды вечером он нерешительно подошел к дверям дома Мохендро. Увидев Садхучорона, дальнего родственника Раджлокхи, он спросил:

— Садху, я уже несколько дней не был здесь. Как у вас, все здоровы?

— Да, слава богу.

— Когда уехала Аша-ботхан? — снова спросил Бихари.

— Она не уезжала. Ей никуда не нужно было ехать...

Когда Бихари услышал это, он забыл обо всем. Ему захотелось снова оказаться на женской половине дома. Как просто и легко поднимался он прежде по знакомой лестнице, входил в комнаты, весело шутил со всеми! От сознания, что теперь он ничего этого не может сделать, у Бихари мутился рассудок. О, если бы еще хоть раз, последний раз войти сюда, как прежде, по сыновнему поболтать с Раджлокхи, назвать закутанную в покрывало Ашу «ботхан», сказать ей несколько ничего не значащих слов! Сейчас это казалось ему таким счастьем.

— Что же ты стоишь в темноте? — сказал Садхучорон. — Входи в дом.

Бихари сделал было несколько шагов, но тут же вернулся.

— Нет, нет, я пойду, у меня дела, — пробормотал он и торопливо удалился.

В ту же ночь он уехал в Западные провинции.

Не застав Бихари дома, привратник вернулся с письмом обратно. Мохендро, который в это время прогуливался в садике перед домом, заметил конверт у него в руке.

— Кому письмо? — спросил он.

Привратник ответил. Тогда Мохендро взял у него конверт. Он решил, что сам отдаст его Бинодини, посмотрит, как она смутится, но не скажет ей ни слова. В том, что у Бинодини должны быть основания смущаться, он не сомневался. Мохендро помнил, что до этого было еще одно письмо на имя Бихари. Он не находил себе места, сгорая от желания узнать, о чем пишет Бинодини. Он старался убедить себя, что если Бинодини находится на его попечении, он ответствен за ее судьбу. Поэтому вскрыть это подозрительное письмо — его прямая обязанность. Нельзя же допустить, чтобы Бинодини сбилась с пути! И Мохендро распечатал конверт. Письмо было написано просто, в нем явно чувствовалось неподдельное участие писавшей. Мохендро, несколько раз прочтя письмо, долго раздумывал над ним, но так и не мог разобраться в истинных чувствах Бинодини. Ему пришло в голову, что, поскольку он оскорбил ее, Бинодини пытается теперь обратить на себя внимание другого. С досады она даже Ашу совсем забыла и почти не видит ее. Найдя такое объяснение поведению Бинодини, Мохендро решил действовать немедленно. Он возмущался при одной мысли, что та самая Бинодини, которая, казалось, уже отдала ему свое сердце, из-за какой-то минутной глупости окажется потерянной для него. «Если Бинодини тайно влюблена в меня, то ей это принесет только пользу, — рассуждал про себя Мохендро, — это привяжет ее к нашему дому. Я уверен, что сам-то никогда не поступлю с ней нечестно. Я могу ей позволить любить меня, потому что всегда буду верен Аше. Иное дело, если Бинодини вдруг привяжется к кому-нибудь другому, тогда бог знает что может случиться! » И Мохендро решил, что ему при удобном случае нужно постараться вернуть симпатии Бинодини. Сам же он, разумеется, не даст себя увлечь.

Мохендро вошел на женскую половину дома и сразу же увидел Бинодини; она быстро обернулась, словно с нетерпением ожидая кого-то. В сердце Мохендро вспыхнула ревность.

— Напрасно ждешь, — сказал он. — Не увидишь. Твое письмо вернулось обратно. — И он швырнул ей конверт.

— Почему письмо распечатано?!

Мохендро вышел, ничего не ответив.

Бинодини решила, что Бихари, прочтя письмо, отослал его обратно. Кровь сотнями молоточков застучала у нее в висках. Бинодини послала за привратником, который относил письмо, но его не оказалось на месте. Как от зажженной лампы разлетаются брызги шипящего масла, так и из горящих глаз Бинодини вдруг закапали горькие слезы. Она изорвала на мелкие клочки свое письмо, но это не принесло ей успокоения. О, если бы можно было вычеркнуть эти несколько строк, эти несколько чернильных букв из прошлого, из настоящего, чтобы их совсем не было!

Бинодини, как разозленная оса, которая жалит всех, кто ни попадется, готова была спалить весь мир. Он вздумал оттолкнуть ее, Бинодини?! Ни в чем ей нет удачи! Пусть счастье не для нее, но теперь она не успокоится, пока не повергнет в прах всех, кто помешал ее счастью, кто разбил ее надежды, кто лишил ее самого драгоценного в жизни!

Как-то в один из первых теплых вечеров месяца пхальгун[25] Аша, расстелив циновки, отдыхала на крыше, с увлечением читая при меркнущем свете дня какой-то рассказ. Герой рассказа возвращался домой после долгого отсутствия и вдруг попал в руки разбойников. Сердце Аши учащенно билось. Бедная героиня в то же время увидела дурной сон и с плачем проснулась. Аша тоже не смогла удержаться от слез. Она была горячей поклонницей бенгальских рассказов. Все, что бы она ни читала, казалось ей замечательным.

— Песчинка, милая, — окликнула она Бинодини, — обязательно прочти этот рассказ. Он такой интересный! Я плакала все время, пока читала его.

Но обычно, если Бинодини принималась вдруг делать подобный разбор рассказов, наивным восторгам Аши наносился чувствительный удар.

В тот момент, когда растроганная Аша уже закрывала журнал, решив обязательно сказать Мохендро, чтобы он прочел этот рассказ, Мохендро сам подошел к ней.

Аша взглянула на него, и неясная тревога сжала ее сердце.

— Ну, какой счастливец занимает ваши мысли, пока вы сидите тут одни? — обратился Мохендро к женщинам, пытаясь казаться жизнерадостным и беззаботным.

Но Аша уже позабыла обо всех героях и героинях рассказов, которые она читала.

— Уж не заболел ли ты? — спросила она.

— Нет, я здоров.

— Тебя беспокоит что-то...

Мохендро взял пан из коробочки, положил его в рот и сказал:

— Я сейчас думал о том, что бедная тетя Оннопурна давно не видела тебя. Как бы она обрадовалась, если бы ты неожиданно приехала к ней!

Не отвечая, Аша молча смотрела на Мохендро. Она не могла понять, почему он снова заговорил об этой поездке. Видя, что Аша молчит, Мохендро спросил:

— А что, разве тебе не хочется ехать?

Аше было нелегко ответить на этот вопрос. Конечно, она хотела повидать тетю, но оставлять Мохендро ей тоже не хотелось.

— Поедем, когда у тебя будут каникулы... — сказала она.

— В каникулы я не смогу. Нужно будет готовиться к экзаменам.

— Тогда нечего и говорить об этом. Ведь не обязательно же мне ехать.

— Но почему же? Почему не поехать, если хочется?

— Мне не хочется.

— Раньше так просила, а теперь вдруг расхотелось!

Аша сидела, опустив глаза, и молчала. Мохендро ожидал, что Аша уедет и он, оставшись один в доме, быстрее помирится с Бинодини. Видя, что Аша продолжает отмалчиваться, он вдруг почувствовал беспричинное раздражение против жены.

— Может быть, ты меня подозреваешь в чем-нибудь? — неожиданно обратился он к Аше. — Поэтому и хочешь следить за мной днем и ночью?

Обычная мягкость, покорность и терпение Аши вдруг показались ему невыносимыми. «Хочет ехать к тетке, так и сказала бы: я поеду! Отправляй меня как знаешь! — думал он. — Так нет же: то «да», то «нет», а то сидит и молчит. Да что же это такое, в самом деле! »

Аша заметила, что он раздражен, и перепугалась. Она стала лихорадочно думать, что бы ответить ему, но не могла найти слов. Аша не понимала, почему Мохендро бывает теперь с ней то очень нежен, то неожиданно груб. Но чем непонятнее становились для нее поступки Мохендро, тем с большей силой тянулось к нему ее трепетное сердце.

Она, Аша, подозревает Мохендро, выслеживает его?! Что это — злая насмешка или несправедливое подозрение? Клясться, что это не так, или обратить все в шутку?

Аша продолжала молчать. Мохендро, потеряв терпение, резко повернулся и вышел. Тут уж было не до рассказа, который она прочла, и не до вымышленных героев и героинь.

Последние отблески солнечных лучей исчезли, окружающие предметы потонули во мраке, теплый весенний ветер сумерек сменился вечерней прохладой, а бедная Аша все еще лежала ничком на циновке.

Когда глубокой ночью она заглянула в спальню, то увидела, что Мохендро лег без нее. Аше пришло в голову, что Мохендро стал презирать ее за равнодушие к тете Оннопурне.

Аша присела на постель, обняла его ноги и замерла. Тогда Мохендро, сжалившись, попытался привлечь ее к себе, но Аша не поднималась.

— Прости, если я в чем-нибудь виновата, — шепнула она мужу.

— Ты ни в чем не виновата, Чуни, — растроганно ответил Мохендро. — Я просто скотина, я мучаю тебя напрасно!

Аша разрыдалась. Мохендро сел на постели и, обняв Ашу, уложил ее рядом с собой. Когда первый взрыв горя у Аши прошел, она заговорила:

— Неужели ты думаешь, что мне не хочется увидеть тетю?! Но у меня сердце не лежит оставлять тебя здесь одного. Поэтому я и не хотела ехать. Не сердись на меня, пожалуйста!

Нежно гладя ее по голове, Мохендро сказал:

— На что же мне сердиться, Чуни! Разве могу я сердиться, что ты не хочешь ехать без меня? Никуда тебе не нужно ездить!

— Нет, я все-таки поеду в Бенарес.

— Почему?

— Как ты только мог подумать, что я подозреваю тебя! Но раз уж у тебя вырвались такие слова, я обязательно уеду хоть на несколько дней.

— Я виноват, а искупать вину должна ты?

— Может, я сама виновата в чем-то, иначе тебе и в голову не пришли бы такие странные мысли. Я никогда и подумать не могла, что услышу от тебя такое...

— Это потому, что ты «и подумать не могла», до чего я дурной человек!

— Опять! — жалобно воскликнула Аша. — Не говори о себе так! Но теперь-то я все равно поеду в Бенарес.

Мохендро рассмеялся:

— Ну, хорошо, поезжай. А что, если я испорчусь тут без тебя под опекой твоей Бинодини?

— Не пугай меня напрасно, не надейся, что я раздумаю и останусь.

— А подумать-то стоит! Такому мужу, как я, только дай волю! Кого потом винить будешь?

— Успокойся, не тебя!

— Может, себя?

— Сто раз!

— Ну хорошо, завтра я переговорю с твоим дядюшкой насчет поездки. — Заметив, что уже поздно, Мохендро повернулся было на другой бок, собираясь уснуть, но через минуту обернулся вдруг к Аше и сказал: — А может, тебе все-таки не стоит ехать, Чуни?

— Зачем ты опять споришь со мной? — умоляюще проговорила Аша. — Если я не уеду теперь, твой упрек будет всегда преследовать меня. Кроме того, я ведь уезжаю всего на несколько дней!

Накануне отъезда Аша обняла Бинодини и сказала:

— Милая моя, обещай мне сделать то, о чем я попрошу тебя.

— Говори, дорогая, — ответила Бинодини, ласково ущипнув Ашу за щеку. — Разве могу я не выполнить твою просьбу?

— Не знаю, ты теперь какая-то странная стала; Мохендро и видеть не желаешь.

— Почему же «не желаю»? Ты сама знаешь, в чем тут дело. Разве ты не слышала своими ушами, что Мохендро сказал Бихари? Ну, а если вообще пошли такие разговоры, я думаю, мне не следует появляться перед Мохендро. Разве я не права?

Аша понимала, что, наверное, Бинодини права. Но весь постыдный смысл слов Мохендро она поняла только сейчас. И все-таки сказала:

— Мало ли глупостей говорят! Чего стоит твоя любовь ко мне, если ты станешь обращать внимание на все это! Забудь эти глупости!

— Хорошо, забуду.

— Завтра я уезжаю, присмотри за Мохендро. И не избегай его, как ты делала до сих пор.

Бинодини долго молчала, и Аша, схватив ее за руку, стала просить:

— Умоляю тебя, выполни, пожалуйста, мою просьбу.

— Хорошо, — сказала наконец Бинодини.

Когда на одном конце неба заходит луна, на другом — встает солнце. Но Аша уехала, а Мохендро все никак не мог встретиться с Бинодини. Он бродил по комнатам, то и дело заглядывал в комнату матери, но Бинодини по-прежнему ускользала от него.

Раджлокхи заметила, что Мохендро ходит с каким-то отсутствующим видом, ничем не может заняться. Она решила, что сын потерял покой из-за отъезда жены. Ее больно кольнула мысль, что теперь мать, видно, совсем уже стала не нужна ему. Потерянный и унылый вид сына встревожил Раджлокхи, и она позвала Бинодини.

— Я стала сильно задыхаться после болезни, — сказала она Бинодини. — Сегодня шла по лестнице, думала — не поднимусь. Тебе, доченька, самой придется присматривать за Мохимом. Он ведь привык, чтобы о нем всегда кто-нибудь заботился. Посмотри-ка, что с ним стало после отъезда жены. Да и жена тоже хороша! Зачем только она поехала?

Бинодини отвернулась и стала нервно теребить бахрому покрывала.

— Ну, что ты об этом думаешь? — продолжала Раджлокхи. — Да тут и думать-то нечего, умница моя. Что ни говори, ты же нам не чужая!

— Это не имеет значения, мама.

— Ах, не имеет значения? Ну что ж, хорошо! Я сама буду делать что смогу. — И Раджлокхи встала, собираясь идти на третий этаж убирать комнату Мохендро. Но Бинодини остановила ее:

— Вы же больны, тетя, не ходите туда, — сказала она. — Я сделаю все, как вы велите. Простите меня, тетя!

Раджлокхи давно привыкла не обращать внимания на то, что говорят окружающие. После смерти мужа она не признавала в этом мире никого, кроме Мохендро. Смутные слухи относительно ее сына и Бинодини возмутили ее. Она привыкла считать, что лучше ее сына нет никого на свете. И люди посмели осуждать его?! Да чтоб язык отсох у того, кто занимается этими сплетнями! Раджлокхи была упряма в своих вкусах и суждениях и поэтому всегда пренебрегала мнением окружающих.

Когда в тот день Мохендро, возвратившись из колледжа, вошел в свою комнату, он был поражен. Комната благоухала сандалом и душистыми смолами; к пологу постели был прикреплен шнур из розового шелка; на низкой постели сверкало белизной покрывало, а вместо старых подушек лежали четырехугольные европейские подушечки, расшитые шелком. Это рукоделие было плодом долгого труда Бинодини. Аша частенько допытывалась у нее, для кого она вышивает эти подушки. «Для своего смертного ложа, — со смехом отвечала Бинодини. — Ведь у меня не будет другого любимого, кроме Ямы[26]».

В рамке на стене висела фотография Мохендро. Теперь по четырем ее углам были красиво завязаны банты из цветных лент. Под ней на треножнике, словно приношение неизвестного почитателя изображению Мохендро, с обеих сторон стояли вазы с цветами. Аккуратно прибранная комната приняла совсем иной вид. Теперь она делилась на две части: высокие вешалки с развешанной на них одеждой, стоявшие перед широкой тахтой, служили своего рода ширмой. Благодаря им тахта и постель оказались совершенно отделенными друг от друга. На дверце шкафчика, в котором обычно лежали любимые безделушки и китайские куклы Аши, была сделана драпировка из красной шали. Самих безделушек в шкафчике уже не было. Все, что в этой комнате хоть сколько-нибудь напоминало о прошлом, исчезло совершенно благодаря перестановке, сделанной руками другой женщины.

Усталый Мохендро опустился на чистую постель, но едва он коснулся головой подушки, как сразу почувствовал нежный аромат — в подушку были положены душистые травы. Мохендро закрыл глаза, и ему стало казаться, что до него доносится аромат нежных, как лепестки, пальцев той, которая касалась этой подушки.

Вошла служанка с подносом, на котором были фрукты, сладости и стакан холодного шербета. Все не походило теперь на то, что было прежде, во всем была видна забота и аккуратность.

Вид комнаты, аромат цветов, вкусная еда и новизна всей обстановки обострили чувства Мохендро. Когда он кончил есть, в комнату неторопливо вошла Бинодини, неся ему серебряную коробочку с бетелем и пряностями; она сказала улыбаясь:

— Простите меня, господин, эти несколько дней я не могу не присутствовать при вашей трапезе. Что поделаешь! Я дала честное слово! Но зато вы не можете сказать, что о вас не заботились. Я сделаю, что смогу, для вас... Но ведь все хозяйство на моих плечах. — И Бинодини протянула Мохендро коробочку с бетелем. Даже у бетеля был сегодня какой-то особый аромат.

— Лучше, если бы в ваших заботах оказалось какое-нибудь упущение и вы бы оставались в долгу передо мной.

— Почему так, хотела бы я знать?

— О, тогда я потребовал бы какие-нибудь проценты за этот долг!

— Много ли уже набралось этих процентов, господин ростовщик?

— То, что вас не было во время обеда, следует возместить пребыванием здесь после обеда.

— Вы считаете так строго, совсем как ростовщик! Попадешься к вам в руки, потом не вырвешься, — со смехом проговорила Бинодини.

— Как бы я ни считал, что толку? Разве я посмею брать проценты?

— С меня нечего взять, поэтому вы и решили посадить меня в заключение... — И, внезапно погрустнев, Бинодини тихонько вздохнула.

— Разве этот дом — тюрьма для тебя? — серьезно спросил Мохендро.

В комнату вошла служанка с лампой, она поставила лампу на треножник и ушла.

Прикрыв глаза ладонью от яркого света, Бинодини ответила, потупившись:

— Тюрьма?.. Не знаю... Все равно не переубедишь... Ну, я пойду, у меня дела...

Вдруг Мохендро схватил ее руку и, крепко сжав, сказал:

— Но если ты смирилась с оковами, зачем тебе бежать?

— Пустите меня, как вам не стыдно! К чему удерживать того, кому все равно бежать некуда? — Бинодини решительно вырвала свою руку и быстро вышла.

Мохендро откинулся на душистую подушку. Сердце его учащенно билось. Это безмолвие сумерек, пустая комната, ласковый весенний ветер... и сердце Бинодини, которое, кажется, вот-вот вернется к нему!

Взволнованный Мохендро потушил свет, запер дверь, плотно прикрыл окошечко над ней и сразу же лег.

Постель тоже словно подменили, матрацы были гораздо мягче, чем раньше. И снова этот аромат — то ли это сандаловое дерево, то ли еще что-то, — не разобрать.

Когда подошло время ужина, часов около девяти, в запертую дверь постучали.

— Откройте, — услышал он голос Бинодини. — Я вам принесла поесть.

Мохендро вскочил и кинулся было к двери. Он уже положил руку на крючок окошечка, но... не открыл его. Без сил опустился он на циновку.

— Нет, нет, я не голоден, я не хочу есть... — тихо сказал он.

— Может, вам нездоровится? — встревожилась Бинодини. — Хотите, я принесу воды или еще чего-нибудь?

— Нет, мне ничего не нужно.

— Не обманывайте меня. Если вы не больны, откройте дверь.

— Нет, нет! — воскликнул Мохендро, — Ни за что! Уходите.

Он снова лег. В темноте он пытался отыскать на опустевшем ложе и в своем изменчивом сердце хотя бы память об отсутствующей Аше. Когда Мохендро наконец убедился, что ему не заснуть, он зажег лампу и сел за письмо к жене.

«Аша, не оставляй меня дольше одного, — писал он. — Ты добрая фея моя. Когда тебя нет, мои желания сбрасывают оковы и влекут меня, сам не знаю куда. Увидев дорогу, я иду по ней, но ничто не освещает мне ее. Свет, который мне нужен, — это любящий взгляд твоих доверчивых глаз. Приезжай скорее, моя вера, мое счастье, моя единственная! Успокой меня, охрани меня, заполни мое сердце! Ни великому греху несправедливости, ни мимолетной тени забвения не дам я омрачить твою жизнь... »

Так изливался Мохендро перед Ашей. Много еще написал он ей в течение долгой ночи. Издалека слабо донесся бой часов: донг, донг, донг... Пробило три. На улицах Калькутты шум экипажей почти затих. И даже песня, доносившаяся откуда-то с другого конца квартала, уже тонула в объявшем землю сне и покое. Воспоминания об Аше и то, что он излил в длинном письме волновавшие его чувства, успокоили Мохендро. Он лег и тотчас же заснул.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒