Рабиндранат Тагор 2 страница

Аша могла бы достойно ответить на такое необоснованное обвинение, но, увы, стыд мешал ей, и она молча должна была примириться с несправедливым поражением в поединке любви. Этот эпизод ясно показывает, что учебному заведению Мохендро методы как государственных школ, так и частных пансионов были одинаково чужды.

Случалось иногда, что Мохендро не бывало дома. Пользуясь этим, Аша пыталась настроиться на серьезный лад. Но тут откуда ни возьмись являлся муж, прикрывал ей глаза руками и отбирал книгу.

— Ну, вот, — говорил он, — стоит мне уйти, как ты и думать обо мне забыла, сразу — за чтение.

— Неужели ты хочешь, чтобы я осталась невеждой? — как-то сказала ему Аша.

— Но ведь мои занятия из-за тебя тоже почти совсем не подвигаются, — заметил Мохендро.

Эти слова неожиданно больно задели Ашу.

— Разве я мешаю тебе заниматься? — огорчилась она и хотела уйти. Но Мохендро схватил ее за руку.

— Что ты понимаешь в этом! — воскликнул он. — Тебе легче заниматься, когда меня нет, а мне — наоборот, труднее, если нет тебя!

Серьезное обвинение! Естественно, что вслед за этим следовали обильные, словно осенний ливень, слезы, но через мгновение они высыхали под лучами любви, оставляя лишь влажный блеск в глазах. Как могла неопытная ученица пробираться по дебрям знаний, когда главным препятствием к занятиям был сам учитель? Иногда Аше вспоминались гневные упреки тетки, и ей становилось не по себе, она ведь понимала, что учение — всего лишь предлог. При виде свекрови Аша готова была умереть со стыда. Но Раджлокхи ничего не поручала по хозяйству ей. А когда Аша являлась все-таки помогать и не знала, за что взяться, Раджлокхи говорила ей:

— Ну, что ты тут делаешь? Иди к себе, а то твое учение пострадает!

В конце концов Оннопурна как-то сказала Аше:

— Теперь я вижу, как идет твое ученье, но неужели ты и Мохиму не дашь заниматься?

И тогда Аша приняла тяжелое решение.

— Ты совсем не готовишься к экзаменам, — сказала она мужу, — поэтому с сегодняшнего дня я перехожу в комнату к тете.

Легко ли в таком возрасте дать столь суровый обет?! Отправиться в добровольное изгнание из супружеской спальни в теткину комнату!

Едва с уст Аши сорвалось это суровое обещание, как в уголках ее глаз заблестели слезинки, нижняя губа задрожала, и голос прервался.

— Хорошо, ступай туда, — улыбнулся Мохендро, — иди в комнату к тете Оннопурне, но тогда ей придется перейти в нашу комнату.

Услышав шутку в ответ на свое такое серьезное, такое великодушное предложение, Аша рассердилась. Тогда Мохендро предложил другой выход:

— Не нужно следить за мной и проверять меня, — сказал он. — Я буду заниматься сам, и увидишь, как подготовлюсь к экзаменам.

На том и решили. Как проходили эти занятия, надо думать, ясно без слов. Достаточно сказать, что в тот год Мохендро провалился на экзаменах, и Аша, несмотря на многочисленные рассказы из «Чарупатха», осталась в таком же неведении относительно термитов, в каком пребывала и раньше.

Правда, этот своеобразный процесс обучения не обходился без осложнений. Время от времени являлся Бихари и поднимал страшный шум. Своими криками: «Мохим! Мохим! » — он будоражил весь квартал. Каждый раз он пытался вытянуть Мохендро из спальни. Он без устали отчитывал друга за то, что тот запустил занятия.

— Боутхан[11], — говорил он Аше, — нельзя глотать пищу, не разжевывая, — может живот заболеть. Сейчас ты так и глотаешь все подряд, а потом ведь будешь искать лекарство для желудка.

— Не слушай его, Чуни, — смеялся Мохендро, — он просто завидует нашему счастью.

— Когда у тебя в руках счастье, — замечал Бихари, — умей наслаждаться им так, чтобы не раздражать других.

— Люблю, когда другие завидуют, — не унимался Мохендро, — а ведь еще немного, Чуни, и я, осел, отдал бы тебя Бихари!

— Замолчи! — смущался Бихари.

Аша испытывала к юноше смутную неприязнь, — может, отчасти потому, что когда-то ее прочили за него. Бихари чувствовал это, а Мохендро только подсмеивался.

Раджлокхи часто жаловалась Бихари на сына.

— Если гусеница еще в коконе, за нее можно не беспокоиться, мама, — говорил он обычно в таких случаях, — но когда она стала бабочкой и, разорвав кокон, взлетела в воздух, трудно удержать ее. Кто знал, что Мохим так быстро вырвется из-под вашей опеки!

Когда стало известно, что Мохендро провалился на экзаменах, Раджлокхи разразилась гневом, вспыхнув, как пожар. На этот раз Оннопурна разделяла ее гнев и обиду.

Однажды, в пасмурный, шелестящий дождем вечер, радостный Мохендро, в новом, надушенном чадоре, с гирляндой жасмина на шее вошел в дом. Он хотел в шутку испугать Ашу и старался ступать неслышно. Но, заглянув в комнату, он увидел, что окно распахнуто, сильный ветер с брызгами дождя врывается внутрь, лампа погасла, а жена лежит на тахте и тихо плачет.

— Что случилось? — воскликнул Мохендро, бросаясь к ней.

Аша зарыдала еще сильнее. Он не сразу добился у нее, в чем дело. Оказывается, Оннопурна рассердилась и уехала к своему двоюродному брату.

«Уехала! — с досадой подумал Мохендро. — И без того день такой хмурый, а тут еще эта неприятность! »

Весь его гнев обратился на мать. Она одна — причина всех неурядиц!

— Где тетя, там будем и мы! — сказал он Аше и стал укладывать вещи и звать носильщиков.

Раджлокхи все поняла. Медленно подойдя к сыну, она спокойно спросила:

— Куда это ты собираешься?

Мохендро ничего не ответил и только, когда мать повторила вопрос, сказал:

— Мы уезжаем к тете.

— Вам незачем ехать, — так же спокойно ответила Раджлокхи, — я сама съезжу к тетке и верну ее домой.

Она тут же отправилась к Оннопурне.

— Сжалься надо мной, прости меня, медж-боу, — сказала она и умоляюще сложила руки.

Растерянная Оннопурна склонилась перед ней в глубоком поклоне и взволнованно воскликнула:

— Зачем ты обижаешь меня, диди! Как ты скажешь, так я и сделаю!

— Мохендро с женой собираются покинуть меня, потому что ты уехала. — Раджлокхи не выдержала и разрыдалась от гнева и досады.

Женщины возвратились домой. Дождь все еще продолжался. К тому времени, когда Оннопурна вернулась, Аша уже перестала плакать и Мохендро даже пытался развеселить ее. Он начинал надеяться, что этот пасмурный вечер, может, все-таки не будет так печален.

Вдруг в комнату вошла Оннопурна.

— Чуни, — обратилась она к Аше, — дома ты мне жить не даешь, хочу уехать — за мной тянешься. Скажи, неужели мне нигде так и не будет покоя?

Аша вздрогнула, как смертельно раненная лань.

— Послушай, тетя! — вспылил Мохендро. — В самом деле! Что тебе сделала Аша?

— Я уехала потому, что не могу больше видеть такую распущенную жену! Зачем ты довела до слез свою свекровь? Зачем заставила меня возвращаться в этот дом?

Мохендро никогда не видел тетку такой раздраженной.

На следующий день Раджлокхи позвала Бихари и сказала:

— Сынок, передай Мохендро, что мне хотелось бы съездить на родину, я давно не была у себя в Барашате.

— Если долго не были, — может, лучше совсем не ездить? — заметил Бихари. — Я передам Мохендро, только едва ли он согласится отпустить вас.

Но Мохендро согласился.

— Наверное, интересно взглянуть на места, где родился, — сказал он Бихари. — Но только пусть она долго не остается в деревне — сейчас дождливый сезон, там, должно быть, очень скверно.

Увидев, как легко Мохендро отпускает мать, Бихари рассердился:

— Твоя мать собирается ехать совсем одна! — воскликнул он. — Кто поможет ей, кто за ней присмотрит? Отпусти с ней жену, — усмехнулся Бихари.

Уязвленный этим скрытым упреком, Мохендро кратко ответил:

— Аша останется со мной.

На этом разговор окончился.

Так каждый раз получалось, что Бихари невольно восстанавливал против себя Ашу. Мысль, что она сердится на него, доставляла ему какую-то горькую радость.

Само собой разумеется, что Раджлокхи совсем не горела желанием посетить родные места. Но как лодочник, который когда мелеет река, то и дело бросает лот, выясняя, где глубже, так и Раджлокхи, с тех пор как отношения в семье изменились, неустанно промеряла глубину сыновней привязанности. Она никак не ожидала, что ее просьба о поездке на родину так быстро и легко достигнет дна.

«Да, — думала Раджлокхи, — какая разница между отъездом Оннопурны и моим! Значит, Оннопурна добрая фея, а я всего только мать, и все будут рады, если я уеду».

Оннопурна угадала горькие мысли Раджлокхи и заявила Мохендро, что она тоже покидает этот дом.

— Послушай, мама, — сказал тогда Мохендро Раджлокхи, — ты уезжаешь, тетя — тоже, кто же будет вести хозяйство?

Раджлокхи на минуту перестала сдерживать себя:

— Как, ты собираешься уехать, медж-боу? — заметила она злорадно. — Но это невозможно! Кто же будет следить за домом? Придется тебе остаться!

Раджлокхи не стала больше откладывать свой отъезд. На следующий день, в полдень, она собралась в дорогу. Ни Бихари, ни кто другой не сомневался, что Мохендро сам проводит ее до деревни. Но вместо этого он послал сопровождать ее двух слуг.

— Мохим, ты еще не готов? — окликнул его Бихари, когда подошло время отъезда.

— У меня дела, я должен заниматься, — смущенно пробормотал Мохендро.

— Я сам провожу Раджлокхи, — сказал Бихари.

Мохендро был очень недоволен этим.

— Бихари слишком уж много берет на себя, — говорил он вечером Аше. — Все хочет показать, что беспокоится о матери больше, чем я.

Оннопурне пришлось остаться, но от досады и смущения она окончательно замкнулась в себе. Видя отчужденность тетки, Мохендро рассердился. Обиделась и Аша.

Раджлокхи приехала в Барашат. Сначала думали, что Бихари проводит ее в деревню и сразу же вернется, но обстоятельства сложились так, что ему пришлось остаться. В доме Раджлокхи теперь жили только две дряхлые вдовы. Со всех сторон к деревне подступали джунгли и заросли бамбука, пруд затянулся зеленой ряской. Вечерами совсем рядом раздавался вой шакалов, и сердце Раджлокхи сжималось от страха и одиночества.

— Конечно, — говорил Бихари, — это твоя родина, но про нее уж никак не скажешь «прекраснее рая»[12]. Поедем обратно в Калькутту, мама! Не могу я оставить тебя здесь одну!

Раджлокхи действительно было не по себе, но в это время пришла Бинодини и стала успокаивать ее.

Это была та самая Бинодини, которую собирались было выдать замуж сначала за Мохендро, а потом за Бихари.

После смерти мужа Бинодини, словно одинокий вьюнок среди джунглей, вела монотонную жизнь в этой унылой деревушке. И вот теперь она пришла к своей дальней родственнице, тетке Раджлокхи. С глубокой любовью Бинодини склонилась перед ней. С этого дня она посвятила себя служению своей единственной родственнице.

Да, это было именно служение! Она не хотела знать ни минуты покоя. А как она превосходно все делала, как замечательно готовила, как умела занять разговором!

— Уже поздно, милая, — говорила Раджлокхи, — пойди хоть поешь немного.

Какое там! Бинодини не уходила и обмахивала веером старую женщину, пока та не засыпала.

— Ты так и заболеть можешь, ни минуты покоя не знаешь, — говорила ей Раджлокхи.

Но Бинодини не думала о себе.

— Такие, как мы, не болеют, тетя, — отвечала она. — А ты ведь так давно не была у себя на родине! Чем я порадую тебя, чем услужу, как не своим вниманием!

За два дня, проведенные в деревне, Бихари успел сделаться в ней нужным человеком. Кто приходил к нему за лекарством; кто — посоветоваться о судебном деле; кто надоедал ему просьбами об устройстве сына в какую-нибудь контору посолиднее; кто просил составить жалобу. И каждый раз простое и веселое дружелюбие Бихари находило путь к сердцам обращавшихся к нему людей. Бихари уважали и относились к нему как к своему. Бинодини старалась, как могла, скрасить городскому юноше жизнь в непривычной для него обстановке. Когда Бихари возвращался из своих прогулок по деревне, он каждый раз находил свою комнату чисто убранной; кто-то ставил цветы и листья в медный кувшин, а на тахте оставлял стопку книг Бонкима и Динобондху Митро[13]. Это было больше, чем обычное деревенское гостеприимство.

— И такую-то девушку вы с Мохендро упустили, — говорила Раджлокхи Бихари, когда он в ее присутствии хвалил Бинодини.

— Что ж, может, и напрасно мы отказались от нее, — усмехался Бихари, — но уж лучше оттолкнуть женщину до женитьбы. Когда женишься, тогда трудно будет от нее избавиться!

Но Раджлокхи все думала об одном и том же: «А ведь эта девушка могла бы стать моей невесткой! Почему только этого не случилось! »

Стоило Раджлокхи заговорить о возвращении в Калькутту, как глаза Бинодини наполнялись слезами.

— Зачем ты приехала так ненадолго, тетя! — горевала она. — Пока я не знала тебя, еще могла как-то жить здесь, а теперь страшно подумать, как я без тебя останусь!

— Ах, почему ты не стала моей невесткой! — вырывалось у Раджлокхи. — Тогда ты всегда была бы рядом со мной!

Слыша эти слова, Бинодини каждый раз смущалась и спешила выйти из комнаты.

Раджлокхи ждала из Калькутты покаянного письма от сына. Она еще никогда не оставляла Мохима одного на такой срок. Конечно, долгая разлука с матерью заставит его заскучать! И Раджлокхи с нетерпением ждала от него письма, полного сыновней обиды и нежности.

Но письмо от Мохендро получил Бихари. Мохим писал, что мать, наверное, очень счастлива через столько лет снова вернуться в родные места.

«Ага, — подумала Раджлокхи, — Мохендро обиделся».

«Счастлива! » Будто бедная мать могла быть где-нибудь счастлива без своего Мохендро!

— А ну-ка, Бихари, что еще пишет Мохим?

— Больше ничего, мама, — Бихари скомкал письмо и, выйдя в другую комнату, спрятал его в книгу.

Что оставалось думать Раджлокхи? Она решила, что Мохим был очень обижен на мать, когда писал это письмо, поэтому Бихари и не стал читать его целиком.

Укус теленка-сосунка вызывает у матери-коровы лишь нежность и обилие молока; так и гнев Мохендро: он причинил боль Раджлокхи и вместе с тем всколыхнул в ее душе любовь к сыну. Раджлокхи все простила ему!

«Ну что ж, — думала она, вздыхая, — Мохим счастлив с женой — и хорошо! Пусть живет счастливо. Никогда больше я не буду из-за нее ссориться с сыном. Подумать только — раньше он ни минуты не мог пробыть без меня, а теперь, наверное, недоволен, что мать возвращается домой! »

Глаза Раджлокхи застилали слезы.

В тот день Раджлокхи как бы невзначай несколько раз говорила Бихари:

— Сходил бы ты искупаться, сынок!

А Бихари совсем не хотелось ни купаться, ни есть.

— Таким, как я, беспутным, лучше живется, когда нет никакого порядка... — смеялся он.

Но Раджлокхи беспокойно настаивала:

— Нет, нет, пожалуйста, иди выкупайся. Жарко ведь.

Наконец Бихари сдался и ушел купаться. Едва он вышел, как Раджлокхи торопливо достала из книги смятое письмо сына и, позвав Бинодини, сказала:

— Прочти-ка мне, милая, что там пишет Мохим!

Бинодини стала читать. В самом начале письма было несколько строк о матери. Но это было то, что Бихари уже прочел ей. Дальше Мохендро писал об Аше. Можно было подумать, что он обезумел от счастья. Бинодини прочла вслух несколько строк и в смущении замолчала.

— Будете слушать дальше, тетя?

Лицо Раджлокхи, растроганной тем, что сын писал о ней, теперь словно окаменело.

— Довольно, — сказала она после недолгого молчания и, не взяв письма, вышла. Бинодини унесла письмо к себе в комнату. Она заперла дверь и, бросившись на постель, принялась перечитывать его. Какое удовольствие находила в этом Бинодини, знала только она сама. Но это не было простое любопытство. Временами глаза ее начинали сверкать, как песок на полуденном солнце, а дыхание становилось порывистым и горячим, как ветер пустыни. Она всеми силами старалась представить себе, какой должна быть Аша, каким — Мохендро, как горячо они любят друг друга. Откинувшись к стене и вытянув ноги, она долго сидела так, прижав к груди письмо и глядя прямо перед собой.

Бихари так и не нашел письма.

В полдень неожиданно приехала Оннопурна. Сердце Раджлокхи сжалось от недобрых предчувствий. Боясь спрашивать, бледная как мел, она молча смотрела на Оннопурну.

— Дома все благополучно, диди, — поспешила та успокоить Раджлокхи.

— Тогда зачем же ты приехала?

— Занимайся и домом и хозяйством сама, — отвечала Оннопурна, — мне опостылел весь мир. Я отправляюсь в паломничество, в Бенарес. Прости, если в чем нечаянно или нарочно я провинилась перед тобой. А твоя невестка, твоя невестка... — Оннопурна заплакала, — она же еще ребенок, матери у нее нет... Плохая она или хорошая — ты ведь ей теперь не чужая...

Оннопурна не могла говорить от слез.

Взволнованная Раджлокхи пошла приготовить ей воду для омовения и чего-нибудь поесть.

Узнав, что приехала Оннопурна из храма Дурги[14], прибежал Бихари. Он почтительно приветствовал ее и воскликнул:

— Что же это такое, тетя?! Неужели ты так рассердилась, что покидаешь нас?

— Не отговаривай меня, Бихари, — сдерживая слезы, ответила Оннопурна. — Вы — будьте счастливы, а меня ничто уже не удержит в мире.

— Я знаю, ты уезжаешь из-за Мохендро. Он еще пожалеет об этом!

— Что ты, что ты, Бихари! Не говори так! — испуганно воскликнула Оннопурна. — Я совсем не сержусь на Мохима, но пока я не уеду, все равно мира в семье не будет.

Бихари растерянно молчал. Оннопурна достала пару массивных золотых браслетов и протянула их Бихари.

— Храни эти браслеты, сынок, — сказала она. — Когда будешь жениться, передай их невесте вместе с моим благословением.

Бихари с благоговением приложил браслеты ко лбу и, стараясь удержать слезы, вышел в соседнюю комнату.

Когда пришло время прощаться, Оннопурна попросила Бихари:

— Не забывай о Мохиме и Аше, сынок.

Затем она передала Раджлокхи какую-то бумагу и сказала:

— По этой дарственной все, что у меня осталось после смерти мужа, я передаю Мохиму. Мне хватит и пятнадцати рупий в месяц.

Она опустилась на землю, почтительно коснулась ног Раджлокхи и, распрощавшись со всеми, отправилась к святым местам.

Ашу охватил страх: что же это получается? Свекровь уехала, тетя — тоже. Любовь молодых словно разогнала всех. Может, чего доброго теперь пришла ее очередь покинуть этот дом? Их любовные забавы в этих пустых комнатах стали казаться ей почему-то неуместными.

Любовь как цветок: когда ее отрывают от стебля сложных домашних обязанностей, она не может жить своими соками, — она постепенно вянет и сохнет. Аша стала замечать в их непрерывных свиданиях какое-то утомление и холодок. Отношения утратили свою прежнюю живость и непосредственность, не было прочной и дружной семьи, которая бы сохранила их. Если любовь не связана с повседневным трудом, с жизнью, то счастье не может быть полным и долгим.

Мохендро, подняв бунт против семьи, зажег сразу все лампы на празднике любви. В унылой обстановке пустого дома он попытался придать их встречам особую, радостную приподнятость.

— Чуни, — сказал он ей однажды, — объясни, что с тобой происходит? Стоит ли из-за отъезда тети Оннопурны напускать на себя такую мрачность? Я думал, наша любовь выше всех других привязанностей...

Эти слова отозвались болью в сердце Аши, и она грустно подумала: «А все-таки нашей любви не хватает чего-то. Как часто мне теперь вспоминается тетя! Теперь я жалею даже, что свекровь уехала».

Хозяйство тоже пошло прахом; слуги совсем от рук отбились. Однажды не явилась служанка, сказавшись больной. Повар вообще напился и пропал.

— Вот интересно! — заметил Мохендро, узнав об этом. — Сегодня мы будем готовить сами!

Он отправился на рынок в экипаже. Мохендро, разумеется, совершенно не знал, что покупать и в каком количестве. С тяжелой ношей он торжественно вернулся домой. Но Аша тоже очень смутно представляла себе, что можно из всего этого приготовить. Однако когда через несколько часов Мохендро отведал довольно странных кушаний, приготовленных Ашей, он остался очень доволен. Аша не разделяла его восторгов и стыдилась в душе своего кулинарного невежества.

Вещи в комнатах валялись в таком беспорядке, что трудно было отыскать сразу что-нибудь нужное. Медицинские инструменты Мохендро употреблялись теперь для резки овощей и валялись среди всякого хлама; его тетрадь для записей, побывав в роли веера, отдыхала в кухонном мусоре.

Мохендро веселился вовсю среди этого беспорядка, но Аша постоянно мучилась. Ей казалось чудовищным плыть вот так, по течению, беззаботно улыбаясь, в то время как хозяйство гибнет.

Однажды в сумерках они вдвоем сидели на крытой веранде. Дождь только что прошел. Уходящая вдаль панорама крыш и куполов Калькутты была залита лунным светом. Аша, опустив голову, плела гирлянду из влажных цветов бокула, принесенных из сада. Она сидела с тем беспричинно грустным видом, который стал обычным для нее последнее время. Мохендро поминутно дергал цветы, мешал ей, затевая возню. Она хотела было шутя отругать Мохендро, но он быстро зажал ей рот рукой.

Вдруг со стороны соседнего дома донесся крик ручной кукушки. Мохендро и Аша невольно взглянули на клетку, качавшуюся над их головами. Их кукушка никогда не оставляла без ответа зов своей подруги. Но сейчас она почему-то молчала.

— Что это сегодня с птицей? — беспокойно спросила Аша.

— После твоего нежного голоса ей стыдно своего крика, — засмеялся Мохендро.

— Брось шутить, — девушка умоляюще посмотрела на него, — посмотри-ка лучше, что с ней.

Мохендро спустил клетку. Он снял покрывавшую ее ткань и увидел, что птица мертва. После отъезда Оннопурны слуга надолго отлучился, и за птицей смотреть было некому.

Аша мгновенно побледнела. Пальцы ее разжались, и цветы упали ей на колени. На Мохендро смерть птицы тоже произвела неприятное впечатление но, не желая, чтобы, этот случай испортил вечер, он попробовал превратить все в шутку.

— Вот и хорошо, — сказал он. — А то пока я буду ходить по больным, она тебя с ума сведет своим криком. — И, схватив Ашу за руки, Мохендро хотел притянуть ее к себе.

Аша медленно освободилась из его объятий. Она сбросила цветы с сари и сказала:

— Перестань. Зачем это? Лучше съезди в деревню, пусть мать скорее возвращается.

В это время снизу у наружной двери кто-то закричал:

— Мохим! Мохим!

— Кто там? Войдите! — откликнулся Мохендро. Услышав в ответ голос Бихари, Мохендро обрадовался. Сразу после свадьбы Бихари часто мешал их счастью, теперь же Мохендро вдруг почувствовал, как не хватало ему Бихари последнее время.

Аша тоже была рада приезду Бихари. Мохендро, заметив, что Аша собирается уйти с веранды, удержал жену:

— Ты куда? Это ведь только Бихари.

— Я приготовлю что-нибудь угостить его, — ответила Аша.

Мысль, что у нее нашлось наконец какое-то дело в доме, принесла ей облегчение. Аша закрыла лицо краем сари[15] и приостановилась, чтобы узнать новости о свекрови.

Бихари, едва переступив порог, воскликнул:

— Боже мой, какой разгром! Можно подумать, что здесь живут поэты! Не беспокойся, боутхан, я сейчас же ухожу!

Аша взглянула на Мохендро, и тот спросил:

— Как поживает мама, Бихари?

— К чему говорить сейчас о матерях и тетках! — воскликнул Бихари. — На это еще будет время. «Такая ночь не создана для сна, не создана для матерей и теток! » — продекламировал он зачем-то по-английски и собрался было уходить, но Мохендро насильно усадил его.

— Заметьте, Аша, — говорил Бихари, — я тут ни при чем, меня удержали насильно! Ты согрешил, брат Мохим, и да не коснется меня проклятие, которое падет на тебя за этот грех!

Аша не нашлась, что ответить и поэтому рассердилась. А Бихари словно нарочно злил ее.

— Ну и порядок у вас в доме! — как бы не замечая ее досады, продолжал он. — Пожалуй, мать возвращается как раз вовремя!

— Возвращается? — отозвался Мохендро. — Вот и хорошо! Мы ее уже давно ждем.

— Тебе нужно было бы всего несколько минут, чтобы написать ей об этом, а зато как была бы она счастлива! Прошу тебя, боутхан, — обратился Бихари к Аше, — освободи его на эти несколько минут, пусть он напишет матери!

Аша обиделась и вышла, слезы выступили у нее на глазах.

— Видно, не в добрый час вы встретились, — воскликнул Мохендро, — ни в чем не сходитесь, только и знаете, что подкалывать один другого!

— Мать тебя испортила, а жена продолжает портить. Не могу я видеть это равнодушно, поэтому нет-нет, да и вмешиваюсь!

— А что толку?

— Ну, в отношении тебя толку действительно никакого, — вздохнул Бихари. — А вот, что касается меня...

Бихари сел рядом с Мохендро и заставил его все-таки написать матери письмо. На следующий день он с этим посланием уехал обратно в Барашат. Раджлокхи хотя и поняла, что письмо было написано под воздействием Бихари, но больше оставаться в деревне не могла. Вместе с ней в Калькутту поехала и Бинодини.

Вернувшись, Раджлокхи сразу увидела, в каком запущенном состоянии находится все хозяйство, — кругом пыль, грязь, беспорядок. Ее неприязнь к невестке стала еще сильнее.

Но что случилось с Ашей? Уж не подменили ли ее? Она ходит за Раджлокхи как тень. Ее еще не просят, а она уже бросается помогать свекрови. Раджлокхи только время от времени раздраженно говорила:

— Оставь, оставь это, ты все испортишь. Зачем браться за то, чего не умеешь!

Раджлокхи решила, что невестку заставил измениться к лучшему отъезд Оннопурны. «Теперь Мохендро будет думать, — рассуждала она, — что, пока была тетка, он беспрепятственно наслаждался счастьем, а стоило приехать матери, как началась возня с хозяйством». Опять получалось так, что Оннопурна — его заступница, а мать — причина всех бед. Что тут будешь делать!

Однажды среди дня Мохендро позвал Ашу к себе. Та колебалась, как вдруг Раджлокхи сердито сказала:

— Мохендро зовет, а она будто и не слышит! Очень уж сильная любовь всегда вот так кончается! Иди, нечего тут тебе с овощами возиться!

Опять началась фальшивая игра с букварем, грифельной доской и карандашами; нелепые взаимные обвинения в нелюбви; бессмысленные шумные споры том, кто сильнее любит; превращение пасмурных дней в ночи и лунных ночей — в дни; с трудом подавляемое утомление и вялость. Аша и Мохим так привыкли друг к другу, что даже близость не приносила радости их охладевшим сердцам. Но разомкнуть объятия им было страшно. Жар их любви подернулся пеплом, однако они не смели и думать об этом. В том и состоит страшное проклятие любви, что дни счастья коротки, а узы брака неразрывны.

В один из таких унылых дней к Аше пришла Бинодини и, обняв ее, сказала:

— Пусть счастье твое будет вечно, сестра, но неужели оттого, что жизнь моя сложилась так грустно, ты взглянуть не хочешь в мою сторону?

Аша росла в доме родственников как чужая, к незнакомым людям она испытывала смутное чувство настороженности. Она боялась, как бы ее не обидели пренебрежением. Поэтому когда ослепительно красивая Бинодини с ее проницательным взглядом, появилась у них в доме, Аша не решилась сама предложить ей дружбу.

Аша видела, что Бинодини ничуть не боится ее свекрови. Раджлокхи же относилась к Бинодини подчеркнуто ласково. К месту и не к месту, она всегда рассыпалась перед Ашей в похвалах молодой женщине. Аша видела опытность Бинодини в хозяйственных делах. Управление домом, казалось, давалось ей без труда. Поручать слугам работу, распекать их, отдавать приказания — все это она делала умело и привычно. Наблюдая за нею, Аша думала о том, какое она сама ничтожество по сравнению с Бинодини.

Когда же эта наделенная всеми добродетелями Бинодини сама явилась искать ее дружбы, радость робкой Аши была безмерна. Семя их дружбы, как зерно волшебного дерева, в один день дало побеги, выросло и пышно расцвело.

— Давай придумаем имена друг для друга, — предложила Аша.

Бинодини рассмеялась:

— Какие же?

Аша стала перечислять названия красивых цветов.

— Это все устарело, — прервала ее Бинодини.

— А как бы тебе хотелось, чтобы я тебя звала?

— «Чокер бали! »[16] — рассмеялась Бинодини. — «Чокер бали! »

Аша думала подобрать для нее что-нибудь более звучное, но раз Бинодини хотела так...

— Чокер бали! Песчинка! — повторила Аша и, обвив руками шею Бинодини, весело рассмеялась.

Аше была необходима подруга. Даже праздник любви — и тот не удается, когда на нем присутствуют только двое. Нужен человек, с которым можно было бы поделиться своим счастьем. Что же касается Бинодини, то душа ее истосковалась по сердечному теплу, и она жадно слушала рассказы молодой женщины о своей любви. Эти разговоры туманили ей голову, зажигали кровь.

Однажды в полдень, когда Раджлокхи прилегла отдохнуть, слуги были внизу, а Мохендро, уступив просьбам Бихари, ненадолго отправился все-таки на занятия, Аша, расположившись в спальне на тахте, распустила свои длинные волосы. Рядом устроилась Бинодини. Забыв обо всем на свете, она слушала журчащую, словно ручей, речь Аши; лицо ее пылало, и грудь высоко поднималась от глубоких вздохов.

Она переспрашивала Ашу, выпытывая мельчайшие подробности, снова и снова выслушивала одно и то же, а порой принималась фантазировать, что было бы, если бы все сложилось не так, а иначе. Аше тоже нравилось говорить о своей любви, блуждая по тропинкам воображаемых ситуаций. Бинодини начинала:

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒