Рыцари Грааля 16 страница

— Я сделал вашей сестре предложение и хочу, что бы вы знали об этом, — вызывающе начал Фридрих.

Ромулд улыбнулся:

— Я рад. Надеюсь, что сестра поразмыслит и в скором времени даст вам ответ.

«Рыбка клюнула, — подумал Фридрих. — Ведь ему это и нужно. Сейчас он попытается завоевать мою дружбу, потому что Сегильда всё равно выйдет за меня замуж, но брат её должен удостовериться, что деньги не пройдут мимо него».

Ромулд с Сегильдой обменялись незаметным взглядом. Они твёрдо знали, что Фридриха лучше не раздражать.

— Не хотите пройтись со мной по саду? — предложил Ромулд, стараясь увести князя от Сегильды.

«Вот, началось», — подумал Фридрих и сразу же согласился.

Все слова Ромулда, направленные на то, чтобы успокоить князя, все его попытки объяснить ему дела Аушенбаха и дружелюбие Жака Фридрих воспринимал только как попытку заручиться его поддержкой.

«Придётся дать ему такой шанс. Тогда брат начнёт уговаривать Сегильду, и их будет двое против Жака. Но у Жака тоже нет другого выхода. Он станет подбирать ко мне ключи и захочет быть моим другом. Если только в нём не возобладает ревность».

Князь всё мерил по себе, по своим чувствам. Все свои внутренние качества он приписывал другим, даже не предполагая, что кто-то может думать иначе. Он совершенно не слушал Ромулда, хотя до него исправно доносились все его слова. Но они искажались его сознанием и теряли свой смысл, который Ромулд тщетно пытался донести до князя. Было похоже, что дуэт исполнял совершенно различные произведения, и было забавно наблюдать за Фридрихом, вокруг которого обстановка всё более накалялась.

«Я скоро обрету способности Молчуна, — подумал Жак, издали наблюдая за разгуливающими вместе князем и Ромулдом. — Похоже, что я даже вижу облако, собирающееся вокруг головы Фридриха, и оно приобретает красно-коричневый оттенок».

На следующий день, обсуждая поведение Фридриха, все пришли к одному выводу: князь ведёт игру, являясь игрушкой чужой воли. Он ничего не слышит и не видит, потерял способность здраво рассуждать и готов на любые гадости, как только ему будет дан сигнал.

— Я усматриваю здесь чью-то злую руку, — говорил Жак. — Хотя я далёк от интриг и сплетен, но у меня внутри звучит предостерегающий сигнал.

— Фридрих ничего не соображает. Он потерял возможность управлять собой, — сказал Ромулд. — Мне знакома такая ситуация. Дело в том, что вокруг нас сгущаются тучи, только я пока не могу определить, кто является главной мишенью в войне, которую нам навязывают. Они не выступают открыто, а прячутся за спины других, недалёких и слабовольных людей.

— А когда зло выступало открыто? Оно маскируется и только использует чужие руки, чтобы трудно было найти основного врага, — сказала Сегильда. — Я всегда сталкивалась лишь с исполнителями чужой воли, но никогда не видела своего противника.

«Будь осторожен, Один. Конрад не оставит тебя. Честный бой не для него — он предпочтёт удар из-за угла» — явственно прозвучали слова в сердце Жака.

— Я знаю, кто стоит за Фридрихом, и знаю, против кого направлен удар. Впрочем, все мы ему как кость в горле, — сказал Жак. — Я впервые посмотрел на ситуацию другими глазами. Мы вроде бы не хотели неприятностей и потому решили ехать, но разве от них убежишь? Мы неправильно рассуждали, желая не ввязываться во взаимоотношения с князем, а нам следует в корне поменять наш внутренний настрой. Провести своего рода алхимическое превращение. Мы должны подумать о Фридрихе и спасать не себя, а его от всех напастей, которые его ожидают. Это совершенно не значит, что мы не должны ехать.

— Должны, но с другим отношением к нашему отъезду, правильно? — спросил Аушенбах.

— Да, именно так, барон. Мысленно нужно ограждать Фридриха от всех неприятностей, что ему угрожают. Его стоит пожалеть. Он будет преследовать нас и способен предать, а что может быть страшнее кармы предателя и гонителя рыцарей? Мы должны по возможности уберечь его от совершения опасных поступков и не дать ему пасть так низко, чтобы он потом вовек не поднялся. Давайте позаботимся о его душе — ведь мы сильнее.

— А что это значит в жизни? — спросила Луиза.

— Нам следует уклоняться от его нападок, всё время думая о том, чтобы он не совершил дурного. Пусть считает нас трусами и ничтожными созданиями. Прочь собственную гордыню — давайте спасать его, — ответил ей Жак.

— Почему это вы вдруг так озаботились Фридрихом? — спросила Сегильда.

— Потому что я видел ту бездну, куда он покатился, и понял, что если не сейчас, то в будущем всё равно протяну ему руку помощи. Внутренняя сущность его недурна, но он слабоволен и чувствителен. Отсюда и вся его беда.

Фридрихом владела одна мысль: «они уезжают». Он внутренне запаниковал, путаясь в рассуждениях.

Целый день он строил то один, то другой план. Он представлял, как женится на Сегильде, потом он видел, как крадёт её, потом он вступал в сговор с Ромулдом и ехал оформлять бумаги на сказочное наследство. Что только не проносилось в буйной фантазии Фридриха, но под конец дня он всё же не выдержал и поехал к Гершелю. Князь ждал его. Трудно было представить, что Фридрих не примчится, чтобы поделиться впечатлениями.

Он сидел в приёмном зале и уже целый час в мельчайших подробностях рассказывал о вчерашнем вечере. Но большую часть времени он отводил себе и своим чувствам. В конце концов он договорился до того, что Сегильда призналась ему в любви и они решили тайно сбежать от Ромулда и Жака.

— Она вам так и сказала, что любит вас? — переспросил князь.

— Не прямо, но всё поведение её говорило об этом.

— Понятно, — сказал Гершель.

Ему было понятно и то, что Фридрих путает реальное с мечтами, не видя разницы между событиями и своим восприятием этих событий.

Гершель на минутку задумался, прикинув истинное положение вещей, а потом сказал:

— Ну что ж, не так плохо идут дела. Нам следует точно выяснить день их отъезда, а до этого времени будьте в доме столько, сколько позволяют приличия. И постарайтесь не докучать Сегильде своими бесконечными объяснениями в любви, а, наоборот, постарайтесь показать ей своё мучение от длительного ожидания ответа, но в то же время мужество и стойкость.

— Вы правы, — покорно ответил Фридрих.

Ему вдруг не понравились своя покорность и то, что князь командует, объясняя ему, словно мальчишке, как себя вести, но он ничего не мог с собой поделать. Какая-то чужая сильная воля сковала его, словно обруч, и мешала даже мыслить так, как ему хотелось. Князя потянуло в сон, и он, распрощавшись с Гершелем, поспешил удалиться.

Но на следующий день Фридрих был в замке барона, уже несколько досадуя на то, что к его желаниям присоединились и указания Гершеля. Одно дело, когда Фридрих сам исполнял свои капризы, а другое — когда точно такими же капризами обладал и другой, а он должен был следовать чужим словам. Это задевало самолюбие Фридриха, и он злился, сам не зная почему.

А всё было чрезвычайно просто: в нём соединились две воли, и обе они были чужды его истинному Я. Одна, более сильная, принадлежала Гершелю, другая, более слабая, принадлежала взращённой Фридрихом ложной личности, которая цвела буйным цветом, поощряемая и окружающими, и слабостью характера самого князя.

Сейчас, находясь в доме барона, он старался не пропустить ни единого слова об отъезде, а также пытался сделать выводы о дальнейшей жизни этого семейства, потому что в его уме начинал зреть план, который пока еще не обрёл чётких очертаний, а являл собой смутную картинку будущего.

— Посмотрите вниз, — раздался неслышимый голос. — Видите, сколько заблудших, падших и желающих вылезти из той пропасти, в которой оказались? Вы согласились жертвовать собой ради них и остались в сферах этой планеты, чтобы помогать им восходить. Скажите, кто-нибудь жалеет об избранной вами доле?

— Нет! — разнёсся стройный хор голосов под сводами Храма.

И это было истинной правдой, потому что сердце не умеет лгать, а жизнь в горнем мире была жизнью сердца.

— Если когда-нибудь вам придёт мысль о том, что вы уже сделали всё, что могли, немедленно скажите об этом. Воля ваша свято чтится в Обители нашей.

— Миль, ты когда-нибудь жалел о том, что должен помогать этим падшим созданиям? — тихо спросил Один.

— Здесь — никогда, а там, внизу, сколько угодно раз, особенно когда они казнили меня, а я, могущий единым движением превратить их в пыль, демонстрировал им свою стойкость и веру, в душе сознавая их ничтожество.

— Я тоже. Находясь в теле, я столько раз проклинал и благословлял их одновременно! Наверное, даже когда мы не помним себя, в нас живёт понятие рыцарской чести?

— Вы бы не были здесь и не являлись хранителями Грааля, если бы не были рыцарями, — спокойный голос раздался рядом с ними, и их обдало горячей волной Сострадания. — Все мы, находясь в теле, подчинены законам того мира, куда спускаемся. Но главное, чтобы и там законы духа были для нас единственными и непреложными.

Один и Миль не столько слушали, сколько напитывались вибрациями огромной мощи и Любви.

— Любите! Любите всех, и не будет вопросов о правильных или неправильных поступках. Храните верность Высшему и будьте милосердны к людям.

Как понял Фридрих из объяснений хозяев, а также из слов прислуги, которую он расспросил, семья барона, Сегильда, Ромулд и Жак уезжали через несколько дней. У них было две кареты, которые предназначались женщинам, мужчины же ехали верхом со сменными лошадьми.

«Сегильда будет в карете — тем лучше, — размышлял Фридрих. — Мужчины ускачут вперёд, Луиза будет ехать за ними, а последней — Сегильда. За два дня я составлю подробный план действий и подберу помощников».

Почему-то ему не хотелось ни о чем просить Гершеля, хотя Фридрих сознавал, что именно тот натолкнул его на мысль о необходимости похитить Сегильду.

Но на самом деле Гершелю вовсе не нужна была Сегильда. Он был уверен, что у него достаточно времени, чтобы натравить Фридриха на Жака, сделав из Сегильды всего лишь предмет спора. Гершель не рассчитал, что, во-первых, Фридрих окажется намного упрямее и самолюбивее, чем он предполагал, а во-вторых, он не ожидал такого скорого отъезда семейства. Когда вечером Гершель объяснял князю, что нужно делать, Фридрих был рассеян, так как его занимали собственные планы. Гершель толковал ему о Жаке, Фридрих же думал только о Сегильде.

Небольшая кавалькада ехала по лесной дороге, ещё не покинув пределы герцогства. Все устали от долгих сборов да и от приёмов, которые продолжались до последнего дня, поэтому сейчас испытывали чувство облегчения, что наконец-то избавились от суеты и назойливого присутствия Фридриха. Ехали они так, как и предполагал князь. И только когда стали надвигаться сумерки, Жак вдруг повернул коня, решив, Что ближе к ночи ему лучше замыкать их небольшой кортеж. Проскакали барон и слуга, вскоре промчалась карета Луизы, но почему-то не видно было Сегильды. Сердце Жака сжалось от нехорошего предчувствия, и, пришпорив коня, он понёсся назад. Ещё издали он заметил какую-то суету вокруг кареты Сегильды. Около неё сновали несколько всадников, преграждая путь. Жак, не раздумывая, обнажил шпагу и бросился вперёд. Завязалась схватка, в которой Жак был один против четверых. Он хладнокровно сражался, продвигаясь ближе к дверце кареты. По плечу у него текла кровь, но он не обращал на это внимания, поскольку был поглощён только тем, как побыстрее подхватить Сегильду и умчаться с ней. Жак был уверен, что Ромулд и барон скоро спохватятся и придут им на выручку, когда увидят, что Жак и карета Сегильды исчезли. На секунду обернувшись, чтобы отразить очередной удар, Жак вдруг услышал знакомый голос: «Примчался, злодей! Своё ты не упустишь! »

Выскочив из-за кареты, Фридрих нанёс удар Жаку сзади под лопатку. Сегильда закричала и бросилась к Жаку, увидав, как он зашатался. Из раны хлестала кровь. Сегильда, схватив шпагу Жака, подлетела к Фридриху, намереваясь нанести удар, как вдруг услышала отчётливый голос: «Одумайся, дитя моё! »

Фридрих, приготовившийся к смерти, опешил, когда увидел, что Сегильда опускает шпагу.

— Подите прочь! — вдруг тихо, но властно произнесла она. — Пусть это злодеяние будет вам вечным укором и наказанием. Вы негодяй, умеющий наносить только удары в спину.

Князь стоял ни жив ни мёртв. Он и сам не ожидал такого поворота событий, но его уже торопили помощники, потому что вдали показались мчавшиеся в их сторону всадники. Пять человек, развернувшись, поехали прочь.

Сегильда сидела на земле, поддерживая голову Жака.

— Он смертельно ранен, — произнесла она.

— У Луизы есть порошок графа, — сказал барон, — я привезу его.

— Я ухожу, — вдруг едва слышно прошептал Жак. — Моё время истекло. Поцелуйте за меня Шарлотту.

— Всё кончено, барон, — произнёс Ромулд. — Может быть, порошок и помог бы, и он, как видно, спасал Жака не раз, но ему пора было возвращаться домой.

Луиза, увидев эту странную и молчаливую процессию, поняла всё сразу. Через два дня, достигнув поместья Шарлотты, они так же молчаливо въехали в замок, где Шарлотта, встречавшая их у входа вместе с Титурелем, упала в обморок, увидев бездыханное тело Жака.

Фридрих, запершись в замке, не желал никого принимать. С ним творилось нечто невообразимое, и он постоянно возвращался к последним словам Сегильды о вечном укоре и наказании. Он совсем не хотел убивать Жака, но получилось всё так, как добивался того Гершель, и совсем не так, как планировал Фридрих. В его душе поднималась волна ненависти к князю и одновременно яростное негодование против себя, сделавшего всё в угоду Гершелю. Страдали его гордыня и самолюбие, и дважды он отказал князю в приёме, а когда решил вызвать его на дуэль, то ему сообщили, что Гершель уехал, как только узнал, что Жак погиб по дороге во Францию.

Сначала Фридрих возненавидел его ещё больше, а потом вдруг впервые в жизни сам себе сказал: «При чём тут Гершель? Во всём виноват только я. Я позволил себя обмануть, и я сам нанёс этот страшный удар в спину». С этой минуты в душу Фридриха стали проникать совершенно иные мысли, раньше его не посещавшие.

Часть IV

Глава 1

Сознаёте ли вы, ваше величество, какая ответственность лежит на вас? — спрашивал граф, глядя в лицо императрицы.

— Сознаю, — твёрдо ответила она. — Вы открыли мне глаза на многие вещи. Меня мучили вопросы, на которые никто не мог ответить.

— Это потому, что вы самостоятельно искали разгадку. Но вас всегда окружали люди знающие и понимающие, однако вынужденные хранить молчание. В том Братстве, к которому они принадлежат, существует правило: отвечать только на заданные вопросы.

— Граф, я поверила вам сразу, потому что в душе моей всегда жило именно то, о чём вы рассказали. Это не вызывает сомнений и не требует доказательств.

— У вас очень зрелый дух, идущий жертвенным путём. Впрочем, так же идут и все остальные. Но на вас особая надежда: вы многое должны успеть, потому что сроки неумолимы и время сжимает свои объятия.

— Значит ли это, что происходит нечто с самой природой времени? — спросила императрица.

— Именно так. Оно становится более гибким, если хотите, и ускоряет движение. В этом веке оно уже в два раза быстрее, чем в предыдущем.

— Это кажется невероятным, но тому, кто приглядывается внимательнее, являются довольно странные вещи. Я сама это замечала.

— Да, и поэтому необходимо приступать безотлагательно к тому, о чём я сказал.

— Я в точности последую вашим указаниям. Граф, почему у меня такое чувство, будто я вас хорошо знаю?

— Это неудивительно. Мы встречались в прошлом, и не раз. В этом воплощении вам предстоят огромные трудности, но ваш дух решился на такую ношу. Трудности связаны с противодействием, которое несомненно будет оказано вам, Софи, потому что дух ваш начал пробиваться в очень высокие сферы, и, чтобы добиться желаемого, необходимо преодолеть большое сопротивление.

— Как вы назвали меня, граф? Ко мне так почти никто не обращался.

— Это одно из ваших сокровенных имён.

— А что вы знаете о моих прошлых воплощениях?

— Я поделюсь с вами только теми, которые вы в силах вынести.

— Я готова слушать сколько угодно.

— Дело даже не в вашей готовности. Только на первый взгляд кажется, что человек просто выслушивает интересные приключения, как бы не участвуя в них. Ведь они касаются другой личности, которая имеет отношение к вашему духу, но не к тому человеку, что сидит передо мной. Но это не так. Рассказ о вашей прошлой жизни наводит тончайшие мосты — они называются энергетическими связями — с вашей нынешней жизнью и насыщает её не только токами вашего прошлого воплощения, но и всей той эпохи. События, происходившие в то время, обрушиваются на того, кто проник в запрещённую область, и очень часто дух не выдерживает той тяжести, которую он невольно призвал на себя. Только когда вы идёте в эти области самостоятельно, развив в себе силу и способности к преодолению препятствий, это так не ранит вас.

— Значит, одно дело, когда мне рассказывают, а другое — когда я сама способна видеть и знать свою прошлую жизнь? Но тогда во мне должна проснуться память?

— Именно так. Вы никогда не замечали, как тщетно дух ходит вокруг каких-то событий, не в силах проникнуть в их тайну? Он получает намёки и даже явные подсказки, а всё равно ему не даётся разгадка. На самом деле его оберегают, а все эти хождения вокруг да около являются уроками мудрости, усвоив которые ученик может идти дальше, вглубь.

— Верно, но люди не желают учиться и часто бросают поиски на полпути. Ведь нужно приложить усилия, что-то сопоставить, прочитать, поразмыслить. А они начинают расспрашивать и пытать других.

— Ваши знания о себе ровно те, которые дух может вынести на данный момент. Если вы приложите дополнительные усилия и разовьётесь, то узнаете о себе больше. Когда личность будет в силах нести груз воплощения, вы о нём узнаете, но ценно только то, чего вы достигли самостоятельно. Однако есть вещи, к которым вы готовы и знание которых не нанесёт вам вреда, поэтому я подскажу вашему величеству, что вы довольно часто брали на себя бремя управления государством, чередуя его с аскетической жизнью и приверженностью к наукам. Много раз вы были монахом, царём и учёным и очень часто отдавали себя в руки палачам и мучителям, желая показать торжество духа. У вас особая любовь к этой стране, с которой вы связаны узами крайне высокого порядка, о которых я пока умолчу, и вы часто воплощаетесь здесь из-за обета, данного вами Вечности. Что же касается наших встреч, то они происходили да и будут происходить не раз. В прошлой жизни вы верно и точно исполняли все данные вам поручения, чем достигли определённых высот, но прожили не долго, в очередной раз пожертвовав собой. Ваш дух, Жак, желает побыстрей раздать кармические долги, хотя в этой жизни вы можете выбрать весьма странный способ расплаты, запутавшись в некоторых энергетических несоответствиях вашего организма.

— Почему сейчас вы назвали меня Жаком?

— Так звали вас, когда мы встречались последний раз. Тогда вы достигли относительного равновесия и были способны проникать в глубинную суть явлений. Один раз достигнутое уже не исчезает. Небольшие усилия — и всё вернётся, если только не загрязнится наслоениями этой жизни. Старайтесь жить в чистоте.

— Что значит жить в чистоте?

— Это чистота помыслов и мыслей. Ищите в людях только внутреннюю правду и старайтесь не подпускать к себе лжецов.

— Я постараюсь выполнить всё то, о чём услышала от вас, граф. Скажите, как долго вы пробудете здесь?

— Немного, ваше величество. Вряд ли мы увидимся, хотя не исключена ещё одна встреча. Прощайте, Софи.

Граф, раскланявшись, вышел.

— Один, ты взял на себя непомерную ношу. Рассчитал ли ты силы свои, Брат?

— Да, Учитель, я взвесил все трудности и уверен, что справлюсь с ними. ~ Пусть будет так. К Одину подошли Миль и Соль.

— Мы с тобой. Фаль тоже, но сейчас он занят очень важной работой, потому придёт позже.

— Как интересно всё устроено у нас. Меня всегда радует отсутствие сомнений в решениях духа, и я знаю только надежду на успех, присутствующую во всех словах Братьев.

— Сомнения ставят невидимую преграду, поэтому ты можешь уловить только нотки предупреждения. Если даже мы видим, что твои начинания обречены на провал, мы всё равно будем рядом, помогая тебе, потому что твой дух решил испробовать этот вариант развития, может быть, и не совсем удачный. Но разве смеем мы оставить тебя одного испытывать свои силы? Рыцари должны быть вместе, а то, что дело обречено на неуспех, не даёт нам права сомневаться. Наоборот, мы обязаны приложить все силы, чтобы победить там, где это вроде бы и невозможно.

— Какое счастье, что у меня есть вы! — произнёс Один.

— Какое счастье, что у нас есть ты! — хором ответили Миль и Соль.

«Будьте опорой друг другу и поддержкой» — прозвучал в сердцах рыцарей голос Учителя.

«Почему так трудно управлять государством? — размышляла императрица. — Хочешь подумать, так к тебе лезут с вопросами да советами, желаешь уединиться — требуют развлекаться. Я работать хочу, так и этого не дают, стараются заглянуть в записи и узнать, что у меня на уме. Кого это касается? »

— Всех это касается, матушка, — раздался голос рядом.

«Вот, опять, только присела подумать, так уже кто-то рядом, не давая побыть в одиночестве. Постойте, разве я вслух разговаривала? Что это со мной? » — подивилась Софи.

— Матушка, ты про себя думала. Это я в мысли твои влез ненароком. Талант у меня: всех насквозь
вижу. Натерпелся с ним, теперь молчу. А тут опять выскочило.

Рядом с императрицей стоял садовник, который подстригал разросшиеся кустарники.

— Так почему мои записи всех касаются?

— Потому что на виду ты. И сильна очень. Вроде бы под дудку всех пляшешь, а как запрёшься, подумаешь, " всё наперекор им дуракам делаешь. Вот они и понять не могут, почему ты соглашаешься, головой киваешь, а решения другие принимаешь. Может, у тебя кто под столом прячется, советчик умный?

— Ты серьёзно? Я думала, любой человек имеет право подумать, прежде чем решение принимать.

— Человек, но не император. Сама посуди: чего они вокруг тебя вьются? Чтобы ты под их дудку плясала, волю их выполняла. А как тебя заставить сделать это? Нужно не дать тебе думать, а приучить мгновенно подписывать то, что они подсовывают.

— Ты очень правильно рассуждаешь. Верно подметил: злятся, голубчики, когда я решение на один день откладываю. Что ещё подскажешь, нежданный помощничек?

— Слова их, льющиеся сладкой патокой, не слушай. Смотри вглубь, в сердце. И если чувствуешь
несоответствие, подумай, какой умысел преследуетсия душа.

— Прав ты. Один советчик у меня — сердце. Давно ты здесь садовничаешь?

— Нет, как тебе время пришло на престол сесть, так я и появился.

— Перебирайся во дворец. Завтра же назначу тебя...
Императрица не успела закончить фразу.

— Господь с тобой! Моё место здесь. Во дворце продохнуть не дадут. Нет, ты сюда раза два в неделю приходи, вроде отдохнуть, побыть в одиночестве, а я тихонько буду беседу с тобой вести, матушка. Они всё равно спохватятся, но у нас месяца три в запасе есть, а дальше — видно будет.

— Будь по-твоему. Ты можешь мысли других читать, если я скажу тебе, кто меня интересует?

— Могу, матушка. Только ты сама тоже учись. Умеешь и ты, но забыла в суете жизни, как себя слушать.

— Прощай, дружок, через три дня приду. Жди. Как зовут тебя? — спросила Софи.

— Молчун.

Императрицу бросило в жар, и она, не зная, что творится с ней, часто задышала.

— Жара какая стоит. Совсем не по времени!

— Не в жаре дело. Я тебе потом всё расскажу.
Когда императрица вновь пришла на то же место через три дня, то садовника она не увидела. Она, просидев на скамье с полчаса, уже решила уйти, как вдруг откуда-то раздался голос:

— Ты головой-то не крути. За тобой твои бездельники увязались, сидят в кустах отсюда недалече и наблюдают.

— А ты где?

— Я внутри, в можжевельнике, прямо перед тобой. Не нужно, чтобы они нас вместе видели, а то жить спокойно не дадут.

— Да, мне они досаждают изрядно, а о тебе и говорить не придётся. Взревнуют и выживут отсель. Видишь, я даже во дворце своём не хозяйка.

— Нет, матушка, ты хозяйка отменная, но слишком много сама сделать хочешь, а нужно других учить и доверять им. Вокруг тебя людей хороших много, только гулянки ваши их с толку сбивают. Ведь ты одна среди них успеваешь и гулять, и работать, а они так не умеют.

— Воистину так. Если день не позанимаюсь да не поработаю, я потом как больная. Откуда во мне привычка такая?

— Из прошлого. Дисциплина в тебе укоренилась, въелась в сознание твоё.

— Ты знаешь, кем я была?

— Знаю. Ты почему, думаешь, с такой легкостью веру православную приняла и не только по нужде государственной, но и по сердцу? Потому что она в тебе прочно сидит, твоими жизнями в этой земле

утверждённая. Они поражаются, откуда тебе обряды хорошо известны, как ты молитвы все выучила. Невдомёк им, что сама занималась, дело великое задумала, да не успела выполнить. Съели они тебя раньше времени, а ты в гордости своей не смогла на

уступки им идти.

— Постой-ка, у меня и сейчас на уме переустройство да реформы.

— Правильно, ты цель поставила и выполнить дело задуманное хочешь, подходя к нему с разных сторон. Мало жизни одной, а в следующей нужно вспомнить, созреть, и пока к делу подойдёшь, сознание и взгляд на вещи меняются. Ты в свои воплощения прошлые

веришь?

— Как не верить? Я просто знаю, что человек живёт не один раз, и это даже вопрос не моей веры, а духовного ведения.

— Но ведь это расходится с церковным положением?

— Ну нет. Я вопрос этот изучала. Мнения есть разные, а в глубину мало кто проник. Мешает им что-то думать широко.

— Не корят тебя за настроение мистическое?

— Что ты! Я во всём ищу научную основу и доказываю, что нет ничего сверхъестественного, а есть то, до чего пока не доросло человеческое сознание, а посему прослыла ненавистником всякого рода таинственных явлений.

— Ну, пускай думают как хотят. Чем бы дитя ни тешилось...

— Ты обещал мне про имя твоё сказать.

— Молчуном меня зовут потому, что молчалив.

— По тебе этого не скажешь. Ты болтаешь, рта не закрывая. Да и хитёр больно.

— Это я с тобой, матушка, по старой памяти разболтался. Молчать я стал о том, что вижу и знаю, чтобы неприятностей не нажить. А с тобой я немало времени в прошлой жизни провёл, когда ты в монастыре алхимию изучала.

— Да? Я не сведуща в этих вопросах, и не больно они меня занимают. Вот Катька по ним с ума сходит, всё что-то экспериментирует.

— Видишь, как интересно. А Жака это волновало и трогало.

— Ты говоришь, Жака? Мне называли это имя.

— Знаю, но ты лучше о том забудь, а вот про алхимию знай, что она есть не переливание вещества из колбы в колбу, а процесс в душе человеческой. Это «всё о душе». Знания из земли Египетской пришли, что Кем зовётся, отсюда и слово такое.

— Молчун, тебя нужно с Катькой познакомить, чтоб академией занимался. Знаешь больно много.

— С Катькой твоей знаком я, она меня вырастила когда-то, да сбежала, боясь молодость загубить, а теперь, вишь-ка. академией занимается. Слушай, матушка, твои-то в кустах забеспокоились, что слишком долго здесь сидишь. Сейчас начнут выползать. Ты лучше вставай и иди, чтобы они сюда не подошли.

— Я через три дня снова приду, жди.

«Ох, Жак, хватит ли у тебя сил на дело, если уже сейчас ты окружён безликой массой, что пытается навязать тебе волю свою? » — подумал Молчун, прощаясь с императрицей.

Софи поднялась и пошла прямо по направлению к кустам, где засели придворные шалопаи. Они обмерли от страха, наскоро придумывая объяснения и предчувствуя грозу. А она шла и думала, что, скорее всего, они ждут от неё шума и наказания. «Раз ждут, то получат», — решила она, настраивая себя на скандал.

«Ах, Жак, зачем ты делаешь это? — проносились мысли в голове у Молчуна. — Пока ты играешь своим настроением, но наступит момент, когда можешь потерять управление им и превратишься в раздражительное и неуравновешенное существо».

— Не играй с придворными! Тебе всё шалости, а характер меняется! — говорил ей Молчун через три дня.

— Я не играю, а говорю правду. Имею же я на право?

— Правду можно говорить разными способами. Ты умнее многих окружающих тебя людей, знаешь больше, видишь дальше. Тебе бы наоборот — сдерживаться, а ты учишься раздражаться. Криком и гневом ничего не добьёшься.

— Да они другого языка не понимают. Лоботрясничают, только выгоду ищут. Кто из них о государстве думает?

— Ты, матушка, думаешь. Твоё сердце этой стране принадлежит, поэтому ты и беспокоиться о ней

должна.

— Выходит, мне одной мучиться?

— Ты этого хотела — ты это получила. Разве не так? Все желания исполняются. Невыполненных не бывает — это закон вселенский. Что теперь сетуешь?

— Вовсе не сетую. Я о разгильдяях и бездельниках говорю. Послушай, братец, я же не знаю, чего в

прошлых жизнях хотела. Вдруг я мужа чужого желала или проклятия на чью-то голову сыпала? Сейчас-то мне этого ничего не нужно.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒