Рыцари Грааля 13 страница

Жак слушал Моруа, но одновременно уносился в иной мир, где в окружении воинов внимал голосу Учителя.

— Вы проявили то мужество, на которое мы и рассчитывали, принимая рыцарей в ряды воинов Христовых. Только так нужно стоять, защищая человечество от бури, которая пытается смести всё живое на своём пути. Вы думали не о подвиге и не о геройской гибели, потому что она не спасла бы планету. Вы мужественно сносили удары, которые были вам едва по силе, и думали о жизни, которую вам нужно было сохранить во что бы то ни стало, потому что только так будет спасено человечество.

Фигура Учителя светилась и возвышалась над рыцарями, сидевшими в тесном кругу вокруг стола.

— Возблагодарим Единого Сущего за Любовь, ниспосланную нам, и за помощь, оказываемую нам всегда, на всех дорогах наших странствий.

Приложив левую руку к сердцу, рыцари сомкнули правые руки в пожатии в центре стола.

По телу Жака разливалось тепло, и сердце его становилось огромным, едва сдерживая усиливающееся биение.

— Присядьте и выпейте этот напиток, — услышал он голос Моруа, который подвинул к нему бокал с розовой жидкостью.

Жак залпом осушил его, пытаясь потушить начинающий разгораться внутри огонь. Напиток действительно помог ему, и он уже спокойно внимал мелодичному голосу восточного гостя, который почти усыплял Жака своими мягкими вибрациями.

— Вас пригласили на совет. Сюда же, в Вальдштейнский замок, прибудут многие рыцари со всех концов земли. Не удивляйтесь столь многочисленному собранию. Оно происходит всегда один раз в сто лет, но не всегда на нём присутствуют люди в плотном теле. Поэтому вы можете увидеть и двадцать, и сто человек, но ни то, ни другое не будет являться истинным числом присутствующих гостей.

— Пусть войдут, — вдруг сказал Моруа слуге, появившемуся в дверях.

Двое новых посетителей были явно братом и сестрой.

— Я рад, что вы встретились здесь, — продолжал восточный гость, — потому что вам предстоят великие дела в следующем воплощении. Конечно же не в этом облике и не в этой стране вам предстоит встретиться, да и вряд ли вы вспомните о сегодняшнем дне через пятьдесят лет, но знайте, что в духе вы месте, и старайтесь единство высших миров нести на Землю.

Жак, Сегильда и Ромулд сразу почувствовали симпатию друг к другу. Они были примерно одного уровня развития.

«Интересно, как они ощущают мир и как они воспитывались? » — подумал Жак.

— Вы даже и предположить не можете, сколько пришлось им испытать, — сказал Моруа, — но думаю, что завтра они вам сами обо всём расскажут. А сейчас я хочу посвятить вас в некоторые наши тайны. Вы не впервые присутствуете на таком совете, и в прошлых веках неоднократно принимали в них участие. Мы собираем всё передовое человечество, то, которое ушло далеко вперёд в своей эволюции, для того, чтобы дать импульс к развитию науки, искусства, техники, общественного устройства и управления государствами. Сюда приглашены люди, занимающие совершенно разное положение в обществе — от королей до простых ремесленников. Но вы сами знаете, что дело не в их внешних данных, а в их духе, поэтому не будет ни большого приёма, ни парада нарядов. Никто не может знать даже количество гостей, за исключением тех, кто обладает уникальным даром ясновидения и находится на высочайшей ступени духовного развития. Поэтому я обращаюсь ко всем присутствующим: будьте терпеливы, терпимы друг к другу и помните о высоком доверии, вам оказанном.

Голос Моруа не стал громче, но он усилил свою мощь, и по телу Жака побежали крупные мурашки.

— У меня такое ощущение, что мы здесь не одни, — шепнула Сегильда.

— Ты что?! — шепнул ей в ответ Ромулд. — Ты не видишь всех остальных?! А вы сколько человек здесь видите?

Ромулд обернулся к Жаку.

— Вас двое и ещё двое вошли и стоят у дверей.

— У каких дверей? — спросила Сегильда.

— Здесь же один вход, — ответил Жак.

— Я вижу, по меньшей мере, пять дверей, и у каждой стоят по двое или трое людей, — сказал Ромулд.

Моруа с улыбкой обратился ко всем:

— Не удивляйтесь, я предупреждал всех в самом начале, что никто не сможет сказать об истинном количестве гостей, поскольку у всех разный уровень развития, достигнутый в этом воплощении. Наше первое знакомство состоялось, и вы знаете о цели совета. Завтра продолжим беседу в замке, а вам, — Моруа обернулся к молодым людям, — я советую познакомиться поближе.

Хотя всем отвели по комнате и пригласили отдохнуть, никто не хотел идти спать.

— Давайте прогуляемся, — предложил Ромулд. — Я хорошо знаю город. Мы спустимся к реке и посидим у воды.

Жак и Сегильда согласились.

Они развели костёр и просидели на берегу до рассвета, с удовольствием выслушивая необычайные истории их жизни.

Сегильда и Ромулд были детьми восточного султана от скандинавской наложницы. От матери они унаследовали светлые волосы и стать, и только чёрные глаза выдавали принадлежность к Востоку. Дети выделялись своей внешностью среди всех остальных, и султан любил, чтобы они находились в зале приёмов, украшенные с подобающей им пышностью. Их обучали езде верхом и владению саблей и кинжалом, и, несмотря на законы, царившие во дворце, маленькой Сегильде позволялось делать то же, что и брату. В шесть лет они были прекрасными наездниками и выезжали на охоту в сопровождении воинов. Однажды, во время одного из таких выездов, Сегильда, помчавшись за подстреленной уткой, пропала, и сколько её ни искали, нигде не смогли найти. Не было уголка, в который бы не заглянули воины султана, но Сегильда как будто испарилась. Отец был безутешен. Через месяц какой-то нищий доставил во дворец бумагу. Ни один гонец не решился бы на такой шаг, поскольку был бы пытаем и казнён, но бродяга объяснил, что ему только что сунули красивый свиток в руки на базаре, даже не сказав ни слова. Он испугался такой красоты и немедленно попытался отдать его воину, который и привёл нищего во дворец. К удивлению многих, бродягу не казнили, а даже одарили, отпустив очень быстро. Но султан был в ярости. От него требовали в обмен на Сегильду какой-то камень, хранящийся во дворце. Никто из окружавших султана людей о камне ничего не знал, но он сам, забрав мать Сегильды, вышел в море, и два дня провёл на корабле в беседе с ней. Мать детей была царской крови, похищенная во время одного из набегов султана на северные земли. Она хранила удивительный камень в небольшой коробочке, которая висела у неё на шее. Когда сё доставили во дворец и султан вышел посмотреть на привезённых женщин, рука его, потянувшаяся к висевшему на шее Марии медальону, дёрнулась, будто от ожога. Это заметил один из советников султана, и он, подойдя поближе, что-то прошептал ему на ухо. Марии разрешили оставить всё, что было на ней, при себе, но позже с ней долго беседовал мудрый старец, который вскоре исчез из дворца. Мария осталась в гареме, камень же хранился у султана, и никто не знал об этом, кроме троих посвященных в тайну.

Султану же было известно только одно: этот камень поможет ему впоследствии стать могущественным властелином огромной империи, шахом многочисленных земель. Отдать его в обмен на Сегильду он не мог, но он также понимал, что, бросив дочь в беде, он не обретёт ожидаемого могущества. Им была задумана ловкая игра, в которой предстояло сыграть свою роль и Марии. Камень оставался в руках султана и хранил силу только оттого, что султан и Мария не разлучались, да ещё имели детей, которых отец обожал. Любовь удерживала готовый распасться круг и давала султану возможность надеяться на лучшее будущее.

Ночью к кораблю подплыла лодка и к неспящей, постоянно беседующей паре присоединился старик — исчезнувший много лет назад советник султана. Было решено, что Мария сама отвезёт камень в обмен на Сегильду, но камень будет искусной подделкой, о которой те, кто требует его, конечно, узнают, но не сразу. Марию же нужно доставить обратно как можно быстрее, но скорее всего, её попытаются оставить заложницей. Те, кто требовал камень, знали и о том, какой силой они будут обладать, если в их руках окажется Мария, камень да ещё и Сегильда. Они попытаются сделать всё возможное, чтобы обманом захватить всех, но, с другой стороны, это требовало от них большого мужества и хитрости, потому что они ввязывались в игру с самим султаном и ставкой в этой игре была их жизнь да ещё и будущее нескольких государств.

Все нюансы ловко расставляемых сетей тщательно обсуждались и втолковывались Марии мудрым старцем, который обучал её многочисленным вариантам поведения и возможным поворотам событий.

Задуманная операция была с успехом проведена, и Сегильда благополучно вернулась во дворец, но уже было ясно, что детей подстерегает постоянная опасность. Их лишили прежней свободы, и теперь жизнь их больше напоминала жизнь пленников, а не детей султана. Через год появившийся старик посоветовал отправить детей тайно и инкогнито к берегам Греции, где их ждала прекрасная, но простая семья. Султан сделал так, как говорил старик, но скромный корабль, отправленный в плаванье, был захвачен пиратами. Детей продали в рабство, но, слава Богу, не разлучили. Они жили во дворце знаменитого восточного вельможи, который через два года обменял их на красавиц, доставленных в гарем турками, а турки перепродали их какому-то богатому купцу, который привёз их в Данию. В Дании они попали в дом высокородного дворянина, помешанного на науках. Нужно сказать, что это помогло детям получить прекрасное образование. Они блестяще говорили на многих европейских и восточных языках, знали историю, географию, астрономию и математику. Они были в курсе всех открытий, происходивших в мире, благодаря неуёмной деятельности своего воспитателя, который к тому же был их родственником, но не знал об этом. Конечно же все эти внешние случайности контролировались лазутчиками султана, следящего за судьбой своих детей, но не вмешивающегося в неё по совету старца, поскольку только так он мог сохранить им жизнь.

Ромулд и Сегильда много путешествовали. Воспитатель часто отправлял их с поручениями то в один, то в другой монастырь, поскольку был ненасытен в знаниях и требовал всё новых и новых сведений. Его страсть была многим хорошо известна, и обычно ему шли навстречу, посылая самые последние новости. Сегильда редко одевалась в женское платье, предпочитая мужское одеяние, но её возраст уже требовал несколько другого поведения и образа жизни. Однажды, когда им было шестнадцать или семнадцать лет, они попали в аббатство, где гостил францисканский монах. Он долго всматривался в брата и сестру, а потом предложил им заняться их обучением, конечно же с согласия воспитателя. Тот согласился, и на пять лет они исчезли из его поля зрения, объявившись в Греции, куда их когда-то тщетно пытался доставить султан. Оттуда они связались со своими отцом и матерью, впервые спустя много лет объявив о своём присутствии в миру, но это по-прежнему оставалось тайной, и никто не подозревал в брате и сестре да никогда и не должен был узнать детей будущего шаха.

Это уже были не те дети, которые пять лет назад согласились уйти с монахом. Взгляд молодых людей теперь отличался остротой, они всегда были участливы к бедам других, в их облике чувствовались уверенность и знание жизни. Они оба отказались от мира, богатства и собственности, хотя и не присоединились ни к какому монашескому ордену. Теперь смысл их жизни был в чём-то другом, и они выполняли миссию, известную только им. Через год Сегильда и Ромулд оказались в Дании. Полгода прожив у своего благодетеля и поделившись с ним теми знаниями, которые они могли ему сообщить, они уехали в его поместье в Австрии. Там им пришлось вести светскую жизнь, продиктованную обстоятельствами, и на одном из приёмов у знатного и богатого дворянина они познакомились с графом, который в считанные секунды завоевал их сердца. Они подчинились ему сразу, безоговорочно и без лишних раздумий, с тех пор выполняя некоторые его поручения. Граф рассказал им и историю их жизни и скитаний, осветив её с совершенно иной стороны, и они, теперь уже зная, зачем они на Земле и что призваны здесь делать, следовали только указаниям собственного сердца. Разница же состояла в том, что сейчас они действовали сознательно, соизмеряя поступки человеческие с велениями духа. Не всегда им удавалось совместить их так, как хотелось, но помеха заключалась в молодости, то есть годы брали своё, иной раз выбивая их из равновесия.

В последний раз граф потряс Сегильду тем, что сказал ей о замужестве.

— Граф, я совершенно не приспособлена для семейной жизни. Мне двадцать пять лет. Я старуха, привыкшая скитаться по земле.

— Дитя, вы молоды и прекрасны, и замуж вы выйдете даже не сейчас, а чуть попозже. Дело не в обетах, которые вы давали, — я снимаю их с вас, дело в ваших будущих детях. Именно вам суждено продолжить род древнего племени, к которому принадлежит ваша мать, потому что кровь Марии должна присутствовать там, где надлежит разыграться последней битве за сохранение монархии. Ромулд тоже женится, но не скоро, и детей у него не будет.

Всё, что касалось графа, Жака всегда потрясало и приводило в необычайный трепет. Он просил Ромулда и Сегильду рассказать больше подробностей о встрече с ним, и они с удовольствием делали это, зная, как граф мгновенно завоёвывает сердца окружающих.

— А вы раньше встречались с Моруа? — спросил Жак.

Сегильда и Ромулд переглянулись.

— Да, несколько лет назад, в Греции. Он прибыл туда из Индии и в первую же встречу рассказал нам историю с камнем, который до сих пор хранится у султана, — ответила Сегильда.

— И не только об этом, — добавил Ромулд. — Он из древнего рода властителей Пенджаба, поэтому он нам поведал о древних знаниях их народа и подсказал, как лучше совершенствовать свой дух, постоянно стремясь к гармонии плотского и духовного. Его советы нам очень помогли. Он говорил, что если ты ощущаешь малейший дискомфорт, то нужно сразу же искать, отчего он происходит: тело недовольно или дух — ну и стараться выправить себя. Такие проверки он посоветовал делать три раза в день, а в конце дня смотреть, не слишком ли многого требует плоть, и беседовать уже с ней. Для нас это было игрой, но мы взяли себе за правило контролировать тело и дух каждый день в течение трёх месяцев, а потом так привыкли, что до сих пор продолжаем это.

— Мне тоже нужно попробовать. В Моруа столько властной силы, но одновременно и любви, что у меня сердце чуть не остановилось, — сказал Жак.

—- Так было и с нами, но он контролирует ваше самочувствие и всегда поддержит, если необходимо, — сказал Ромулд.

— Я сейчас ощущаю его присутствие, — Жак поёжился как от холода. — У меня такое чувство, что моё сердце навсегда осталось с ним и совершенно не хочет с ним расставаться.

— Да, это так. Кто однажды увидел его, соединяется с ним и становится как бы его частью, — объяснила Сегильда. — Я всегда чувствую его рядом, и в любую минуту сомнений и раздумий он поддерживает меня.

— Вам давно пора отдыхать, — ясно для всех прозвучал знакомый голос Моруа.

Молодые люди вскочили и поспешили назад в дом. Их провожала ярко светившая звезда на фоне чуть розовеющего неба.

В двенадцать часов все приглашённые собрались в замке. Людей было много, и на первый взгляд это был обычный приём, где царила привычная для такого количества гостей неразбериха. Но получилось так, что Жак оказался в кругу людей, обсуждавших вопросы управления государством, Ромулд — в среде учёных и монахов-алхимиков, а Сегильда вообще исчезла из их поля зрения. Постепенно то, что слушал Жак, так увлекло его, что ему впервые в жизни даже показалось недостаточным просто слушать, а захотелось кое-что записать. Действительно, хотя Жак принадлежал к высокородному дворянству, он жил в своём особом мире, который оберегал всеми силами. Он много путешествовал и знал жизнь простых людей. Поскольку он был богат и мог вращаться в кругу высшей знати, он также знал, как и чем жили они. Но никогда ему не приходило в голову, что обществом нужно управлять, что оно нуждается в управлении, что существуют нерасторжимые связи между простыми людьми — народом и королём, которые складывались веками.

— А ведь действительно, мои мысли всегда были направлены на исполнение высших задач и поручений, даваемых знающими людьми. Во мне глубоко сидит понятие рыцарских достоинств, но я никогда не задумывался, как в целом улучшить жизнь людей. А ведь в мире живёт столько голодных, нищих, убогих, которых я воспринимал как естественную часть мира, как будто так и должно быть.

— Ничего нельзя исправить в одно мгновение, по мановению руки Единого Сущего. Мир есть Закон и Порядок, — доносились вполне понятные слова до Жака.

«Так и есть, — подумал он. — Как можно вдруг взять и всех сделать богатыми и счастливыми? А как же быть с кармой, с законом воздаяния? »

— Вы раньше не задумывались над этим? — раздался знакомый голос рядом с ним.

Повернувшись, Жак увидел Туриньи.

— Я рад видеть вас, — сказал Жак. — У меня такое ощущение, что я уже встречался со многими из присутствующих здесь, хотя близко никого не знаю.

— Вы знаете почти всех, но не помните. Ничего страшного, кто вам будет нужен, сам подойдёт, точно так же, как и вы подойдёте к тем, кто будет необходим вам в дальнейшей жизни.

— Почему вы тоже в этом зале? — спросил Жак. — Я больше представлял вас в кругу алхимиков.

— Я и был там. Но более сведущие подсказали, что мне бы следовало перейти к вопросам управления, и я понял их правду, А здесь я встретил вас. Впрочем, где же вам ещё быть? — ответил Туриньи. — Вы что-нибудь уяснили полезное?

— Да, и был поражён, почему это раньше не приходило мне в голову. Действительно, государство — это живой организм. Начнёшь исправлять одно — потянется другое, за ним третье. На всё сразу денег не хватит, людей заинтересованных сразу не найдёшь. С чего начинать?

— С желания. Следует знать и верить, что ничего невозможного не существует, и если вера крепка, то и помощь свыше будет оказана. Но также следует помнить о законе действия и противодействия. Эти силы равны, и чем большее сопротивление будет оказано, тем больше Света можно будет пролить в мир. Там, где всё гладко и спокойно, Свету труднее всего пробить дорогу.

— Но где же взять сподвижников, обладающих такой же силой целеустремлённости и верой? — спросил Жак.

— Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, что такие люди есть. Вы хорошо уяснили это по вашей нынешней жизни. Даже слишком много единомышленников вас окружает. Дай вам Бог сохранить их и в следующей жизни.

— А как быть с жадными, тянущими всё больше и не могущими насытиться?

— Им нужно создавать чистые условия. Пусть тянут до поры, а за это время воспитывать в людях понятие чести и справедливости. К сожалению, не одна жизнь для этого нужна, но в конечном итоге чистота возобладает и сознание перейдёт на следующий уровень. Тот, кто захочет иметь больше остальных, будет смотреться диковинкой, и его не станут принимать в обществе. Сначала его отторгнет человеческое сознание, а это уже начало конца. Тот, в чей адрес несётся постоянная мысль отторжения, долго не протянет. Бывает, негодяй добрался до власти и даже отравляет жизнь людей пять, десять и даже тридцать лет. Но ведь вы меряете Вечностью, а что для неё сто лет? Миг. Цель создания единого мощного государства с иерархическим божественным управлением давно была поставлена вами. В течение многих воплощений вы пытались привить людям понятия божественных законов и действуете разными способами. Вы то пророк, то царь, то патриарх, то государственный служитель, но каждый раз вы улучшаете какую-то грань в сознании человечества. Ещё немного, лет триста, и результат будет заметен. Но тогда мы подойдём к одной серьёзной вехе — смене цикла, поэтому к тому времени вам нужно будет прийти уже с огромным опытом и окрепшим сознанием.

Жак внимательно слушал Туриньи. В глубине души он всё это знал, но как-то необычно и ново звучали слова внешние, и они затрагивали в Жаке самые глубокие струны души.

— Один, задача, взятая тобой, по силам духу твоему, — разносился под сводами Храма голос Учителя. — Дерзайте! Нет преград духу. Вера и Любовь будут слагать вам путь в Вечность.

Огромный Храм был заполнен рыцарями, и не было им числа и края.

— Даже один человек может изменить мир, но там, где двое вас или трое, силы умножаются до беспредельности. Идите по жизни, не зная сомнений и страха. Братья всегда рядом с вами, и знающий законы рыцарства почувствует плечо ближнего.

— Соль, — обратился Один к другу, — ты пойдёшь со мной вниз?

— Мы все будем с тобой, — и руки четырёх рыцарей сомкнулись в тесном пожатии.

— Явите Грааль, — знакомый шелест мягкой вибрации проник прямо в сердце.

Сколько раз воины слышали эти слова, но всегда они подобно молнии пронзали сердце и приводили в трепет души. Все рыцари склонили головы, некоторые встали на одно колено. В торжественной тишине, наполненной музыкой сфер, проникающей под своды Храма, перед глазами воинов возникла Чаша, едва различимая в ослепительном Свете. Рыцари приложили руки к сердцу и вознеслись в молитве к Единому Сущему.

- Ну что, вынесли что-нибудь полезное для себя? — раздался голос рядом, который вывел Жака из мира духа.

Туриньи и Жак склонились в приветствии перед вошедшим неожиданно Моруа.

— Вы покинули собрание алхимиков и пришли сюда? — обратился он к Туриньи.

— Да, Учитель, — голос Туриньи затрепетал от волнения. — Алхимия прекратит своё внешнее существование, во всяком случае, её тайны будут на время сокрыты от человечества, и не останется даже того круга, который есть сейчас.

— Вы правы. Людьми всё больше овладевает жажда обогащения, и оставлять в миру секрет получения золота нецелесообразно. Даже духовное золото нам придётся скрыть от людей и оставить только посвящение в тонком мире. Впрочем, в этом столетии мы ещё попытаемся сохранить приоритет духовных ценностей, но если человечество откажется от них, нам придётся уйти и действовать незримо.

— Я всё-таки не понимаю, если высшие силы столь могущественны, зачем давать возможность человечеству совершать непоправимые ошибки? — спросил Жак.

— Если бы вы до конца понимали Закон свободной воли, вы бы не думали так, как сказали сейчас, — объяснил Моруа. — Закон не до конца уяснён вами. Свободная воля состоит не только в том, чтобы всё Делать правильно, но и в праве на ошибки. Совершая ошибки, человек падает, а падение — своего рода отрицательный полюс, и если человеку удаётся осознать это, то у него появляется возможность неимоверного взлёта.

— А если он не осознает?

— Тогда он попадает в круг кармы и многое начинает сначала. Его путь сильно удлиняется.

— Мне кажется это жестоким, — сказал Жак.

— А вы предлагаете подхватывать людей на лету, чтобы не ушиблись? Мы им только не даём разбиться, но ссадины и ушибы — дело святое, — засмеялся Моруа. — Посудите сами, что было бы, если бы человека, страдающего болезненным чревоугодием, мы бы лишили возможности есть, но оставили бы в обществе?

— Он бы всё равно искал еду.

— Правильно, только тайком. И стал бы воровать. Вместо одного порока — два, да ещё самых отвратительных. Если мы сейчас отменим рабство в приказном порядке, недовольными останутся не только хозяева, но и сами рабы. Они не приспособлены добывать себе пищу, как и звери, живущие в неволе. Выпустите их из клетки в лес — они погибнут от голода. Мы должны создать такие условия, когда люди сначала научатся хоть немного обеспечивать себя, потом разовьём производство, чтобы дать им рабочие места, а вот потом мы будем иметь право на отмену рабства. Я прекрасно понимаю, вам хочется добиться изменений в мире быстро и сразу, чтобы даже за одну жизнь был виден результат. Это очень трудно, и обычно для каких-то ощутимых перемен нужно пятьдесят—сто лет.

— Всё равно я бы хотел попробовать, — сказал Жак.

— У вас будет такая возможность в следующем воплощении, но учтите, дитя моё, что вам придётся столкнуться помимо внешних трудностей ещё и с собственными несбалансированными энергиями.
Конечно же вы не будете оставлены, но падать и подниматься мы вам запретить не можем. Пойдёмте в зал науки, — предложил им Моруа.

Там Моруа подошёл к группе яростно спорящих учёных, которые мгновенно затихли при его приближении. То, что услышали Туриньи и Жак, поражало всякое воображение.

— Неужели это возможно? — спросил Жак. — Все эти механизмы и приспособления мне кажутся сказкой.

— То же самое вы говорили двести лет назад, — сказал Туриньи. — Вы удивлялись и не верили, однако живёте сейчас и не считаете окружающий вас мир удивительным. Так будет всегда, пока мы обладаем таким несовершенным телом. Но придёт время, разовьются новые органы восприятия, станем больше видеть, слышать, чувствовать и чудеса будем воспринимать как естественные и нормальные вещи.

Жак усвоил очень много нового и вечером делился впечатлениями с такими же поражёнными всем услышанным Сегильдой и Ромулдом.

— Я был среди таких великих людей, что диву даюсь, каким образом я удостоился чести оказаться там. Они с виду очень просты — воистину пути Господни неисповедимы, и в теле обычного смертного скрываются величайшие духи, распознать которых в жизни очень сложно, — говорил Ромулд.

— Чем же будет заниматься алхимия в будущем, если она уходит от своих внешних проявлений? — спросил Жак.

— Да, постепенно все алхимические лаборатории перестанут существовать и действия переместятся вглубь человека — речь пойдёт о трансмутации наших тела и духа. Основной станет работа над человеческими качествами и сознанием. Будут задействованы тонкие структуры человека и усилия Направлены на преобразование их природы. Только на первый взгляд кажется, что это просто, но на самом деле — это куда более сложная работа, чем в лаборатории. Понимаете, люди привыкли приходить в некое помещение, в котором они выполняют в течение дня то или иное задание. Теперь же этим помещением станет само наше тело, ну и можно догадаться, с какими трудностями придётся столкнуться. Так как твоя работа при тебе, вроде бы и необязательно туда являться вовремя: можно заняться другими делами, поскольку заскочить на работу можно в любое время. Человек станет откладывать своё присутствие на час, потом на два, потом скажет: «Завтра ещё будет время». Так он начнёт потакать своему Я и растить лень.

— Понимаете, как нам было трудно последовать совету Моруа три раза в день следить за собой? — спросила Сегильда. — Но мы дали себе слово контролировать друг друга и не обижаться на напоминание. А потом игра переросла в привычку. У одних людей привычка много есть по вечерам, а у нас — подводить итоги дня.

— Человеку свойственно растить привычки тела, — заметил Жак, — а следует переместить внимание на дух и растить привычки духа. Только я не совсем понимаю: если дело пойдёт так, как вы говорите, то это будет способствовать уничтожению духовности.

— Ничего подобного. В алхимическую лабораторию всегда допускались избранные, а в тайны посвящались единицы. Тот, кто в будущем сможет преодолеть возникшие сложности и победить свою низшую природу, — так же будет допущен к таинствам. Посудите сами, происходит всего лишь смена места действия — внешнее меняется на внутреннее. Какая разница: приходить на работу к определённому часу и проводить там целый день или погружаться в себя и искоренять собственные честолюбие, жадность, зависть, гордыню? Я вас уверяю, что второе — сложнее; но это и естественно: мир эволюционирует, и развитие его не только во внешних открытиях. Главное - в росте сознания, а добиться его можно в упорном труде над своими низменными качествами.

— Конечно, это так и есть, и если человек будет следовать законам рыцарства, ему будет намного легче совладать с собой. Мне всегда казалось, что все должны бросаться защищать слабых и обиженных, но я видел, что другие проходят мимо, когда я мчусь на помощь, и тогда стал задумываться, почему это так. Ну и понял, что люди, оказывается, с разным сознанием, и не все следуют кодексу чести, как я.

— Здесь есть ещё одна сложность, — добавила Сегильда. — Человек начинает неправильно понимать кодекс чести. Честь — это когда ты не можешь пройти мимо, потому что равнодушие задевает совесть. Но очень многие под защитой чести понимают отстаивание собственной гордыни и самости, в результате мгновенно бросаясь на другого при малейшем затрагивании их Я. То есть понятие чести извратилось до понятия низшего Я — чванливости и эгоизма, а человек так и не понял, что с ним произошло, и постепенно превратился в надутый мыльный пузырь, который лопается при малейшем прикосновении, обдавая людей брызгами человеческой спеси.

— Хорошее сравнение, — улыбнулся Жак. — Но вы правы. Я бы добавил, что честь — это совесть и сердце, это любовь к ближнему, когда ты в первую очередь думаешь не о себе, а о нём: не задел ли ты его своими словами и не обидел ли ты своим непониманием. А мы честь заменили гордыней и думаем, что защищаем справедливость. Как, однако, легко всё извращается и уродуется в мире.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒