Рыцари Грааля 14 страница

— Теперь вам понятно, на что будут направлены усилия алхимиков? — спросил Ромулд.

— На достижение внутренней чистоты, — хором ответили Жак и Сегильда и засмеялись.

— И на получение золота, алхимического золота, которое есть кристалл Любви, пребывающий в сердце человеческом, — добавил Ромулд.

— Вы совершенно правы, — раздался голос Моруа, который неожиданно появился в комнате. — Я хочу сказать вам несколько напутственных слов, потому что следующая наша встреча произойдёт не скоро.

— Итак, на вас, — Моруа обратился к Ромулду и Сегильде, — налагаются особые обязательства по отношению к Жаку. Вы будете уже зрелыми людьми, когда вам доведётся встретиться с ним, а он будет юн, отважен и лишён памяти прошлого. Вы узнаете его, будете скрыто помогать, но откроете ему тайну только перед смертью, хотя нет особой уверенности в том, что он вам поверит. Поскольку вы доживёте до очень преклонного возраста, то станете живыми хранителями многих тайн, что делает вас более ответственными перед Вечностью.

Моруа повернулся к Жаку:

— Вам же придётся прожить очень трудную жизнь. Но вы сами хотели испытаний. Вы накопили много отрицательной энергии, которую можно сбалансировать только в воплощениях, сознательно работая над собой. Никто вас без помощи не оставит — лишь бы у вас было желание выслушивать советы.

— Неужели я могу не выполнить указания тех, кто стоит выше меня? — удивился Жак. — Я так привык к дисциплине и не знаю ни сомнений, ни страха в исполнении поручений.

— Это качество вам очень поможет, но за тысячи воплощений не все отрицательные качества успевают трансмутироваться, некоторые накапливаются, чтобы проявиться в одной жизни. Но тогда владыками кармы создаются и условия для их погашения. Иными словами, помимо многих негативных черт, у вас будут силы для их исправления. Вам останется только воспользоваться желанием исправить себя, но желание, однако, может погашаться капризами низшего Я. Не унывайте. Братья всегда рядом с вами — стоит только позвать. Подойдите ко мне.

Моруа приложил одну руку ко лбу, а другую — к груди Жака, и у того по телу побежала дрожь. Потом он протянул ему пилюлю и сказал, чтобы Жак растворил её в воде, выпил и ложился отдыхать.

Жак ушёл, потому что у него начался озноб, а Моруа ещё на несколько минут остался с Ромулдом и Сегильдой, давая им наставления.

Глава 4

— Почему мне так плохо? — говорил сам с собой Жак, лёжа на кровати. — Почему Ромулд и Сегильда спокойно воспринимают общение с Моруа, а меня начинает трясти в ознобе?

— Откуда тебе знать, как они воспринимают высокие вибрации? — ответил голос внутри Жака.

— С кем я говорю? — удивился Жак.

— С собственным сердцем. Когда замолкают все остальные звуки и тебя покидают все голоса Безмолвия, ты можешь вести беседу с сердцем, и, поверь, оно тебя не обманет. Так вот, ты реагируешь на высокие токи Моруа ознобом, а Ромулд и Сегильда по-другому. Не всем же одинаково трястись в лихорадке. Бывает, болит голова, бывает — кости, а бывает, что ничего не болит, но наваливается слабость. Организмы разные, уровень сознания разный, загрязнение — у каждого своё. Вибрации же, излучаемые Моруа, столь чисты и высоки, что ни один организм На Земле их не вынесет.

— Но он же общается с людьми, и они не умирают.

— Во-первых, вы имеете дело не с его физическим телом, а с другим, близким по свойствам к физическому. Во-вторых, с разными людьми он использует для общения разные тела — более плотные или более разреженные. При его знаниях он может производить с материей какие угодно манипуляции. Дальше, будь счастлив, что тебе удалось принять токи высочайшей мощи. Они останутся в твоём организме, будут освоены им и войдут неистребимой частью в высшие тела. То, что трудно сейчас, поможет в дальнейшем. Ты по-прежнему жаждешь испытаний?

— Я никогда не призывал испытаний. Я просто хочу служить людям и Братству. Я хочу сделать жизнь людей лучше, чище. Я хочу, чтобы на Земле царили Любовь и Справедливость. Я буду добиваться этого любой ценой, не думая о собственной жизни.

— И ты говоришь, что не призывал испытаний? Что же тогда это по-твоему? Ты хочешь изменить сознание человечества, а разве это не испытание для духа, который решается на это в одиночку?

— Я не думаю, что один такой на свете. Нас много, и мы все когда-нибудь найдём друг друга и сплотимся.

— Да, но в духе ты же не призываешь рыцарей исполнять твои желания, не просишь их идти вместе с тобой в воплощения?

— Нет, не прошу. Но они готовы быть рядом со мной и служить человечеству.

— Поэтому я и говорю о твоём одиночестве. Решение ты принимаешь сам и несёшь ответственность за него. Другие же к тебе присоединяются, добровольно разделяя тяготы твоей ноши.

— Похоже, я впервые поговорил с собой и выяснил непонятное мне самостоятельно. Теперь спать, — приказал себе Жак и заснул.

Утром от его вчерашней слабости не осталось и следа. Жак познакомил Ромулда и Сегильду с Туриньи, и некоторое время они провели вместе, делясь опытом и знаниями. Они много ездили по окрестностям, осматривая лесные замки и монастыри, а Туриньи был им блестящим гидом, рассказывая о былой славе этих мест, о древних завоевателях, сокровищах и святынях, из-за которых разгорались войны и длительные тяжбы между государствами. Если бы, помимо этого, не завязывались тонкие кармические отношения между людьми! Но, увы, одна война порождала десятки других в разных концах планеты, и не было предела силовому решению споров и конфликтов.

— А как вы думаете, можно остановить войны на Земле? — спросил Жак.

— Думаю, что да, но не запрещением войн, а ростом сознания человечества, — ответил Туриньи. — Помните, что энергию никуда не спрятать? Энергия войны, то есть её кармическая составляющая, сидит в каждом человеке, участвовавшем в войне. Вот ее-то и нужно преобразовать, направив разрушительную силу на творчество.

— А что это значит практически?

— Когда вам хочется что-то сломать, возьмитесь за кисть и холст и нарисуйте то, что вам так мешает. Можно, конечно, поработать и с камнем, и с глиной, можно писать и вышивать.

— А мне это не помогает, — сказала Сегильда. — Я пробовала, но если я вижу негодяя, творящего беззаконие, я хватаюсь за шпагу, но у меня совсем нет желания мчаться в замок и увековечивать его физиономию на холсте.

— Я не совсем об этом, — ответил Туриньи. — Даже если вы убьёте негодяя, вы не будете чувствовать удовлетворения. Зло, содеянное им, осталось, как и в вас осталась отрицательная энергия. Работать нужно именно с ней, найти её источник, найти, где она прячется, откуда возникает.

— И что, пройти мимо злодея?

— Это уже зависит от вашего самообладания.
Вы можете броситься на него и продырявить шпагой, тем самым связав себя узами кармы навек. Вы можете хитростью увести его в сторону и исправить зло, причинённое им. Вы можете, в конце концов, познакомиться с ним и потратить время на объяснение ему его низости, причём не в нравоучениях, а на деле, ставя его самого в такие же обстоятельства. Если же всё напрасно, посейте в нём зерно справедливости — оно когда-нибудь даст плоды. Но лучше всего — растить в себе силу любви. Вы можете себе представить, чтобы кто-то совершил грязный поступок перед Моруа?

— Могу, — сказал Ромулд. — Но мне кажется, что потом этот человек завизжит, как ужаленный, закружится волчком и рухнет.

Все засмеялись, представив, как это выглядит.

— Ну, в общем, правильно. Сила токов Моруа и их чистота воздействуют на человека, обращая всё им содеянное против него же. Причём это происходит не мгновенно. Чем сильнее загрязнён организм, тем дальше по времени отстоит ожидаемая им расплата.

— Иной раз видишь, что живёт на свете откровенный негодяй и ничего с ним не случается, — сказал Жак.

— Зло, пущенное им в пространство, ждёт удобного момента, чтобы вернуться и поразить нечестивца. Но стоит ему соприкоснуться с грозной силой любви, как лавина произведённых им на свет гадостей обрушится на него с многократной силой. Таково действие чистых вибраций. Ведь они — огонь пространства, и под их ударом сгорает всё.

Они много почерпнули друг у друга, но пришло время расставаться, ибо каждого ждали свои дела. Путь Жака лежал назад во Францию через Австрию, где он намеревался остановиться на какое-то время в доме Луизы. Но неожиданно для него Ромулд и Сегильда решили присоединиться к нему и сопровождать в замок барона. Они тепло распрощались с Туриньи, который пригласил их заехать когда-нибудь в аббатство.

Жак чувствовал, что с ним происходят какие-то перемены, но не мог найти им объяснения. Он стал более раздражительным, чем раньше, более нетерпимым ко злу, более требовательным к людям, желая у всех видеть проявления только самых лучших качеств.

«Что со мной происходит? Почему я стал таким неуравновешенным? » — думал он, но ответа не находил.

Однажды он чуть не бросился на мальчика, пасшего гусей и поднявшего руку с хворостиной, чтобы согнать их в одно место. Ромулд остановил его, но Жак долго не мог унять сотрясавшую его дрожь возмущения. Пришлось Сегильде начать с ним беседу, стараясь не задеть болезненно реагирующие на всё чувства Жака.

— Мы тоже проходили через такие внешние неприятности, — объясняла Сегильда. — Дело в чистых вибрациях, в таких чистых и высоких, что мало кому удаётся справиться с ними. Но если они оказывают на вас такое воздействие, значит, организм воспринимает их. Это из-за общения с Моруа.

— Но ведь другие так себя не чувствуют?

— Откуда вам знать? У других это проявляется не так, но чтобы узнать об этом, вам нужно залезть в их шкуру. Не судите, лучше попытайтесь понять, что именно, какие качества дают столь бурную реакцию и почему вы не можете справиться с ними.

— Меня раздражает несправедливость, меня с ума сводит любое проявление жестокости.

— А вы сами разве не проявляете жестокость, когда вдруг бросаетесь на ничего не подозревающих людей? Пока ещё и несправедливость, и жестокость присутствуют внутри вас, но не доведены до критического состояния, — самое время уничтожить их. Когда вы избавитесь от них, вы станете спокойным и рассудительным мудрецом, знающим причины возникновения зла и поэтому мудро ожидающим его превращения в добро.

— Неужели такое возможно?! — вскричал Жак.
Даже такой простой разговор возбуждал его и заставлял напрягаться.

— Конечно. Нас учил этому монах в Греции. Мы жили среди очень чистых и духовно развитых людей. Но то, что стало твориться с нами с самого начала, не поддаётся описанию. По-моему, всё, что было дурного внутри, полезло вовне. Ромулд даже убегал два раза, а я превратилась в капризную и зловредную султаншу. Но наши наставники умело руководили становлением характера и направляли нас всё время на высшее, не позволяя опускаться до уровня обычных людей. Требования к нам были самыми высокими, только по законам рыцарства. Нельзя было не только произнести одно слово лжи — даже подумать лживо было невозможно, потому что братья видели всё.

— Вам повезло, вас обучали.

— Это особый случай, связанный с нашей старинной кармой и Элевсинскими мистериями. Нам необходимо было многое вспомнить и вынести древнее таинство в мир, — отвечала Сегильда.

— А почему нельзя было просто рассказать вам об этом?

— Это бесполезно. Истинные знания хранятся в чаше, в сердце, и чтобы проникнуть в них, нужно разбудить токи, которые, особым образом воздействуя на сердце, дают ему возможность вспомнить. Никто не в силах заставить меня раскрыть тайны, сокрытые в чаше, если не приведены в соответствие все силы моей души и я не начала духовно развиваться. Даже если бы сердца моего коснулся магический жезл, я бы просто умерла, ибо мой организм был не готов. Только когда в целом все тела приведены в соответствие, чаша начинает работать и человек может кое-что вспомнить.

При этих словах с Жаком начало происходить что-то неописуемое. Сердце его забилось, душа, казалось, покинула тело, оставив для связи едва ощутимую ниточку.

— Чего желаешь ты? — донеслись до Одина незабываемые слова.

— Мира, любви, счастья, — быстро проговорил он, потому что эти понятия были близки ему и беспокоили его существо, желавшее добиться их для человечества.

— Чего желаешь ты? — вновь услышал он те же самые слова и вдруг осознал, что речь идёт о самом сокровенном, о желании его духа, бессмертной искры, которая неотделима от Творца.

— Бессмертия духа, — прошептал он.

В этот миг из пелены протянулась рука и коснулась Одина жезлом, как бы требуя подтверждения ответа.

— Бессмертия духа, — более уверенно повторил он и ясно почувствовал, что сказал самое тайное, самое главное, скрытое под спудом других прекрасных и правильных желаний.

Он стоял среди нескольких скрытых под капюшонами и плащами людей, но когда он произнёс эти слова, то оказался в одиночестве, в стороне от остальных. Однако душу его наполняли тепло, радость и уверенность, что произнесённое им есть великая тайна его духа, которая за много тысяч веков обросла другими тайнами, не столь важными и сокровенными.

«Я прошёл испытание, — подумал Один, — и моё Я смогло проникнуть за тончайшее покрывало, отделяющее душу от духа, и оказаться в Святая Святых».

— Тебе помогло касание жезла, — донеслись до сердца его слова Невидимого. — Ты один оказался готов и достоин того, чтобы тебе открылся мир духа. Но сам бы ты ещё очень долго шёл по этому пути, и лишь ре шением Высших было дозволено коснуться тебя, ибо ты мог вынести высочайшие токи и не пасть бездыханным. Иди, сын Мой, в мир.

О, я теперь догадываюсь, о чём вы говорите, и начинаю понимать, какая великая ответственность на нас лежит. Почему я не догадывался раньше?

Всему своё время. Вы должны проходить обучение в миру, как бы и не обучаясь, а познавая всё через общение с людьми. Но уготованные вам встречи направляют вас, заставляют задумываться и искать ответы на многие вопросы. Это тоже один из методов ученичества, и, нужно сказать, самый действенный, потому что усвоенное вами самостоятельно уже не забудется никогда, навеки запечатлевшись в чаше.

И что же происходит с вами дальше? — спросил Жак.

С нас спадала вся грязь, налипавшая на дух в течение многих воплощений. Это было очень болезненно, как будто с тебя сдирают кожу. Только кажется, что грязь внешняя, но на самом деле она прорастает внутрь и становится частью твоего существа. Поэтому любая истинная работа над собой всегда связана с болью, с душевными муками. А когда всё проходит и ты предстаёшь перед собой и миром очищенным, то похож на вылупившегося птенца без пуха. Ты слаб, беззащитен и подвержен страшным ударам и словом, и мыслью. Нам повезло, что нас не выпускали и мы могли окрепнуть среди чистых людей, но тот, кто должен проходить это в миру, среди обычных людей, будет подвергнут дополнительным испытаниям.

Мы по-другому стали смотреть на все напасти этого мира, на всю ту грязь, которой он залит. Мы стали ему сострадать, —

— говорил Ромулд, — и перестали так смертельно ненавидеть недостатки других.

Конечно, хочется иной раз броситься и уничтожить негодяев, особенно Сегильде, но мы сдерживаемся и говорим друг другу: «Сами не без греха».

Жаку даже стало немного стыдно.

— Действительно, я вижу в одном человеке одну его отвратительную сторону, но кто-то более высокий видит во мне тоже нечистоту и даже отрицательные черты. Воистину, нельзя устраивать самосуд, поскольку мы не можем знать причин и следствий, то есть течения реки жизни.

Так в разговорах и без особых приключений они доехали до замка барона фон Аушенбаха.

Хозяева были очень рады гостям, особенно Луиза, которая была привязана к Жаку всем сердцем. Луиза всегда отличалась заботливостью, не по годам в ней развитой, и она создала уютную атмосферу, благодаря которой в замок с удовольствием заезжала местная знать. Барон был занят созданием каких-то приспособлений, с помощью которых можно изготавливать разные предметы для использования их в сельском хозяйстве. Он уверял, что скоро снабдит ими всех местных землепашцев, и они станут работать намного эффективнее. Аушенбах целые дни проводил в своей мастерской, и лишь к вечеру все собирались вместе в огромном зале у огня. Барон чувствовал себя очень счастливым и ждал ребёнка, который должен был вскоре появиться на свет, с таким нетерпением, как будто тот мог родиться сразу взрослым и составить компанию барону в его изысканиях.

— А если родится девочка? — подшучивали молодые люди над бароном.

Тот на секунду задумывался, а потом смеясь отвечал:

— Но ведь должен быть мальчик?!

И в его голосе было столько неподдельного удивления, что другие не понимают столь простой истины, что это веселило всех ещё больше.

Аушенбах с воодушевлением рассказывал, чем он занимается целый день, и описывал подробно будущее, которое открывалось его взору:

— Представьте себе конюшню, в которой стоят столы, очень много столов. На столах станки, которые скоро будут окончательно готовы, а за ними сидят люди и работают. За целый день они могут изготовить десять деталей! Дома же они одну рукоятку вытачивают два дня!

Картина действительно была впечатляющей.

— Но не могут же все работать у вас в замке, — говорил Ромулд.

— Я построю огромные дома на своих землях, — отвечал барон.

— А когда вы изготовите все необходимые рукоятки, что будете делать дальше?

— Но они же и другим нужны, — кипятился барон. — Их купят в соседнем поместье.

— Это при условии, что сосед захочет потратить на них деньги. А так он махнёт рукой и скажет, что его люди сами изготовят их пусть за месяц или за три — ему спешить некуда.

Барон задумался.

— А ведь это правда. Люди в большинстве своём ленивы. Им ничего не хочется менять в своей жизни, тем более если это связано с какими-то усилиями, физическими или умственными. Что же делать?

— Нужно их потихоньку готовить к новшествам. Их нужно привлекать, увлекать, объяснять и заражать своими идеями. Мы вам поможем. Приглашайте соседей, сами почаще выезжайте к ним, а мы в беседах будем ненароком упоминать о ваших станках, описывать выгоду от их применения.

— Опять хитрости, опять дипломатия! Я так не люблю все эти приёмы и беседы! — говорил барон.

— А у вас есть другой выход? Вы хотите подождать, пока они сами заинтересуются? Помилуйте,

это и через сто лет не произойдёт. А вот личный пример, готовое дело — это убедительно и заразительно. Тем более, что вы не одиноки и вас уже поддерживают люди из соседних государств. Ваши соседи задумаются: а почему вдруг австрийское изобретение заинтересовало французов и датчан, что за этим кроется? Они вас могут сначала поддержать хотя бы из чувства солидарности.

— Когда мы сможем просто апеллировать к здравому смыслу? Почему нужно пробираться сквозь дебри человеческой глупости, чванливости, ханжества? — сетовал барон.

— Потому что люди не живут по законам чести, здравого смысла и справедливости. Они опутаны гордыней, завистью, ложью, и к ним нужно пробираться сквозь дебри лести и превозношения их собственных заслуг. Как только вы их погладите по шёрстке, похвалите, повосхищаетесь их умом, действиями, качествами, они сразу станут вашими друзьями и будут всем говорить, что лучше вас, справедливее и честнее человека не встречали. А попробуйте покритиковать! Сколько обид и упрёков обрушится на вас! Вам тут же припомнят все ваши недостатки, а потом обратятся к собственной преданности, напомнят, что вас поддерживали, вам помогали, вас хвалили, любили — и вот награда! Вы посмели покритиковать и указать на недостатки! Так устроены люди: они желают слушать только хорошее и не желают вникать в то, что позволило бы изменить свой характер и добраться до истинной сущности своей, чистой, незапятнанной, божественной. Взлелеянная ими собственная грязь дороже, ближе, лучше. Они предпочтут оставаться в ней, потому что так спокойнее, за исключением немногих, которые решаются что-то в себе изменить. Таких героев единицы, но они есть. Их нужно искать и верить, что вы их встретите.

— Наверное, мне везло? Я часто встречал хороших людей, — говорил барон. — Иногда мне даже
приходилось оказывать услуги людям, гонимым обществом, но они были честны и отважны, и как я мог не помочь им?

Барон был на удивление простодушен. В нём сочетались ум, отвага, дипломатические способности и чистота, столь не свойственная людям этой эпохи.

— Барон, вы как будто из древних времён: живёте по законам не общества, а сердца.

— А я и не представляю себе другой жизни. И каким бы ни были время, эпоха, условности мира, детей буду воспитывать по законам чести. Единственное, что меня сковывает, это мои люди — крестьяне, которые работают на меня. Я несу за них ответственность и хочу улучшить их жизнь, но у меня не получается, и я чувствую себя виноватым за свои богатство, замки и земли. Хорошо тем, кто не задумывается над этим, хорошо вам — у вас ничего нет, — барон обернулся к Сегильде и Ромулду.

Он ничего не знал об их жизни, но даже ни разу не спросил об их происхождении, общаясь как с достойными и образованными людьми.

— У нас есть даже больше того, что вы можете себе представить, но мы отказались от собственности. На бумагах я — владелец несметных сокровищ, огромного количества крестьян и даже рабов в разных концах земли. Но, как видите, я остаюсь бедным рыцарем, что не мешает мне жить, совершенствоваться, познавать мир и помогать людям. Единственное, от чего я отказался сразу — это от помощи деньгами, потому что люди, получая их, перестают трудиться. Раньше мы не могли пройти мимо нищих — настолько наши сердца жалели их за убогость, грязь, несчастья. Но однажды мы облагодетельствовали одну семью, и при нашей помощи они встали на ноги, обзавелись хозяйством. Через какое-то время мы появились перед ними — странствующие рыцари без денег, нуждающиеся в поддержке. Видели бы вы их отношение к нам! Они были хозяевами положения, они раздувались от гордости, что могут принять нас и отплатить за оказанную услугу. Они нам не помогали — они платили и даже желали поскорее избавиться от долга, чтобы потом сказать: «Убирайтесь прочь! Мы вам ничего не должны! » Через год они обеднели, а мы появились перед ними в сопровождении свиты, и что? Опять они преклонялись и благословляли нас, но ведь это не к нам имело отношение, а к нашему положению и богатству. Нет, людям нужно помогать реальными, действенными способами: устраивать на работу, лечить и не давать умереть с голоду. Но если у них есть силы — пусть трудятся, а иждивенцев плодить — это безответственно и никому пользы не принесёт.

Вскоре жизнь в замке сильно изменилась. Раз в неделю устраивались грандиозные приёмы, на которые съезжались бароны, князья и графы из всех близлежащих поместий. Жак, Сегильда и Ромулд стали приводить в действие тайный план внедрения новых идей, причём делали это ненавязчиво, мимоходом, подбрасывая мысли невзначай, и через некоторое время собеседник приезжал вновь поговорить о новшествах, которые пришли ему в голову, и обсудить их с теми, кто в прошлый раз поверил в его ум и передовые взгляды. Они завербовали сторонников, не подозревавших, что вскоре станут у истоков развития промышленности, создания фабрик и мануфактур.

Не обходилось и без серьёзных выяснений отношений с молодыми людьми, которым понравилась Сегильда. Удивительное сочетание статной фигуры, золотых волос и белой кожи с восточными глазами Делали её самой неотразимой из всех женщин и девиц на выданье. Сама того не ожидая, она составила им конкуренцию, и они невзлюбили её со свойственными им чванством и самолюбием, презирая выскочку и безродное существо. Мужская половина позволила сначала повести себя достаточно вольно с бедной особой, но натолкнулась на неодолимую стену сарказма, ума и бесстрашия. Сегильда решила сама постоять за себя, попросив Ромулда и Жака не вмешиваться. Она честно предупредила поклонников, что посмевший проявить неуважение к ней будет вызван на дуэль и пусть не ждёт пощады, поскольку она собирается сражаться насмерть, защищая свою честь. Тут же нашлись охотники посмеяться, и Сегильда, вынужденная сдержать своё слово, сразилась с шутником. Она нанесла ему серьёзные раны, поскольку князь, продолжая шутить, выбрал саблю — оружие, которым Сегильда владела лучше всего. Он оказался королевской крови, и это чуть было не вызвало огромный скандал, но Фридрих проявил благородство и объявил, что сам во всём виноват. Две недели его выхаживала Луиза, которой было не впервой проявлять свои медицинские познания и у которой хранилось немного порошка, оставленного графом.

Когда Фридрих поправился, он сделался самым рьяным поклонником Сегильды, теперь уже защищая её да и ревнуя ко всем остальным.

Этот случай заставил смотреть на Сегильду как на человека, обладающего умом, характером, знаниями, а не на её происхождение и материальное положение. Барон фон Аушенбах первым из светского общества женился по любви, невзирая на происхождение Луизы, хотя то, что она считалась дочерью Шарлотты, уже в какой-то степени извиняло её и позволяло ей вращаться в кругу знати.

Теперь другие молодые люди стремились заполучить Сегильду, несмотря на её возраст и безродность, думая, что тем самым осчастливят её, попавшую из простых людей в самое знатное общество. Но не тут-то было. Сегильда и не собиралась замуж, но, однако, помня слова графа, приглядывалась к людям, её окружавшим. Ни на одном из них пока не остановился её взгляд.

Такое странное поведение вызвало массу сплетен и пересудов. Сегильду называли «нищенкой, пролезшей в общество», «стареющей гордячкой без роду и племени», но не в лицо, конечно, а за спиной. Ей не прощали ума, безукоризненного поведения, острых насмешек и самообладания. А брат и сестра, не обращая ни на кого внимания, продолжали своё дело, научившись льстить этим надутым, спесивым богачам, но одновременно подбрасывая им новые идеи, которые те принимали только благодаря тому, что их считали умными и независимыми от чужого мнения. Так барону через два месяца удалось обзавестись заказчиками, и он начал претворять в жизнь свой план по созданию первого производства на своих обширных землях.

Луиза к тому времени родила мальчика — Фердинанда. Барон ходил и гордо повторял:

— Я же говорил вам, что у меня будет сын.

— Никто и не сомневался, — вторил ему Жак, — мы просто шутили. А о том, что родится мальчик, я знал сразу, когда Шарлотта усыновила Титуреля. Нас предупредили, что два друга будут неразлучны, они стараются идти в воплощения вместе.

— Так, значит, Шарлотта может приехать сюда?! — вскричал обрадованный барон.

— Да, но и Луиза может ездить во Францию, — добавил Жак. — Вокруг детей будут собраны люди, которые должны отдать им кармические долги.

Сегильде очень нравилось возиться с малышом, и они с Ромулдом пока не собирались уезжать, тем более, что барону приходили в голову всё новые и новые идеи и кто-то должен был помогать ему их реализовывать.

Как-то на большом приёме, где Сегильда блистала как всегда, вызывая зависть у всей местной знати, к ней подошли два приезжих господина.

— Не вас ли, принцесса, я встречал года два назад при дворе эрцгерцога? Впрочем, зачем я спрашиваю, забыть вас невозможно.

— У барона прекрасная память, — ответила Сегильда.

Рядом с бароном стоял герцог Карл, человек лет тридцати пяти, с красивым и мужественным лицом, но кое-где со шрамами. Он пристально смотрел на Сегильду. Обменявшись несколькими любезными словами, они разошлись, но к концу вечера герцог вновь подошёл к Сегильде.

— Я видел вас очень давно, — тихо начал он разговор с ней, — но оба раза издали. В первый раз это было в Турции. Вас укрывали от чужих глаз, но одновременно хотели получить большие деньги за товар, не показывая его. Второй раз вы промелькнули передо мной в сопровождении свиты в Греции — и это тоже было давно. Вас явно окружает какая-то тайна, но я не буду расспрашивать о ней, потому что знаю, к каким последствиям может привести знание секретов.

— Я не могу отрицать ничего из того, что вы сказали, но лучше ответьте, откуда у вас такие шрамы? Я вижу, что один — от сабли, а два — от шпаги. Вы сражались на Востоке?

— Да, несмотря на то, что я мог спокойно сидеть в своём замке и наслаждаться светской жизнью, меня такая перспектива совсем не привлекала. Я объездил весь Восток, участвовал во многих сражениях, был в России, даже провёл там два года, пытаясь понять эту страну и этот народ, потом уехал в Египет. Там я столкнулся с чудесами, которые сильно повлияли на мою жизнь и заставили посмотреть на неё иначе, а оттуда я был послан в Грецию, где провёл два года, большей частью сражаясь с турками.

— Я очень внимательно слушаю вас и уловила слова о том, что вы были посланы в Грецию, — сказала Сегильда. — А вы можете назвать имена людей, с которыми вам доводилось встречаться?

— Увы, принцесса, у меня очень плохая память на имена.

И граф, раскланявшись, отошёл.

Впервые в жизни Сегильду задели слова, сказанные ей так, как обычно отвечала она. Просто до сих пор она не встречала в обществе человека, способного вести с ней беседу на равных, и всегда ощущала своё превосходство. Сегодня она столкнулась с человеком, который, умея поддерживать светский разговор, умел и хранить тайны. Весь следующий день слова герцога не выходили у неё из головы.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒