Рыцари Грааля 12 страница

Глава 2

В доме маркизы царила непривычная суета. Взад и вперёд сновали слуги, то и дело подъезжали и отъезжали кареты со знакомыми господами.

— У меня нет сил, — сказала маркиза, в изнеможении опускаясь в кресло. — Я так отвыкла от посетителей и пустых разговоров. Я отстала от жизни, но, с другой стороны, и это не жизнь. О чём они говорят? Какая бессмысленная трата времени.

— Да, маркиза, то, что вы не появляетесь при дворе, снискало вам славу неприступной особы. Многие думают, что вы скрываете какой-то физический недостаток, — отвечал ей барон фон Аушенбах.

— Пусть думают. Мне это глубоко безразлично. А их отношение к жизни меня даже пугает: выросли, съели положенное количество еды, просуществовали определённое количество лет, немного повздорили из-за денег, имущества, положения и отправились назад, в мир иной. А приходили зачем? Чтобы отработать служанкой у жизни, бессмысленно растратив драгоценную энергию?

— Маркиза, вы слишком суровы. Я вас понимаю, но хорошо, что больше вас никто не слышит. Ваши разговоры не то что непонятны, а в настоящее время напоминают бред. Прежде чем вы решитесь появиться при дворе, вам следует подготовиться и научиться говорить так, как принято сегодня.

Барон фон Аушенбах жил в Австрии. Он был одного возраста с маркизой, и как-то так получилось, что когда был представлен ей, сразу оказался в числе немногочисленных приглашённых в её уютный дом. Он воспользовался этим, поскольку был заинтригован поведением маркизы, вернее, её образом жизни. Шарлотта, естественно, не сразу доверила ему свои взгляды на жизнь, усиленно выискивая темы для бесед, но однажды барон сам заговорил о своих внутренних переживаниях и исканиях, и маркиза, увидев много общего, постепенно стала доверять Аушенбаху. К тому же ему приглянулась Луиза, и он, не обладавший присущим родовым дворянам чванством, вскоре сделал ей предложение. Шарлотте вспомнились слова графа, и она, не раздумывая особенно долго, дала согласие на их брак. Уже несколько месяцев барон жил в Париже и был частым гостем в доме маркизы. Они достаточно хорошо узнали друг друга и понимали, почему оба несколько изолированы от остального общества. Как представляла Шарлотта, барон хоть и не обладал тайными знаниями и ему не был знаком тонкий мир, он, однако, был близок к нему, потому что его рыцарские качества позволяли ему находиться рядом с Братьями и служить Вечности, хотя и не всегда отчётливо осознавать это. Луиза тоже была безмерно счастлива и даже не подозревала, что её будущее фактически устраивал граф. Сделаться баронессой, быть замужем не просто за дворянином, а за умным и безупречным рыцарем — о таком она и не мечтала.

Луиза, несмотря на внешнюю простоту, была так же, как и барон, очень близка к Братству. Чтобы стать рыцарем, нужно долго и преданно служить, из жизни в жизнь доказывая Братству своё искреннее стремление стать одним из членов ордена. И совершенно необязательно человеку осознавать свою принадлежность к рыцарям или знать вообще об их существовании. Главное — действие сердца, когда, даже не подозревая, кому служишь, просто выполняешь то, что подсказывает тебе внутренний голос, когда ты следуешь совести и справедливости. Такие ситуации, когда и Луиза, и барон могли доказать чистоту помыслов, возникали в прошлом не раз, но они всегда с честью выходили из них и теперь, уже в этой жизни, добились того, что их судьбу устраивал сам граф, хотя ни барон, ни Луиза об этом не подозревали.

Когда в последующих воплощениях их дух возрастёт настолько, чтобы знать, помнить и устремляться в Вечность сознательно, они станут выполнять поручения, данные им Братством, снова и снова проверяясь на верность и преданность. И нет в этом ничего удивительного, поскольку каждый приобщающийся к ордену рыцарей знает, как велика опасность из-за проявления человеческой гордыни. Труднее всего избавиться от низшего Я, которое самым непредсказуемым образом вылезает снова и снова, принимая невероятные формы и образы. В доме Шарлотты шла подготовка к свадьбе и немедленному отъезду молодых в поместье барона. Шарлотте хотелось, чтобы они обвенчались во францисканском аббатстве, потому всё готовилось к торжеству.

«А потом я останусь совершенно одна, — думала маркиза. — Никого рядом, даже Луиза, преданная душа, меня покидает. Но я не должна сожалеть об этом, а устремляться мыслями в будущее. Интересно, какая бабушка получится из Луизы? »

Маркиза, не выдавая себя, наставляла Луизу, рисуя ей яркую и увлекательную жизнь. Шарлотта делала косвенные намёки о детях, о другой стране, стараясь не сказать больше, чем ей было известно. Но Луиза внутренним чутьём угадывала то, что ей недоговаривала маркиза, потому что с детства жила среди необычных людей и была свидетелем многих необъяснимых вещей. Она видела, как к Шарлотте приходили за письмами люди, чтобы доставить их в отдалённый монастырь, находящийся на расстоянии семи дней пути, но уже через четыре дня у них появлялся посланник от настоятеля с известием о получении пакета. Она видела людей, которых знала ещё в детстве и которые должны были постареть, по крайней мере, лет на пятнадцать, но оставались всё в том же возрасте, как и в дни её юности. Наконец, она была свидетелем всех чудес, происходивших с Жаком, и видела его смертельные ранения, которые исчезли через три дня, будто их и не существовало. Но Луиза воспринимала это не как чудеса, а как неизбежность, как знания, не допуская и мысли о том, что чего-то может не быть на свете. Её дух знал, что случиться может всё что угодно, что нет предела знаниям и не существует чудес, а есть люди, которые умеют всё и властвуют над силами природы. Поэтому Луиза быстро усвоила, что будущее её и маркизы, а также Жака будет переплетено и они не расстанутся. Луизе это очень понравилось, и она, как могла, рассказала барону, который тоже ничуть не удивился, а даже обрадовался.

Фон Аушенбах и Луиза обвенчались через три дня и сразу же отбыли в своё поместье, а Шарлотта осталась одна. Но скучать ей не пришлось, потому что через неделю в доме неожиданно появился Жак.

Жак появился не один. Его сопровождал Молчун, которого Шарлотта узнала по нескольким встречам в прошлом. Но самым большим потрясением для маркизы был крошечный ребёнок, которого они привезли с собой. Титурель являл само очарование. Он всё время улыбался, выставляя напоказ два прорезавшихся зуба, и мгновенно покорил сердце маркизы.

«Как хорошо, — вдруг подумала она, — что Луиза вышла замуж. Через год у Титуреля появится братишка и верный спутник на всю оставшуюся жизнь».

— Вы правильно мыслите, маркиза, — вставил слова в её размышления Молчун. — Титурель и Гаспар вновь будут вместе. Они почти никогда не разлучаются, предпочитая идти в воплощение вместе. Это прочная связка, и в жизни они почти всегда братья, друзья или сестры, неразлучные, как близнецы.

— Вы знаете будущее? — спросила Шарлотта.

— Он знает очень много подробностей из будущего и из прошлого, — вставил Жак. — Молчун мне подсказал вещи, над которыми я должен подумать. Ты знала о сохранении энергии в воплощениях?

— Об этом можно догадываться, но я не знаю механизма её действия. Насколько мне кажется, закон сохранения энергии в том, что у меня будет та же устремлённость и желание служения, — отвечала Шарлотта.

— Не совсем так, — пояснил Молчун. — Вы сильно страдаете от одиночества. Это чувство и перейдёт в следующую жизнь, в которой будет вам сильно мешать. Более того, оно станет препятствием для совершенствования духа, поскольку на вас наложится печать печали, а кому интересно общаться с вечно грустным существом? Друзей и знакомых будет мало, поговорить и посоветоваться не с кем, поэтому чувство страдания от одиночества может переродиться в чувство сомнения. Сомнение породит неуверенность и страх.

— О нет! — вскричала маркиза. — Я уже вижу дальнейшую цепочку, ведущую не вверх, а вниз. Но так можно и пасть, а думать, что восходишь к высотам духа.

— Да, именно такому заблуждению подвержены многие люди. Они теряют ориентир и в лучшем случае топчутся на месте, ну а в худшем — вы уже догадались, что происходит.

— Так как же быть с той энергией, которую я уже накопила? Это ведь отрицательная энергия, не правда ли?

— Да, как и Жак накопил отрицательную энергию тоски по своей половинке. Следует подумать о том, как эту энергию нейтрализовать, хотя она является джинном, выпущенным из бутылки. Но, во всяком случае, новую не порождайте. Старайтесь быть жизнерадостными и общительными и в любых чувствах находите положительные моменты. Радуйтесь жизни! Что я ещё могу вам посоветовать?

Титурель в это время мирно посапывал в корзинке. — Вот у кого прекрасный характер, — сказал Молчун. — Дед был мудрым и справедливым, никогда не унывал и принимал жизнь такой, какая она есть, радуясь каждому следующему дню. Надеюсь, что эти качества только будут усиливаться.

Шарлотта ничего не поняла из того, что сейчас наговорил Молчун, но Жак ей коротко объяснил, что этот младенец и монах находились в прошлом в кровном родстве и поэтому Молчун особенно заинтересован в судьбе ребёнка, поскольку желает отплатить деду за его заботу о нём.

— Дед не только обеспечил меня. Он дал мне гораздо больше, но я по молодости не понимал его, принимая заботу о своей душе за обычные наставления и критику. Маркиза, позаботьтесь о мальчике. В аббатстве ему пришлось бы стать монахом, а это не его путь. У него дух бойца, и ему суждено сыграть особую роль в будущем Франции. Вместе с Гаспаром они будут неразлучны, а пока Титурель станет вам сыном и заменит брата.

Шарлотта побледнела, потому что почувствовала тайный смысл слов Молчуна, но, вспомнив о том, что больше не должна думать об одиночестве, вслух сказала:

— Я счастлива, что у меня теперь появятся новые обязанности. Через два-три года дети будут воспитываться вместе, строя мост в будущее. Я отказываюсь от своей тоски и постараюсь производить как можно больше энергии радости. А можно ли мне таким образом частично искупить содеянное?

- Да, именно так. У вас есть время, а вот у Жака его почти не осталось.

— Ничего, он тоже будет стараться и наведёт порядок в своей душе.

Тут Титурель проснулся и потянулся к Шарлотте. С ребёнком её что-то связывало, и она почти физически ощущала близость к нему.

— Я с ним как будто одно целое, — сказала маркиза. — Жака я люблю и боготворю, но этого мальчика я вижу впервые в жизни и не могу разобраться в своих ощущениях. Разве можно полюбить так сразу? Да и чувство моё не очень-то похоже на любовь. Это нечто иное.

— Маркиза, Титурель — ваша половинка. Вам повезло, потому что такое редко случается на Земле. Тот из вас, кто духовно созреет раньше, уйдёт, чтобы больше не воплощаться, но тянуть другого в мир горний. Это и есть та помощь, которую вечно оказывают нам наши души или духи, если угодно. В любом случае они стараются изо всех сил, чтобы помочь нам дойти.

Шарлотта держала на руках Титуреля, и они вместе действительно выглядели как нечто единое. Мальчик просто примагнитился к ней, не издавая ни звука. Жак никогда не видел Шарлотту с детьми, да и она сама держала их на руках от силы два-три раза, но эта картина его поразила. Невозможно было даже представить такой гармонии, которую являли эти два существа с разницей в возрасте в тридцать пять лет. А Молчун даже прослезился, глядя на них.

— Мадонна, — тихо проговорил он и покачал головой. — Как же вам повезло.

Шарлотта целиком погрузилась в заботы о маленьком Титуреле, и нужно сказать, что это сильно изменило её жизнь. Ради него и его будущего она начала принимать гостей и сама выезжать в свет, что хотя ей и не нравилось, но давало потом возможность маленькому маркизу войти в привилегированное общество. При ребёнке были обнаружены бумаги, которые удостоверяли его дворянское происхождение и позволили маркизе усыновить его с сохранением за ним всех титулов. Шарлотте не составило труда теперь уже на законном основании появляться с Титурелем в высшем обществе, не вызывая ни насмешек, ни таинственных разговоров за спиной.

— Как людям важны всякого рода бумаги и доказательства, — говорил Жаку Молчун. — Ну если бы я не состряпал все эти документы, такие древние и убедительные, сколько бы пришлось претерпеть маркизе!

— Я так понимаю, что в этом вам помогали знания алхимии, — ответил Жак, — но пусть это останется между нами. Даже Шарлотта ничего не должна знать. А бумаги сослужили прекрасную службу и придали ей необычайную уверенность. Её уверенность подействовала на других — и вот, пожалуйста, Титурель — законный наследник и маркиз.

— А что сделали вы со своими землями и замками?

— Практически всё я отдал Шарлотте и часть — нескольким аббатствам. Я последовал советам графа, думаю, он знает лучше, как мне следовало распорядиться своим имуществом, — ответил Жак.

— Теперь, когда процедура с бумагами закончена, нам нужно подумать об отъезде.

Но Шарлотта и слышать не хотела о том, что ей нужно расстаться с Молчуном и Жаком. Она согласилась на расставание только тогда, когда Молчун дал ей обещание вернуться и заняться воспитанием Титуреля. Сама она написала несколько писем в аббатство с просьбой отпустить Молчуна для столь благородного дела.

— Нас фактически воспитывал Франсуа, и мы получили от него так много, не сознавая того, что он, вкладывая в нас сердце и душу, строил наше будущее, — говорила Шарлотта. — Я даже представить не могу, что у Титуреля не будет зрелого наставника, владеющего премудростью тайной науки.

— Я же не отказываюсь, — отвечал ей Молчун. — Есть те, кто знает лучше. Если им будет угодно, то я в скором времени вернусь. Но в любом случае советую вам подчиниться их решениям. Они не оставят никого своим вниманием и сделают так, как будет правильнее.

Одним из законов, преподанных когда-то Франсуа, было подчинение разумным приказам тех, кто знал и видел лучше. И Шарлотта, и Жак обладали внутренним чутьём, угадывая планы таких людей, и не обращая внимания на внешние признаки. Они никогда не вспоминали ни о своём происхождении, ни о своём богатстве, прекрасно сознавая, что в следующей жизни могут быть лишены всего. Поэтому, приученные смотреть на приходящих глазами сердца, они и себя не ставили высоко, ощущая, что являются частью целого. Это целое было многогранным, и кто-то в нём видел, а кто-то слышал лучше, кто-то был умнее, а кто-то добрее. Откуда было Шарлотте и Жаку знать, какое качество у них развито более всех остальных? Не раз они убеждались в том, что всегда находился тот, кто в данном вопросе мог разобраться лучше них, но тем не менее был подчинён стоящим на более высокой ступени. Это не вызывало ни у кого протеста, а, наоборот, дисциплинировало и заставляло куда более скептически относиться к своему Я. В любом случае это помогало ему не раздуваться до неимоверных пределов и подчиняться совести и справедливости. Поэтому Шарлотта мгновенно согласилась с Молчуном, надеясь на его возвращение. Жак Должен был уезжать вместе с ним, проводив до середины пути, а далее свернуть в совершенно другую сторону. Его ждали в одном из древнейших замков Праги, в котором собралось изысканное общество лучших умов Европы.

Жаку доставляла истинное удовольствие беседа с Молчуном, поскольку к любым вопросам он подходил с необычной стороны, освещая их как бы под другим углом зрения.

— Хотя в аббатстве у нас собраны люди очень высокого духовного развития, это ведь не значит, что они родились такими. Процесс становления духа происходит в каждой жизни, и на это требуется определённое время. Какими только они не приходили в аббатство! Самовлюблённые эгоисты, изнеженные богачи, игроки, ловеласы и беспутные гуляки! И как всей братии приходилось трудиться, чтобы привести их в должный вид! Духовный потенциал огромен, но он разменян на излишества и всевозможные соблазны этой жизни, и, кстати, во многом работает отрицательная энергия прошлого. Но, как видите, мы справлялись.

— Да, это редкий случай. Я видел много монастырей, много сообществ, но всюду есть люди с изъянами, с недостатками, с неизлеченной самостью, — говорил Жак.

— У нас излечивались все. Наверное потому, что нами руководили особые наставники и их уроки заключались в том, чтобы никому не делать замечаний и не читать нравоучений, а обращаться к их совести и сердцу. И это помогало. Кроме того, основным моментом был труд. У нас работают все и исправляют свой характер в деле, а не в разговорах и беседах. Мы сильно натерпелись от тех, кто, приходя к нам впервые, искал изъяны во всех братьях. Они вдруг мнили себя блюстителями порядка и стражами духовного роста. Они вдруг начинали искать соответствия или несоответствия их представлениям о духовности и бесконечно жаловались на те или иные плохие качества и недостатки братьев.

— Мне тоже трудно было сначала понять, что заученное в другом есть лишь отражение твоих собственных качеств. То есть я знал это теоретически, но на практике всё равно разбирал человека на составные части и критиковал. И всё мне было не так: то мне казалось, что он идёт не туда, куда следует, и я умолял графа принять срочные меры по спасению его души, то я думал, что человек впал в гордыню или самообман. Мне помог Франсуа: он подговорил Шарлотту и нескольких наших друзей разыграть сценку, в которой во время бурного обсуждения меня довели до крайности и заставили говорить то, что я думал. Я поддался на провокацию и произнёс речь, увлекаясь всё больше и обличая всех и вся. Они молчали. Прошёл час и два, а я всё не замолкал, уличая их в лицемерии, зависти, гордыне. Но поскольку никто не сказал ни единого слова, то сначала я решил, что попал в самую цель и сразил всех наповал. Это придало мне уверенности в своей правоте, но когда мой пыл начал иссякать, а все продолжали сочувственно на меня смотреть и молчать, я вдруг понял, что говорю о себе. Всё то, что я приписывал им, было применимо ко мне, причём в большей степени. Когда я остановился, они просто перестали обращать на меня внимание и продолжали прерванный разговор, как будто прошедших двух часов и не было. С тех пор я никого не сужу, а как только во мне поднимется протест против кого-то, я мгновенно обращаю взгляд на себя, выискивая такое же качество в себе, и смотрю, почему это вдруг оно меня так задело. — Ваш Франсуа был мудрым наставником, — ответил Молчун. — Мы использовали такие же методы, и люди постепенно понимали, что их никто не будет ругать или унижать, к чему они привыкли в миру. На все их недостатки смотрели снисходительно, как на болезнь, которая должна неизбежно пройти. Им тоже становилось стыдно, как будто они являются носителями инфекции и могут заразить всех остальных, и они старались подтянуться до общего уровня.

— Удивительно и другое — то, что я не обиделся, но и в этом мне помог Франсуа. Я ведь мог оскорбиться, посчитать унижением для себя этот розыгрыш, но он мудро разъяснил мне и собственные мотивы, и возможные изъяны в моём мышлении, не дав скатиться до саможаления или самовозвеличивания.

— Да, это проявление гордыни, её различных ликов. Мы часто сталкивались и с таким в нашем аббатстве. Особенно это заметно на упрямцах, которые вроде бы преданы делу и жаждут служения всем сердцем. Но они сами не замечали, как искреннее желание совершенствоваться превращалось в бесконечный поиск новых методов. Благодаря собственному устремлению они улавливали свои недостатки мгновенно и, поразмыслив над ними день-другой, переходили к поиску следующих. Работа, не доведённая до конца, оставляла за собой хвост, который увеличивался, порождая новую ложную личность, рождённую гордыней от самосовершенствования. То есть, по большому счёту, они были в восторге от своих успехов и даже своих неудач, которые ясно осознавали. Эта ясность и давала им возможность возгордиться, отмахиваясь от указаний рядом идущих. «Сам знаю! » — обычный мотив таких упрямцев. Это воистину путь по острию ножа — чуть влево или вправо — порез, а то и смертельное ранение.

— Ну и как вы помогали таким? — спросил Жак.

— На самом деле с ними труднее всего, потому что на первый взгляд они и идут правильно, и служат искренне. Таким людям бессмысленно что-то объяснять, потому что они сами прекрасно всё видят, знают свои недостатки и даже могут объяснить способы выхода из сложившейся ситуации. Всё в них правильно, но они не добираются до корня, до главного. По сути дела, они себя берегут, вернее, не желают сильно травмировать и причинять боль. Вот эта малость им мешает. Что могли мы делать с такими? Опять-таки, ставить в ситуации, в которых они видели себя как бы со стороны. Очень часто мы таких сталкивали между собой, то есть давали им одно задание на двоих. Вот где вылезали все их недостатки! Они начинали обвинять друг друга в том, что было свойственно им самим. Периодически мы меняли состав пары, давая возможность отдохнуть, а потом вновь сводили их вместе. Конечно же им помогала чистота атмосферы, в которой они жили, и постепенно они вырывали гордыню с корнем. Я сам таким был, да и вы, Жак, по-моему, тоже. Но нам повезло в том, что мы оба были исправлены в молодости. С возрастом это сложнее, потому что гордыня усиливается, образуя большую корневую систему. Но нет ничего, что невозможно было бы изменить при желании.

Впереди замелькали огни всевозможных цветов, приобретая очень насыщенный оттенок.

— Что это? — спросил Один, обращаясь к рядом стоящим рыцарям. Никто ничего не видел, но, однако, они теснее сомкнули ряды.

— Я вижу, — вдруг произнёс один из рыцарей, напрягшийся всем своим существом. — Сюда движется поток хаотического огня, несущий глыбы размером с маленькие планеты.

Огонь надвигался с неумолимой быстротой.

— Нас мало, но больше никого в дозоре нет, — сказал Фаль. — Сомкните щиты и зовите помощь.
Мы должны удержать огонь любым способом. Помните, дело не в том, что мы можем погибнуть, героически сражаясь и жертвуя собой. Дело — в победе. Мы можем только побеждать. Образуйте двойной круг.

Его последние слова утонули в огненной лавине, обрушившейся со всей мощью на маленький дозорный отряд, вышедший к границе Солнечной системы. На них летели обломки планет, астероиды и метеориты, в огненном смерче пытаясь увлечь рыцарей в хаос вращения, но они стояли, изнемогая под бурным натиском, удерживая огонь и принимая удары, которые по силам было выдержать только гигантской планете. Пот градом струился по их телам, и изорванные в клочья доспехи падали к ногам намертво стоящих воинов. И вдруг в середине кольца возник могучий рыцарь, исполненный великого Света, и весь отряд почувствовал мгновенное облегчение, потому что огненному смерчу была противопоставлена грозная сила Света, отводящая хаотические потоки. Рыцари заметили, что повсюду замелькали огни дозорных колец с возвышающимися в центре огромными фигурами Учителей, ставящих заслон смертельным лавинам.

— Как душно, — сказал Жак. — гроза надвигается, нам следует укрыться.

— О, Жак, если бы вы могли видеть, какая буря только что миновала, — тихо произнёс Молчун.

— Я опять увлёкся и что-то не заметил? — спросил Жак.

— Главное, что дух ваш заметил и выстоял до конца, спасая нашу планету. А то, что здесь начнётся гроза, так это немудрено, нужно же как-то атмосфере разрядиться.

Они поспешили к лесу, где среди деревьев виднелась хижина. С первыми каплями дождя они уже были внутри лачуги, наполовину вросшей в землю. Мало бы кто вообще заметил её, если бы не Молчун, вернее, его способности, уловившие флюиды человека из этой части леса. Крыша хижины едва возвышалась над землёй, образуя холмик. Внутри сидела старуха, очень напоминавшая бабу-ягу, вся в окружении веток, листьев, пучков трав и всевозможных плошек. Посредине горел костёр, над которым в котле кипело какое-то варево.

— Принесла нелёгкая, — проворчала старуха, однако пригласила путников присесть. Искоса поглядывая на них, она бормотала какие-то заклинания, не вступая в разговор.

— Мелинда, ты ли это? — вдруг спросил Молчун.

Старуха вскинула на него глаза, её брови поползли вверх, и на лице появилось подобие улыбки. Что поразило Жака, так это её глаза, которые вдруг стали ясными и даже красивыми. Жак почувствовал, что за всем обликом старухи кроется тайна, которую она скрывала и своей внешней уродливостью, и неприветливостью, и откровенным следованием колдовству. Мелинда засуетилась, откуда-то притащила еду и присела у ног Молчуна, который гладил её по плечам. Старуха ничего не говорила, но на глазах преображалась из бабы-яги в добрую и милую старушку.

— Мелинда воспитывала меня, — сказал Молчун. — У неё неудачно сложилась жизнь, и в пятнадцать лет она родила девочку, которая вскоре умерла, а тут появился на свет я, и дед привёл Мелинду нам, чтобы она кормила меня. Двенадцать лет она прожила в нашем замке, пока однажды не исчезла с каким-то высокородным господином. Она всегда была склонна к знахарству, заговорам, снабжая своим зельем всех нуждающихся в её услугах. Дед запрещал ей этим заниматься, объясняя, что она не улучшает, а только ухудшает свою жизнь и наносит вред душе. Я помню, как однажды слышал его слова: «Рано, Мелинда, рано! Поживи в чистоте тридцать лет, а потом ты сможешь всё исправить». А Мелинда плакала и говорила, что не желает губить свою молодость. «При чём здесь молодость? Ты губишь воплощение! » Но Мелинда не хотела вникать в его объяснения и, видно, думала только о том, как бы извлечь выгоду из своей молодости и красоты. Насколько я теперь вижу, у Мелинды был дар, который и теперь при ней, но, видно, она, как и я, на бедствовалась с ним и прикрывается колдовством, чтобы её все боялись.

Мелинда молчала. Видно было, что она счастлива и душа её отдыхает. Она подливала Жаку и Молчуну разбавленного вина, а сама всё пристальней вглядывалась в Жака.

— Царица, — вдруг произнесла она, — не оставь, матушка, милостью своей верную рабу твою.

— Ты что, Мелинда, — вскричал Молчун, — рехнулась?!

Но Мелинда, не обращая на него никакого внимания, продолжала разговор с Жаком.

— Ты же знаешь, как я люблю тебя, да и ты любишь свою Катеньку. Позволь уехать, я ведь за государство радею. Мне эти французы все секреты свои откроют, и наша академия лучшей в Европе станет.

— Мелинда, прошу тебя, перестань, — тряс её за плечи Молчун. — Не нужно о будущем, ты ещё и сейчас послужить миру можешь не зельем, а реальной помощью.

Мелинда вернулась из грёз и внимательно слушала Молчуна, но теперь уже прижимаясь к ногам его.

— Ты ещё можешь деду моему отплатить за его доброе сердце и помощь тебе. Хочешь?

— Конечно, — вдруг сказала Мелинда. — Лучше сейчас долги отдавать, чем копить их. Потом времени на это не будет, ведь сделать-то сколько предстоит. Мне науку целого государства поднимать. А что, он жив?

— Да, только ему около года. Сестра Жака его усыновила, и Титурель живёт в поместье маркизы. Я напишу ей, и она за тобой пришлёт. Поедешь? — спросил Молчун.

— Поеду, — ответила Мелинда. — Я за ним ещё ровно двенадцать лет присмотрю.

— Ну и ладно. Гроза прошла, мы поедем, — сказал монах.

— Нет, сегодня вас опасность подстерегает. Останьтесь здесь переночевать. Я собак спущу, и они никого близко не подпустят. Утром поедете до развилки дорог. Потом ты налево, а царица — направо.

Молчун пожал плечами, соглашаясь с Мелиндой и они все придвинулись поближе к огню.

Глава 3

Эхо от стука копыт билось о стены домов и уносилось вглубь узких улочек, мощённых камнем.

«Какой древний город, — думал Жак, всматриваясь в строения причудливых и гордых очертаний. — Здесь столько шпилей, и всё тянется в небо».

Он представлял себе, как в совершенно другом обличии пробирается по безмолвным ночным улицам и тихонько стучит в невидимую дверь, скрытую в листьях дикого винограда.

«Этот город наполнен тайной, — подумал Жак. — Я могу себя представить в нём только окружённым мистикой и чем-то непознанным».

«Тебе не нужно ничего представлять, — послышался Жаку голос графа. — Ты жил здесь и можешь легко вспомнить прошлое, если немного напряжёшься. Сверни направо в конце улицы, мой друг, тебя ждут там».

Жак последовал своим внутренним ощущениям и через пару минут оказался перед дверью, которая только что привиделась ему в мечтаниях.

— Я позабочусь о лошади, сеньор, а вы входите внутрь, — сказал подошедший слуга.

Жак ступил за дверь и оказался в огромной комнате, заставленной диковинными предметами. Здесь всё дышало Востоком: бесчисленные вазы и сосуды, стоявшие на замысловатых столиках, диваны с грудами подушек, причудливой формы лампы, как показалось Жаку, прикрывавшие свечи. Он подошёл поближе к светильнику, пытаясь понять его устройство, но не нашёл свечи внутри.

— Её там нет, — раздался голос, и Жак, обернувшись, увидел человека в восточной одежде. Он был очень высокого роста, и многочисленные халаты придавали ему ещё более величественный вид. — Меня зовут Моруа, и я приехал сюда по крайне важным и неотложным делам. Вы только что рассматривали светильник и не могли понять, каким образом он горит. Это древний секрет, известный на Востоке. Когда вскрывали гробницы тысячелетней давности, то поражались свету, горящему внутри и, казалось бы, не имевшему источника. На самом деле всё очень просто, и нужно использовать не вещество, которое, сгорая, даёт свет и тепло, а энергию пространства. Но человечество склонно искать помощь во внешнем, не стремясь проникнуть вглубь мира. Оно скорее будет уничтожать природу, используя её как сырьё для получения еды, света, тепла и всевозможных вещей, чем пытаться воспользоваться свойствами материи, имеющейся в неограниченном количестве вокруг.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒