Рыцари Грааля 20 страница

— Совершенно верно. В вас промелькнула мысль похвалы. Вы действительно совершили нечто достойное и заслужили её. Но эту мысль вам подкинул астрал. Почему? Она вас может завести в ловушку самодовольства. Значит, как только выловили похвалу, сразу сами себя и спрашивайте: «За что хвалить? Другие совершают героические поступки, это же — мелочь! » И вспомните тех, кто действительно достоин и похвалы, и награды.

— Если мой слуга совершает промах, от которого Рушится большое дело, то моя первая мысль наказать его, а вторая — выгнать. Что я должен делать? — спросил Титурель.

— Рассуждайте сами, маркиз, а мы послушаем, — Предложил Туриньи.

— Я должен исходить из того, что обе мысли ложны и подброшены мне для борьбы с собой. То есть они отражают моё внутреннее состояние. Моё же состояние должно быть ровным и гармоничным. Да, сеньоры, эти мысли уже не способствуют ровности. Они импульсивны, они эмоциональны.

— А какое ваше истинное, обычное чувство к слуге?

— Я его люблю. Он предан нашему дому.

— Значит, накажете вы его или выгоните, он может затаить на вас обиду, так? Вы наживёте врага.

— Допустим, он не обижается, но уходит. Я лишаюсь преданного слуги, лишаюсь опоры, вынужден искать нового. Где гарантия, что новый будет лучше старого, испытанного? Нет такой уверенности. Значит, вывод такой: тёмные силы преследуют цели: а) создать мне врага, б) лишить опоры, в) вывести меня из равновесия, г) остановить задуманное дело.

— Титурель, вы посмотрите, как много отрицательных моментов в одном незначительном поступке! — сказал Гаспар. — Должен вам признаться, что мне такое бы и в голову не пришло. То есть я бы не рассуждал, а действовал.

— Как? — спросил Туриньи. — Импульсивно?

— Да, по привычному ходу событий. За промах — наказание. Но я теперь вижу, что это направлено на самом деле против меня, а я-то думал раньше, что действую справедливо!

— Давайте послушаем Титуреля дальше. Он ещё не закончил рассуждений.

— Итак, я выяснил цели тёмных сил. Теперь я должен решить, что же нужно мне. В первую очередь — дело. Нужно позаботиться о том, чтобы его завершить правильно, без ошибок. Для этого я должен быть абсолютно спокоен, то есть пребывать в гармонии. Но меня вывел из себя слуга. Я буду думать так: «Разве я не совершал ещё более худших поступков? Разве я не ошибался? » Я вспомню то, что когда-то сделал и что повлекло отрицательные последствия. Зачем мне ругать слугу, выходить из себя, когда я сам далеко не безгрешен? Выходить из себя, вместо того чтобы подумать, как закончить дело? Ну нет, не выбьете, не дождётесь! Гармония прежде всего!

— Отлично, Титурель! Со спокойной головой думать проще, да и решения приходят верные. Со слугой разберётесь потом, но думаю, что за то время он сам себя будет корить больше, чем десять господ вместе, — сказал Туриньи.

— Никогда бы раньше так не подумал! — Фердинанд погрузился в себя. — И это крошечный эпизод! Нас что, сторожат каждую минуту?

— Нет, сеньоры, каждую секунду. Поэтому то, что говорил Титурель, вам следует уяснить. Потренируйтесь уже на других случаях и помните, что это должно занимать у вас доли секунды. Это просто мысль, которая промчится стрелой, когда вас кто-то захочет выбить из седла.

— Из себя, вы хотели сказать?

— Всадник и конь — одно целое. Вы должны быть нераздельны с мыслью и управлять ею. Если вы не будете всегда трезво рассуждать, мысль, то есть конь, убежит. Так что желаю вам всегда быть в седле, — Туриньи улыбнулся.

Все трое души не чаяли в своём наставнике, который, однако, очень редко проводил с ними такие беседы. Целыми днями друзья работали, не зная минуты отдыха. Они изучили все станки и производство, они разбирались во всех видах оружия, они занимались в химической лаборатории и до тонкости знали процессы, происходящие с веществами. Молчун к тому же привёл в порядок сад аббатства, и многие молодые монахи изучали садоводство под его руководством.

— Вам недолго уже здесь оставаться, — сказал Туриньи. — Скоро вы покинете аббатство для более серьёзных дел в миру. Что вы об этом скажете?

Молчун сосредоточился и хотел было ответить, но его опередил Титурель:

— Сюда идёт человек и несёт указания относительно нас.

— Он будет здесь через три дня, — добавил Фердинанд.

— Что же остаётся мне? — обиженно отозвался Молчун. — Может быть, прочитать письмо?

Все засмеялись.

— Если вы сможете сделать это, то я признаю в вас Мастера, мой друг, — сказал Туриньи.

— Ну что ж, я попытаюсь. У меня в запасе три дня. Может быть, сейчас пойдём к реке?

— Итак, станем рассуждать, — начал торжественную речь Титурель. — Какую цель преследовал Молчун этим предложением?

Расхохотавшись, молодые люди пошли к лесу, за которым протекала небольшая река.

— Что ждёт нас впереди? — спросил Фердинанд. — Куда направит нас рука Провидения?

— Я могу только напомнить вам, что пути наши разойдутся, — сказал Молчун.

— Ты можешь прочитать письмо?

— Нет, пока я вижу только его внешний вид: голубая бумага, синие чернила, но сами буквы мне не видны. Да и потом — я не умею читать по-французски.

— Вот это новость! Я даже и подумать не мог. Какие языки ты знаешь, Молчун? — спросил Титурель.

— Русский, немецкий, шведский, голландский, французский. Я обучен грамоте голландской и немецкой. Но по-французски я едва понимаю буквы.

— Это упущение, — услышал Молчун чей-то голос. — Вам необходимо обучиться грамоте.

«Интересно, чей это голос я услышал? » — подумал Молчун и вмиг унёсся в высокие сферы.

— Один, ты не справляешься с низшими вибрациями. Низменные качества преобладают в твоей природе, и ты поддаёшься страстям. Пока ты ещё в силах добиться равновесия. Пытайся!

— Чем помочь тебе, брат? — Миль придвинулся поближе к Одину.

- Я теряю связь с телом и почти уже не могу управлять им.

— Но Учитель сказал, что ты ещё можешь выправить ситуацию.

— Да, но я чувствую, что мне нужна опора внизу.

Я ищу её и не нахожу.

— Я приду тебе на помощь! — воскликнул Миль.

— И я, и я, — раздались голоса рядом.

— Спасибо. Я постараюсь узнать вас там, внизу, и принять вашу дружескую поддержку.

Через три дня появившийся посланец прошёл прямо к Туриньи. Спустя некоторое время тот вызвал всех трёх молодых людей.

— Итак, сеньоры, я имею дальнейшие указания относительно вас. Скажите, Молчун, вам удалось прочитать письмо?

— Я знаю его содержание.

— Это и значит — прочитать. Совершенно не обязательно знать слово в слово. Ну что ж, я признаю в вас Мастера. Подойдите ко мне.

Молчун опустился на одно колено перед Туриньи.

— Правом бессмертного я посвящаю вас в рыцари.

Туриньи приложил острие шпаги к правому плечу Молчуна, а потом, взяв крест, поднёс его к груди рыцаря. Облик Молчуна преобразился, и все явственно различили сияние, озарившее тело, преклонённое перед Туриньи. Когда таинство было закончено, Фердинанд обратился к Титурелю:

— Ты видел сияние вокруг Молчуна?

— Да, впервые. Обычно я ничего не различаю.

— Вы все вступаете в новый жизненный цикл. За этот год вы достигли очень многого и в нынешней плоти своей усвоили всё то, что знали прежде. Теперь в жизни, в обычной жизни, вам следует закрепить знания и сделать следующий шаг' в мир горний.

— Значит, для нас наступает полоса испытаний? — спросил Титурель.

— Именно так.

Ещё через семь дней Молчун отправился к своему амстердамскому покровителю, которого не видел несколько лет, а оттуда его путь лежал в Россию, к русскому помещику. Молчун имел несколько рекомендательных писем, благодаря чему мог неплохо устроить свою жизнь в стране, по которой всегда скучал. Наконец-то он будет снова говорить на родном языке и дышать воздухом родимой стороны — вечно любимой его сердцем Руси.

— К бою! — прозвучало под сводами Храма.
Боевой призыв пронёсся по всем сферам, и рыцари, скрестив мечи, давали клятву служения:

— Клянусь хранить верность Братству!

— Клянусь быть преданным сердцем!

— Любовь моя да будет служить Вечности и Жизни
Единой!

Глава 4

Молчун следовал по путям, по которым недавно прошло буддийское посольство, и поражался той душевной щедрости русского сердца, которое с большим почтением и уважением относилось к иноверцам.

«Сколько сокрыто в обычном человеке! — думал он. — Люди живут просто и открыто, в них вера крепка, и ничего им не страшно. А в столице-то все забегали, засуетились: " Вредно! Опасно! " Почему-то для

тех, кто искренне верит в Бога, буддисты угрозы не представляют, а вот в ком не живёт уверенность в своих чувствах да вера в сердце отсутствует, те всюду ищут вредность и опасность. Они судят по своему шаткому мировоззрению. Лучше бы думали, чему поучиться у них можно! »

Молчун твёрдо знал, что любой человек, любая религия — это клад. Безусловно, человек может придерживаться своих взглядов и идти к Богу своим путём, но зачем же отметать другие? Разве те не накопили бесценный опыт общения с высшими силами? Почему же не воспользоваться их опытом и их накоплениями, применив уже готовые достижения в своих исканиях? Молчун был знаком и с католиками с лютеранами, он жил и у францисканцев, и у бенедиктинцев. Теперь его живо интересовали буддисты, потому что он увидел в них то, что было сокрыто от глаз других людей: они умели не навязывать своего и даже признавать воплощения своих богов в представителях другой веры. Такого Молчун обычной человеческой среде не встречал.

Конечно, в далёкой молодости, когда он был знаком с Туриньи, ему довелось около года пожить среди необычных людей, но в дальнейшем никаких подобных встреч не было. Всегда получалось так, что Молчун должен был помогать другим и вытаскивать их из различных житейских трудностей. Он без устали протягивал всем руку помощи, хотя и был простым садовником, и ощущал безмерное одиночество, не имея близких по духу людей рядом. Это научило его ещё больше ценить общение с миром горним, в котором он черпал и силы, и вдохновение. В течение всей жизни он всё время взбирался вверх, сознавая, что дух его растёт, и в то же самое время очень тосковал без близких его сердцу людей. Чувство одиночества, неизбежно сопровождающее высокий дух, о объяснимо, но Молчун не желал мириться с ним, поставив себе целью добраться до особого места, где жили святые и чистые сердцем люди, которые на Земле создали царство Истины. Какому русскому сердцу будет непонятно то, что нёс в себе Молчун? Он желал добраться до заветной страны, зовущейся Беловодьем, и остаться в ней среди служителей Господних.

— Ты хочешь увидеть Беловодье, Молчун? — послышался ему хорошо знакомый голос.

— Да, я завершил ту часть работы, которая была связана с Софи. Я сделал всё, что мог, я дал ей всё, что она могла воспринять. Теперь передо мной стоит цель новая: увидеть страну мечтаний моих. Имею ли я на это право?

— Конечно. Ты только обязан проверить силу твоего желания, и если оно на данный момент является самым сильным и ты готов на любые трудности ради избранной цели, то что может препятствовать духу твоему? Я, твоё сердце, благословляю тебя на новый труд.

— Подскажи тогда, что делать мне? Идти за буддистами?

— Иди, они выведут тебя на путь.

Дней через десять Молчун догнал ушедшее из столицы посольство. На юго-восточных окраинах России они уже совсем не напоминали посольство, а были похожи на самых обычных путешественников, простых, весьма непритязательных, но полных внутреннего достоинства. Русский монах-переводчик по-прежнему был с ними. За всё время своего пути они лишь два раза показывали охранную грамоту императрицы, с лёгкостью и без лишней суеты продвигаясь вглубь России. Когда на одной из станций Молчун вошёл в просторную избу смотрителя, то монах жестом позвал его присоединиться к ним. Все с интересом наблюдали друг за другом. Наконец монах заговорил:

— Меня зовут Фёдор. А тебя как величать?

— Я привык к тому, что все меня кличут Молчуном. И вы зовите так же.

Молчун замолчал. Вдруг он почувствовал лёгкий толчок в сердце, как будто оно запульсировало в ином ритме.

- Мы приветствуем тебя, Брат! — раздался неслышимый голос. Его вибрации отличались от всего того, о доводилось воспринимать Молчуну раньше. Более ого, он как бы выступал в роли переводчика, переводя вибрации в слова. Молчун мысленно склонился в обычном приветствии. — Ты можешь идти с нами, но помни: испытания существуют на любой ступени. Твоё мастерство не исключает новых сложностей, поэтому будь всегда готов к трудностям.

— Я готов. Я никогда не искал лёгкой жизни, и долгие годы духовного и человеческого одиночества были для меня тоже испытанием. Теперь же я рад, что нашел духовно близких людей.

Монах наблюдал за немой сценой. Улыбающиеся лица буддистов и сосредоточенное выражение лица Молчуна явно говорили о том, что что-то происходит. Тут Фёдор прервал диалог, обратившись к монахам на их наречии.

А Молчун был счастлив. Впервые за долгое время на душе его было спокойно и разливалось блаженное тепло.

— Они, я вижу, признали тебя. Такое редко случается.

— Сколько времени ты с ними? — спросил Молчун.

— Да уж несколько годов. Как кто на нашу землю идёт — я тут как тут. Встречаю, провожаю, помогаю. Моё дело — рядом быть.

— А ты в их землях бывал?

— Бывал. Необычно для нас там всё, но постепенно привыкаешь. Самое интересное, что язык у
них вроде сложный, а совсем понятный. Я через неделю уже объяснялся на нём запросто. Они люди
приветливые, добродушные. Сам увидишь.

На их долгом пути лежали трудные переходы через перевалы, опасные горные тропы, холод ночей на большой высоте. Но Молчун, никогда раньше не ходивший по таким местам, не раздумывая, пошёл с привычными к высоте и к холоду тибетцами. Фёдор, на первый взгляд простоватый, был на самом деле тонким и умным человеком. Уже дней через десять Молчун заметил, что монах также без слов общается с тибетцами, не нуждаясь в языке.

— Ты где такому обучился? — решился на вопрос Молчун. Он знал по себе, что человек, действительно знающий тайны и умеющий ими пользоваться в жизни, не будет распространяться о своих занятиях. Он бы сам никогда не рассказал ни о графе, ни об аббатстве, ни о Туриньи. Это была его внутренняя жизнь, и в неё не допускались смертные.

— Я не отношусь к категории смертных, — вдруг услышал Молчун. — Ты мог учиться в одном географическом месте, а я в другом — это не важно. Главное, что мы делаем одно дело. Но я могу всё-таки объяснить тебе, где учился и познавал науку мыслить.

— Здорово! — произнёс вслух Молчун. — Я вспомнил молодость, и на душе стало светло и радостно.

— Да, пути у всех разные. Я никогда не оставался один. Мой отец, как и многие старообрядцы, забрал меня мальчиком в леса — искать заветную страну, о которой ходят легенды в наших диких местах. Нас было много, но люди не выдерживали трудностей. Лишения, почти невыносимые для тех, кто живёт в избах, ломали их дух, и они бросали всех и уходили назад, наверняка погибая в пути. Наши люди, привычные к лесам да болотам, не умели вести себя в горах, не зная их суровости и стихийных капризов. Мы преодолевали одну вершину за другой, а им не было конца и края. А потом случилось то, что и должно было произойти: я потерялся. Чудом не погиб, и уже почти бездыханного меня подобрал какой-то забредший в глухие места человек. Так я оказался в высокогорном тибетском поселении. Там меня долго выхаживали, а когда я стал способен говорить и ходить, то меня отдали в местный монастырь, где я приобрёл знахарские навыки. Язык я выучил быстро, стал общительным — ожил, в общем, но скучал о родной земле. Они, видно, наблюдали за мной, и через полгода сказали, что лучше бы мне идти домой. Куда и как? Это было немыслимо. Но тибетцы знали, что в двенадцати днях перехода стояла в долине русская часовня и там жили два, иногда три монаха. Они мне посоветовали помалкивать о пребывании в их тибетском селе и объявиться внизу. Конечно, со мной пойдёт проводник. Я с удовольствием пошёл. Года два прожил с монахами при часовенке. Они собирались основать там монастырь, и сколько им предстояло ещё ждать первых пришедших в эту глухую сторонку людей — неизвестно. Один из молодых монахов имел тайную мечту: обходя близлежащие горы, он что-то высматривал и вызнавал. Понял я, что он, как и отец мой, был болен страной заветной, да не решался один пойти туда. Поделился он со мной мыслями своими, ну а я рассказал ему об отце да о многих людях, что пошли на поиски и сгинули в глухих краях. Михаил к этим историям прислушался и вывод сделал, что опасное это дело. Но мечта его не покидала, мысль глубоко засела. Ну а позже я ему доверил свою жизнь у тибетцев. Он долго думал — всё же постарше меня был, а потом и говорит: «Как же ты не понял, что через них путь искать надо? Пойдём в горы. Там разберёмся».

Долго он меня уговаривал, и я решился наконец. Мы ушли вместе. Конечно, дороги я не знал, но помнил приблизительно направление. Потом я уже приучен был себя слушать, внутреннее звучание. Видишь, дитё, а уже дух зрел во мне! Через неделю я почувствовал, что если не произойдёт чудо, то мы заблудимся и сгинем в горах. Не буду рассказывать о трудностях — их не описать, но Михаил всё сносил мужественно и стойко, а когда я сказал, что мы почти заблудились, то он ответил: «Мы здесь бессильны, поэтому давай уповать на Бога. Молись! Да ещё и обратись мысленно к тому тибетскому монастырю, где жил ты. Вдруг услышат? »

Через день перед нами как из-под земли возник проводник. По одному взгляду на нас было ясно, что даже три дня пути нам будут не по силам. Мы спустились в пещеру и шли, держась за верёвку, в кромешной тьме один день. Утром, выйдя наверх, к солнцу, увидели расстилавшуюся внизу деревню. Откуда у Михаила силы взялись? Он вдруг запрыгал и закричал от радости, рассмешив нашего провожатого до слёз. Я тоже рад был очень и понял, что скучал по этим людям, по этому монастырю да по ненавязчивому общению жителей. Мы поселились в монастыре. У меня никаких сложностей не возникало, я всё воспринимал естественно и спокойно, а вот из Михаила дурь полезла: стал он тибетцев в нашу веру обращать. Знаешь, я молчал, вроде солидарный с ним, но больше я всё же походил на внешнего зрителя. Начинается служение в их маленьком храме, а Михаил ходит там и крестит всех. Даже мешает — а они молчат. Смотрят на него как на пустое место и продолжают своё дело. Он кресты понарезал и везде поставил. «Вот, говорит, будем молиться по-своему, посмотрим, что выйдет! » Одно место особо огородил

«Здесь, — говорит, — часовню поставим! » Службу справлял там один раз в день. Дня через три приходит рано утром, а там тибетцы сидят, у креста. Он начал служить, а они не уходят, отсидели до конца. На следующий день — то же самое. Он службу ведет, а они что-то на своём языке подпевают. «Вот, — говорит, — видишь, обращаются! » А через два месяца понял Михаил, что они Богу молятся, который любовь несёт, совершенно не вникая во внутренние хитросплетения. Есть символ — крест. Они его знают очень хорошо. Есть Бог. Бог — это Любовь, поэтому все будут Ему молиться и Его славить. А как иначе? «Может, это я что не так понимаю? — задался вопросом Михаил. — У них как-то всё просто, без сложностей. Смотри, они не мучаются вопросами веры. Они верят. А я тут дёргаюсь, отношения между богами выясняю. Я-то кто такой? Человек. Куда лезу? В дела Божий. Имею я на это право? Ох, дурья башка! А ты почему не мучаешься? » — спрашивает. А я отвечаю: «А чего мучиться? Я от веры своей не отрекаюсь. Ты вдумайся, я ведь из старообрядцев, а спокойно у вас в монастыре жил». — «Правда, — говорит. И удивлённо так смотрит. — Это во мне противоречия. Веры, наверное, маловато». Как произнёс он эти слова, так с него будто пелена спала. «Господи, — закричал, — спасибо! Понял всё. Веру в Тебя через всю жизнь пронесу. Клянусь Тебе в этом». С тех пор не слышал я от него ни единого слова о вопросах религиозных. Он молча помогал на тибетских служениях, участвовал в их праздниках, служил у креста и благодарил буддистов, когда они приходили по утрам к нему. Вскоре он даже буддийские обряды знал лучше самих жителей.

Мы оба заметили, что монахи там немногословны, за день перекинутся одним словом — и всё. «Ты знаешь, по-моему, они мысленно общаются», — как-то сказал мне Михаил. Это было удивительно. Стали наблюдать — правда. Михаил первым решился. Подходит однажды к монаху и говорит: «Научи мысли посылать». Тот просто так отвечает: «Научу. Но прежде научись молчать». Стали они Михаила учить, а я — в стороне. «Что такое? — думаю. — Наверное, я неспособный». Потом зависть меня взяла. Тоже подхожу и говорю: «Почему его учите, а меня — нет? Я же здесь раньше жил». А монах отвечает: «Он просил, а ты не хотел». — «Хочу». — «В чём же дело? И ты приходи». Так мы обучились мыслью управлять, ну а вместе с тем и молчать.

Я тебе должен сказать, что Михаил был очень упорный и целеустремлённый. Он если цель поставил, то не как баран к ней шёл, а пытался со всех сторон подойти, используя и разные методы, и вникая в необычные решения. Он ловил слова и всякий раз долго над ними размышлял, выясняя, почему монахи сказали именно так, а не иначе. Конечно, он был старше и вёл меня, да и я, пытаясь не отстать, очень рано научился тому, к чему люди обычно приходят после тридцати. Мы прожили там пять лет, но никогда Михаил не забывал о цели своих исканий, и мы часто по ночам, смотря на звёзды, которые висели прямо над головой, мечтали о том дне, когда войдём в страну своих снов.

Однажды главный монах, позвав нас рано утром, сказал нам довольно неожиданную вещь: «Вы здесь научились всему, чему могли научиться. Теперь ваш путь лежит на север, потому что душа ваша рвётся в места другие. Вас услышали там, куда вы стремитесь, и выслали оттуда провожатого. Сердца у вас чистые, и положенный духу срок испытаний уже пройден. К вечеру встречайте гостя».

Мы были потрясены и с трудом вникали в смысл сказанного, боясь, что неправильно что-то поняли. Но когда вечером, на закате солнца, на пороге будто вырос неприметный с виду человек, наши сердца забились, ударяясь о стенки тела, готовые выскочить из груди. Он окинул нас взглядом, и мы, вдобавок к сердцебиению, ещё и похолодели: «А вдруг мы ошиблись? Вдруг всё не так, как мы представляли? »

«Не тряситесь, — сказал человек по-русски. — Всё так. А будете сомневаться — не дойдёте. Не дети уже. Один период испытаний вами пройден, но на этом они не кончаются, а только начинаются. Завтра отправимся в путь».

Ночь ожидалась бессонная, потому что мы были переполнены чувствами, но вскоре у нас перед глазами возник пришедший гость, веки сами собой сомкнулись, и очнулись мы уже утром, с ударом колокола. Ночь пролетела, как миг, будто её и не было. Дальше я тебе рассказывать не буду, — вдруг произнёс Фёдор, — потому что это просто так не говорится.

— Вы добрались до цели? — спросил Молчун. — Можешь не отвечать, вижу, что добрались.

- Это я могу тебе сказать, потому что твой путь лежит туда же. Мы прожили там, казалось, целую вечность, а потом выяснили, что прошло всего три года. С другой стороны, когда я появился в первом селе и соприкоснулся с теми людьми, мне показалось, что я там был ну от силы один месяц. Да это уже не имело значения. Всё поменялось, изменило свой внешний вид и внутренний смысл, я стал смотреть на мир другими глазами, потому что стал через эти несколько лет другим человеком.

А что Михаил?

— Михаил остался там. Его путь отличается от Моего. Он в миру пока не появится, а мне надлежало жить как обычному человеку, ничем не выдавая себя. Ты ведь так же живёшь, я вижу?

— Да, это так, хотя я шёл к сегодняшнему дню иначе. Но мне тоже повезло в молодости, и я не был оставлен высшими силами.

— Соль, смотри, как колышется пространство! - воскликнул Миль, вглядываясь в даль.

Соль, смотри, как колышется пространство! — воскликнул Миль, вглядываясь в даль.

— Волна пошла по Беспредельности. Новые токи готовятся проникнуть в нашу Солнечную систему.

— Как ты думаешь, мы встанем заслоном?

— Нет, Брат! — мягкое касание особых вибраций достигло сердца рыцаря. — Эти токи предназначены людям, и они должны войти в сферы земные. Но на Земле должен быть тот, кто примет их, а потом отдаст другим.

— А что будет, если такого человека не окажется?

— Токи будут ждать своего часа, но обычно они подходят тогда, когда вся цепь готова. На Земле нужно стоять около того, кто принимает первый удар.

— Какой мощи должен быть дух, который подставляет сердце своё волне Беспредельности!

— Да, это героический поступок, но обычно он тихий и незаметный. Только мы здесь видим и знаем, что произошло внизу. Такие токи, как правило, несут бедствия и разрушения в плотных слоях, и не будь на Земле посланника нашего, они бы смели полпланеты.

— Кто же сейчас примет их? — спросил Миль.

— Один и Фаль. Они правильно распределят вибрации, и пространственная волна смягчит своё воздействие. Но их телам придётся очень трудно.

Несмотря на некоторую недоговоренность между Фёдором и Молчуном, чувствовалось, что они оба из одного теста. Общие разговоры с буддистами также протекали в едином русле, и все понимали друг друга прекрасно. Молчун вдруг подумал, что даже то, что он понял о Фёдоре, не совсем правильно. Тот оказался ещё тоньше, чем предполагал Молчун, и его познания были куда более обширны и глубоки.

Однажды на ночь они спустились в пещеру, откуда Фёдор утром повел их по запутанным переходам. Молчун потерял счёт времени. Спали они там же, не выходя на поверхность, и даже часто оказывались в местах, куда проникал дневной свет, непонятно откуда льющийся вниз. Они проходили подземные озёра и речушки, иногда попадая в естественные храмы, и Молчуну чудилось, что там происходят таинства. Он замирал, вслушиваясь в себя, но Фёдор торопил его, говоря, что сейчас не время останавливаться, потому что сроки их поджимают. Вскоре они вышли наверх, и перед ними раскинулись удивительнейшей красоты горы, покрытые лесами, поляны и горные речки.

— Это Тибет, — сказал Фёдор. — Дальше я не пойду. Ты должен пожить год-другой в селении,

чиститься от земной пыли, а потом будет видно. С Богом!

— Увидимся там, — Фёдор поднял кверху палец.
Они крепко обнялись и распрощались.
Всё было интересно в этих местах: природа, люди, обычаи, отношения. Молчун освоился быстро, понимая, что это всего лишь этап его пути, необходимый период очищения. «Ты не можешь ступить в пределы земного Царства, не омыв все тела свои водами Вечности, — слышал он внутри себя. — Обитель сия принимает чистых сердцем, но входящий в неё в плотном теле должен быть безупречен. Безупречность формируется в действии. Твоя задача — оставить всё, что принёс из низшего мира. Эти одежды из праха тебе не пригодятся».

«Что же мне нужно очищать? — думал Молчун. — Я всю жизнь мыслил, действовал и чувствовал, соизмеряя с идеалом, живущим внутри меня. Что во мне не так? »

«Вибрации внешнего мира наслоились на твою ауру, рыцарь мой! Это неизбежно, и даже кристальной чистоты дух, соприкасаясь с миром, обязан омыть себя, прежде чем ступит в святую обитель. За состоянием тел твоих смотрят, и когда будешь готов, ты Узнаешь об этом».

Буддийское посольство ушло, а Молчун остался один в нижнем поселении при храме. Ему не пришлось жить внизу среди обычных жителей, а те познания, которыми он уже обладал, позволяли ему сразу начать работу в среде всё понимающих монахов. Необычные то были люди и чем-то напоминали Молчуну братьев аббатства, но больше по внутреннему своему состоянию, а не по внешнему укладу. Немногословные, знающие своё дело, они творили тишину и спокойствие. Пространство вокруг было ровным, и если вдруг проходила волна, то она была сразу же заметна, подлежала изучению и наблюдению. Нельзя сказать, что атмосфера всюду была идеальной, и сначала Молчуну было непонятно, почему при храме жили люди не то что невысокого духовного уровня, а откровенно злобные и низкие. Он решил спросить об этом настоятеля, а потом подумал. что лучше разберётся во всём сам. И действительно, через какое-то время он понял, почему зло соседствует с добром и светом и почему чёрные душой монахи живут при монастыре.

«Ты мыслишь правильно, — услышал он внутри себя новый голос. — Мы не должны ставить препятствий, а идти просто и открыто. Соседство со злом помогает нам видеть трудности и преодолевать их. На фоне темноты ясно проявляется Свет, и по действиям, предпринимаемым ими, мы видим, что в своей работе нам необходимо улучшить и какие методы применить. Тьма — наше зеркало, и чем яростней их злоба, тем более понятно нам, что мы близимся к победе. Не нужно препятствовать свободе человеческих волеизъявлений: они, не видя сопротивления, ведут себя всё наглее, распоясываясь до предела. А нам и нужно знать тот предел, до которого они могут дойти. Тьма выдаёт себя, думая, что всегда будет безнаказанно вершить своё тёмное дело. Но оно опущено до определённых кармических искуплении, о есть тьма помогает платить по кармическим счетам, выявляя в людях их истинную сущность.

— Правильно ли я понял, что на самом деле зло, творимое тьмой, контролируется?

— Конечно. Оно допущено до тех кармических пределов, что наработало человечество. Люди ужаса-

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 192021 22 23 Следующая ⇒