ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 9 страница

- Молчи.

- Помоги мне.

Наши маечки уже на полу. Я расстёгиваю её джинсы. О, её попа ещё холоднее, чем грудь… Из своей первой загранпоездки в капстрану я привёз два порнокомикса. Там тонкоталые пышногрудые дивы отсасывали у косорылых подростков, а косорылые же подростихи одержимо совокуплялись со змеями, демонами и прочей не фотогеничной нечестью. Это было круто. Вставляло не по-детски – как нечисть вставляла косорылым подросткам. Сейчас по экранам моих задёрнутых век шествовали мультиреинкорнации моих выдроченных фантазмов. Это всё-таки происходит. A miracle. Проблемы с дыхательными путями и предыхательной координацией. А потом вдруг стало тихо.

Я распахиваю глаза: и темно.

- Что происходит?

Я не стал ни отвечать, ни переспрашивать – и так всё ясно. Я вскакиваю с дивана. Господи, как же так? Почему в день сотворения мира так мало мозга отвесил мне ТЫ? А тот, что отвесил мне ТЫ, на поверку оказался мозгом говяжьим. Как допустил ТЫ, что свой говяжий мозг я напичкал стимуляторами и притащил на паленый-перепаленный флэт вместе с жопой своей и девичьей, а ещё с целой кучей грёбаных наркотиков? Тупой, я тупой, Господи, каюсь!

- Что происходит, Гера?

Помогай выгребать же, Господи, не дай изловить меня мусорам мусорянским!

Не кричи, говорю Даше и кидаюсь к окну.

Ну просто кошка кошкою! – так кидаюсь.

- Гера, - шипящее недоумение, - почему погас свет? Ты куда?

Вроде же мягонько так сиганул, но задел в темноте нечто. Громко грохнулось о пол нечто. Я выглядываю из-за подоконника. У подъезда стоит авто. С работающим движком и закрытое. БЛЯЯЯТЬ! Легавые. А у окна кресло стоит, и в кресле стерва сидит – тут как тут. Улыбается, сука, покуривает.

- Привет, - выпускает в лицо мне дым. Холодный, с запахом бетонной пыли. Замкнутого пространства. Мочи. Нестиранной одежды, псины и дешёвого табака.

Неужели снова мать-Володарка укутает шалью меня? Неужели снова ехать мне туда, гнуться в бычьи гениталии? Так быстро… Даже не поебамшись… Ах! Ну почему я жадный такой, тупой, принципиальный?

Животное конченое, креслу шепчу: что ж ты ко мне доебалась-то сегодня? Добавляю мысленно ряд ругательств немыслимых. А шлюхе по-хую. Улыбается. Да за яйца меня как схватит!

- У-у-у-у, - вою сокрушённо волчарой загнанным: не поебамшись, не поебамшись.

- Герочка, что с тобой?

- Даша, я…

Пауза.

Знаю я эти штучки мусорянские. Вырубают свет, и ждут, что я, дебилок, со свечечкой выйду к щитку поглядеть: а что же такое со светом-то? Уж не пробки ли? Не коротнуло ли? Ну-ну. Я может и дебилок, но матёрый. Не пойду, не пойду.

- Где пакет?

- Какой пакет?

- Ну, с порошком, таблеточки там…

- Не знаю я.

- Я ж тебе вроде давал его.

- Не помню я.

Такая молодая, а мозга нет. Это плохо, очень плохо. Тут вдруг загорается свет. Я слышу шипение. Газ?! Это колонки шипят. И эта дура шипит:

- Что происходит, Гера?

Свет гаснет: что происходит? Свет загорается: что происходит? Тамагочи, бля, тебя заклинило что ли? Ни хуя такого не происходит. Хлопок. Приём. Именем Республики. Вязка семафоров. Крышка. Пиздец. Reload. Я ломлюсь к центру. Начинаю тыкать в панель. Стерва гогочет в самое ухо… Если сейчас грянет музло – всё, запал окончательный. Полетят двери. Окна. Полетят в них спецназовцы злобные. Пальцы трясутся – тычу в панель… Дебил, - понимание приходит традиционно поздно, - это же CD, а не убогий кассетник твоего детства: я уже нажал на play. Снова грянул Пётр Ильич. B-dur. Ёбаная сила. Вот наконец и сеть… Тишина бьёт по ушам… Стерва ликует… Тайно восплясывает за нашими спинами. Мы с Дашей глядим друг на дружку… Таращим бельмы… В пору орать, но мы держимся. На столе оживает мой мобильник. Я ломлюсь к мобильнику: Клён. Сейчас примут и их, а у них палева полные карманы. И у меня. Но где моё палево? Я хочу спросить Дашу об этом ещё раз, но трель телефона отвлекает: надо сказать Клёну, чтобы валили отсюда, себя не помня. Я слышу, как в двери поворачивается ключ: тихо и аккуратно. Мы с Дашей голые по пояс, с расстёгнутыми полуспущенными штанами… Она что-то ищет на полу, я уже ничего не ищу. Поздняк метаться. Я сажусь на пол в коридоре и обхватываю голову руками. Телефон посылает трели прямо в мой бритый мозг:

- Э-э-э-э-эй ты-ы-ы-ы!

- Дверь не вылетает, а медленно открывается. На пороге стоит Клён с телефоном в руке.

- Сюрпрайз, - говорит он мне, - ёу дэд, - и нажимает кнопку на телефоне, как на пульте управления, - гейм оуер.

Мой телефон замолкает.

Почему, блядь, не говорить по-русски?

Слева от Клёна из-за косяка появляется голова Фанни. Загоревшая, черноволосая. Я вижу голову и руку. Что-то невыносимо яркое. Я закрываю глаза.

- Хочешь апельсин? – спрашивает Фанни.

Мы с Клёном сидим на кухне. Он не очень-то изменился за то время, что мы не виделись. К слову, мы не виделись не так уж и долго: годика полтора – с чего бы ему сильно измениться. Но в последний раз мы виделись в колонии строгого режима, и там, понятное дело, Клён был острижен коротко, очень коротко. Почти лыс, как я теперь. А сейчас на его голове красовались двухдециметровые колбаски дредов. Это меня несколько обескураживало: возможно, Клён знает какой-то секрет, а я о нём не имею понятия. А в остальном он не очень-то и изменился. В его руках толстостенная колба с резиновой пробкой, в пробке торчит стеклянная трубочка. Это называется «фурик и отгон». А Клён то, что называется «я-сам-себе-и-фурик-и-отгон». Варщик. Демон перветина. Он с ними ловко управляется.

Они приехали на такси, Фанни осталась в машине, а он вышел, и первое что он услышал – Чайковский, который грянул с четвёртого этажа, в начале пятого утра – как только он закрыл заднюю дверь авто грянула музыка. Он поднялся и позвонил в дверь. Потом ещё раз. И ещё раз. Нет ответа. Чайковский звучал гораздо громче звонка. А ключи остались у Фанни, а Фанни чем-то грузила таксиста. Тогда он вырубил свет на щитке, а спустя какое-то время врубил. И набрал номер Геры. Потом подоспела Фани, и они вошли. Но если бы они знали, что Гера не один, а тем более с девушкой… они бы не стали так делать… Вырубать свет он имеет ввиду, это ведь понятно? Если бы они только знали…

А что, что, интересно, они сделали бы? Стыдливо жались на ступеньках, деликатно покуривая шёпотом, в ожидании пока за дверью не случится пара оргазмов? Да, Лёша?

- Я не знаю, Герболайф, - Клён внимательно всматривается в то, что происходит внутри колбы, - но мы что-нибудь придумали бы, - в колбе происходит что-то явно не то, - отвечаю.

- Что-нибудь пожёстче, не так ли? По-моему, это очень по-твоему.

- Что?

- Обламывать другу первую поёбку.

Клён не стал ни отрицать, ни соглашаться. Он выглядит озабоченным: реакция не хочет заводиться.

Они знакомы уже очень давно, около двух десятков лет. Вместе начинали торчать. Периодически исчезали, случайно встречались в камерах предварительного заключения, жили в одних квартирах, попадались на одних преступлениях, вместе сочиняли музыку и отбывали наказание, назначенное судом. Чего только не было между ними за эти годы – разве только секса и не было – и то, потому лишь, что они не гомосексуалисты.

За спиной Лёши стеклянная дверь. Сквозь неё видна часть комнаты. Фанни в чёрном брючном костюме сидит не диване, поджав ноги, и пилит ногти. Сосредоточенно, но слегка отрешённо. Иногда она отрывает глаза от своих рук и смотрит в кухню – на Геру, на Клёна. Иногда на Дашу, которая непрерывно меряет комнату шагами и всё время что-то говорит, говорит, отчаянно жестикулируя руками. В какую щель, интересно, забилась её лаконичность. С Фанни они тоже знакомы очень давно, но всё же чуть меньше, чем с Клёном.

Мне немного странно всё это, хотя и приятно. То, что мы, вот так запросто, взяли и собрались в этой квартире. Сидим, разговоры разговариваем, подвариваем бодрящие снадобья на кухне Олега, который умирает в маленьком изоляторе, и говорить стараемся о чём угодно, только не об этом. Будто и не было всего, что было и будет. Мне кажется всё это ещё и ЗАКОНомерным. Как то, если бы мы собрались совсем в другом месте. Или не собрались вовсе. Я только не могу определиться, правильно ли это. Ведь основная функция закона: он должен работать. Результаты его работы могут быть разными – это дело десятое. Но закон должен работать. В этом отличие закона от правила. Правила могут нарушаться, а закон должен работать. Исключение из правил – это вполне закономерно, оно очень многими возводится в культ. А не работающий закон – это неправильно. И ещё: за нарушение закона вас могут посадить в тюрьму. Это тоже надо понимать правильно.

И мне кажется странным Дашин бюстгальтер. Феномен его появления. Всю дорогу она была в маечке, под маечкой его не было – я проверял. Более того: перед тем, как погас свет, я снял с неё маечку. А сейчас она вышагивает по комнате в бюстгальтере. Я говорю не о верхе от купальника-бикини, это бордовый бюстгальтер, весь такой в кружевах – видно, что он не дешёвый и точно ей по размеру. Когда вошли Фанни и Александр (мало кто знает, сто Клёна зовут Саша, просто он такой же Саша, как я – Валерик, поэтому все называют его Лёшей; Фанни называет его Клёшей, я называю его Алёшей – иногда: так всем кажется правильней) и мы обменялись любезностями, Даши как будто бы не было. Потом мы уже вошли в комнату, и она материализовалась, сидя на полу. Расстёгнутые джинсы, на одной руке висит маечка, на другой – этот бюстгальтер. Ого, подумал я, откуда такой бюстгальтер. Но я не успел спросить об этом Дашу, потому что она попросила меня помочь ей одеться. Она выглядела очень беспомощно, а эта парочка бесцеремонных пялилась на неё. Я представил их: Фанни, Клён. А это, говорю, Даша – автономная боевая единица.

- Привет, - сказала Фанни, вгрызаясь в апельсин.

Наши маечки остались лежать на полу весёлыми мышиными трупиками, когда я помог Даше застегнуть бюстгальтер и встать на ноги.

- Не такая уж и автономная, - задумчиво сказал Клён, - судя по всему.

Даша спросила, почему у него такое странное имя: Клён.

- Это не имя. Это аббревиатура.

- А, - говорит Даша, - типа Клянусь Любить Её Навечно, - и выразительно так смотрит на Фанни.

- Нет, - отвечает Клён, глядя на Дашу в упор – не менее выразительно, - типа Кого Люблю Ебать Не стану.

Я знал его этот взгляд, он оценивал. Фанни жрала апельсин. Ни стыда нет и ни уважения у этой парочки – ни к законам, ни к чужим оргазмам, ни к наготе телесной. Они мои друзья, я, кажется, уже говорил это.

Реакция никак не заводится.

Это очень важный момент – правильно завести реакцию. Раньше это делали, грея фурик над пламенем свечи. А сейчас перед Клёном на столе стоит зажигалка. Газовая. Клён воткнул в неё иголку от шприца. Восьмёрку. Туда, откуда выходит газ. Зелёная пластмассовая канюлька оплавилась и стекла вниз, намертво запаяв иголку в пазу, а там, где была канюлька горит газ. Гореть может долго, пока весь не кончится, ничего в зажигалке не нагревая, не расплавляя. О чудо. Такая урбанистическая свеча. Переносной вечный огонь. Прогресс не стоит на месте, даже в таких сферах, как кустарное изготовление наркотиков. Интересно, если очень надо, а восковой свечи под рукой нет, можно ли зажечь такую вот газовую свечу перед образами? Будет ли против гарант основного нравственного закона? Он ведь вроде довольно лоялен. Хотя и противоречив. Подставь другую щёку, но око за око. И зуб за зуб. Не ищи пылинку в глазах других и всякое такое. Но я всё же стремлюсь к объективности.

- При чём здесь объективность? - спрашивает Алёша.

Ну как же. Такое ощущение, что аппробативная теория Бога заведомо предполагает то, что основной нравственный закон – закон Божий – существует именно для того, чтобы он постоянно нарушался, он разве не находит? Кто бы ни придумал закон всемирного тяготения, пусть он попробует его нарушить. А? Ничего не выйдет у него. Даже Бог не делает этого, хотя Он на правах гаранта наверняка мог бы. Он говорит: такое случается? Ну, так говорят. Но если даже Он и делает это, то делает где-то-там, делает стыдливо, воровато, из-за спины. И это как раз правильно. Но вот, в основном нравственном законе написано, что один покаявшийся грешник дороже богу сорока праведников. Это что – лазейка? Или прямое добро на жизнь неправедную, но при условии обязательного покаяния? Он хочет что-то сказать про страшный суд?

Нет, ничего он даже и не думал про страшный суд.

Правильно. Ведь оттуда никто не возвращался. Может там судят по совершенно иным законам.

- Может, там вообще не судят, - говорит Клён, нахмурившись: он заткнул пальцем трубку отгона и уже довольно долго греет колбу над пламенем. – Может там танцуют в зале суда.

Вот-вот. Вероятно, закон Божий это то самое исключение из правил о законах, которое принято культивировать. Объективно это ведь не совсем правильно, он ведь не станет этого отрицать?

Нет, нет, конечно, он не станет этого отрицать. На кой хуй ему вообще что-либо отрицать. Отрицалово это в принципе не его.

- Но ты ведь откроешь мне свой секрет?

Алёша в ответ удовлетворительно хрюкает: он резко срывает палец с отгона и оттуда валит густой дым.

- Бог есть, - говорит Клён, широко улыбаясь: реакция завелась. – Он просто не может не есть быть.

Какой же это секрет. Это банальное словоблудие.

Как будто банальное словоблудие не может быть секретом.

- Может, - соглашаюсь, - но я-то не об этом. Просто самоочевидные банальности крепко попахивают убожеством.

- Гера, - улыбка Клёна приобретает оттенок укоризны, он будто бы чуть сконфужен моим самоочевидным невежеством, - пахнут подмышки, пряности, и сено. Убожество не пахнет.

Он хочет сказать, что убожество пованивает?

Ни в коем разе. Убожество благоухает, как дым.

- Это почему ещё?

- Банальное словоблудие, Герыч. У слов «божество» и «убожество» очень похожее звучание.

А, думаю, это Клёшик тулит свои растаманские бредни. Солнце, Джа, Бог, Дым. Меня эта тема чуток бесит. Возможно, дудеть и оттопыриваться под рэгишник дни напролёт хорошо, но где-нибудь на Ямайских или Крымских пляжах. Культивировать же всё это в сером Минске глупо – здесь двести с лишним дней в году пасмурно. Мало солнца, мало травы. Здесь уместней бодриться. Или угашиваться в сопли «чёрным». А то – божественный дым. Дыхание, бля, бога.

Чем дольше я смотрю на голову Клёна – всю окутанную йодированным дымом, – тем сильнее во мне ощущение странности и лёгкого раздражения. Чем дольше, тем сильнее. Я понимаю, что Клён тут ни причём – его я действительно рад видеть – всё дело там, за его спиной, в происходящем в комнате. Хотя и Фанни видеть я тоже рад. Может, всё дело в его волосах?

- Так ты откроешь мне свой секрет?

Клёна нельзя назвать ни высоким, ни стройным, но и маленьким и толстым его тоже никто не называет. Разве что недоброжелатели да завистники могут таковым назвать его – их у Лёши полно. Возможно, из-за лица с крупными чертами, из-за светлых волос в сочетании с голубыми глазами, но у девушек Алёша всегда пользовался успехом. Ничего, казалось бы, удивительного, если бы не тот факт, что сам Клён никогда не предпринимал никаких видимых усилий для того, чтобы этого успеха добиться. Даже наоборот: с девушками он почти всегда пренебрежителен и беспощаден. А на тех, кто вступает с ним в связь и видимость серьёзных отношений, он и вовсе отрывается по полной. Видимость потому, что не способен на них? В том-то и дело, что он на них способен. Просто он мастер психологического прессинга, он без этого не может, он получает удовольствие от процесса. А мне это импонирует всегда и в любых проявлениях. Но на заре нашей дружбы меня всё это немного напрягало. Было дело.

Он говорит, что у него нет от меня никаких секретов, что он не понимает, о чём я всё время толкую.

- У меня есть трава, - говорю, - хороший сканер такой. И не только.

- Не только хороший?

Есть ещё таблы. И доски. Пусть только откроет свой секрет.

- Тащи сюда траву, конь, я открою тебе все секреты.

Он сейчас.

Он встаёт и многозначительно стучит пальцем по голове.

Когда-то давно Пипин был самым большим, злым и обезбашенным демоном перветина в этом городе. Вокруг него постоянно умирали люди. Объективно в этом не было вины Олега. Просто дикий темп его движьения был обусловлен его дикой внутренней энергетикой, а люди, пытавшиеся двигаться с ним в такт, попросту не выдерживали долго – у них была совсем другая внутренняя энергетика. Фанни появилась в этой квартире ещё будучи несовершеннолетней. Она была девушкой Олега много лет. Нос в нос, без пауз, в унисон. Потом их пути разошлись, но в том, что Фанни была такой, какой стала, объективно была заслуженная вина Олега. Даша запнулась на полуслове, когда я возник в комнате. Фанни оторвалась от своих рук и посмотрела на меня глазами, чёрными, как нефть; не очень долго, но внимательно – улыбалась она, только услышав или увидев что-то очень смешное, или когда ей было хорошо, или когда она издевалась над кем-нибудь – улыбаться ободряюще или виновато она не умела, этого её функция не предусматривала. Я был босиком, в одних джинсах. С удовлетворением я отметил, что обе девушки по разному, но синхронно скользнули взглядами по моим бицепсам (говоря о бицепсах, я имею в виду состояние мускулатуры в целом). Даша села на диван, а Фанни вернулась к своим ногтям. Она была помешена на своих ногтях. Ногти должны быть яркими, длинными и острыми, говорила она, бывало, помню. Ведьма. Первитиновая ведьма, вылепленная демоном по своему подобию, но пережившая его. Всё потому, что ведьмарская этика более стойкая: прерогатива демонов искушать, мешать реализации чужих намерений, увлекать за собой своей энергией, в то время как ведьмы плетутся в фарваторе, питаясь энергией ведомых демонами. Это не вопрос ресурса, а, скорее, вопрос распределения. Акценты. Роли.

- Дарья, - говорю, - ты нашла пакет?

- Пакет?

- Пакетик. Маленький. Порошочки там. Таблеточки. Курёха.

- Нет.

- Но ведь он у тебя?

- Вроде бы да.

- Вишня, не тупи. Принеси мне его скорей же.

А, - с этой буквой вышла Дарья в коридорчик.

- Это правда? – спрашивает Фанни.

- Что?

Что он грабанул кого-то в центре города средь бела дня, а потом болтался на ремне над путями? Или у девочки просто богатая фантазия?

- Был вечер уже, - бурчу: дура, кто же треплется о таких вещах, даже с друзьями; он ведь просил её.

Он плохо кончит.

- О, вашими молитвами мне бы кончить хоть как-нибудь.

Сгорит на работе.

Не худший исход.

Сдохнет как собака.

- Собаки умирают по-разному, знаешь ли.

- Собакам – собачья смерть.

- Но я ведь довольно выносливая собака, правда, Фанни?

- Ты довольно дебильная собака.

- Но ведь я довольно выносливая дебильная собака, правда, Фанни?

- Почему ты называешь его собакой, Фанни? – спросила Даша. Она вошла в комнату, неся в руках свой рюкзачок.

Я недоволен тем, что Даша спросила так, а не например: почему она называет тебя собакой, Гера? Тогда я бы ответил что-нибудь этакое.

Но вместо меня отвечает Фанни:

- Он поднимает ногу, когда мочится. Ты разве не замечала?

- Я не видела, как он мочится.

Чтобы сменить тему, я спрашиваю Дашу, где она взяла этот такой красивый бюстгальтер.

Она ответила, что в рюкзаке. Ответила, роясь в этом самом рюкзаке, вынимая оттуда всякую всячину. Телефон, косметичка. Паспорт. Фликер. Авторучка. Очки. Фликер. Ещё фликер.

Фанни улыбается. Интересно, ей хорошо? Весело? Она издевается надо мной?

С ней всегда так: даже если всё вроде хорошо и ровно, это всего лишь передышка. Гром грянет. Не сегодня, так завтра, но грянет по-любому. Её не устраивают ровные доброжелательные отношения. Ей нужно постоянно запитывать свои грёбаные батарейки. Высасывать энергию. Ей нужно либо подчинятся с удовольствием, либо с удовольствием же послать её на хуй – окончательно и желательно бесповоротно. Если же выбирать что-то среднее, нужно всегда быть готовым давать отпор. Я стараюсь так и делать, но меня не хватает надолго. Я заёбываюсь. Мы очень часто ссоримся не на жизнь, а на смерть. Но потом миримся. Возможно, когда-нибудь всё пойдёт иначе, по другому сценарию. Не знаю – я стараюсь не заглядывать так далеко в будущее, особенно в будущее перветиновых ведьм – вполне вероятно, у них просто нет его. Олег поступал проще: он подавлял её телесно, физически, но что теперь с ним… где сейчас Пипин… Клён – Фанни-ингибитор психологический. Эмоциональный. Но однажды он немного заигрался. Перегнул палку. Фанни тогда взяла ножик и всадила его Клёше под рёбра. Он чуть не умер тогда. Едва не сгорел на работе. Ещё бы немного и издох Алёшенька, как собака. И всё потому, что слишком серьёзно относился к процессу – к опробативному изучению механики унижения. В случае же со мной есть один очень важный нюанс: у меня не было с Фанни того, что принято называть интимной близостью. Еблей. И, видит бог, не потому, что эта сучка меня не заводит: она чертовски красива, сексуальна и всё такое. Помню, когда я увидел её впервые, у меня возникли проблемы с дыханием. И эрекция ещё у меня возникла. Но я тогда относился к себе слишком серьёзно. У меня была девушка, которая в скором времени должна была стать моей женой, и я очень серьёзно относился тогда к выдуманным самим собой для себя жёстким моральным принципам. В частности: нельзя изменять человеку, которого любишь. И ещё: Пипин был моим другом. И потом – Фанни не давала повода. Прошло какое-то время и я перестал относиться к себе серьёзно – слишком серьёзно относится к себе и к очень многим нравственным установкам. От проблемы физической верности я стал отмахиваться, как от остопиздевшего комара, который душной летней ночью в переполненном бараке доебался именно до тебя – с ненавистью и силой отмахиваться, стараясь изо всех сил убить пидорюгу, - но этого как правило не получается очень долго, и ты прячешь голову под подушку, и чтобы заснуть, стараешься думать о чём-то постороннем и приятном – о той же ебле, например, - но ты не можешь полноценно думать о ебле, так как всё время ожидаешь возобновления комариной атаки. Да, да, я подрачивал, совокуплялся с Фанни-суккубом, но по-прежнему ничего не предпринимал. Ибо Фанни стала девушкой Клёна. Хотя теперь она и стала давать повод. Но ведь Лёша тоже был моим другом. А потом, как-то незаметно и Фанни стала моим другом. Сейчас я отношусь серьёзно ещё к меньшему количеству вещей, установок и принципов, но продолжаю верить в одно: если ты трахнешь своего друга – непосредственно, или трахая его девушку, или парня – ты потеряешь друга. Возможно, ты обретёшь взамен кого-то большего, чем друг, возможно, обретёшь любовь или врага, возможно, кого-то ещё. Но друга ты потеряешь. Возможно, когда-нибудь я перестану и к этому серьёзно относится, но пока я берегу своих немногочисленных друзей. В случае с Фанни, вероятно, есть что-то ещё. Я получаю удовольствие от обратного: не предпринимая попыток, я завожу пружину того механизма, который так нравится опробативно изучать Клёну. В моём случае это аппробативная теория доминантрикс: в авторитете тот, кто лучше и тоньше заводит эту пружину. Я тоже люблю процесс изучения – наверное, поэтому мы с Лёшей и дружим так долго.

- Даша, зачем тебе столько фликеров?

- Я их дарю друзьям.

У неё так много друзей (действительно, только я разглядел в её рюкзачке не менее двух десятков этих дурацких фликеров)?

Нет, нет, в том-то и дело, что нет. Поэтому фликеры и скапливаются.

- А где ты их берёшь? – решил вклиниться я.

- Ворую.

Мне очень захотелось спросить: который из дефектов её неокрепшего мозга в ответе за такое хобби? Воровать фликеры, чтобы дарить их друзьям, которых нет. Но это абстрактно мне интересны механика унижения и драматургия зла, а непосредственно сейчас меня гораздо больше интересует банальная ебля. И мне очень нравилась Даша, мне просто не хотелось её обижать. Она наконец отыскала пакетик с палевом и протянула его мне. А вот Фанни абсолютно не интересовала наша с Дашей гипотетическая ебля. Со своей улыбкой – тёплой, как поцелуй предателя, - она спрашивает:

- И плодовое вино какого ларька ты предпочитаешь пить перед тем, как идти на дело?

Даша растеряно смотрит на меня – она не знает, что ответить, как реагировать.

Я предложил Фанни занять её ротик чем-нибудь более интересным и вкусным, чем яд.

- Ты о чём? – она продолжала улыбаться: ей смешны попытки обезумевшего от похоти самца, с явными признаками спермотоксикоза, произвести благоприятное впечатление на объект своей похоти.

- Давай забьём в твою глотку пару таблов, - я помахал перед её лицом пакетиком, - потом посыплем губы порошком и воскурим веселящий фимиам в честь твоего долгожданного молчания от асфиксии.

Он хочет придушить её? Или чтобы она заглохла?

Он хочет, чтобы всем было хорошо.

Лично ей и так хорошо.

- А то займи свой ротик чем-нибудь посущественней – хуем Клёна, например, но поскольку Клён занят, пососи пальчик.

- Лично мне и так хорошо. И ни бычье хамство, ни дрянного качества синтетика не в силах этого изменить, - она улыбается, - а фимиам воскурить мы можем и не дожидаясь ничьей асфиксии.

Ничем не пробить сучку.

- О, - говорю, - Фанни, касаемо качества моей синтетики: не стоит так уж явно позиционировать ваш статус изготовителей.

- А что у них за статус, Гера?

Так-то лучше, так мне нравится гораздо больше. Я тоже пытаюсь улыбаться как можно теплее и тоньше, хотя губы мои совсем не тонки.

- Они, Вишня, патриархи белого братства. Невероятно мудрые, сварливые и дряхлые. С них уже сыплется белая-белая труха.

Собака, говорит Фанни.

Ведьма, говорю я.

- Хотите я вам подарю по фликеру?

- Фанни якобы не замечает предложения, она типа занята изучением содержимого моего пакетика. А я беру фликер – какую-то дебильную зверушку на шнурочке – и вешаю его на шею. Я благодарю Дашу за подарок, в глубине души гадая, не означает ли это того, что мы с ней стали теперь друзьями, и я не имею морального права трахнуть её, но Даша смотрит на меня с благодарностью и, как мне показалось, многообещающе (я оценил направление её взгляда и качество) – это обнадёживало. Я для этого, в общем-то, и истязал столько времени своё тело нагрузками – бегал, поднимал-опускал железные болванки и цементные блоки, избивал мешки, плотно забитые ватой и песком, – чтобы ловить на себе такие вот взгляды девушек и оценивать их как многообещающие. Если люди говорят, что убивают своё время физическими нагрузками «чисто для себя», или «чтобы в нужный момент быть в нужной физической форме», или «из соображений самодисциплины», знайте, что эти люди врут, скорее всего, они врут. То есть подобного рода причины, вероятно, могут иметь место, но они не первичны. Тупые физические нагрузки нужны, чтобы девушки вот так смотрели на ваше тело. Или парни. Мне такие взгляды доставляют удовольствие. Ещё мне нравится, когда на моей шее что-нибудь болтается, пусть даже это – дебильный весёленький фликер. Это типа круть. Как у злобных ниггеров, что начитывают рэпчагу про ужасы, которые творятся на их смертоносных улицах. На мощных шеях чёртовых ниггеров всегда болтается хренова куча всяких штуковин – кулоны, кресты, жетоны, – у одного я видел даже золотой скейтборд на толстенной цепуре. Помню, как-то в зоне я собрался заказать у ширпотребщика серебряный кипятильник на стилизованном витом шнуре, чтобы повесить его себе на шею. Таким образом я бы манифестировал, что у меня дескать всегда есть, что варыть. Что я буду варыть и варыть, пока не кончится ток. И даже когда кончится ток, я найду способ, чтобы продолжать варыть. Я не заказал себе серебряный кипятильник потому, что не смог определиться с мощностью моего метафизического кипятильника. Это ведь очень важный момент в тюрьме – мощность кипятильника. Удивительно, какие вещи в тюрьме кажутся важными. Я больше не хочу в тюрьму.

- Что вы там затихли, лошади? – кричит из кухни Клён, - мы будем сегодня шабить или будем выёбывать друг другу мозги?

Алёша заявился в кожаном плаще. Ладный крой, добротная кожа, почти новый. На его ногах были сапоги из кожи какой-то неместной игуаны. Под плащом была майка с портретом президента. Замечательный такой портрет. В легкомысленной рамочке из флюоресентных колокольчиков. Невыносимо уставший батька. Поникшие усы, утомлённые складки на шее, в глазах – вся скорбь белорусского народа. Над портретом шла надпись: «звони, отец», а под ним шёл телефонный номер. Ряд из семи цифр. Я ещё подумал: интересно, чей это номер? Сейчас плащ лежал на диване, а Клён сидел спиной к двери; я прочёл продолжение фразы: «ломи во все колокола! Твой сын выходит на свободу». И тот же номер. Сейчас он мне показался смутно знакомым.

- Пойдёмте на кухню курить, - говорю я – и мы идём на кухню курить.

Мы тарахтим о том, о сём. Вспоминаем-перемываем. Как поживает некто Ворона? Давно ли они его видели? Даша спрашивает «того самого Ворону? ». Я ответил, что да, того самого. Ворону они видели совсем недавно. Ну и как он? Как обычно: пожирает опиаты, сдабривая их фенобарбиталом, не так давно зарубило коня на крылечке – упал, руку сломал. Сейчас всё больше дома, и ебёт мозги родственникам, обложившись репринтами редких английских романов. Ничего нового.

Ничего нового.

- Так который из моих секретов тебя так сильно интересует?

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒