ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 5 страница

Гера весь внутренне подобрался (пять сотен; евро; годиться), но внешне старался виду не выказывать. Он типа задумался, он назвал курс обмена – чуть выше, чем в обменнике… Пойдёт? Пошли тогда к машине, он при себе не держит много денег – опасно, милиция, сам понимать должен… Да нет, тут недалеко… Сам приезжий? Местный, понятно. Да видит, видит он, что времени нет. Гера просит показать ему деньги – не фуфло? – новая банкнота шершавым глянцем очень приятно холодит пальцы, - хорошие деньги, говорит Гера, вижу станок твой в поряде, не барахлит. Шучу, шучу, - он кладёт купюру в задний карман, отмечая, что своё портмоне мужчина засунул в нагрудный карман своей зелёной рубашки; они уже вошли во двор, двор безлюден… Ещё раз глянул Гера на мужчину сквозь дымные стёкла своих новеньких солнцезащитных очков – тот вроде не выглядел озабоченным, просто шёл рядом, старался не отставать.

Во дворе сумерки были гуще.

Что делать дальше он представлял плохо, но упорно вёл мужчину в глубь двора, подальше от людной улицы. Его немного раздражали очки, они мешали свободе манёвра. Он нервничал всё сильней. Так же точно его разозлила затычка для ванны в квартире одной девушки, куда они с девушкой пришли на предмет поебаться – он пошёл принять ванну, заткнул дыру этой затычкой с красивым штырём, а как вынуть её не имел не малейшего понятия. Сука сидела как влитая. Он полчаса промудохался с ней, она довела его до состояния паники. А вынималась она очень просто и элегантно – нужно было просто повернуть диск на контрольном стоке и затычка с мягким звуком вылетала из своего гнезда. Но это он узнал потом.

- Так где твоя машина? – мужчина вроде почуял что-то неладное.

Гера подвёл его к синему «эскорту» и стал рыться по карманам, ища виртуальные ключи. Сейчас, сейчас. Он хотел было обогнуть авто, чтобы «форд» встал между ним и усатым, но тот был уже рядом. Схватив Геру за рукав ветровки он внятно сказал:

- Похоже, парень, ты хочешь меня кинуть, - его лёгкий президентский акцент исчез бесследно.

Сейчас хорошо бы перехватить его руку той, которую он типа так крепко держит, второй рукой сорвать с головы бейсболку, отвлекая внимание, и всадить мужчине хорошего бычка. Но этой затее опять-таки мешали очки.

Удивительно просто сколько неудобств способны порой приносить вещи, по самой природе своей созданные приносить комфорт. Снова вспомнилась ему затычка.

- Где мои деньги? – сурово спросил мужчина.

Пауза.

- Сдаётся мне, селянин, ты крепко пьёшь, - Гера старался говорить как можно спокойней, - никто не собирается тебя кидать, - он незаметно перенёс вес тела на одну ногу – левую, - я сейчас открою машину и рассчитаю тебя как договорились.

- Отдай мои деньги.

- Отпусти мою руку, - не отпускает, - здорова пацаны, - Гера кивнул кому-то за спиной мужчины, тот обернулся в сгущавшуюся ночь, никого не увидел, но пальцы разжал, стал озадачено поворачивать голову назад.

Пора.

Он ударил в подбородок снизу, левой рукой, полуапперкотом, не очень сильно, но перенеся всё тела на правую ногу – задача этого удара именно в этом: приподнять подбородок и приготовить второй удар – главный. Прелесть этой связки в том, что первый удар перманентно заряжен, его можно провести из положения «руки висят вдоль тела» - он всегда крайне неожиданен. Но со вторым ударом нельзя тянуть, это должно быть две шестнадцатых. Стаккато в более низком – брутальном – басовом ключе, с чётким акцентом на второй доле:

Гармонический интервал значения не имеет, важна ритмика.

Гера вложил во второй удар всё, что у него при себе было: плечевой рывок, мощь корпуса, стилетную твёрдость костяшек кулака, всю свою накопленную бычью ярость, что не успела порастеряться.

Связка прошла на отлично.

Мужчина, вскрикнув, стал заваливаться, зацепился ногой за бордюр и упал на газон, навзничь. Гера тут же опустился на него всей массой тела, левым коленом на грудь, в область «солнышка». Послышался хруст (это хрустнул телефон в нагрудном кармане рубашки). Гера ударил мужчину в нос правым прямым, сверху вниз. Он словно мстил ему за свою неуверенность, за такое долгое ожидание. Ещё удар. Появилась кровь, потекла. Ещё.

Мужчина ловил ртом воздух, нос его начал распухать, усы стали мокрыми и красными. Гера вынул из его кармана небольшое портмоне. Постоял над мужчиной как бы в раздумье.

Потом развернулся и побежал в сторону улицы Московской.

Бежать ему было невероятно легко.

- Эй, ты!

Считайте это эпиграфом: манге по-хуй, манге неоднократно судим за умышленные преступления, - так говорил некто Ворона, мой старый друг, исполненный подлинного безобразия.

- Эй, ты, человек-паук!

Тем не менее, этот крик явно обращался ко мне. Это значит: меня заметили. Всё-таки кто-то заметил меня…

Меня обдало горячей волной безысходности… Надежду, которую я так пестовал последние пятнадцать минут, крепко держась руками за свой красивый ремень, перекинутый через два прута мостовой ограды у самого асфальта, эту надежду вынесло горячей волной на мокрый, холодный песок отрезвления: все мои усилия тщетны; надежда моя, она забилась в спазмах ужаса, она умирала, хоть ещё и борясь, но силы покидали её, серебристые блики чешуек уж не искрились трепыханием, они затухали бледным костром – меня заметили…

- Чего ты там болтаешься, человек-паук? Спасаешь этот мир?

Голос звучал довольно звонко. Он мог принадлежать подростку или девушке, возможно молодой женщине, возможно не очень молодой, но хорошо сохранившейся. Мне не было видно говорившего – я висел ниже уровня асфальта, - но поскольку сам факт его звучания означал моё обнаружение, у меня было ощущение, что я говорю с цифрой восемь: если я что-то сломал тому дядечке (нос или челюсть) именно столько я получу с учётом моих прошлых заслуг. А если всё цело у него, отмеряют мне полвосьмёрочки – четыре года, никак не меньше. Это тоже очень, очень много.

Я сказал восьмёрке, что у этого мира слишком много пороков, мне не справиться с ними, что мне бы со своими как-нибудь разобраться.

- Ты так борешься со своими пороками?

- Как?

- Зависаешь на большой высоте над рельсами? Я правильно тебя поняла?

Поняла. Значит девушка. Моя надежда ожила, задышала, её жаберные щели робко приоткрылись: может не сдаст меня эта девушка? Может она не восьмёрка? В смысле не шестёрка.

- Не совсем правильно. Так я обдумываю пути для борьбы со своими пороками – болтаюсь на мостах, или на голове стою. Типа ищу нетрадиционные идеи.

- Типа такое средство для гигиены ума?

Я сказал ей, что да, что она соображает.

Пауза. Тишину нарушил далёкий женский голос из громкоговорителя: диспетчер кого-то куда-то сердито звала.

- Ну и как, нашёл оригинальную идею?

- Нет пока, - честно признался я.

- Может, помощь нужна?

Я замер.

- Если ты спустишься с моста и приедешь сюда на такси, - сердце моё с надеждой вместе приоткрыло рот в ожидании чуда, - я буду тебе очень признателен. Не будет границ у моей признательности.

Это она понимает, но её волнуют его пороки. Она тут патруль повстречала, они ищут кого-то – не его?

- Милиция всегда кого-то ищет, - увильнул я от прямого ответа, - в этом её историческая задача – бороться с чужими пороками.

- Может ты серийный убийца. Или сексуальный маньяк, почём я знаю. Может тебе опасно помогать, - она откровенна.

Я решил ответить тем же:

- Что ты! Я никого не убивал и не насиловал, я не настолько порочен, клянусь копытами козла! Но, конечно, определённые несогласия с законом имеются.

В ответ тишина – может зря я так? Может она ушла?

- Так ты поможешь мне? Или у тебя развлечение такое – ходить, предлагать людям помощь и уходить?

- Я могу вызвать такси по телефону.

- Так оно будет ехать три часа, - в её молчании чувствовалось сомнение, - лучше бы ты сходила, а когда села уже в машину позвонила бы мне, - я продиктовал номер. – Запомнишь? Сделаешь? Поможешь? Просто дай один звонок и отключись.

- Ладно, - только и ответила она.

Лёгкий шорох шагов; гул автомобилей. Мягкая сутолока ночного города, утонувшего в лете.

Как поведёт себя эта таинственная девушка-восьмёрка? Откуда она взялась? Как заметила? Кто она вообще такая? Возможно она скоро вернётся с милицейским патрулем, возможно приедет на такси, возможно не вернётся вовсе… Уж лучше с патрулем, чем никак. Мне почему-то невыносима была мысль, что я не получу ответы на все свои вопросы. Я подумал, не вылезти ли наверх, не догнать ли её. Но в какую сторону она пошла? Может выбраться и попытаться просто убежать в любую сторону? А если она вернётся, а меня нет. Вот буду выглядеть дураком, при том, что она меня толком и не видела. Минут пять я терзался подобным образом. Счёл за лучшее – ничего не предпринимать. Хоть я и менял руки, а изредка и ноги в упоре, я чувствовал, что весь затекаю, устаю. Но если я выберусь и попытаюсь убежать, меня точно настигнут, конечно, агенты доминантной парадигмы могут меня настигнуть, а потом убить и здесь, но здесь хотя бы есть вероятность благополучного исхода в виде возвращения девушки без милиции. Я ничего не предпринимаю. Я вишу в воздухе. Ставлю свое будущее на ближайшие несколько лет в зависимость от причуды абсолютно незнакомого мне человека. В своём воображении я нарисовал обладателя звонкого голоса хрупкой девушкой. Она невинна, благородна и порядочна довольно глубоко. Она не вызовет легавых. Так и вижу, как состоявшийся Хмурый, с раз и навсегда определёнными взглядами на норму и поведение, с высоты своей безупречно выморализованной высоты возражает размеренно: позвольте! Если она невинна, благородна и глубоко порядочна, она просто обязана вызвать легавых. Иначе о какой невинности речь? И он будет абсолютно прав. Как я считаю правым себя. В этом прелесть субъективных оценок – их много, они абсолютно разные и все по-своему верные. Взять хотя бы ту же невинность.

Это обман, что мы приходим в этот мир невинными.

Как обман и вся эта бодяга с первородным грехом.

Никаких особенных грехов за нами нет, но мы несём в своей крови вирус. Это вирус отчаяния. Недаром каждый здоровый ребёнок, появившись на свет, кричит – кричит в панике и ужасе от своего появления, - но своим криком сообщает всем остальным: всё в поряде, я тоже заражён. Есть, конечно, и невинные дети, но они рождаются мёртвыми. А те, что кричат – здоровые по определению дети – приходят в мир заражёнными. Но зато живыми. Мы не невинны – мы несём в этот мир заразу – в этом объективно наша вина.

Девушка не возвращается.

Я болтаюсь.

Мы растём, мы учимся и взрослеем, впервые познаём все прелести этого мира, своего пребывания в нём. И горести мы познаём, и тоже впервые. Пока всё это происходит – всё нормально, вирус дремлет в крови, он себя никак не обнаруживает. Но вот радости начинают приедаться, второй их круг уже не вставляет должным образом, а горести, напротив – с каждым новым кругом забирают всё забористее. Вирус начинает оживать; он активизируется.

Первые седые волосы и складки на животе; первая неудача в постели; чёткое осознание – мне никогда не стать начальником отдела продаж; или: у меня больше нет ни одной живой вены; или органа; или свежей мысли. Вирус начал делиться. С этого момента вам в принципе крышка. Это лишь вопрос времени.

От этого можно отмахнуться покупкой пары новых туфель. Или сказать: я занятой человек, мне некогда забивать голову всякой ерундой, - сказать и заключить новую сделку. Или сесть и написать новое стихотворение. Или вмазать по мышце смесь героина и метамфетамина. Или сигануть в окно. Всё это меняет ваше отношение к факту, самого факта не меняя: вирус начал жрать вас изнутри, он в конце концов вас убьёт. Так или иначе. Вирусы – самая древняя форма жизни, она древнее нашего мира, поэтому глупо попытаться победить их. Ни у кого нет такой силы, чтобы одолеть и убить вирус отчаяния. Да. Но можно отсрочить его пробуждение, максимально замедлить его репликацию. Удаётся же всё это нам, пока мы юны, пока молоды. Потому что нас впечатляет окружающее. А основа любого впечатления – ощущение. Именно ощущение – самый мощный ингибитор репликации вируса отчаяния. Пока любая мелочь дарит вам нужные ощущения и – это самое главное! – вы способны оценить его, вирус подавлен; вы просто живёте.

Качество жизни ни есть качество туалетной бумаги или нового авто. Качество жизни – это качество ощущений. В том числе тех, что дарят туалетная бумага и новое авто.

Характеристики нужных ощущений приблизительно таковы: они должны быть яркими; глубокими; должны постоянно меняться; и ещё один очень немаловажный нюанс – они должны быть разнополярными. Любое ощущение по сути амбивалентно, его классификация – это уже работа для ума. А в принципе вам должно быть по-хую – оргазм или паника – лишь бы это было мощно. Полюбить боль. Научиться по капле смаковать горечь печали. Оценить богатство спектра сполохов ярости. С головой нырять в омут тоски. И выплывать, грести дальше. Вирус будет дрыхнуть до тех пор, пока вы не только гонитесь за счастьем. Забудьте про долбаное счастье, оно - эмоциональная фикция. Пока вы верите в это знание, у вас есть хотя бы шанс. Что с того, что память верит раньше, чем вспоминает знания? Пока вы верите в это знание, у вас есть шанс умереть до того, как вирус проснётся.

Проверено.

Именно поэтому я до сих пор жив.

Я верю в свою восьмёрку.

Но её всё нет и нет.

Уже прошло больше десяти минут. Неужели в центре города так тяжело найти такси… Неужели она исчезла… Можно, конечно, вспомнить слова Вороны – это будет очень даже в контексте моих размышлений, - но я слукавлю, если скажу так. Мне не по хую, я обломаюсь, если она не вернётся, разочаруюсь окончательно в людском племени. Конечно, я и этот опыт оценю, возможно, получу злобное удовлетворение, но это потом, а сейчас мне очень хочется, чтобы она вернулась – на такси и без легавых. Заебало просто якшаться с паникой, уж больно предсказуемая вафелька. Сейчас мне хочется позитива. Ещё одного прецедента. Только теперь - сбывшейся надежды. Но её нет. Тут я вспоминаю, что я же отключил телефон, посадив Тимоху на изжогу. Боже, тупой я тупой, какой же я тупой! Тупее меня только я и еще двое тупых. Лезу в карман ветровки и включаю трубку. Жду. Со стороны подъездных путей выкатывает товарный состав, он идёт прямо подо мной. Сильный грохот. Телефон в моей руке оживает. Но это – не девушка, на загоревшемся экране надпись: ТИМА-ГЕЙ. Такой прикол. Разумеется, разумеется, этот конь всё время тарабанил мне, чтобы спросить, а почему это, собственно, он лошара. Поезд грохочет. Я держусь одной рукой за ремень и она подустала, в другой руке трещит телефон – я не могу его отключить и бросить в карман: я жду сигнала от девушки.

Что делать?

Я включаю его и, пытаясь перекричать грохот поезда, кричу в трубку, что не могу сейчас говорить, что я в пути, чтобы он не звонил с полчасика, что я сам ему перезвоню – кричу всё это и отключаюсь. Сработает ли?

Грохот очень сильный; никогда бы не подумал, что над поездом грохот сильнее, чем рядом с ним – теперь я это знаю. Так, видимо, происходит потому, что все звуки стремятся в космос – чтобы там умереть в тишине и одиночестве. Телефон снова ожил ТИМА-ГЕЙ. Нет, всё же, Тим, он тупее меня, даже определённо тупее меня с двумя очень тупыми тупыми, даже если вокруг меня собрать пять очень тупых тупых (двоих тупых достать из пизды, двоих отыскать в больнице и привезти ещё одного – того тупого, что год за годом сидит за границей) – всё равно Тима будет определённо тупее меня. Я даю отбой.

Прежде чем мутить всякую хуйню, нужно думать о последствиях. Тимохина интермедия «Герман и Феликс» могла обернуться мордобоем и тюрьмой для меня. Моя «ты – лох, которого имеют на наркотиках» - падением под колёса товарняка. Опять же моим. Кругом получаюсь я в попандосе. Справедливости ради – это несправедливо.

Телефон снова завибрировал в моей руке. Незнакомый номер. Экран погас. Девушка. Я прячу телефон в карман ветровки и выбираюсь наверх. Меня переполняет радость, я люблю людей. Посмотрел на свою одежду и решил избавиться от ветровки – она была безнадёжно вымаранной и в одном месте порвалась. Переложив телефон в карман джинсов, я выбрасываю её на грохочущий состав. Джинсы и майка в полумраке кажутся чистыми. Со стороны площади подруливает рыжая «волга». Сажусь на заднее сидение, с замиранием сердца сажусь. Мои глаза стремительно рыщут по салону. Молодой водитель и девушка на заднем сидении – глаза мои с жадностью набрасываются на неё: на вид с небольшим двадцать, худенькая, тёмные волосы до плеч крепко закрученными волнами, оранжевая маечка, голубые джинсы, на коленях довольно вместительный рюкзачок.

- Привет, - говорю тихо; я очень волнуюсь.

Она зачем-то подняла волосы – с затылка на макушку – видимо тоже волновалась, – она была насторожена, а шея у неё была очень трогательная. Я сижу возле своей двери, она - возле своей. Мне страшно даже дышать, я словно боюсь спугнуть что-то.

- Куда едем? – спрашивает таксист, уже давно тронувшись, впрочем.

Я говорю ему, чтобы он ехал вперёд. Пока.

- Человек-паук, - шепчет девушка.

Самоочевидные глупости говорит. Он не паук, он – жук.

Кто?

- Жучара, - шепчу ей я и предъявляю правый бицепс – на нём красуется бело-голубой скарабей, - это небесный жук, хоть и не летающий.

Вряд ли она хорошо разглядела жука в полумраке салона, но она провела пальцем по его небесному хитину моей кожи и тихо заметила, что он крупный. Я не стал уточнять, что она имеет в виду – это ведь совершенно неважно. Главное – она вернулась. Я боялся шевельнуться лишний раз, боялся спугнуть свою восьмёрочку – она была такой, какой я представлял её себе. О, она была в точности такой, какой я её себе представлял.

И вдруг она делает что-то совершенно невообразимое: она приближает своё лицо к моему и обнюхивает меня. Изгиб её дерзкого носа очень недоверчив, а губы, напротив – печально-стыдливы. Зато брови разлетаются довольно приветливо. Она нюхает моё лицо очень смешно, мне кажется, что я вижу даже тонкие, длинные усики – настолько она походит на напуганного, но любопытного зверька – такие усищи были бы весьма уместными на её личике. Впрочем, и без усищ все её черты я нахожу очень уместными. Наконец она вернулась на место и уже громче сказала, что я, во всяком случае, не пьяный. Не пьяный, не пьяный. Мне показалось, что она чуть расслабленней стала. Я тоже как-то сразу оттаял – я получал удовольствие – только теперь я отдал себе отчёт насколько все мои мышцы устали и затекли. К слову, и мышцы мозга моего тоже утомились от адреналиновых атак. Я отдыхаю, развалясь на велюре сидения.

- Давай, что ли, знакомиться, - говорю, - девушка-восьмёрка.

Она не восьмёрка.

Но как её имя? Хотелось бы знать.

- Дарья Вишневецкая, - говорит она церемонно, подавая мне руку.

- О.

- Для друзей просто Даша.

Или Вишня. Откуда он знает? Это просто – глядя на неё и зная её фамилию, назвать её Грушей может только взбесившийся даун.

- Логично, - согласилась она, чуть подумав.

- И интересы какой корпорации ты представляешь, Дарья Вишневецкая?

- Корпорации? – она удивлённо пожала плечами. – Никакой. Я сама по себе.

Автономная Боевая Единица?

Да. А он?

- Я представляю интересы корпорации по созданию с целью уничтожения и, собственно, уничтожению прыщей, чирей и свищей.

Она улыбнулась; её нежная кожа пошла такими трогательными трещинками, что я понял, от чего мне трудно было дышать – от восторга. Эта кожа была безупречна настолько, что, глядя на неё, в голову и мысли не могло прийти, что на этой коже может вскочить прыщик. Вероятно, именно поэтому я вспомнил о своём давнишнем хобби – о выдавливании всеразличных прыщиков после их поиска или создания.

- Но у меня нет прыщей, - продолжает улыбаться она.

Вот именно, загадочно отзываюсь я, поэтому-то мы и поладим.

- Но как твоё имя?

- Герберт Макалевич, - тоже довольно церемонно представился я, - амплуа: Осатаневший Похотливый Уёбыш. Все три слова с большой буквы, разумеется.

- И что ты делал на мосту, Уёбыш? Я правильно произношу твоё имя?

- Да. Но друзья зовут меня Герой – так короче.

- И что ты делал на мосту, Гера?

Они с ней только познакомились, их ещё трудно назвать друзьями, но она его спасла, помогла ему, точнее…

- Так что ты делал на мосту?

Так что всё нормально, она запросто может называть его Герой.

Она никак не реагирует на мои слова, она выжидательно так молчит. Мне кажется, она опять стала настороженной; я в отчаянии, я пытаюсь её урезонить – тихо, очень тихо.

Ну зачем она так кричит… их могут услышать… просто один мужчина хотел обменять валюту… подошёл к нему… Почему? Он не знает почему, возможно решил, что Гера валютчик. У них возникли некоторые противоречия… Да, да по поводу курса обмена валют. Мужчина полез в драку, пришлось его тоже ударить, потом он убежал, спрятался на мосту… Бытовые неурядицы и всё такое… Она ведь понимает о чём речь, не так ли?

Казалось, она понимала, о чём я, казалось, она была удовлетворена.

- Куда теперь? – снова подал голос таксист – мы подъезжали к развилке.

Мне в голову пришла мысль:

- Давай к аэропорту, там ведь работают магазины?

- Наверное, - он равнодушно свернул к аэропорту Минск-1.

У Даши были тонкие запястья, но в целом её руки не производили впечатления слабых. Она теребила своими звенящими пальцами шлейки своего рюкзачка и молчала, она смотрела в окно. Я тоже молчал, впрочем. Мы были несколько напряжены оба, что немудрено было вовсе – я для неё был загадкой, – человеком-пауком, или жучарой, или не знаю уж кем я ещё был для неё – она не знала, чего от меня было можно ожидать, а чего нет. Я тоже не знал её, но я верил в неё, а она оправдала мои ожидания. Это такая редкость в любые времена. Мне хорошо было с ней просто молчать. А расслабляться мы научимся. Я смотрел на её руки и мне дико захотелось как-нибудь её успокоить, сказать что-нибудь доброе, но тут вновь зазвонил мой телефон: ТИМА-ГЕЙ. Опять. Мне в голову пришла ещё одна мысль. Мы как раз разворачивались на кругу у аэропорта.

- Послушай Даша, - сказал я и сунул ей в руки телефон. – это звонит мой друг, его зовут Тим, я сейчас побегу в магазин, а ты ответишь, хорошо? – она молчала, глядя на телефон, - скажи ему: Геры нет, он уехал в Варшаву, на товарном поезде, но обещал вернуться; он оставил для тебя письмо, телефон и пакет с порошком, нам нужно встретиться. На все остальные вопросы отвечай: вся информация при встрече.

- Так прямо и отвечать?

- Да, так прямо и отвечай: вся информация при встрече.

Телефон плясал у неё в руках.

Да, да, это такая дурацкая шутка. Если Тим сильно её достанет, пусть просто отключит трубку.

- В смысле отключить её вообще?

Да, именно в этом смысле. Я попросил таксиста остановиться и вышел из машины. Я наверное озадачил её ещё сильнее. Тима целый день путает мои планы. Заебал. Надо его проучить хорошенько. Быстрым шагом я вошёл в здание аэровокзала – вошёл и вынул портмоне усатого мужчины. Наконец-то вынул: пять сотенных купюр с портретом Франклина, пачка банкнот достоинством двести тысяч белорусских рублей. Я прикинул в уме – вместе с тем, что я взял у него по дороге во двор. Выходило почти две косых зелени. Ого, подумал я, это неплохая цена нет-нет возникающих противоречий. Две тысячи долларов живым воздухом – мало кто нынче таскает с собой в кармане столько наличных. Там были ещё магнитные карты, но не было кодов, но даже если бы коды и были, я не стал бы лезть в банкомат – слишком много времени прошло – это пустое. Я вынул деньги, а всё остальное вместе с портмоне запихнул какую-то щель. Наконец я нашёл что-то вроде магазина.

Там я купил бутылку шампанского, во всяком случае, продавщица убедила меня, что это настоящее шампанское, правда не из Франции. Я не стал привередничать и высмеивать глупую продавщицу. На выходе продавались цветы. Сперва я хотел купить самую большую розу, но потом передумал: я увидел какой-то неброский, но изящный цветок в маленьком красивом горшочке. Оба они смотрелись очень беззащитно и нездешне, особенно на фоне ярких роз. Я купил горшочек с цветком. Роза – это банально, рассуждал я, направляясь к машине, а горшочек – трогательно.

Меня переполняла радость.

- Разрешите, юная леди, - начал я когда дверца за моей спиной внятно сказала «хлоп», - выразить благодарность за ваше такое чудесное появление, за вашу помощь. Кроме того вы так красивы. Это в знак моей признательности, - я протянул ей цветок. Саму признательность она увидит позже.

- Грасиас, - только всего и сказала она, беря в руки цветок; она не нюхала его и не сказала: какой красивый. – я ожидал, что она, как большинство девушек, которым я дарил цветы, понюхает его и после этого скажет, что цветы очень красивые, но Даша не понюхала его и ничего не сказала вообще про мой цветок и мне очень понравилось это – она необычна.

Внутри меня будто что-то прорвало: я о многом передумал, болтаясь над бездной в ожидании её возвращения; она стала для меня символом веры – я искренне верил в свою восьмёрочку и она вернулась, - и это тоже стало для меня символом вознаграждения; и я вознаграждён сторицей, и я и её хотел бы вознаградить, пока хотя бы этим диковинным цветком, который называется «Порхающая Лилия», и пусть она воспримет этот цветок тоже как символ – символ возвращения добра, именно потому, что она и в мою жизнь впорхнула точно таким вот образом – белым символом надежды, и это ничего, что у этого цветка красноватый оттенок, а красных лилий в природе как будто бы не бывает – это особенный цветок, и называется он именно так: порхающая лилия.

Лилия, повторила Даша и погрустнела почему-то. Мне показалось, что губы её беззвучно прошептали следом: ах, моя милая лилия.

Я постарался больше не говорить ей о лилии, я просто нёс всякую бессмыслицу, рассказал даже одну историю. Она улыбалась. Потом я аккуратно открыл бутылку и предложил ей выпить за знакомство. Таксист всё это время молчал, он был однозначно терпеливым таксистом.

- Что это? – Даша больше не выглядела грустной.

- Шампанское. Но ни французское, ни русское.

Она взяла в руки бутылку и быстро прочла этикетку, сказала: испанское. И следом: брют. Добавила, что это – любимый сорт английской королевы.

Правда? Он этого не ведал.

- Но как мы будем его пить? У нас нет посуды.

- Будем пить без посуды.

- Шампанское? Из бутылки? – её дерзкий нос вдруг покрылся изморозью морщинок, - но это же махровая провинциальщина.

- Отнюдь. Это символ свободы, - я забрал у неё бутылку и сделал первый глоток – шампанское ударило в нос: мне нравились эти брызги восторга. После паузы я добавил: - в конце концов, панки мы или не панки?

- Ну, я так панком никогда не была, это точно.

- Напрасно, - заметил я и передал ей бутылку, она сделала маленький глоток и спросила: почему?

У них очень правильное отношение к жизни, пояснил я, громко отрыгнув газы первого глотка: им всё по-хуй.

- Но они такие грязные, - задумчиво поморщила она свой очаровательный нос, – вонючие.

- Я ведь говорю об отношении к жизни, а не о внешней атрибутике. Мы будем чистыми панками.

- Или панками чистой воды?

Она молодец, рубит фишку. Но что сказал ей Тимофей?

- Куда едем? – не выдержал таксист.

- Секундочку.

- Он сильно ругался, - Даша задумчиво сделала ещё один глоточек.

- Это он мастер.

- Гера, а в Варшаву действительно можно попасть на товарном поезде?

- Понятия не имею, - сказал я совершенно искренне и забрал у неё бутылку. – Вы договорились о встрече?

- Он просил через полчаса быть у какого-то клуба, просил не опаздывать. И сильно ругался – повторила она. – Гера, скажи, а что он имел в виду, спрашивая, не объелась ли я так и не родившихся детей? Это то, о чём я думаю?

Я понятия не имел, о чём она думала, поэтому ушёл от ответа, сказав название клуба – этот?

Да, этот.

Зацепил таки я вафлиста, - удовлетворённо глотаю из бутылки.

- Так куда едем-то?

Я повторил название клуба и спросил, знает ли он где это. Таксист ответил, что да, знает где это, что это неподалёку.

Трогаемся.

- Ты же говорил это шутка.

- Это шутка.

- Тогда зачем мы едем туда?

- Мы едем в клуб, я тебя туда приглашаю.

- Но что всё это значит – Варшава, письмо, пакет?

- Это шутка, - повторяю я и пытаюсь всё ей терпеливо объяснить. У них так заведено, они периодически глумятся друг над другом, стёб такой просто, в клубе они с Тимом будут работать, она будет отдыхать. В чём будет заключаться его работа? Понятия не имею, - отвечаю тоже в достаточной степени искренне: я действительно не знал за каким конкретно хуем я понадобился Тиму в этом клубе. Но я уверен – работая, я буду отдыхать, если буду знать, что она рядом, что ей хорошо. Она принимает моё предложение? – сердце моё замирает.

- Я, право, не знаю, - говорит, рассеянно глядя в окно – как над нами чуть сбоку пролетают шаровые молнии фонарей. – Ты красиво поёшь, жучара.

Я улыбаюсь – в её словах я слышу согласие. Моё сердце весело оживает: лето.

- Откуда освобождался? – неожиданно спрашивает таксист; он урод – портит мне всю мою радость, моё такое особенное настроение. Он красноречиво так смотрит на мои тату.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒