ЭЛЛА БОРИСОВНА 7 страница

– Есть хотите?

– Нет, я завтракал, спасибо. Курить можно?

– Так вы уже курите, – пожала она плечами и дала ему пепельницу.

– Спасибо. Элла, что случилось? – Он смотрел на нее, видел, что она неважно выглядит, у нее измученные глаза. Критические дни! – догадался он. Могла бы прямо сказать, не девочка уже, и, после того что между нами было… Впрочем, это неважно. Понятно только, что лезть к ней не нужно. Но выяснить отношения необходимо. Все это время он старался избавиться от мыслей о ней, в какой‑ то момент ему показалось, что он преуспел в своем стремлении, но стоило ему взять в руки жилетку, впитавшую в себя запахи ее вещей, ее самой… Он вообще‑ то напрочь забыл, что оставил жилетку в ее квартире. А тут сразу нахлынуло… Но она, похоже, совсем ему не рада. Странная все‑ таки особа, но до чего привлекательная. Как нестерпимо хочется ее трогать, гладить, обнимать… Ну и все остальное… С ней тогда было фантастически хорошо, фантастически… И ей вроде бы тоже… Тогда в чем дело?

Или опять вмешалась полоумная Инка? Неужели выследила меня и потом устроила скандал? Как бы это выяснить?

– Почему вы так на меня смотрите?

– А почему ты опять говоришь мне «вы»?

– Мне трудно переходить на «ты». Бабушка так воспитывала…

– В прошлый раз ты легко перешла на «ты».

– В прошлый раз я вообще наделала много глупостей.

– Элла, что случилось? Ты ведь в тот раз не перелета боялась, да? Ты испугалась чего‑ то другого, связанного со мной? Неужели этой ненормальной, которая учинила скандал?

Она молча покачала головой. Потом встала и взяла из шкафа коробку печенья:

– Вот берите, вкусное…

Ах, как он мне все‑ таки нравится… Это мужественное лицо, этот квадратный подбородок, синие глаза, этот загар, эти русые с проседью волосы, он похож на англичанина‑ колонизатора из фильмов пятидесятых годов… И он пришел, он все пытается что‑ то понять, что‑ то сказать. Я хочу его, с ним так хорошо… Но неужели я теперь вместо пчел буду видеть Лиркину рожу, ее даже рожей не назовешь, только рожицей… Нет, зачем мне ее объедки? Не хочу.

У него зазвонил мобильный.

– Извини! Алло! Да, здравствуй, – холодно произнес он. В голосе появился металл. – Нет, нет, исключено! Я занят, ты по‑ русски понимаешь? Еще не хватало! Разбирайся уж как‑ нибудь сама! Даже не заикайся, подыщи другую кандидатуру! Мне наплевать, слышишь? И вообще, хватит меня доставать! Мне это надоело!

Ага, его достает какая‑ то баба. Интересно, балерина или та придурочная драчунья? До чего ж холодный голос! Она его о чем‑ то просит. Никогда не буду его ни о чем просить… Никогда не буду ему звонить… Никогда вообще ничего не буду…

– Лира, сколько можно, прекрати всю эту канитель раз и навсегда, и вообще, мне сейчас неудобно говорить! Все! – Он злобно отключил мобильник. – Прости, ради бога, прости, но это уже невыносимо!

У Эллы резко переменилось настроение. Ага, Лирка добивается его? Хочет вернуть? Значит, не она его бросила, а он ее? Это несколько меняет дело!

– Это ваша очередная дама? – лукаво спросила она, а он сразу уловил перемену интонации.

– Нет, это моя бывшая жена. Прости, у тебя нет холодной воды?

– Есть. Вот, пожалуйста.

Он залпом выпил два стакана ледяной воды.

– Извини, но после разговора с ней… Это невыносимо! – повторил он. – Прости, я не сдержался, вероятно, я был груб с ней, но…

– Бывает, – усмехнулась она. – Я не ослышалась, вашу даму зовут Лира?

– Не ослышалась. Это моя бывшая жена! Но я не хочу о ней говорить!

– Я когда‑ то училась в школе с одной девчонкой по имени Лира, на редкость противная была девчонка.

– Не надо о Лирах!

– Ну да, теперь ведь в ходу евро!

Он засмеялся и взглянул на нее с нежностью:

– Как Тунис?

– Замечательно! Я просто в восторге! А хотите тунисских фиников? Я еще не все съела!

– Хочу!

Она достала коробочку фиников.

– Расскажите о себе, – попросила она.

– Какой у тебя голос! Аж мурашки по спине… И вообще… ты вся… Сплошные мурашки… – вдруг охрип он.

– Это вы обо мне рассказываете, а я о себе и сама все знаю!

– Ну что тебе рассказать? Ты ж, вероятно, многое знаешь от Любашки. Вы ведь наверняка меня обсуждали, я вас, женщин, знаю…

– Да нет, не обсуждали, или совсем чуть‑ чуть… Знаю только, что вас бросила жена…

– Теперь это так называется? Что ж, если ей так приятнее… Меня не убудет.

– Значит, вы ее бросили?

– Да, но какое это имеет значение?

– А сколько у вас было жен?

– Две! С первой мы разбежались через год… А с Лирой я прожил семь лет… А ты? Ты была замужем?

– Была, в ранней молодости, на втором курсе выскочила. По глупости. Бабушка уговорила… Мол, если я выйду замуж, ей будет спокойнее, а Лева хороший человек, из хорошей семьи и все такое… Только я его не любила. Я вообще в жизни никого не любила, только Витьку. А его посадили… Он был вор…

– И ты его любила?

– Да.

– Знала, что вор, и все равно любила?

– Да. Я думала, он завязал, мне было всего пятнадцать, и я сходила с ума… Он мне обещал… А потом моя бабушка узнала все… и вытурила меня в Москву, а он кинулся за мной и по дороге обокрал какого‑ то кагэбэшника. Его замели сразу. А у меня была внематочная беременность… Больше я в Одессу не вернулась. Бабушка обменяла квартиру на Москву, продала дачу… Так все и кончилось.

Зачем она ему это рассказывает? Она и сама не знала. Просто потянуло…

– И что дальше?

– Дальше? Стали жить в Москве. Потом заболел Люсик и быстро умер.

– А кто это – Люсик?

– Бабушкин муж. Мы остались одни и опять брали заказы… бабушка у меня готовила на заказ, я ей помогала. Потом поступила в МГУ на юридический.

– Хотела стать адвокатом, чтобы защищать своего Витьку?

– Наверное, но это было безотчетно… не знаю даже… Я обиделась на него.

– А он жив?

– Нет, – почему‑ то сказала Элла. Наверное, так она это ощущала.

В его глазах читалось сострадание.

– Знаешь, а я в юности тоже отсидел полтора года…

– За воровство?

– Нет, за драку.

– Это другое, это не стыдно…

– И что, после Витьки у тебя… никого не было, кроме мужа?

– Да нет, почему, я же живой человек, но любить не любила. Сердцу ведь не прикажешь. А между прочим, заложила меня бабушке Лирка! Донесла, что у меня роман с вором… Она вообще была гадина и ябеда. Если бы я тогда знала, что это ее рук дело… Я бы специально в Одессу вернулась и придушила бы ее на фиг! Но мне бабушка только незадолго до смерти призналась, что это Лирка. Может, если бы не она, все сложилось бы иначе… Может, меня не отправили бы в Москву, Витька не спер бы бумажник, его бы не посадили…

– Эллочка, если бы да кабы…

– Я знаю. Просто услыхала это имя и расстроилась…

Он давно уже смекнул, что речь идет о его бывшей супруге, однако делал вид, что не понимает, но ни на секунду не заподозрил, что эта женщина, такая милая, прелестная, попросту с ним играет.

Зазвонил телефон. Элла схватила трубку.

– Эллочка, вы когда будете? – спросила Мария Игоревна. – Если можно, поторопитесь, вы здесь очень нужны, должен прийти клиент, а меня срочно вызывают – мама заболела!

– Хорошо, я сейчас приеду! Вы сможете подбросить меня до работы? – спросила она у Воронцова.

– Разумеется!

– Тогда я пошла одеваться!

– Что‑ то случилось?

– Надо срочно подменить коллегу!

– А…

Через десять минут они вместе вышли из квартиры. Когда он открыл перед ней дверцу своего джипа, она помедлила.

– Смелее! – подбодрил он ее и слегка подсадил. – Никто на тебя не бросится!

– Как знать!

– Да ладно тебе! Элла, ты… Что ты делаешь вечером?

– Еще не знаю, я вымоталась за последние дни.

– Мне Люба сказала, что у тебя в перспективе карьера на телевидении.

– Да какая там карьера! Боюсь сглазить.

– У меня не черный глаз. А хочешь, я подарю тебе амулет, настоящий, африканский, из черного дерева?

– Благодарю, не стоит. А вот мы и приехали! Спасибо, что довезли.

Он вышел, подал ей руку и на мгновение прижал к себе, у нее все внутри задрожало. Но она тут же справилась с собой:

– До свидания, Митя!

– До свидания? Это обнадеживает, все‑ таки не «прощай». Пока, моя хорошая!

«Моя хорошая»! Никто никогда ее так не называл, ей почему‑ то это безумно понравилось, просто маслом по сердцу! Странные вещи иной раз производят на нас впечатление. Ей в этих простых словах послышалось что‑ то неформальное, искреннее, что‑ то предназначенное только ей одной! Она была уверена, что ни балерине, ни драчунье, ни тем более этой щебечущей мартышке он не говорил «моя хорошая».

– Элла! – встретила ее Леля. – Что за шикарный кавалер тебя привез? Где таких берут?

– Секрет фирмы! – улыбнулась Элла.

– Ты в последнее время меня удивляешь!

– Погоди, я еще не так тебя удивлю!

– Выйдешь замуж за этого джипника?

– Это не так интересно, замуж выходят сплошь и рядом!

– А что еще?

– Пока не скажу! Ну, где клиент?

– Будет через пять минут. Слушай, Элла, а что это у тебя такой утомленный вид? Кавалер утомил?

– А хоть бы и так!

– Понятно, ты его накормила небось своими чудесами, вот он и вдохновился.

– Ты не поверишь, но я его ничем не кормила, кроме фиников!

Леля посмотрела на нее с абсолютным недоверием. Чтобы такой шикарный с виду мужик клюнул на эту корову? Невероятно! Да еще без классной кормежки? Ерунда! Хотя он так нежно высадил ее из машины…

– Эл, он иностранец!

– Да почему? Самый что ни на есть наш. А, понимаю, ты не в состоянии понять, что такой мужик может на меня клюнуть?

– Это за пределами здравого смысла!

– Леля, ты идиотка, – вмешался в разговор Тимур Измайлович, компьютерщик, чинивший принтер. – И хамка к тому же! Не понимаю, как тебя тут держат.

– Ха! – сказала Элла, давая понять наглячке, что уж ей‑ то известно, почему Лелю тут держат. А поскольку Валерий Яковлевич был давно и прочно женат, к тому же побаивался своей супруги, информация о связи с секретаршей была строго секретной. И Леля сама эту секретность оберегала. Она покраснела от злости. Но прикусила язык. Надо же, эта корова что‑ то здорово осмелела, – видно, и вправду закрутила с шикарным мужиком.

В конце концов, встречаются среди них и извращенцы!

Элла подумала: завтра обещают похолодание, надо будет надеть норковую шубу, Лелька решит, что это и есть тот сюрприз, который я ей посулила. Но что с ней будет, когда увидит меня по телевизору… Почему‑ то мысль об этом очень ее позабавила. Ей даже немного жалко стало глупую девчонку, но, с другой стороны, она и вправду дура и хамка. И нередко обижала Эллу. Та не была злопамятна, но…

Вечером, когда она складывала в сумку бумаги, которые собиралась повнимательнее изучить дома, в спокойной обстановке, Леля вдруг сказала:

– Эл, а кавалер‑ то уже тут как тут, дожидается!

– Какой кавалер? – рассеянно осведомилась Элла.

– А у тебя их что, много?

– Да есть вообще‑ то…

– Ну тот, джипник!

– Фу, какое мерзкое слово! – вспыхнула Элла. Он приехал за ней!

– Привет!

– Привет! Вы меня ждете? – не придумала она ничего умнее.

– Да, мы сейчас поедем ко мне – и я покажу тебе свой новый фильм о коалах. И угощу ужином, который сам приготовлю. А потом, если будешь настаивать, отвезу домой. Возражения не принимаются.

Он повезет ее к себе, накормит ужином… Это как‑ то легко увязывалось со словами «моя хорошая». Он хочет показать мне свой фильм, хочет накормить меня, хочет что‑ то для меня сделать, а ведь ему куда проще было бы пригласить меня в ресторан… Интересно, как он живет? Но неужели он действительно что‑ то ко мне испытывает кроме желания трахнуть? Он же сказал, если я буду настаивать, он отвезет меня домой… Наверное, лучше и в самом деле уехать. Я не чувствую себя сегодня готовой… Я слишком устала за эти дни. А впрочем, там будет видно.

Он жил в новом доме, в огромной, но однокомнатной квартире, больше напоминавшей ателье художника. Везде было очень чисто и аккуратно. На стенах висели картины и фотографии, но не людей, а животных, и навстречу им вышел невероятной красоты рыжий кот.

– Познакомься, Элла, это мой лучший друг Фантик.

– Какой красавец, можно его погладить? – И, не дожидаясь ответа, она погладила кота и почесала под подбородком. Он громко замурлыкал.

– Смотри‑ ка, признал тебя! Он вообще‑ то весьма разборчивый господин. Ты любишь кошек?

– Очень! В Останкине в зимнем саду живет очень похожий… А с кем вы его оставляете?

– Его берет мама. Она тоже в нем души не чает. Ну давай пальто и проходи! Обувь можешь не снимать, а впрочем, как угодно.

Она все‑ таки сняла сапожки и влезла в большие тапки, расшитые причудливым узором.

– Это из Чада, – объяснил он. – Знаешь, что было на озере Чад?

– Ну, кроме того, что там бродил изысканный жираф, пожалуй, ничего. А что?

Он посмотрел на нее с восхищением:

– Любишь стихи?

– В общем да.

– Садись, устраивайся поудобнее, хочешь, залезай на диван с ногами, и будем смотреть кино. Я только на минутку пойду на кухню…

– Помощь не требуется?

– Нет‑ нет, я уже все подготовил, осталось поставить в духовку.

Он ушел, слышно было, что он чем‑ то гремит на кухне. Ей было здесь хорошо и уютно, к тому же Фантик тоже запрыгнул на диван и улегся рядом, свернувшись в клубок.

– Ах ты мой милый, славный котяра, – приговаривала она, почесывая его за ухом.

– Ого, какая дружба, пожалуй, даже любовь с первого взгляда! – сказал Воронцов, смеясь, а про себя подумал: совсем как у меня. – Ну, хочешь смотреть кино или нет? Не думай, я не обижусь…

– Конечно, хочу! – горячо отозвалась она. – Тем более про коал!

У него был домашний кинотеатр с огромным экраном. «Компания Би‑ би‑ си представляет новый фильм режиссера и оператора Дмитрия Воронцова «Что мы знаем о коалах».

Он не стал садиться с нею рядом на диван, а сел так, чтобы видеть не столько экран, сколько ее лицо. Ему была интересна ее реакция. Балерина, например, через четверть часа уснула. Но Элла и не думала спать. Она то и дело восклицала:

– Боже, какая прелесть, какая мордочка! Ой, я не могу, так хочется его пожамкать! Господи, с ума сойти! Митя, он и вправду разбился? Да?

– К сожалению. Потом выяснилось, он был больной, словом, не жилец.

– Жалко его. Ой, а как же это…

Фильм шел сорок пять минут и смотрелся на одном дыхании. Элла была в полном восторге. Он видел, что восторг совершенно искренний. Ему довелось слышать уже немало восхищенных отзывов от специалистов‑ зоологов и кинематографистов, но почему‑ то восторг этой женщины, немного наивный, доставил ему огромное удовольствие.

– Но как же вы это снимали? Сколько времени?

– В общей сложности больше года.

– С ума сойти! А вы их трогали?

– Конечно!

– Они приятные на ощупь?

– Да нет, не слишком, а когти у них – просто ужас! Так что особенно жамкать не рекомендуется, – засмеялся он.

Она вдруг залилась краской.

– Бабушка так говорила…

– Все, мадам, пошли на кухню, ужин готов.

Стол на просторной кухне был уже накрыт.

Из духовки пахло жареной курицей.

– Садись, я сейчас.

И он торжественно вытащил из духовки глубокий противень, на котором стояла бутылка с насаженной на нее курицей.

– «Курица в полете»? – расхохоталась Элла.

– Откуда ты знаешь? – обескураженно спросил он.

– Так это, можно сказать, мое коронное блюдо!

– Серьезно? – огорчился он.

– Более чем.

– Очень простое блюдо, удобное… – словно бы оправдывался он. – Собственно, не надо ничего уметь, сунул в духовку, и все, главное – не спалить. Кстати, я научился этому у… бывшей жены. Она практически не умела готовить.

– Отважная женщина!

– Почему?

– Я сегодня утром видела по телевизору, как она готовила наперегонки с итальянским профессиональным поваром.

– Лира?

– О нет, Зоя Звонарева!

– Ты с ней училась в школе?

– Разумеется. Только она переделала себе нос.

– Переделала нос? – ахнул он.

– Ну да. Раньше он у нее был длинный и тонкий, а теперь какая‑ то пимпочка!

– С ума сойти, я не знал… Она мне не говорила… Слушай, а что же она там готовила?

– Какую‑ то пакость. И еще утверждала, что все ее мужья с восторгом это ели.

– Совсем офонарела!

– Митя, давайте уже есть курицу!

– Ох, прости, прости! Но ты так меня удивила, – бормотал он, снимая курицу с бутылки и довольно ловко разделывая ее. – А знаешь, чего она сегодня от меня требовала? Чтобы я пришел к ней и изобразил любящего мужа в передаче «Пока все дома».

– Очень в ее духе. Плюнь в глаза – божья роса. Но боюсь, мы сейчас начнем перемывать ей косточки, а это все‑ таки не слишком способствует пищеварению.

Он расхохотался и положил ей на тарелку курицу и рис, аппетитно пахнущий карри.

– Ну как?

– Вкусно, – сказала Элла вполне искренне. Кроме двух фиников утром и одного куска кекса на работе, она сегодня ничего не ела. Да и в предыдущие дни столько готовила, что почти не могла есть.

– Мне Славка говорил, что ты готовишь какие‑ то чудеса… А я так примитивно тебя кормлю.

– Ну почему примитивно? Рис просто потрясающий! Дайте рецептик!

Как с ней приятно есть, она совсем не жеманится и так явно получает удовольствие от этого процесса…

– Знаешь, давай в ближайшие дни сходим в какой‑ нибудь хороший ресторан! Мне так нравится, как ты ешь… Помню, я студентом по уши влюбился в одну девочку. Мы учились во ВГИКе – я на операторском, она на актерском. Красоточка была, надежды подавала, я млел как идиот и решил, что женюсь, пока не увели… Пригласил домой познакомить с родителями. Мама постаралась, наготовила всего, она у меня тоже кулинарка великая. А Вика пришла, от всего отказалась, мама рассердилась, папа стал ее уговаривать, и тогда она согласилась съесть «разве что немножко оливье»! Возмущению мамы не было предела.

– Может, она стеснялась?

– Да то‑ то и оно, что нисколько. Просто она считала, что получать удовольствие от еды – дурной тон. С тех пор у нас в семье, когда кто‑ то плохо ел, говорили: ну возьми хотя бы «немножко оливье»!

– И вы не женились на ней?

– Нет, – рассмеялся он, – мама умела так высмеять моих девушек, что я сразу терял к ним интерес.

– А как же Лира? Ваша мама ее не раскусила?

– Видишь ли, когда я на ней женился, родители работали за границей и я их поставил перед свершившимся фактом. Надо было видеть мамино лицо. Но мы ведь не хотели о ней говорить… Элла, да ты совсем спишь.

– Дайте мне чашку кофе, я проснусь.

– Зачем? Если хочешь спать, спи.

– А вы обещали отвезти меня.

– Как скажешь! Я потому и не предлагал выпить, догадывался, что ты запросишься домой.

– Спасибо. За все большое спасибо. Мне у вас очень понравилось. И фильм ваш просто потрясающий… И кот!

В машине она почти сразу уснула. Он смотрел на нее с грустью. Боже мой, какая женщина, как с ней легко и просто. Она совсем ничего из себя не строит. С ней уютно даже в машине. Вот она спит, посапывает рядом, а у меня в душе разливается опасное тепло… Нет, Митяй, опомнись! Это сейчас она милая, уютная и беззащитная, а потом… Кто знает, какие жабы могут обнаружиться под этой прелестной оболочкой… Ты уже однажды купился на милую бесшабашность, бытовую неприхотливость Лиры. А что оказалось? Нет, хватит с меня. Да и зачем я‑ то ей нужен? Она еще молодая, ей надо замуж, она такая домовитая, она задушит меня своей заботой, разбалует, я буду из всех экспедиций стремиться к ней под крыло, а она в один прекрасный день меня этим крылом и прихлопнет. Да и вообще, я не способен к нормальной семейной жизни. Зачем давать женщине надежду, если знаешь, что не сможешь ее оправдать? Тем более такой женщине. Она цельная натура, сколько лет любила какого‑ то уголовника, может, и сейчас еще любит… Но как к ней тянет… Как хочется вот сейчас остановить машину и накинуться на нее… А может, просто объясниться с ней по‑ честному, сказать – так и так, я не могу жениться, не хочу обманывать, согласна принимать меня таким – отлично, нет – очень жаль и давай расстанемся без лишних драм. Ах боже мой, зачем ты, Митяй, опять наступаешь на те же грабли? Она, конечно, согласится принимать тебя таким, но в душе все равно будет надеяться и верить, что сумеет тебя приручить и никуда ты от нее рано или поздно не денешься… А потом она будет умирать от горя, притворяться, что хочет покончить с собой, а то заявит, что беременна, или вовсе родит, сказав, что это будет только ее ребенок, что от меня ей ничего не нужно… Все они такие, все жаждут захомутать мужика. Нет, Митяй, надо бежать, пока не поздно… Мне моя свобода и независимость дороже всего. Но как сладко она сопит… Как хочется ее трахнуть…

– Ой, я заснула! Простите!

А какой голос, с ума сойти.

– Да за что прощать? Ты так сладко спала, видно, действительно утомилась.

– А где это мы едем? В темноте не разберешь, это уже Ленинский?

– Совершенно верно. Элла, говори мне «ты», меня твое «вы» как‑ то деморализует, я чувствую себя почти старцем…

Она улыбнулась, как ему почудилось, загадочно. То есть она и впрямь считает меня стариком? С какой стати?

– Что ты делаешь завтра вечером? – неожиданно для себя самого спросил он.

– Пока не знаю. А что?

– Давай завтра куда‑ нибудь сходим, а? В театр, например, а потом где‑ нибудь поужинаем, а?

– Можно, – просто и радостно ответила она.

– Хочешь, сходим на концерт Хворостовского, а?

– Туда, наверное, не попасть.

– Но ты хочешь?

– Да нет, пожалуй.

– Ты не любишь пение?

– Очень, очень люблю. Но Хворостовский… Я умом понимаю, что у него божественный голос, что он изумительно поет, все понимаю и ценю, но… наверное, я скажу глупость… У меня от его пения мурашки по спине не бегут… Организм не реагирует, понимаете? Это, конечно, мое субъективное ощущение…

Он изумленно взглянул на нее и затормозил. Они приехали. Он не выдержал и спросил охрипшим голосом:

– А от меня… От меня у тебя бегут мурашки?

– Еще какие! – просто ответила она.

Но тут у него зазвонил мобильный.

– Мама? Что? Да, сейчас еду! Да, мама, понял! Прости, Элла, отца увезли в больницу… Сердце… Я должен мчаться. Я позвоню. До свидания.

Время шло. Жизнь Эллы вошла в прежнюю колею, словно никогда в ней не было ни телевидения, ни Воронцова. Но вот по дороге с работы она купила очередной номер «ТВ‑ Парка» и в субботу обнаружила в программе свою передачу – «Рецепты моей бабушки»! Сердце забилось как сумасшедшее. Элла заметалась, ей стало так страшно, как еще никогда в жизни. Что, если я провалюсь? Вдруг мое шоу никуда не годится? Она бегом бросилась домой и позвонила Маше. Но там никто не отвечал. А Машкин мобильник был заблокирован. Наверное, забыла заплатить. Она опять открыла журнал, словно надеясь, что на сей раз ее шоу там не окажется. Но напрасно. Черным по белому было написано: «Рецепты моей бабушки». И более того, справа, где анонсировались старые фильмы и новые программы, была крохотная заметочка: «Канал открывает новую рубрику: «Рецепты моей бабушки». Ведущая – юрист Елена Якушева». Елена! Какой идиот это писал? А впрочем, так даже лучше – раньше времени никто из знакомых и коллег не узнает. Она еще не видела смонтированный вариант программы. Надо позвонить Пузайцеру, пусть покажет ей, – в конце концов, она имеет право… А то сняли и забыли о ней. Ее кухню, которую она так любовно обживала, разобрали, слишком дорого стоит в Останкине аренда. А новую, скорее всего, и не построят, шоу провалится… Как пить дать провалится! Увидят зрители на экране такую корову и скажут: куда ты, дура, суешься на экран? Кто‑ то на днях говорил, что телекамера очень полнит, мол, в телевизоре каждой женщине, считай, прибавляется восемь кило… Ужас!

Словом, она была в панике. Металась по квартире и в результате затеяла разборку шкафов на кухне. За последнее время там черт знает что образовалось. Вот, если мне заплатят на телевидении, как обещали, надо будет сделать ремонт, хотя бы косметический. И купить новый холодильник, а то этот уже никуда не годится. В наше время просто смешно размораживать холодильник. А какой шикарный холодильник на кухне у Воронцова – огромный, серебристый… Нет, об этом вспоминать нельзя! Это табу! Машка поняла, молчит, ни о чем не спрашивает. Но тут она сама позвонила, и голос у нее звенел от радости:

– Элка, ты сидишь или стоишь?

– Сижу, а что случилось?

– Элка, тогда ляг, а то со стула свалишься!

– Машка, не тяни!

Маша понизила голос:

– Элка, я беременна!

– Нет, правда?

– Правда, правда, истинная правда! Тест подтвердил! Я буду рожать! Мама в восторге! Можешь себе представить!

– Машка, от кого?

– Ты легла? От Пузайцера!

– Машка, кончай шутить!

– Какие шутки! У меня, кроме него, в последнее время никого и не было.

– Но я ничего не заметила.

– А что ты вообще в последнее время замечала?

– Когда ж вы успели?

– Долго ли умеючи?

– Но у него же и так двое детей!

– А при чем тут он? Он свое дело сделал! Между прочим, имей в виду, если ты ему хоть словечко ляпнешь, хоть намекнешь, я с тобой рассорюсь навсегда! Я хочу ребенка, а этот тип мне совершенно не нужен!

– Так ты что… сознательно… хотела ребенка именно от Пузайцера?

– Да нет, просто был такой момент, когда я захотела Пузайцера. И легко этого добилась. И вдруг такой подарок! А что, у него ведь хорошая морда, он трехжильный, детки симпатичные такие, я фотки видела, так что наследственность вполне приличная… А главное – получилось! И мама счастлива. Можешь себе представить, она пошла в поликлинику, обследовалась и сказала: «Я теперь могу с чистой совестью советовать тебе рожать без мужа! Я успею его вырастить! »

– Скажи маме, что я ее обожаю! И буду помогать тебе тоже чем смогу. Это будет мой двоюродный ребенок, ты согласна?

– Помощь принимаю от всех, у кого добрые намерения! Но от Пузайцера ничего не хочу, и меньше всего хочу, чтобы ребенок носил фамилию Пузайцер! Элка, ну скажи, разве не здорово?

Элла рассмеялась:

– Еще как здорово. А как ты себя чувствуешь?

– Великолепно!

– Маш, а у меня тоже новость: в программе объявлена моя передача. Только там написано: ведущая Елена Якушева.

– Вот сволочи! Но в конце концов… Элка, ты, надеюсь, Новый год с нами встречаешь?

– Что за вопрос? Машка, а можно я у тебя одну вещь спрошу?

– Валяй!

– Маш, ты Пузайцера без бейсболки видела?

– Нет! Но я, честно говоря, и не стремилась. Может, лучше не видеть?

И они расхохотались.

– Элка, на Новый год с тебя фаршированная рыба!

– Договорились!

– Слушай, а тебе не страшно одной смотреть свою передачу?

– Не то слово!

– Хочешь, я к тебе приеду?

– А ты сможешь в субботу?

– Во всяком случае, постараюсь!

И вот настал этот день. Ночь она почти не спала, у нее тряслись руки и пересыхало в горле.

Программа начиналась в десять тридцать утра.

В четверть одиннадцатого в квартиру ворвалась Маша с букетом белых хризантем.

– С ума сошла? – всплеснула руками Элла.

– Да ладно, ставь в воду и включай телик! Между прочим, ты в курсе, что у Воронцова умер отец?

– Откуда ты знаешь?

– Догадайся с трех раз! Вчера мадам Звонарева ходила на похороны! Но перед этим «публичным мероприятием» заехала к нам в салон. И так щебетала‑ щебетала, какой чудный человек был ее свекор! И безумно жаль бедного Димку, который буквально не в себе от горя! Надо его утешить… Элка, начинается! – закричала она не своим голосом, а Элла обреченно опустилась на диван рядом с ней. – Ой, Элка, какая ты хорошенькая, прелесть!

А на другое утро Элла проснулась знаменитой! В половине девятого ей позвонил решительно отвергнутый ею Миша.

– Хочу сказать тебе, что ты все‑ таки редкая сука! – выпалил он.

– Ты так считаешь?

– Да, считаю! Столько лет кормила меня этим говнищем, этой аэрокурицей, а сама, оказывается, великая кулинарка? Или ты ее только изображаешь? Хотелось бы знать, как ты на телевидение пролезла, а? Кому дала?

– Бедный, ты такой дурак, я даже не думала, – добродушно отозвалась Элла, предвидевшая нечто подобное. Вчера вечером заходили две соседки, выражали восхищение, но во взгляде одной из них явственно читалась непереносимая черная зависть!

После звонка Миши пришла еще одна соседка, с третьего этажа, пожилая дама, бывшая красавица, а ныне вдова крупного мидовца, вполне симпатичная, доброжелательная, но очень болтливая.

– Боже мой, Элла, я своим глазам не поверила, когда включила телевизор! И если бы не ваш чудный голос, я бы решила, что обозналась! Поздравляю, поздравляю, моя дорогая! Я тут принесла дивные конфеты, давайте попьем кофейку – и вы мне все расскажете! Это же безумно интересно, как в наше время попадают на телевидение!

Элла заранее припасла для любопытствующих подобного толка небольшую сказку, максимально приближенную к правде.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒