ЭЛЛА БОРИСОВНА 5 страница

– Ладно, посмотрим.

– Не вредничай, Элка, потреплемся вечерком.

– В Тунисе не успеем потрепаться?

Она и сама не знала, почему не хочет ехать сегодня, это в корне противоречило ее первоначальным намерениям. Она что, ждет звонка? Тогда какого черта надо было снимать трубку? Впрочем, он ведь тоже мог позвонить на мобильный… Да ну его, не буду я о нем думать. Видно, не больно‑ то я ему нужна, просто он чувствовал неловкость за случившееся. Ну извинился перед дамой, хотел даже трахнуть, чтобы уж полностью искупить вину, дама не поддалась сразу, ну и фиг с ней. Улетает куда‑ то? Скатертью дорожка.

И она положила трубку на место. Он уж не позвонит. Телефон тут же зазвонил. Она сняла трубку:

– Алло!

– Элла Борисовна, – узнала она голос соседа со второго этажа, – простите великодушно, у вас не найдется клей «Супермомент»?

– Кажется, где‑ то был, я сейчас посмотрю. Ага, есть, и еще не совсем высох. Заходите!

– Благодарю вас, а то у меня тут… Так я зайду минут через десять?

– Пожалуйста.

Сейчас будет приводить себя в божеский вид, – усмехнулась Элла. Весьма галантный дядька. Всегда при галстуке является. Надо и мне что‑ то надеть. Она была в легком, совсем коротком халатике, который безбожно сел после стирки, но выбрасывать было жалко, уж больно он уютный. И она накинула домашнее платье, привезенное Машкой из Израиля, – длинный синий балахон из трикотажа с нарисованными на груди белыми ромашками. Этот туалет не брало ничто – ни время, ни бесчисленные стирки. Ромашки были как новые! К тому же он не мялся и гладить его не было нужды. Исключительно удобно!

Вскоре раздался звонок в дверь. Элла побежала открывать. На пороге стоял… Воронцов.

– Вы? – ахнула Элла.

– Я! Вот… – Он протягивал ей букет крошечных белых хризантем с темно‑ розовой серединкой. Они очень понравились Элле. Но самое странное было то, что она не взволновалась, а, наоборот, как‑ то вдруг успокоилась. И обрадовалась, конечно.

– Вы позволите войти? – спросил он после довольно долгой паузы, во время которой они смотрели друг другу в глаза, и от этого стремительно рушились все разделявшие их барьеры.

– Ах да, конечно, – пролепетала Элла, впуская его в квартиру. – Пожалуйста, проходите. Как вы меня нашли? На визитке нет адреса…

– По мобильнику. Я послал эсэмэску Махотину. Срочно сообщи адрес Эллы. Он и сообщил…

В этот момент в дверь опять позвонили.

– Кто это?

– Сосед.

Элла распахнула дверь, уже держа в руке тюбик клея.

– Элла Борисовна, рад приветствовать… – начал сосед, очевидно предполагая, что его пригласят войти, может быть, напоят чаем с чем‑ то вкусным, поговорят по душам… Но он мгновенно оценил обстановку, покорно и понуро взял клей и, пробормотав слова благодарности, ушел.

Элла закрыла за ним дверь и повернулась к гостю. Он стоял совсем близко к ней, и она почти уткнулась носом ему в грудь. Он был значительно выше нее.

– Элла, я сам ничего не понимаю, это какое‑ то наваждение… Почему меня так к вам тянет… Практически с первого взгляда… Практически… Да… Я понимаю, что все это дико… Отчасти даже неприлично… То есть вам может так показаться…

– Ну и пусть, – сказала Элла.

– Что?

– Пусть неприлично… Мне плевать…

В ответ он так сжал ее в объятиях, что она едва не задохнулась. Он поцеловал ее, она закрыла глаза и сразу увидела золотых пчел, как на воображаемом покрывале Ивана Аркадьича. После Витьки она их ни разу не видела. Они были такие красивые и что‑ то жужжали, жужжали… Полночи напролет.

Она проснулась первой, глянула на часы и в ужасе вскочила. Чемодан не собран, цветы не политы, такси не заказано. А может, лучше остаться, никуда не ехать? Как можно сейчас пережить разлуку? Никогда и ни с кем ей не было так хорошо, она забыла о том, что отнюдь не сильфида, она видела и чувствовала кожей и всеми фибрами души, что нравится ему такая, как есть, а уж как он ей нравился… К черту, не поеду, вот сейчас позвоню Машке и откажусь… Нет, так нельзя. Машка старая подруга, верная, преданная, нельзя испортить ей отдых из‑ за первого попавшегося мужика, даже такого… Да и вообще, так поступила бы курица. Я должна наступить на горло своей куриной песне и улететь! А он пусть ждет и терзается. Кстати, еще не факт, что он будет терзаться. Я‑ то точно буду, а он… Кто его знает… Но безусловно лучше думать, что он терзаться не станет. Полезнее для всех, и для меня, и для Машки. Надо на эту неделю забыть о нем, совсем забыть, так куда легче перенести мысль, что он забудет обо мне… Тьфу ты, черт, совсем запутаться можно! Она молниеносно собрала чемодан и уже хотела вызвать такси, потом подумала: может, он отвезет ее в аэропорт? Как приятно было бы… Но нет, это куриные надежды. И она вызвала такси на девять часов. Потом приняла душ, привела себя в порядок, оделась, проверила документы и лишь после этого заглянула в спальню. Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел на нее. В его взгляде ей почудилось что‑ то такое, отчего ей захотелось все послать к черту и кинуться к нему. Но она себе этого не позволила. Что ж я, курица перед петухом?

– Митя, пора вставать!

– Ничего подобного, иди ко мне! – проворковал он, протягивая к ней руки.

– Нет, я через час улетаю!

– Улетаешь? Куда? – поразился он и сел в кровати.

– В Тунис.

– В Тунис? Зачем?

– Отдыхать!

– Что ж ты молчала?

– Почему? Я говорила, что улетаю…

– Правда? Я как‑ то пропустил мимо ушей. И когда ты едешь?

– Я заказала такси на девять.

– Такси?

– Ну да.

– Отмени заказ, я сам тебя отвезу! В Шереметьево?

– Нет, в Домодедово.

– Неважно, я тебя отвезу!

– Не стоит, машина заказана, зачем тебе тратить столько времени впустую?

– Почему – впустую? Побыть лишний час с любимой женщиной…

– Ох, не надо этого…

– Чего? – не понял он и, нисколько не стесняясь, встал и начал одеваться. Но вдруг замер, засунув одну ногу в джинсы. – Постой, а с кем ты едешь в Тунис?

– С подругой.

Она ждала этого вопроса уже давно.

– Тогда тем более я тебя провожу. Хочу посмотреть на подругу.

Элле вдруг стало скучно. Все было так прекрасно, так небанально, а этот утренний разговор был так похож на разговоры с Мишей… Неужели утро действительно настолько мудренее вечера? И этот человек ничем не лучше других, таких же банальных и скучных?

– Нет, – твердо сказала она. – Я не хочу, чтобы ты меня отвозил.

– Не понимаю, – пожал он плечами.

– И не надо. Иди лучше завтракать.

На завтрак она приготовила горячие бутерброды из всего, что оставалось в доме, – немножко докторской колбасы, немножко сыра, помидор, капелька майонеза, веточка базилика.

– Потрясающе! – воскликнул он. – И когда ты успела?

– Да тут делать нечего, просто у меня ничего в доме нет, я же тебя не ждала.

Но тут позвонила Машка – удостовериться, что Элла встала вовремя.

– Все в порядке, Машуня, на девять у меня заказано такси. Сейчас говорить не могу, некогда, целую, до встречи!

– Подругу зовут Маша?

– Да.

– Элла, скажи, ты чем‑ то недовольна? – осторожно спросил он.

– Боже упаси! – нежно улыбнулась Элла. – Просто я… уезжаю сегодня…

– Дорожная лихорадка?

– Именно.

– Ну что ж… Когда ты возвращаешься?

– В следующее воскресенье.

– Ну что ж… – повторил он.

Повисла тяжелая пауза. Элла быстро собрала посуду, вымыла ее. Проверила, выключен ли свет, отключила на всякий случай стиральную машину, еще раз заглянула в сумочку, на месте ли паспорт и деньги. Путевки были у Маши. Ей стало грустно. Похоже, этой ночью все и ограничится… Вчера у него был порыв, порыв прошел, желание удовлетворено, а с утра все как‑ то не задалось… Ну и ладно! Обойдемся как‑ нибудь!

– Что ж твое такси не звонит?

– Они звонят, когда машина уже ждет.

Тут как раз зазвонил телефон.

– Такси? – спросил он.

Она молча кивнула и взяла с вешалки плащ:

– Присядем на дорожку?

Они сели.

– Ну, с Богом! – тяжело вздохнула Элла и встала.

– А чемодан донести ты позволишь?

– Конечно!

В лифте он погладил ее по щеке и спросил шепотом:

– Ты почему такая? Что стряслось?

– Я боюсь!

Но тут они приехали вниз, он донес чемодан до такси, положил в багажник, и на мгновение они замерли. Она ждала, что он обнимет ее, и он, вероятно, ждал того же от нее. Его сбивало с толку ее странное после вчерашнего поведение.

– Ну пока! – сказала она, с трудом проглотив подступивший к горлу комок.

– Пока. Да, постой… Чего ты боишься? – спохватился он вдруг.

– …Я летать боюсь! – вдруг нашлась она.

– Летать? Ерунда, выпей перед полетом стакан водки – и все страхи как рукой снимет! – облегченно и радостно воскликнул он. Этот страх он понимал, часто с ним сталкивался, особенно у мужчин. Ну конечно, она просто нервничает перед полетом. – Не бойся, солнышко, все будет отлично!

И в последнюю секунду, когда она уже собралась сесть рядом с шофером, он обнял ее и поцеловал в щеку:

– Счастливо отдохнуть! Как приедешь, позвони!

И он захлопнул дверцу.

– Элка, что с тобой такое? – спросила вдруг Маша, когда они ждали начала регистрации.

– Ничего, – ответила Элла. Ей не хотелось сейчас говорить об этом. Уж слишком ее переполняли самые противоречивые чувства. С одной стороны, она ясно понимала, что влюбилась, но что‑ то мешало ей целиком отдаться этому восхитительному чувству. А почему – непонятно. Она знала, что расскажет все Маше, но позже, в более подходящей обстановке.

– Нет, Элка, я ж тебя знаю, что‑ то с тобой не то… Ты, часом, не влюбилась?

– Пока нет.

– Что значит – пока?

– Да нет, нет, ни в кого я не влюбилась.

– А по‑ моему, ты врешь! Элка, ну не будь свиньей, скажи, кто он?

– Отвяжись, Машуня. – И тут она поняла, что не желает ни с кем говорить на эту тему, но Машка не отстанет. И она решила выдать другую свою тайну, тем более что из этого уж точно ничего не получится, а значит, разговорами кашу не испортишь, ничего не сглазишь, по крайней мере.

– Ладно, так и быть, скажу, но имей в виду, что это дохлый номер, говорю сразу.

– Ну? – У Маши от любопытства горели глаза.

– Понимаешь, я вчера пробовалась на телевидении.

– Что это значит? – вытаращилась на нее подруга.

– Там хотят запустить новое кулинарное шоу, Махотин почему‑ то решил, что я это смогу, ну вот и…

– Элка, ты что, ненормальная? Почему молчала?

– Потому что ничего из этого не вышло.

– Кто тебе сказал?

– Никто. Тут и говорить не надо, все и так понятно. Когда все кончилось, они ко мне всякий интерес потеряли, а если бы я им подошла… то, наверное, как‑ то иначе вели бы себя.

– Элка, ты расстроилась?

– Да нет, какая из меня телеведущая?

– Почему? Очень даже неплохая, на мой взгляд. Ты красивая, уютная, у тебя роскошный голос, ты нормально говоришь по‑ русски, а твоя одесская интонация только придает тебе шарм… Лично я с удовольствием стала бы смотреть такую передачу, тем более что ты готовишь просто потрясающе и других можешь научить, если, конечно, у них есть такие способности.

– Спасибо, подруга, но ведь решаешь не ты, а Пузайцер и компания.

– Кто?

– Мной там занимался человек по фамилии Пузайцер.

– Красота, кто понимает! Пу‑ зай‑ цер! Прелесть. Интересно, какого происхождения фамилия?

– Еврейского.

– Не о том речь, – поморщилась Маша. В ней говорил филолог. – Но фамилия все‑ таки симпатичная. Что‑ то от пушистого, пузатого зайца.

– Видела бы ты этого пушистого зайца! – рассмеялась Элла. – Под два метра ростом, тощий, жилистый, а из‑ под бейсболки на спине свисает хвостик.

– Он что, и в помещении ходит в бейсболке?

– Да.

– Значит, лысый, – констатировала Маша. Теперь в ней говорил визажист.

– Но самое интересное не то. Он меня узнал! Он тоже из Одессы и в детстве глубоко почитал Витьку Шебу и заодно его зазнобу. Говорит, все девчонки дохли от зависти ко мне. А я тогда об этом даже не догадывалась.

– Ничего, Элка, я чувствую, что скоро все бабы будут дохнуть от зависти к тебе.

– С какой стати? – удивилась Элла.

– Тебя возьмут на телевидение, вот увидишь. И ты тогда должна потребовать, чтобы меня сделали твоим визажистом. Ну чтобы в титрах передачи было написано: «Визажист Мария Крутова». Представляешь себе, какая это будет реклама для моего салона?

– Ну, Машка, ты даешь! – захихикала Элла.

– Так и будет, вот увидишь, увидишь! А еще мы там с тобой найдем себе охренительных мужиков. Ну у тебя вообще от них отбою не будет, а мне уж что‑ нибудь из отходов сойдет… – хохотала Машка. – А может, и не из отходов… Вдруг в останкинских коридорах встречу свою судьбу?

– Ага, Аркашу Пузайцера!

– А что, он противный?

– Ничуть.

– Тогда можно рассматривать и его кандидатуру, почему нет? И я стану мадам Пузайцер, нехило, правда?

– Видишь ли, я не уверена, что этот титул никому еще не достался. Он вполне похож на человека, иссушенного семейной жизнью.

– Ничего, мы его увлажним!

И подруги покатились со смеху. Им нечасто удавалось вместе отдыхать, но уж если выбиралась неделька, они веселились на всю катушку и никаких разногласий обычно не возникало.

Я все сделала правильно, сказала себе Элла. Нельзя всю жизнь быть курицей, нельзя! Тем более что этот человек не для нормальной жизни. Он кочевник, он привык к скитаниям в самых суровых условиях, он без этого не сможет, ему необходим этот адреналин… Он быстро зачахнет в обычной домашней жизни. А ко мне его потянуло, потому что сейчас он устал от экстрима, но стоит ему отдохнуть месячишко – и поминай как звали, а я останусь… с разбитым сердцем. Черт возьми, как пошло звучит – «с разбитым сердцем»! Не хочу я больше разбивать свое сердце, едва только оно склеилось и срослось после встречи с Витькой… Оно у меня одно.

– Машка, ты чувствуешь, как море арбузом пахнет? – спросила Элла, подплывая к подруге, которая отдыхала, держась за веревку, соединяющую буйки.

– Элка, я как раз хотела тебе сказать то же самое! – пришла в восторг Маша. – Действительно, пахнет арбузом, в прошлые разы я этого не чувствовала, правда, в это время я тут еще не была… Кайф, да?

– Не то слово!

Элла действительно наслаждалась. Она самозабвенно любила море, плавала как рыбка – еще бы, черноморское дитя. И хотя ей всегда казалось, что море ее детства пахло совсем особенно, неповторимо, но сейчас, в конце октября, это яркое, синее небо, нежаркое уже солнце и теплая, пахнущая арбузом вода доставляли ей невероятное удовольствие, такое, что она почти не вспоминала о Воронцове. Они рано вставали, в восемь спускались к завтраку, потом полчаса сидели на террасе, нюхая какие‑ то неведомые цветы во дворике гостиницы, потом бежали на пляж, где купались, загорали, покупали у разносчика фрукты, мыли их под душем и с упоением ели. Маша следила, чтобы Элла не злоупотребляла солнцем, она точно знала, сколько времени можно нежиться на солнышке, чтобы приобрести свежий, отдохнувший вид, но не пересушить, не дай бог, кожу. И уже через два дня, взглянув перед ужином на Эллу, она констатировала:

– Элка, похоже, тебе надо отдыхать только в Тунисе! Ты уже выглядишь изумительно.

– Ну еще бы! Сплю как убитая, а в Москве ворочаюсь полночи с боку на бок! Да еще море и солнце!

– Не ври! Тут что‑ то еще! У тебя мужик завелся, я чувствую! И ты просто сволочь, что молчишь!

– Нет у меня никого, просто я освободилась от прошлого!

– Так я тебе и поверила! – добродушно проворчала Маша.

Про ее личную жизнь Элла знала все!

– Элка, а ты на экскурсию не хочешь поехать?

– Нет, о достопримечательностях Туниса я все знаю от тебя, с меня хватит, – отмахнулась Элла. – Мне и так хорошо!

В гостинице их кормили завтраком и ужином, а обедать они ездили в туристический рай – крохотный прелестный городок Порт‑ эль‑ Кантауи. Но к пяти часам старались вернуться в гостиницу, потому что именно в этот час во дворике с фонтаном начинался потрясающий птичий концерт. Вокруг дерева, заросшего какими‑ то вьюнками, сновали десятки маленьких птиц. Они свистели, чирикали, гомонили на все лады, а в шесть все стихало и опускалась темнота. Спать они ложились в девять.

– Это здорово, что мы тут живем по московскому расписанию, – говорила Машка, всегда ответственно относившаяся к своему и Эллиному здоровью. – Организм не тратит силы на перестройку! Если так отдыхать, недели вполне достаточно.

– Не в этом дело, Машуня, – смеялась Элла, – просто мы с тобой уже старые, нас не тянет на танцы и блядки!

– Танцы вообще не моя стихия, а какие тут блядки? С кем?

– При большом желании можно, наверное, найти, – смеялась Элла.

– Да ну, в прошлый раз ко мне в Порт‑ эль‑ Кан‑ тауи пристал какой‑ то парень, молоденький, лет двадцать наверно, местный. И что‑ то он мне предлагал, я долго не могла понять что…

– Он тебе свои услуги предлагал, что ли?

– Именно! Я когда сообразила, от брезгливости чуть не блеванула. А он все объяснял, что это его профессия, что у него замечательно стоит и мы управимся за десять минут. Еще сказал, что обычно русские дамы очень легко откликаются на такие предложения. Брр!

– Он красивый был? – полюбопытствовала Элла.

– Даже рядом не сидел.

– Ты мне про это не рассказывала.

– Я просто забыла о нем как о смерти, а сегодня увидала ту скамейку в порту, на которую меня угораздило тогда сесть, вот и вспомнила.

– Жалеешь, что отказалась?

– Спятила, да? Я еще не в том возрасте, чтобы покупать мужиков. У меня, слава богу, этих проблем нет.

– Не хочу говорить о проблемах, не хочу говорить о мужиках, хочу мороженого!

А Воронцов между тем томился в Москве. Следующая экспедиция откладывалась по независящим от него причинам. Его фильм о коалах был оценен работодателем очень высоко, но почему‑ то его все не пускали в эфир, то ли придерживали к Рождеству, то ли руководствовались какими‑ то другими соображениями, но деньги, которые он запросил на следующий фильм, были пока под вопросом. И он маялся. К тому же скучал по странной, как ему казалось, женщине. Но особенно странным казалось ему само его влечение к ней. Она была совсем не в его вкусе, но, проведя с ней ночь, он почувствовал, что пропал. Кажется, пропал… С ней он вдруг ощутил покой и… защищенность, что было уж совсем дико. От кого и от чего нужно защищать сорокашестилетнего мужика, три четверти времени проводящего в джунглях, саваннах, горах…

Ему показалось еще в их первую встречу, что она сама нуждается в поддержке и защите. И вот поди ж ты – вильнула хвостом и улетела отдыхать с подругой… Он к этому не привык. Женщины обычно готовы были на любые жертвы ради его внимания. И какие женщины! А эта толстушка наплевала на него и все утро только и думала, что боится летать. Но какая она милая, какая нежная и горячая… По спине даже пробежал озноб при воспоминании о ней. Черт знает что! А может, позвонить ей сейчас и предложить руку и сердце, а? Она будет идеальной женой. С чего это я взял? Что в ней идеального? Не успел я войти, как она… А может, она всем так легко дает? Есть в ней что‑ то такое… Готовить, похоже, умеет, бутерброды, во всяком случае, были великолепны, а трепотня про картошку с селедкой не более чем неловкое кокетство. Я готов каждый день есть на завтрак такие бутерброды. Но я ж ее знаю только с одной стороны. А может, она непроходимая дурища? Что я за идиот, мне же не двадцать лет, почему надо сначала завалить бабу, а уж потом разбираться, какая она… Глупо до изумления! Каждый раз даю себе слово, что поумнею, а как доходит до дела… Но она ведь тоже не сопротивлялась, видно, давно не трахалась как следует. Живет одна, присутствия мужика в доме не ощущается, большого спроса на нее с такой фигурой, наверное, нет, хотя кто знает… я же вот запал, да еще как! Какая же все‑ таки глупость эти стандарты. Почему надо на них равняться? Наверное, в подкорке у меня жила тяга именно к такой женщине, но в нашем кругу такие женщины немодны… А я больше не могу видеть эти живые мощи. Не могу и не хочу! Она такая мягкая, шелковистая, от нее так дивно пахнет нежарким летом, клубникой, арбузом… Э, да ты, Митяй, похоже, втюрился как мальчишка… «Я боюсь», – сказала она… Ерунда, вовсе не летать она боится, она меня боится… Или себя… Как она дернулась, когда я назвал ее любимой женщиной. Видно, много пустых слов в жизни слышала… А я сам разве не говорил бабам черт‑ те что, когда хотел их? А ведь это гнусно, Митяй! Они же, дурочки, хотят любви, жаждут этих слов, наверное, даже больше, чем самой любви… Верят… Строят планы, надеются… Стоп, что это за покаянные, пресные мысли? Что ж делать, если бабы так устроены? Не надо быть дурами, сами виноваты… Кто вас заставляет верить нашему брату? А она вот побоялась поверить, значит, умница, значит, осторожная… Но с другой стороны… Хрен знает что, лежу и предаюсь таким кретинским мыслям. Это никуда не годится. Бог с ней, с этой Эллой. Уехала, и ладно. Но от мыслей о ней он возбудился и позвонил Ире, той самой балерине, с которой был в гостях у Махотиных. Вот поеду сейчас к ней – и все как рукой снимет!

Так он и сделал. А что, он же не давал обета целомудрия после одной ночи. Бред сивой кобылы!

До отъезда оставалось еще два дня. Подруги в полном блаженстве сидели на террасе, наблюдали за птичьей суетой и прихлебывали странный сладковатый чай из маленьких стеклянных чашечек, на дне которых лежали очищенные кедровые орешки.

– Вкусно, да? – спросила Маша.

– Да! – радостно отозвалась Элла. Она сумела заставить себя не думать о том, что будет в Москве. Но одно она знала точно – в среду она выйдет на работу. Там, конечно, ее будут спрашивать, неужто это в Вене она так загорела? Врать не хотелось, а говорить правду тем более. И она решила, что скажет, будто ездила в Тунис вместе с матерью.

И вдруг, впервые за эти дни, у нее зазвонил мобильник. Она вздрогнула и выхватила его из сумки. Номер был незнакомый. Митя?

– Алло! – крикнула она так, что люди за соседним столиком удивленно оглянулись. – Алло!

– Элла, вы? – Она сразу узнала голос Пузайцера, и у нее заболело под ложечкой. – Элла, вы можете срочно приехать?

– Куда? – хрипло спросила она.

– Как – куда? В Останкино! Время не терпит!

– А что случилось?

– Приезжайте, надо поговорить!

– Я не могу приехать, я в Африке!

– В какой еще Африке, к чертовой матери Африку!

– Но я действительно в Африке, в Тунисе.

– Что вы там делаете, черт бы вас побрал, когда вы нужны тут!

– Отдыхаю.

– О господи, только этого мне и не хватало! Она отдыхает, а у нас тут пожар, наводнение и геморрой одновременно!

– Послушайте, Пузайцер, учтите, что я в Африке и говорю по мобильному! Нельзя ли поконкретнее?

– Понял. Когда вы вернетесь?

– В воскресенье.

– Я вас встречу!

– Зачем?

– Затем, чтобы не вылететь с работы! Наш главный продюсер рвет и мечет: подайте ему эту мадам! Все, пока!

– Подождите! – завопила Элла. – Подождите! Что все это значит?

– Что вы таки будете вести эту чертову кулинарию! Пока!

– Элка, что? – дрожа от нетерпения, спросила Маша.

– Это Пузайцер. Он сказал, что я таки буду вести эту передачу!

– А что я говорила? – с торжеством воскликнула Маша.

– Бред какой‑ то! Ну какая из меня ведущая?

– Прекрасная, замечательная ведущая! Элка, ты проснешься знаменитой!

– Чтобы проснуться, сначала надо заснуть, а я теперь точно не засну ни на минутку! Я боюсь, Машка!

– Чего ты боишься, скажи на милость? Ерунда! Во‑ первых, твое шоу пойдет не в прямом эфире, так чего бояться? Сделаешь что‑ то не так, переснимут, подумаешь, важность какая!

– А вдруг передача не понравится?

– Интересное кино, почему это она не понравится? Махотину ты понравилась, начальнику Пузайцера понравилась, а они не самые глупые люди, надо думать. А уж пипл схавает, не сомневайся! Только один совет я тебе дам – не уходи из агентства! Одно дело – ты человек с профессией, классный юрист, и совсем другое – просто симпатичная дамочка, которая дает по телику кулинарные советы.

– Лелька не переживет, если я появлюсь на экране! – засмеялась Элла.

– Думаю, этого многие не переживут, Элка! Но зато… Зато ты сможешь здорово утереть нос своей мамаше. Ты все‑ таки станешь звездой!

– Да чихать она на меня хотела, стану я звездой или не стану… Она в лучшем случае скажет: «Не о том я для тебя мечтала, я хотела, чтобы ты играла в Карнеги‑ холл, а ты стала просто знаменитой кухаркой! »

– Эллочка, не расстраивайся, фиг с ней! – Глаза у Машки налились слезами.

– И не собираюсь!

– А вообще‑ то все логично, – задумчиво проговорила Маша, вертя в руках пустую чашечку. – Твоя поездка в Вену подвела черту под твоей прошлой жизнью, и вот теперь начинается новая…

– Знаешь, кажется, ты права…

– Только давай, пока мы тут, не будем про это думать… А то ты испортишь себе отдых. И цвет лица.

– Легко сказать, – засмеялась Элла.

– Попробовать можно! Расскажи мне лучше что‑ нибудь про…

– Про что?

– Про твоего мужика!

– Про какого мужика? Про Мишу?

– Зачем мне сдался твой Миша? Совсем неинтересная тема.

– А другого у меня нет!

– Ты покраснела, Элка! Давай колись! Все равно я узнаю! Что это за дела – скрывать от меня хахалей? Я что, у тебя кого‑ нибудь отбила? Или растрепала кому‑ то о чем? А?

– Чего не было, того не было.

– Ну вот! Это нечестно, Элка! Слушай, а ты, часом, не спуталась с Махотиным?

– Рехнулась, да?

– Тогда почему такие тайны?

– Сглазить боюсь, – прошептала Элла.

– Ерунда все это, говори быстро!

Элла сдалась и все рассказала.

– Слушай, как его фамилия?

– Воронцов.

– Воронцов? Он снимает всякую живность?

– Ну да.

– Понимаешь, я его, кажется, немного знаю.

– Знаешь? Откуда? У тебя с ним что‑ то было? – смертельно испугалась Элла.

– Да ты что! Но он был мужем одной моей клиентки. Они развелись два года назад. И это, Элка, тот еще подарок. Во‑ первых, он жуткий бабник, во‑ вторых, что называется, вольный стрелок. Дома почти не живет, вечно где‑ то таскается. Ну и характер кошмарный…

– Это все со слов брошенной жены?

– Кто тебе сказал, что он ее бросил? Ничего подобного, это она его послала куда подальше. Слушай, а хочешь я тебе нарою о нем чемодан информации?

– Нет, я вообще боюсь с ним связываться. Боюсь!

– Ничего себе боязнь… Прыгнула в койку с разбега, а потом испугалась. Раньше надо было бояться. Он небось в койке хорош?

– Не то слово, – прошептала Элла. – Не то слово! Но хуже всего то, что мне… мне его почему‑ то жалко.

– Это как раз понятно! Таких скитальцев всегда хочется как‑ то пожалеть, пригреть, обласкать. Понимаю. Но им‑ то это не нужно, по большому счету. Они ж как наркоманы. Вроде живет‑ живет, наслаждается домашним уютом, а в один прекрасный день может утечь хоть в замочную скважину, а ты уже расслабилась, привыкла, полюбила свое нэщечко.

– То‑ то и оно.

– Сколько ему лет? Где‑ то под пятьдесят?

– Он сказал сорок шесть. А что?

– Просто я думаю, а вдруг он устал, а? Вдруг ему до смерти надоело таскаться где ни попадя? Надоела неприкаянность, а?

– Ну за два года вряд ли.

– Да ну, какие два года? Думаешь, с Лирой у него был домашний уют? Сильно сомневаюсь.

– Его жену зовут Лира? – вытаращила глаза Элла.

– Представь себе! Идиотское имя! А что ты так удивляешься?

– Машка, у меня в детстве была подружка Лира, это не она?

– Откуда ж мне знать?

– Сколько ей лет?

– Где‑ то под сорок, наверное.

– А как она выглядит?

– Ну такая… маленькая собачка до старости щенок.

– А ты ее отчество знаешь?

– Ну да, Лира Орестовна.

– Блин, это она! Да, уж теперь‑ то я точно буду держаться от него подальше!

– Почему? Вы что, поссорились?

– Она… Она гадина! Когда я с Витькой спуталась, она такое обо мне говорила… От зависти небось дохла, бледная спирохета!

– Элка! – расхохоталась Маша.

– Она вообще… подлая! Втюрилась по уши в Вадю‑ часовщика, целыми днями торчала у его мастерской и в результате осталась на второй год. А обвинила во всем меня! И бабка ее всем рассказывала, что Лирочка из‑ за моего дурного влияния осталась на второй год. Ну а когда Витька появился, так уж вообще… Нет, все, как хорошо, что я теперь об этом знаю! Даже близко его не подпущу! Тем более если я появлюсь на телевидении… Она же лопнет от зависти.

– А чего ей завидовать, она сама с экрана не слезает!

– Как?

– Так она же эта… Зоя Звонарева…

– Зоя Звонарева? – ошарашенно переспросила Элла.

– Конечно, это ее псевдоним! Ты ее читала?

– Попробовала, с души воротит! Но я понятия не имела… На фотографии я ее совсем не узнала!

– Ха! Она делала ринопластику. И потом, она всегда фотографируется со своим любимым попугаем. Так все не столько на нее смотрят, сколько на попугая!

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒