ЭЛЛА БОРИСОВНА 2 страница

Нет, подумала Элла, на месяц меня не хватит. Она еще более чужая, чем была все эти годы. Незнакомая, малосимпатичная женщина, бестактная и чудовищно эгоистичная. Непонятно только, зачем я ей понадобилась… Она ведь совершенно не понимает, как ей себя со мной вести. Ну и я, честно говоря, не очень понимаю. Черт знает что.

Но кровать была удобная, воздух за открытым окном свежий, и Элла крепко уснула.

Утром она побежала в «свою» ванную, просторную, со множеством сверкающих белизной шкафчиков, в которых ничегошеньки не было. Правда, на полочке под зеркалом стояли кремы и лосьоны какой‑ то неведомой фирмы, явно очень дорогие. На вешалке висел пушистый халат, который, впрочем, был бы впору разве что худенькой школьнице… Но у Эллы был с собой симпатичный голубенький в белых розочках халат, подаренный Машкой на Новый год. Она хотела было в нем спуститься вниз, но решила, что не стоит, и сразу оделась, чтобы ехать в город, – любимые канадские джинсы на резинке и купленная перед отъездом китайская джинсовая рубашка, которая необыкновенно ей шла. Ей вообще шли спортивные вещи. Внизу слышались голоса. Видимо, приехала прислуга. Элла спустилась в кухню. Там уже возилась высокая полная женщина лет сорока в брючках до колен и клетчатой рубахе.

– Гутен морген, – сказала Элла.

Женщина широко улыбнулась и протянула руку. Они поздоровались. Какая милая, подумала Элла.

Тут появилась мать в спортивном костюме. Видимо, с пробежки вернулась.

– О, детка, с добрым утром, как ты спала?

– Прекрасно, мама!

– У меня сегодня разгрузочный день, а тебе фрау Зайдель подаст завтрак в столовой.

Действительно, краешек длинного стола красного дерева был прикрыт скатеркой, и фрау Зайдель уже заваривала кофе. Запах был головокружительный. К тому же фрау Зайдель немного говорила по‑ английски и спросила, не хочет ли Элла к завтраку яйцо.

– Нет, спасибо, – улыбнулась она. На фиг мне нужно яйцо, если нет хлеба с маслом?

Она выпила действительно прекрасный кофе, проглотила два ломтика все той же прозрачной ветчины. И еще съела обезжиренный йогурт, впрочем довольно вкусный. Потом чинно поблагодарила любезную фрау Зайдель и побежала наверх за сумкой и темными очками.

– Элла! – окликнула ее из спальни мать.

– Да, мама?

– Ты собираешься что‑ то покупать сегодня?

– Не знаю, если что‑ то попадется по дороге…

– Нет, ты не ходи там по магазинам – слишком дорого, туристические тропы… Покупать лучше на Мариерхельферштрассе. Запомнишь?

– Нет, конечно! Но это неважно, я не собираюсь…

– Все равно, я хочу дать тебе денег.

– Спасибо, у меня есть.

– Сколько у тебя с собой? – с ласковой улыбкой спросила мать.

– Восемьсот евро.

– О боже! – рассмеялась мать. – Вот тут две тысячи наличными. Я знаю, русские предпочитают кэш.

– Но зачем так много?

– Ну вдруг тебе что‑ то приглянется. И вообще, я не хочу, чтобы ты тратила свои деньги. Прошу тебя, возьми!

– Хорошо, спасибо! – согласилась Элла, решив, что тратить эти деньги пока все равно не будет. – У вас тут как с преступностью?

– Вполне спокойно. Зимой сюда приезжают толпы богатых итальянок, чтобы спокойно щеголять в роскошных мехах. В Италии это опасно.

– Здорово! Спасибо, мама.

– Если что, свяжемся по телефону. Быть может, я освобожусь раньше, чем предполагаю, тогда встретимся где‑ нибудь и пообедаем.

Нет уж, лучше я одна, подумала Элла, но кивнула.

Она просто бродила по улицам, по тем самым туристическим тропам, заглядывала в какие‑ то магазины, даже купила себе красивый голубой шарф из мягкого шелка, который немедленно нацепила на рубашку под воротник, и показалась себе бешено элегантной. Потом купила сандвич с ветчиной и сыром и с удовольствием умяла его, сидя на лавочке, а потом в подземном переходе у оперного театра посетила сортир под названием «Опера», где на кабинках висели таблички «Ложа № 2» и все совершалось под музыку Штрауса. Эти нехитрые развлечения почему‑ то доставляли ей острое удовольствие, как будто она школьницей прогуливает урок и делает при этом что‑ то запретное, не совсем приличное… Она решила, что обедать будет в кафе «Моцарт», что напротив «Альбертины», где как раз проходит выставка Дюрера. Но я туда сегодня не пойду, уж больно погода хороша…

Но когда она пришла в кафе «Моцарт», там уже яблоку негде было упасть, а еще и очередь стояла. Ну ни фига себе! Она потолкалась по другим близлежащим заведениям, но везде было битком. Ничего, подожду, мне не к спеху, решила она. Только бы мама не позвонила. Не хочу я с ней обедать! Если позвонит, не отвечу. Я ж могу просто не услышать звонка, правда? Но в результате она набрела на очень милое старинное кафе конца восемнадцатого века, где было уютно, вкусно пахло и публика явно местная. Пожилой господин в больших роговых очках весьма плотоядно на нее поглядывал.

Она заказала гуляш и бокал красного вина, а еще кофе и кусок ванильного торта. Наверное, в другой ситуации она ограничилась бы чем‑ то одним, она вообще не так уж много ела, но когда ей начинают считать калории… Дух противоречия, ничего не попишешь! А пока ей не принесли заказ, она с удовольствием разглядывала кафе и его посетителей. За соседним столиком сидела пожилая дама с неимоверно аккуратной седой прической. Она пила что‑ то спиртное, курила и читала газету. Наверное, она здесь завсегдатай… И вон те два пожилых дядечки. С каким аппетитом они едят, смотреть приятно. За угловой столик сели двое мужчин. Один восточного типа, а второй среднеевропейского. Они были заняты, по‑ видимому, не слишком приятным разговором. Еще за столиком слева от Эллы сидела тощая очкастая девица с какими‑ то бумагами, которые, казалось, целиком ее поглотили. Чашка кофе оставалась нетронутой, так же как кусок кекса. И тут в проходе появился огромный черный кот. Он медленно и важно шествовал между столиками, словно проверяя свое хозяйство. Элла пришла в восторг и схватилась за фотоаппарат. Надо запечатлеть такого красавца. Кот замер, как будто понял, что его будут фотографировать, а потом направился к очкастой девице и вспрыгнул на диванчик рядом с нею. И тут раздался такой вопль, что все повскакали с мест. Девица буквально билась в истерике. Это она кота так испугалась? Вот ненормальная! К ней уже спешил мужчина в фартуке, примчалась официантка и унесла кота. Мужчина объяснялся с очкастой. Она швырнула на столик деньги и, подхватив свои бумаги, вылетела вон. Мужчина что‑ то громко сказал по‑ немецки, и все посетители рассмеялись. Элле было жалко, что она не поняла его слов. Наверное, он как‑ то солоно пошутил по поводу истерички… А вот и мой гуляш, с удовольствием подумала Элла. Едва она отпила глоток вина, как к ней вдруг подошел мужчина, тот, среднеевропейского типа, и что‑ то спросил по‑ немецки. Она подняла глаза, улыбнулась, развела руками: не понимаю, мол. Но вдруг больно сдавило сердце. Она еще ничего не успела осознать…

– Элюня, ты меня не узнаёшь?

– Витька! Витечка! Откуда ты?

– Господи, Элюня, ты совсем не изменилась! Дай я хоть обниму тебя!

А он изменился, ах как он изменился! Он был совсем взрослый и какой‑ то высохший, тощий. Похож на алкаша в завязке, мелькнуло почему‑ то в голове у Эллы.

– Что, постарел? – усмехнулся он, видимо поняв ее мысли.

– Нет, просто похудел очень.

– А ты цветешь… Красивая… Господи, Элюня, вот где Бог привел встретиться!

Он сел напротив:

– Элюня, Элюня, как же я рад тебя видеть!

– И я, – пробормотала Элла. Она была слишком растеряна, чтобы просто радоваться.

– Скажи, ты что в Вене делаешь?

– Я приехала… к матери…

– Она теперь тут живет?

– Да.

– А моя мать умерла.

– Я знаю. Бабушка тоже умерла, и китобой, и папа… А ты что тут делаешь?

– Живу, я тут живу. Уже шестой год… Я искал тебя, Элюня, но не нашел… Ты не отвечала на мои письма, я уж черт знает что думал, я не знал, что тебя в Москву насовсем увезли… думал, так… на время. Я ведь тогда к тебе в Москву ехал, когда меня взяли…

– Я знаю. Я не могла тогда ничего… я в больнице лежала, у меня внематочная была и осложнения… А писем я не получала.

– Элюня, ты ешь… – грустно улыбнулся он. – Гуляш здесь вкусный.

– Витька, как странно, что все тут оказались… В Вене… И мама, и ты… из прошлого…

Он взял ее руку. Поцеловал каждый пальчик:

– А мое кольцо не носишь?

– Нет. Ворованное добро впрок не идет. Его украли вместе с драгоценностями бабушки Тони. Бабушка Женя тогда так и сказала – что ворованное, что конфискованное добро впрок не идет…

– Не простила меня?

– Не в этом дело. Просто ты меня бросил в самый трудный момент. Может, если бы ты не спер тогда бумажник…

– Знаешь, Элюня, у меня было время надо всем этим подумать, но судьба есть судьба… Может, если бы я не спер тот бумажник, вся моя жизнь сложилась бы по‑ другому… Я ведь завязал, Элюня. Совсем! Я теперь добропорядочный человек, у меня свое дело, семья, дети… А у тебя есть семья?

– У меня нет семьи и не может быть детей после той истории, – довольно жестко проговорила Элла. – А чем ты занимаешься?

– Я ювелир. И притом высококлассный.

– Пустили козла в огород, – усмехнулась Элла.

– Да нет, – улыбнулся он. – Просто я на зоне встретил одного мужика, он тоже был ювелир, но по образованию минералог, он все‑ все знал о драгоценных камнях и рассказывал о них такие сказки и поэмы, что я заразился… Потом мы вместе были на химии. Его бросила жена, сын не желал иметь с ним дела, и он отнесся ко мне как к сыну. Потом мы с ним работали в одной кооперативной фирме, он учил меня. У меня оказались способности к этому делу. Потом он уехал к сестре в Израиль – а я женился на его племяннице и тоже уехал за ним. И мы вместе открыли свое маленькое дело, оно стало быстро расти – и вот теперь у него большая фирма, а у меня венский филиал… Я небедный человек, и у меня чистая совесть. Вот так, Элюня! Ну а ты?

– Я юрист, Витя, занимаюсь авторским правом.

– Это не скучно?

– Да нет. Иногда бывает ой как весело! Живу одна…

И вдруг она поняла, что не может и не хочет оставаться в этом городе.

– Витька, ты можешь кое‑ что для меня сделать?

– Все, что скажешь! – горячо откликнулся он.

– Помоги мне поменять билет, я по‑ немецки ни в зуб ногой, говорить с матерью на эту тему не могу, а если поставить ее перед свершившимся фактом…

– Ну это как нечего делать! У тебя билет с собой?

– Нет, он дома.

– Значит, завтра?

– Если можно!

– А почему ты вдруг решила? Из‑ за меня?

– Нет, из‑ за нее! Но главным образом из‑ за себя! Мне у нее душно! Я тут всего два дня…

– А приехала на сколько?

– На месяц!

Он расхохотался:

– Ничего себе, это за два дня она так успела тебя достать?

– Я не хочу об этом говорить…

– Хорошо! Но ты можешь на меня рассчитывать. Только имей в виду, что, например, на завтра или послезавтра билетов может просто не быть…

– Я понимаю.

– Замечательно, Элюня, но я хочу тебя тоже попросить кое о чем.

– Слушаю!

– Давай завтра побудем вместе, а? Я покатаю тебя по окрестностям, мы погуляем, поговорим…

– Хорошо! Но сначала билет.

– Как скажешь. Где мы встретимся? Ты где живешь?

– Ватмангассе.

– Где это?

– Тринадцатый бецирк.

– А! Хочешь, я за тобой заеду? Ну, скажем, в половине десятого?

– Хорошо. Запиши мой телефон.

– И ты мой. С ума сойти, Элюня… Сколько ж мы не виделись?

– Двадцать лет, всего ничего. Знаешь, Витька, я иногда представляла себе нашу встречу…

– И я…

– Но что это будет так… И в Вене… Странно, да?

– Знаешь, я уж давно перестал удивляться. Жизнь еще и не такие сюрпризы подбрасывает. Но мне все‑ таки надо еще это осмыслить. Если бы эта полоумная не испугалась кота, я бы мог тебя просто не заметить. А она завизжала, я оглянулся и… Как в кино…

Он проводил ее до стоянки такси, поцеловал на прощание. В ней ничто не шелохнулось. Она просто была рада, что он жив, что у него все хорошо, что он поможет ей завтра… Но ее больше не трясло от его прикосновений, золотые пчелы не летали перед глазами, а вот она сама вдруг ощутила, что курица, кажется, собралась в полет – для начала в Москву, домой, а там будет видно!

Мать была дома.

– Ну наконец‑ то! Почему ты не отвечала на звонки?

– Я не слышала, – совершенно искренне ответила Элла. Она вытащила из сумки мобильник и обнаружила, что он полностью разрядился. – Странно, я его, кажется, заряжала вчера.

– Боже, какая ты несобранная. Ну как провела время?

– Отлично, мама! Только устала.

– Эллочка, у нас сегодня визит…

– Какой визит?

– Придет один человек, я хочу тебя с ним познакомить.

– Какой человек?

Мать слегка залилась краской.

– Ну он мой большой друг и давно хотел с тобой познакомиться.

– Мама, это твой любовник, что ли?

Она поморщилась:

– Ну я же сказала, друг…

– Бойфренд?

– Называй как угодно! – поджала губы мать.

– Но я же не говорю по‑ немецки.

– Он вполне прилично говорит по‑ русски.

– Это дело другое. А когда он придет? Я успею хоть немножко отдохнуть?

– Да‑ да, он придет в девять.

– Может, надо что‑ то приготовить? – по привычке предложила Элла.

– О нет, мы выпьем вина. Он после шести не ест.

Парочка, баран да ярочка, подумала Элла.

Но после встречи с Витькой она ощущала странную легкость, ей было на все наплевать.

Бойфренд явился ровно в девять. Это был очень высокий, худой и элегантный господин лет за шестьдесят, с близоруким взглядом голубых, слегка навыкате, глаз и приятными старомодными манерами. Мать, причесанная, подтянутая, подкрашенная, выглядела потрясающе. Даже не скажешь, что я ее дочь, скорее младшая сестра, удивленно подумала Элла. Но какова, не успела одного похоронить, как уже новый претендент. Только я‑ то ей зачем?

Они чинно сидели в гостиной за столом красного дерева.

– У вас очень красивая дочь, моя дорогая Мика. В ней столько жизни, приятно, весьма приятно познакомиться с вами, душа моя! – на очень приличном русском заявил господин Вебер. – Вы похожи на вашу замечательную матушку!

Элла понятия не имела, что надо отвечать на такие речи, и потому помалкивала.

– Элла, душа моя, какая сейчас жизнь в России?

– Трудно сказать, – промямлила Элла.

Господин Вебер подлил ей вина. Вино было

превосходное.

– Скажите, душа моя, в каком сейчас состоянии балет в Большом театре? Я, видите ли, старый балетоман, знал раньше всех ваших звезд, и прежде всего несравненную госпожу Плисецкую. Но кроме нее там были и другие изумительные балерины – Рябинкина… Елена Рябинкина, мне она безумно нравилась, но как‑ то рано сошла… Максимова, Кондратьева, Бессмертнова, Тимофеева – целое удивительное созвездие, это не говоря о мужчинах… Васильев, Лиепа, Фадеечев, Годунов… Ах, какая грустная судьба у Годунова… А кто сейчас блистает в Большом?

– Я не знаю, – честно призналась Элла, весьма далекая от балета. – Говорят, замечательно танцует Николай Цискаридзе… Но я не видела, только по телевизору…

– О, мне жаль вас. Это такое удовольствие! Помню, я всегда был приверженцем московской школы танца, а покойный Лео – петербургской, тогда ленинградской… Советую, идите в балет – и вам гарантированы часы настоящего счастья!

– Да, наверное, вы правы, – промямлила Элла.

– Она загубила свой талант, что называется, зарыла в землю, – сказала вдруг мать. – Училась играть на скрипке, и не где‑ нибудь, а в одесской школе имени Столярского, откуда вышли лучшие музыканты. Я видела ее звездой, а она выбрала такую скучную, такую приземленную профессию…

– Ну не всем же быть звездами, – пожала плечами Элла и порадовалась в душе, что скоро уедет отсюда. Слишком уж явно мать демонстрирует свое разочарование в дочери. Слишком явно!

– О, совершенно согласен с Эллой! – постарался замять неловкость господин Вебер. – Не обязательно быть звездой, главное – быть счастливой, не правда ли? Мне очень нравится ваша дочь, Мики! Она такая красивая и непосредственная… Мы с вами, Элла, непременно пойдем в балет, когда приедем в Москву с вашей мамой. У нас есть такие планы. Я заранее закажу по три билета на все интересные спектакли!

– Это будет свадебное путешествие? – спросила Элла, благо мать в этот момент вышла из комнаты.

Он мило рассмеялся:

– О женщины, от них ничего не скроешь! Я давно люблю вашу маму, она удивительная женщина!

– Скажите мне честно, это из‑ за вас она стала меня искать?

Он слегка покраснел:

– Нет‑ нет, что вы… Я тут совершенно ни при чем… Но я, разумеется, хотел с вами познакомиться, ведь у меня нет своих детей, мы немолоды оба, и кто знает, как обернется жизнь. Надо же кому‑ то все оставить… Но Мики давно хотела вас искать…

– Спасибо за откровенность, – шепнула Элла.

Наверное, меня как наследницу забракуют, со смехом подумала она. Если меня забраковали как дочь… Впрочем, и я ее как мать тоже забраковала. Значит, мы квиты! А этот Вебер симпатяга. Он, похоже, дружил с ее покойным мужем, любил ее – и вот дождался своего часа… Что ж, у каждого свои радости!

Когда господин Вебер ушел, Элла сказала:

– Поздравляю, мама, он очень милый.

– Ты ему тоже понравилась. Он сказал, что ты на редкость привлекательная женщина. – В голосе матери слышалось нескрываемое удивление.

– Знаешь, мама, у нас говорят – часть мужчин любит полных женщин, а другая – очень полных!

– Глупое самоутешение русских распустех! – припечатала мать. – И я очень тебе советую заняться собой! Ты увидишь, похудев, ты станешь в сто раз лучше!

Элла промолчала и решила, что завтра первым делом в городе съест кусок шоколадного торта. Но тут же вспомнила, что утром за ней заедет Витька – и надо как‑ то объяснить это матери.

– Да, мама, знаешь, я совсем забыла… Я сегодня встретила одного знакомого, еще по Одессе, и он обещал меня завтра повозить по городу.

– Кто он такой?

– Не волнуйся, весьма респектабельный господин, у него своя ювелирная фирма.

– Но где ты его встретила?

– В кафе.

– А я его не знаю? – заинтересовалась мать.

– Ну, наверное, ты помнишь его мать, Веру Сергеевну Шебанову из нашего двора, это ее сын, Витя. Мы дружили в юности, потом потеряли друг друга из виду.

– Шебановы? Нет, я не помню… А где они жили?

– Во флигеле, на первом этаже.

– Подожди, она была портнихой?

– Нет, она работала в порту.

– Нет, тогда не помню. Но как разбросало людей по свету! Говоришь, он ювелир? Это может быть интересно. Когда он за тобой заедет?

– В половине десятого.

– Жаль, у меня завтра в этот час процедуры. Но ты возьми у него визитную карточку. Непременно.

– Хорошо, мама.

– Что ж, я рада, что ты не будешь скучать, пока я занята!

Надеюсь, когда ты освободишься, меня уже здесь не будет! – мысленно проговорила Элла и, вслух пожелав матери спокойной ночи, побежала к себе наверх, а Людмила Семеновна болезненно поморщилась: дочь так топает по лестнице!

Витька вчера совсем, ничуточки ее не взволновал, но перед встречей с ним она все‑ таки решила навести красоту по максимуму. Вымыла голову, накрасилась, надела любимую черную рубашку, а к ней вчерашний шарфик, он здорово освежал, и, разумеется, надушилась любимыми духами «Холодная вода».

И выбежала за ворота, сияя. Он вышел ей навстречу из бежевого «Мерседеса», и они обнялись.

– Элюня, ты сегодня просто отпадно выглядишь! Как я рад тебя видеть! Садись, пристегивайся. Сама справишься или помочь? Ох, какие духи приятные! Ну, ты не передумала менять билет?

– Не передумала! Вить, скажи, почему тут все ездят на «Мерседесах», а? Вот даже прислуга к матери на «Мерседесе» приезжает и почти все таксисты…

– В Австрии достаточно высокий уровень жизни, а «Мерседес» здесь не признак особого богатства, а просто надежная, хорошая машина по сравнительно доступной цене. Только и всего!

– А…

Поменять билет удалось уже на послезавтра. Элла сияла.

– Элюня, а может, ты делаешь глупость? Приехала на месяц в такой город, в такую страну, можно вообще поездить по Европе…

– Нет, Витька, я не хочу ничего! Мне тошно быть воплощенным разочарованием, понимаешь?

Он посмотрел на нее с нежностью и кивнул.

– Витька, а как тебе удалось освободиться на целый день? Ты ж, наверное, очень занятой человек?

– Не имеет значения, если я встретил тебя. Я, Элюня, никого и никогда так не любил…

– И я… Никого и никогда… Но я еще надеюсь.

– А я уже нет. Но мне и не надо.

– Витечка, скажи, ты что, пил?

– Да, было дело, по‑ черному пил. От тоски… Но все‑ таки нашел в себе силы… теперь вообще не пью, даже вот с тобой по рюмашке за встречу не выпью! Я скучный стал, правильный, да? Иной раз самому тошно. Но у меня дети…

– А фотографии детей с собой есть?

– Да. Вот смотри, специально сегодня захватил тебе показать. Это сын, Ники, ему девять, а вот дочка… Элла.

– Витька!

– Она совсем на тебя не похожа, но приятно… что она тоже Элла… А вот это Соня, моя жена. Она хороший человек, чудная мать, настоящий друг…

– Тебе повезло в жизни, Витька, а ты говоришь так, будто тебе не в радость…

– Да нет, не обращай внимания, просто у меня теперь в жизни другая температура. Раньше постоянно было тридцать девять, а теперь тридцать шесть и шесть. А ты по‑ прежнему температуришь?

– Не знаю, я не думала… Но, наверное, тоже нет, перегорела…

– Нет, у тебя есть еще порох в пороховницах. Только надо, наверное, что‑ то поменять в жизни. Полюбить…

– Легко сказать! Некого любить‑ то, Витечка!

– Ерунда, Элюня, ты очень скоро влюбишься без памяти, а то и полюбишь по‑ настоящему, я знаю.

– Откуда ты можешь это знать?

– Хочешь, расскажу?

– Хочу!

– Ты вот призналась, что любила только меня, а значит, всех мужиков сравнивала со мной, с тем бешеным парнем, каким я тогда был, и они казались тебе пресными, вялыми, да?

– Ну что‑ то в этом роде.

– А теперь ты увидела, каким я стал, ты разочарована…

– Неправда!

– Элюня, ты же всегда была хорошей девочкой, и как хорошей девочке тебе не может не быть приятно, что я стал приличным человеком, не пью, главное – не ворую, что я достойный член общества, – усмехнулся он не без горечи, – но ты любила‑ то того, вора с бешеным темпераментом…

– То есть ты хочешь сказать…

– Нет, я хочу сказать совсем другое. Что ты теперь свободна, того Витьки Шебы больше нет, нигде нет, понимаешь?

– Может быть… Да, наверное, ты прав… Витьки Шебы нет, и мамы, любящей, но где‑ то заблудившейся, тоже нет… Но ты… Витька, откуда ты такой мудрый, тебе ж еще и сорока нет!

– Потрепала жизнь, ну, наверное, с самого начала я не вовсе дураком был. Ну хватит нам этих философствований, поехали обедать на виноградники! Хоть попробуешь настоящей австрийской кухни…

Он привез ее в ресторан на открытом воздухе, они поднялись на гору на самый верх, где стояли столы и лавки из потемневшего дерева и откуда открывался чудесный вид на другую гору, сплошь засаженную виноградом, с церквушкой наверху.

– Вина выпьешь, Элюня?

– Нет, не стоит.

– Да что ты, надо попробовать местное вино, а за меня не волнуйся, я спокойно выпью сок.

Подошла пожилая официантка, он сделал заказ.

Когда она принесла графинчик вина, высокий стакан сока и бутылку минеральной воды, Витька сказал:

– А теперь пошли за едой!

– Куда? – страшно удивилась Элла.

– Вниз! Здесь подают только напитки, еду надо брать самим!

Какая глупость, подумала Элла, тоже мне удовольствие – с полным подносом тащиться на эту гору. Но промолчала. Спускаться, к счастью, пришлось не до самого низа. В небольшом помещении за прилавком чего только не было!

– Советую взять свиное жаркое с картошкой и капустой, а еще наберем вот этих салатов.

Женщина за прилавком ловко отрезала большие, невероятно аппетитные куски жаркого, под Витькиным руководством наполняла мисочки какими‑ то неведомыми салатами, у Эллы уже текли слюнки. Она только с сожалением думала, что, пока они донесут все это наверх, мясо остынет. Оно конечно же остыло, но не совсем, и Элла смогла оценить удивительную, какую‑ то карамелевую корочку на сочном и совсем нежирном жарком.

– Нравится? – спросил Витька.

– Класс! Наверное, это с жженым сахаром сделано… А вот это что за беленькие штучки?

– Не знаю, как это по‑ русски, а тут это называют шварцвурцель, то есть черный корень.

– Но он же беленький, я у нас такого не встречала, прелесть, такая нежная штука…

– А ты, наверное, хорошо готовишь? – ласково улыбнулся Витька.

– Говорят, да.

– Повезло твоим мужикам…

– Нет, – засмеялась Элла, – я им уж давно готовлю только «курицу в полете»!

– Это еще что такое? – фыркнул он.

Элла объяснила.

– Правильно, молодец, нечего их баловать. Но я чувствую, если полюбишь по‑ настоящему, то уж сумеешь накормить его на славу!

– А мне бы хотелось хоть разочек по‑ настоящему накормить тебя. Приезжай в Москву, Витечка! У тебя нет в Москве никаких дел?

– Пока нет, а там кто знает… Соня очень хочет в Москву, она же москвичка…

– Прекрасно, приезжай с Соней!

– Боюсь, она не поймет… Эх, Элюня, хорошо с тобой, легко. Ты прости меня, ладно?

– За что?

– Да за все… Но главное – за то, что у тебя нет детей.

– Значит, не судьба… – тихо сказала Элла.

– И все‑ таки ты меня прости. Закрой глаза.

– Зачем?

– Надо!

Сейчас он подарит мне какую‑ нибудь цацку, с грустью подумала Элла. И действительно, он взял ее руку и надел на безымянный палец кольцо.

– Можешь открыть глаза!

Кольцо было удивительное. Очень крупный дымчатый топаз в обрамлении бриллиантиков.

– Ой, какая красота! Это ты сам сделал?

– Да. Я очень люблю топазы… У меня есть целая коллекция топазовых украшений, она принесла мне настоящую славу в нашем мире. Это кольцо из той серии, и оно называется «Элла». Вот смотри. – Он вытащил из бумажника сложенный листок, по‑ видимому из какого‑ то каталога, где было снято это кольцо и написано по‑ английски и по‑ немецки, что оно называется «Элла», автор Виктор Шебанов. У Эллы потекли слезы по щекам.

– Витечка, что они с нами сделали, за что? Кому мешала наша любовь?

– Глупости, Элка, во всем виноват я один. И я прошу у тебя прощения. Вот тебе к кольцу сертификат, в любом филиале нашей фирмы тебе его бесплатно почистят, починят, если что… Только обещай мне, что будешь его носить.

– Конечно, буду, – шмыгнула носом Элла, – такая красотища!

– И еще пообещай мне… одну вещь.

– Что?

– Что когда найдешь себе человека, за которого захочешь выйти замуж, ты мне сообщишь, чтобы я спал спокойно, договорились?

– Договорились, – опять всхлипнула Элла, – ну вот, а мне нечего тебе подарить… Но я пришлю из Москвы, ты мне адрес оставь…

– Что ты можешь мне прислать? – улыбнулся Витька.

– Хочешь, все альбомы Макаревича пришлю? Помнишь, как ты его любил?

– Макаревича? Да нет, не надо. Это прошлое. Я не обещаю, что буду писать, но давай договоримся, что на Новый год и в дни рождения будем созваниваться, а?

– Витечка, скажи, а ты Соне уже такой достался?

– Какой? – с легкой усмешкой спросил он.

Она хотела сказать «мертвый», но не решилась

и ответила:

– Спокойный, уравновешенный…

– Да нет, она еще со мной хлебнула… Но давай не будем об этом. Скажи лучше, неужели тебе так фигово у матери?

– Да. Фигово.

– И ты ей об этом собираешься прямо заявить?

– Не знаю еще, как получится. А ты знаешь, почему она вдруг обо мне вспомнила? Потому что собралась опять замуж, а жених, похоже, потребовал, чтобы она нашла свою дочь. Ему показалось, что это нужно сделать…

– А ты не преувеличиваешь? Может, у нее проснулся материнский инстинкт?

– Может, и проснулся, но при виде меня тут же уснул мертвым сном! Знаешь, какие были ее первые слова в аэропорту, когда она меня увидела через столько лет? «Элка, какая ты толстая! »

– Ты не врешь?

– Чем хочешь клянусь!

– Но ты же вовсе не толстая, ты просто полная…

– А, один хрен, – засмеялась Элла.

– Ты не дала мне договорить. Я хотел сказать, ты красивая, полная жизни и ужасно аппетитная! И худоба тебе ни к чему! Вот и все. И потом, у тебя красивые, стройные ноги. А избыток плоти, что ж, мне лично всегда нравились именно такие женщины.

– Витечка, ты самый лучший человек на свете!

– Нет, отнюдь, – улыбнулся он. – Просто я… я, наверное, все еще люблю тебя, Элюня. Но я теперь другой, и любовь моя другая… Ну все, поехали, а то черт знает до чего договоримся. А кольцо носи не снимая.

Они простились у дома на Ватмангассе, Элла загрустила, но слез не было. Только странное чувство освобождения от ставших привычными и потому незаметных пут.

Мать была дома.

– Почему ты не пригласила своего знакомого в дом?

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒