avaritia. Примечание к части

avaritia

«So all you fill the streets it's appealing to see
You won't get out the county, 'cos you're bad and free
You've got a new horizon it's ephemeral style
A melancholy town where we never smile»

Таким тоном можно встречать старого врага или останавливать летящую пулю, но несущегося на всех порах Бэкхена остановить было нельзя. Он сделал пару лишних шагов, по инерции, и оказался в опасной близости от Чондэ. С этого расстояния даже в темноте были видны сухие, облупленные губы. Чен вытянул перед собой руку, кончики его пальцев тряслись в паре сантиметров от груди Бэкхена. Тот же боялся вздохнуть, чтобы ненароком не сократить это расстояние.
— Нет, — выпалил Бэкхен. Он уже смирился, провел воображаемую черту между Чондэ-человеком и Чондэ-монстром и похоронил первого в своей памяти, желая больше никогда не пересекаться со вторым.
Чен сделал небольшой шаг, чтобы его жадные руки наконец-то нашли свою цель, и Бэку показалось, что огромный, тощий паук своими лапами-спицами скребет его грудь. По виску сбежала капля холодного пота.
— А я вот скучал, — он больше не выглядел так, будто только что вышел из своего офиса на самом верхнем этаже в центре города. На нем не было его дорогущего пальто, и от него больше не пахло тяжелым парфюмом. Чондэ был жалок, но жалости не заслуживал. Его руки уже не карябали кожу Бэка, они копошились в грудной клетке, выискивая то, что сейчас так мелко дрожало и отравляло своим страхом все тело.
— Я продал тебя, отдал в залог, — он говорил так тихо, будто раскаивался, жалел о содеянном. — Сказал, где ты живешь, где работаешь, когда и какими путями ходишь домой. Ты ведь все еще хранишь ее? Да? Не дергайся.
Бэкхен не мог уняться, его бил озноб. Чен стоял к нему так близко, что тот мог чувствовать его мерзкое, влажное дыхание. Встретившись взглядами, они не разрывали контакта: Бэк в ужасе таращился, Чен жадно прищуривался. Когда-то давно, с таким же выражением лица, он выуживал из школьной сумки дешевую жвачку, а сейчас потрошил его душу.
— Я подумал, зачем мне ждать, когда они доберутся до тебя. Ну же, Бэкки. Если ты отдашь, будет совсем не больно. Мы же были друзьями, помнишь?
Бэкхен зажмурился. Он чувствовал, что его сейчас стошнит от этого лицемерия, и вместе с рвотной массой из него вырвется что-то еще. Что-то очень важное.
— Прости, но я так голоден, — прошептал Чен.

За спиной у Бэка вспыхнул свет, от неожиданности Чондэ отпрянул от друга и выпустил его из своих рук. Бен обернулся, тут же ослеп и, запнувшись о собственную ногу, упал на сырую от ночной росы траву. Он слышал, как хлопнула дверь машины. «Фары», — понял Бэк. Потом шаги, глухие удары и яростное «кому ты его заложил? ». Когда Чен дико захохотал, Бэкхен оросил траву содержимым своего желудка, утерся рукавом и забрался в сехуновскую машину, забиваясь, словно испуганный зверек, под сидение.
Вскоре водитель вернулся на свое место. Он шумно отдувался, сверлил глазами Бёна, скорчившегося на полу, но молчал.
— Где он?
— Вон, лежит.
Бэкхен привстал и посмотрел сквозь лобовое стекло, туда, куда указывал Сехун, с опаской вглядываясь в темноту.
— Я не вижу.
— И не надо.
Бён плюхнулся на сиденье и схватился за голову. Хотелось попросить Сехуна увезти его отсюда, но они были у самого дома, а дальше этой крыши ему и некуда было идти.
— Он, ну… Живой? — несмело спросил Бэкхен. Он даже не был уверен, какой ответ хочет больше всего услышать. Сехун жестко ухмыльнулся.
— Ну, живой, а толку-то? Не жалей его, Бэкхен. Он думал, что знает себе цену, но просчитался.
— Не могу. Он — мой друг. Это же Чен. Чондэ! — Бэк схватил Сехуна за плечо, заставляя того повернуть голову. — Мой друг. Ты должен помнить его! Он жил на нашем этаже.
— Поправка: был твоим другом. Посмотри, — он снова указал вперед, туда, где с земли медленно поднималась тощая фигура. Солнце уже соизволило проснуться, и сейчас сжигало свое ночное покрывало, поднимаясь над линией горизонта. В этом смутном, еще несмелом свете было видно, как Чен удалялся. Лицо, поменявшиеся местами с затылком, кривилось в гримасах жгучей досады, а алчущие глаза смотрели точно на Бэкхена.
— Видишь? Монстры сильнее и живучее людей. Рано или поздно они перегрызут всех берегущих. Просто сейчас еще не пришло их время. Да, жрущих больше. Да, они занимают высокое положение в обществе. Да, им есть, что предложить в обмен на лакомый кусочек твоей души.
Бэк был бледен, его рука сама по себе соскользнула с плеча Сехуна и больно стукнулась о рычаг ручного тормоза.
— Жрущие выигрывают по всем пунктам, но они все еще очень зависимы от обычных людей. Они пока не придумали, чем заменить души, когда не останется ни одного берегущего.
Оба, не сговариваясь, каждый на свой лад попытались представить, как это будет; нахмурились, помолчали. Жестокое «пока» повисло в воздухе, словно Дамоклов меч.
— Бён Бэкхен?
— Мм?
— Можно вопрос?
— Угу.
— Не боишься кота оставлять на улице? Вдруг кто сожрет его? Райончик-то не из благополучных.
Бэк торопливо распахнул дверь, согнулся в рвотном спазме и вернулся обратно.
— Представил просто, извини.
Сехун все так же ждал ответа, не замечая страданий своего подопечного.
— Он уличный, вообще-то. Прибился ко мне, я его подкармливаю. Предпочитаю думать, что он мой, чтобы не чувствовать себя совсем уж одиноко.
— То есть тебя здесь ничего не держит?
— Ничего.
О Сехун улыбнулся, на лице рассыпались лучики морщинок. Глаза смотрели прямого и насквозь, в душу заглядывали и немного душили, иначе Бён никак не мог объяснить нехватку воздуха. От прошлой подозрительности не осталось и следа, теперь Бэк доверял ему. И не потому, что Сехун только что спас его, а потому что он умел улыбаться.
— Тогда у меня есть отличное предложение.

ᶧ ᶟ ᶠ ᶳ ᶸ ᶱ ᶭ

Они метались по квартире, будто воры какие-то. Бэкхен собирал свои личные вещи, Сехун хватал все то, что казалось ему полезным.
— А это что такое? — кричал О из кухни. По звуку походило на френч-пресс, но Бэкхен не знал, как объяснить старшему для чего нужен этот чайник, особенно для чего он мужику. Да и некогда было: рюкзак был полностью забит одеждой, продуктовые пакеты закончились на зимней обуви, и куда складывать зимнюю куртку, Бэкхен не знал.
О Сехун не любил вопросы без ответов. Он притопал с чайником в комнату, понял, что эта штука ему нафиг не сдалась, и походя решил проблему Бэкхена. Все вещи были сброшены на покрывало, его концы связаны меж собой, а получившийся куль унесен в машину.
— Еще что-то хочешь забрать?
Бён стоял в середине комнаты, по которой, казалось, пронесся ураган, и с тоской осматривал каждый угол.
— Н-нет, — выдавил он, развернулся и решительно потопал к выходу. Сехун тоже огляделся и, оставив дверь открытой настежь, вернулся в машину. Бэкхен уже сидел на пассажирском месте, угрюмо разглядывая свои руки.
— Не волнуйся, Бэкхен. Твои вещи не пропадут просто так. Кому-то они очень даже пригодятся.
— Я не волнуюсь.
— У меня большой дом, тебе там хватит места. Будет и свой угол, и своя постель.
— Я надеюсь.
— Едем?
Бэк молчал. По природе он не был «перекати-полем», переезды не любил. Свой скарб, нажитый тяжким юношеским трудом, ценил, но работой особо не дорожил. Система очень хорошо подстраивалась под неожиданно пропавших людей: не вышел на работу — считай, помер. Кроме того, пугала неизвестность. Где живет О Сехун, он не знал. Но как сопит недовольный О Сехун, Бэкхен уже запомнил, поэтому поспешил пискнуть уверенное «да». В конце концов, оставаться на месте было бы глупо. Если Чондэ дал наводку на него, то за душой Бёна скоро явятся, и никто его спасет. Разве что человек, сидящий сейчас за рулем и уверенно направляющий свою машину по дороге, ведущий за город.
— Послушай, Сехун, — робко начал Бэк. — За городом ведь Глушь. Там же никто не живет.
— Я живу.
— Но…
— Я живу там, где никто не живет, чтобы меня никто не беспокоил.
— Но?..
— Ты не доставишь мне хлопот. Наоборот, не надо будет курировать твою задницу от подъезда до подъезда. Ты на виду, ты в безопасности — я доволен.
— Но!..
— Бэкхен-а, — О Сехун смотрел на дорогу, но Бён мог поклясться, что более укоряющего взгляда на него еще никогда не направляли. — Отдыхай. На месте разберемся.
И ему пришлось отдыхать, потому что нельзя не слушаться того, в чьих руках теперь находится твоя судьба. Еще с минуту Бэк из-под прикрытых век рассматривал Сехуна, отмечая опущенные от усталости уголки глаз и темные пятна щетины; подумал, как же хорошо, что О был в городе по своим делам и волею случая проезжал мимо его дома; тут же поправился, что ни дом, ни квартира, ни кот — ничто там больше не принадлежит ему, обреченно вздохнул и внезапно уснул.

Прибыли они через несколько часов. День еще не вступил в свои права, но солнце уже ласково грело землю. Бэкхен вдруг вспомнил, что в году есть четыре сезона, и сейчас, вроде как, лето. То бишь тепло, зелено, благодать.
Его новая обитель стояла далеко от основной трассы: пришлось сворачивать с дороги и минут двадцать трястись по ухабам. Лесополоса удачно прикрывала дом с трех сторон, обрамляя территорию в десяток гектаров темно-зеленым забором, из-за чего ночью с дороги нельзя было заметить света в окнах. Бекхен отродясь не видел таких полей. Зеленые океаны, колышущиеся на ветру. Он вспомнил сцену из старого, 20-х годов, фильма о Супермене, где он стоял в траве на ферме своих родителей и ладонями гладил колоски. Бэкхен не был Суперменом, и оттого ему приспичило забиться в угол, чтоб обязательно потолок был и хотя бы две стены.
— Нравится? — спросил О Сехун, собственническим взглядом окидывая территорию.
— Нравится, — выдохнул Бён.
— Можно было бы забраться и подальше, туда, где городской смог еще меньше, а солнца больше. Но на многие мили нет более удобного места. Да и дорога хуже.
Бэк покивал, будто разбирался в стратегическом размещении людей в Глуши. Он знал, что люди предпочитают жить в городах, что города соединяют старые трассы. Но чтобы кто-то жил вдоль трасс или заводил фермерские хозяйства вне городских стен — даже не слышал о таком.
Во-первых, странно. Стадное чувство никто не отменял. Во-вторых, по слухам за городом обитали одичавшие жрущие, доживающие свой голодный век. Шастали там по лесам, отлавливали любопытных и обездоленных. За город отправляли всех недееспособных: старых, больных, калек, преступников. Всех, кто не желал умирать добровольно. В мире, где больше не существовало социальной поддержки, лишний человеческий балласт был ни к чему. Дальше шли душевные махинации, кто как мог, так и отсрочивал свою поездку в Глушь, но в итоге, там все и заканчивалось.
— А тебе не страшно жить здесь одному? — спросил Бэкхен.
— Я не один, — ответил Сехун и громко свистнул. Ветер подхватил звук и разнес его по округе. Раздался радостный лай, приближающийся топот лап, и вот двоих прибывших окружила небольшая свора собак.
— Какие они все большие, — тихонько сказал Бэк, не шевелясь и позволяя псам себя обнюхивать. — Я б сказал, прям огромные.
— Не бойся, они же чувствуют твой страх.
— Легко сказать, — бубнел парень, осторожно протягивая руку к ближайшему псу. Тот ткнулся в ладонь мокрым носом, легко поднырнул под руку и разрешил себя погладить.
— Ее зовут Меди. Она самая терпеливая. Это Кане, Сейлор, Свин, — Сехун тыкал пальцем в мелькающие спины всех окрасов и пород. Собаки сновали туда-сюда, не оставляя Бэку и шанса их запомнить. — Этот серый — Палач. Воет больно жутко. Если ночью услышишь, не пугайся. Я думаю, он покойников так провожает. А нам бояться живых надо. Это Риди-сан, он самый старый в семье. И две рыжие девочки — это Джи-Джи. Их можно различить только по шрамам.
— По шрамам? — переспросил Бэк, рассматривая крепкого ретривера с неестественно светлыми глазами.
— Конечно. Они почти все здесь — охотничьей породы. Еду добывают в основном сами. Кроме того, Кане и Меди — сторожевые собаки. Если на их территории объявится кто-то чужой, живым он от этой компании не уйдет.
Бэкхену хотелось, как в плохом ситкоме, раскинуть руки в стороны и очень громко попросить всех заткнуться. Своими случайно оброненными фразами Сехун только подтверждал кошмар происходящего в Глуши, рождая в усталом воображении Бэкхена нездоровые и пугающие образы. Вот они сидят с О на крыльце, попивая чай поздней ночью. Мимо пробегает одичавший человек, весь такой оборванный и в ссадинах. Его босые окровавленные ноги топчут черную во тьме траву, от чего О Сехун хмурится и недовольно сопит. А за бедолагой, плюясь желтой пеной, проносится сехуновская свора собак, морды которых покрыты бурыми пятнами — видать, уже поужинали.
Бэкхен потряс челкой, прогоняя глупые образы, и обнаружил, что Сехун уже поднялся по ступеням и открыл входную дверь в приглашающем жесте.
— Дом состоит из трех частей: моя, хозяйственная и, скажем так, гостевая. Моя — это моя часть. Здесь находится кухня и две комнаты. Одну придется отдать тебе, — Сехун поджал губы, размышляя, какую именно кровать лучше выделить Бэкхену, и повел того дальше. Четвертое помещение, черновое, с трубами, оказалось котельной. Оно, как сердце дома, было связано с двумя оставшимися частями: жилой зоной и складским помещением.
— А здесь кто живет? — поинтересовался Бэкхен, когда хозяин быстро провел его по полупустым комнатам с застеленными кроватями.
— Мои друзья, когда приезжают из города.
— То есть, ты не один такой сумасшедший, который предпочитает городу Глушь, — констатировал Бён и заглянул в ту пристройку, которая была отведена под склад. В ней было тепло и сухо, пахло сеном. Сехун не стал включать свет, буркнув что-то про экономию.
— А откуда здесь электричество?
— В подвале есть профессиональный бензиновый генератор. Мы привезли его сюда, еще когда фундамент закладывали.
— Но бензин же нереально дорогой, — возмутился Бён. Чем дольше он общался с О Сехуном, тем невероятнее казался его быт. Катается на машине, живет за городом, держит стаю собак и огромный огород. По меркам современности все это казалось излишним и даже абсурдным.
— Да, — согласился Сехун, но пояснять ситуацию не стал.

Вплоть до вечера они занимались домашними делами: распаковывали вещи Бэкхена в его новой комнате, готовили обед, но ели его уже на ужин. Сехун настоял на том, что сегодня непременно нужно устроить банный день, поэтом остаток дня они грели воду для ванной. Душа в доме не было; в чугунную ванну вода поступала двумя путями: холодная — через шланг, горячая — из-под крана. Излишние удобства хозяин дома не признавал, как и элементарные меры безопасности. На окнах не стояли решетки, а двери, как оказалось, не закрывались на ночь. «Как же собаки будут входить и выходить, если мы их закроем» — поразился О Сехун, когда Бён попытался повернуть щеколду. Он еще долго ворочался в своей постели, которая пахла летом, как пахнет любая ткань, высушенная на солнце. В голове крутились образы пережитого, желание забраться под кровать не покидало Бэка. Он не привык к большим открытым пространствам. Его успокаивали замки, закрытые двери и маленькие глухие комнаты. Но, смирившись с неизбежным, он укрылся одеялом с головой и задремал.

Примечание к части

Kanye West - Monster

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒