Примечание к части

. ᶧ ᶟ ᶠ ᶳ ᶸ ᶱ ᶭ.

В этом городе солнце никогда не показывало свое унылое лицо. Низкое небо затягивали серые облака, придавливая обитателей к такому же серому асфальту. Между двумя дымными полюсами сновали сверкавшие чистотой машины. Их было на порядок меньше, чем можно было ожидать, ведь содержание личного авто вставало в копеечку. Позволить такую роскошь могли лишь те немногие, чьи офисы располагались на самых последних этажах бизнес-центров, по воли случая, погоды и загаженной атмосферы, купавшихся в тех самых низких облаках. Большинство жителей были вынуждены передвигаться на своих двоих. Но в этот час на улицах было безлюдно.
Единственным, кто не находился на работе, был Бэкхен, спешащий на встречу со своим старым другом. Он с радостью отказался от смены посреди рабочей недели, зная, что его не уволят. Иначе где они еще найдут такого идиота, готового работать после заката? Вечерние часы считались самыми опасными, на них приходилось больше всего краж, похищений и убийств. Поэтому нормальные люди спешили скрыться в своих домах или сменить место заработка до 20: 00, чтобы продолжить хождение по кругу «дом-работа-работа-дом». Однако Бэкхену не хватало чувства самосохранения: то ли растерял, то ли с рождения не выдали. Он брал себе все смены, какие только мог. Ему, как и всем берегущим, были нужны деньги. Из-за этой потребности он часто возвращался домой, провожаемый голодными взглядами, преследуемый звуком шагов и встречаемый нечеловеческим рычанием на каждом повороте.

— Ну, ты и отбитый, Бён Бэкхен.
— Чего это сразу «отбитый»? — Бэк стоял перед Чондэ, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться.
— Ты же снова взял ночные часы, я прав? — Чондэ держал руки в карманах своего шикарного пальто, и Бэк только диву давался, откуда у него деньги на такие шмотки.
— Все ради тебя, придурок. Мы не виделись целых два месяца! Я, конечно, рад, что прожил так долго, но жизнь без тебя…- Бэкхен захлебнулся фразой. Ему все еще не хватало воздуха, поэтому поток сарказма прервался сам по себе, хоть и тягаться в язвительности с Чондэ было отважно, но глупо.
— Ладно, уймись, — Чен похлопал друга по согнутой спине. — Хочешь, в кафе посидим? Надо отметить нашу встречу.
Глаза Бэкхена поползли на лоб. Во всем, что касалось даже самой минимальной роскоши, он был сдержан. И не он один. Для целого класса людей поход в кафе приравнивался к заселению в Four Seasons, по меркам 2014 года. Чондэ тоже никогда не мог позволить себе такого, но тот держался уверенно и явно не шутил. Они прошлись до центра города, выбрали кофейню и уселись за столиком подальше от окон. Их разговор переходил от темы к теме, они обменивались несущественными мелочами и глубокими мыслями, не выпуская из рук белые кружки с кофе.
— Тебя не посещала мысль бросить все это? — тихо спросил Чондэ. Его взгляд купался на дне кружки, а губы сопротивлялись нервным покусываниям; Бэкхен заерзал на своем месте, понимая, что этот вопрос друг давно хотел озвучить, но все никак не мог решиться.
— Все это — это что? — холодно переспросил Бэк. — Своего кота? Работу? Город? Жизнь? Что?
Чондэ поморщился. Он знал, что Бэкхен слишком сильно цепляется за привычные вещи и подобные разговоры встречает в штыки. Его родители продали свои души ради благополучия своих детей, а сами умерли от душевного голода. Но если их поступок был вполне оправдан и приемлем, то поступок его сестры — нет. Она просто проснулась одним утром и решила тихо уйти из жизни, наглотавшись таблеток и уделав блевотиной любимый мамин плед. Продала ли она свою душу или забрала ее с собой на тот свет, Бэкхен так и не узнал, и обида грызла его до сих пор. Казалось бы, каждый в праве сам распоряжаться своей жизнью, но Бэк был как раз того сорта людей, которые делят мир на черное и белое: всех жрущих он не считал за людей и называл их монстрами, а свою душу был готов унести с собой в могилу.
— Нельзя разбрасывать ничем, что принадлежит тебе и имеет цену, — безапелляционно заявил Бэкхен.
— Надеюсь, эта мантра делает твою жизнь легче, — фыркнул Чен, закатывая глаза. — Ты как проповедник. Поешь мне вечно о грехах, о преступлениях.
— Я вырос на маминых сказках о монстрах. О существах, которые придут за тобой и сожрут тебя, твои внутренности и твою душу, даже не подавятся. И ты эти истории тоже слышал, — Бэкхен смахнул усталость с глаз. Они обсуждали эту тему миллион раз. И каждый раз его же аргументы придавливали его к земле.
— Она забыла уточнить, что монстры в итоге настигнут всех. В разных личинах и разных образах. Алкоголь, наркотики, деньги, азарт, адреналин. У каждого есть, чем приманить к себе этого монстра. Но если в тебе есть хоть капелька света, они не тронут тебя и бла-бла-бла, — Чен захохотал во весь голос, треснув по столу ладонью.
Бэкхен молчал. Когда-то он верил, что во нем есть эта капелька. Мама взращивала ее всеми силами: учила, как надо молиться, по вечерам рассказывала о старых и мертвых религиях, что испокон веков люди верили в высшую добрую силу, вот только называли ее по-разному. Он думал, что, какой бы бог не был, как бы его не называли, он все равно всё видит. И ему просто не хотелось быть виноватым перед ним. Уважал ли он мамину веру или просто боялся кары, сейчас уже не имело значения. Какой бы доброй и мудрой не была его мать, она умерла от Голода, давясь рыданиями и заламывая собственные руки, помимо воли тянущиеся к детям.
— Какой же ты наивный, Бён Бэкхен. Ты готов убиваться на нескольких работах, просирать свою жизнь в утлой комнатенке, наглаживать своего тупого кота, пока он не помрет или какой-нибудь одичалый бомж не зажарит его себе на ужин. И ради чего? Ради идеи о святости души и искренности мотивов? Ради историй, которые рассказывала тебе твоя мертвая мамаша перед сном?
Чашка с кофе выпала из рук Бэкхена, белые осколки посыпались на пол. Никогда еще он не видел Чондэ таким. Никогда еще из его рта не вырывалось столько гадостей в адрес лучшего друга.
— Чен, я не понимаю. Какая муха тебя укусила?
— Неприятно слышать, да? А я ведь ничего не придумал.
— Я не думаю, что я или моя семья заслужили таких слов в свой адрес. Тем более от тебя.
— А я заслужил? Рассказывает он мне тут про мерзких монстров, которые только и делают, что охотятся за его непорочной задницей. Ах, бедный ты, несчастный!
— О чем ты? Я же не называл тебя монстром. Ты ведь не такой.
Бэкхен посмотрел на своего товарища и прикусил язык. Человек, сидящий напротив, изменился до неузнаваемости. Его добрая, слегка ироничная улыбка исчезла с лица. Обостренные скулы белели в неровном свете, а в запавших глазах читалась неприкрытая злоба. Перед ним был идеальный образец жрущего, выбравшего свою следующую жертву.
— Или такой, — несмело произнес Бэк. Чондэ перегнулся через стол, не обращая внимания на то, что рукава его джемпера тонули в кофейной луже.
— Точно подмечено, Бэкки. Такой. Но я все еще человек. И, в отличии от тебя, сделаю все, чтобы мне было хорошо. Легкая жизнь — она рядом, — Чен мечтательно облизнулся. — И, если понадобится, я приду за твоей душой.
Бэкхен почувствовал, как виски запульсировали в унисон с участившимся сердцебиением. Он поднялся со своего места, запинаясь о ножки стула, и замер в нерешительности. Чувство долга требовало помочь старому другу, а инстинкты вопили о немедленном отступлении. Бэк последний раз взглянул на Чондэ, встретился с хищным взглядом чудовища и поспешил уйти.

От центра города до маленькой квартиры Бэкхена было четыре километра жути, растущей по экспоненте. Сначала путь пролегал мимо застекленных окон высотных зданий, чистых газонов и ровных дорожек, затем мимо стареньких, но аккуратных жилых многоэтажных домов из серого кирпича. Потом благоустройство заканчивалось, оставляя видимую невооруженным глазом черту между достатком и бедностью, и начинались они — бараки и халупы, липнущие друг на друга, мрачные и убогие до отвращения. Меж разномастных пристроек иногда проглядывались небольшие квартирные дома, подъезды которых давно провоняли кошачьими экскрементами, а деревянные ступени выдавали каждого проходящего своим скрипом. В таком доме и жил Бэкхен. И такую картину он видел каждый свой прожитый день. Но не сегодня. Он не помнил, как добрался до дома. Лишь тяжелое дыхание подсказывало ему, что он бежал. Мысли Бэка были заняты лишь одним: его единственный друг продал душу. Ему было вовсе не интересно, за какие такие блага Чондэ распрощался с человечностью и обрек себя на существование от поглощения до поглощения. Он думал о том, сколько людей теперь станет его обедом, хватит ли Чену сил добыть себе следующую жертву, и действительно ли он хотел забрать душу у Бэкхена. Ведь всё это было не только мерзко и ужасно, но и расценивалось Бэкхеном как предательство.
Их семьи жили в Среднем городе: не бедно, но не очень и богато. Двери их квартир смотрели друг на друга, и мальчишками они крепко дружили, делив на двоих не только игрушки, но и страхи. Одним из таких страхов было проснуться однажды утром и узнать, что друг со своей семьей внезапно переехал. Весьма распространенная тенденция для Среднего города: сегодня ты — обычный человек, завтра ты — бездушный, но богатый монстр, а послезавтра — отброс, умирающий от голода где-то в трущобах Нижнего города.
Бэкхен вспомнил, как, еще детьми, они стали свидетелями душевного голода у ребенка, живущего по соседству. Жалобные стоны маленького мальчика долгими ночами не давали им уснуть. Ломая систему, его семья не спешила сменить место жительства, и ребята познали все степени разложения человеческой сущности. Последняя для соседа ночь была самой жуткой: он с криками бился о стену, чувствуя за ней двух мальчишек, прятавших под одеялом себя и свои души. Тогда-то они и поклялись, что ни за что на свете не станут жрущими.
А сейчас Бэкхену только и оставалось, что вытирать рукавом ползущие по лицу слезы.

Кислый запах подъезда ударил ему в нос, и Бэк, по привычке преодолев в темноте несколько ступеней, потянулся к дверной ручке, но вместо холодного металла его рука нащупала мягкую ткань чьей-то куртки.
— Кто здесь? — хрипло произнес Бэкхен. Он таращил глаза, пытаясь рассмотреть нежданного гостя, но кроме черного силуэта, ничего не видел.
— О Сехун.
— Кто?
— А ты кто?
Бэк замялся. Он чувствовал, как в его голове скрипят мыслительные шестеренки. Паниковать и бежать, как это делают нормальные люди, встречая в темной подворотне незнакомца, было уже поздно. С другой стороны, в этом районе нормальные люди и не жили: либо отбитые на голову, либо лишенные всего ценного. Ни те, ни другие не станут называть свое имя, прежде чем напасть.
— Окей, давай попробуем еще раз, — голос шел откуда-то сверху, отчего Бэкхен был вынужден задрать голову. — Меня зовут О Сехун. Я жду здесь Бёна Бэкхена. Ты — Бэкхен?

Примечание к части

Logic & Rag'N'Bone Man - Broken People

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒