Джек, Джон и Джеймс – Лила, Максим, Даша

Джек Смит с меланхоличным безразличием смотрел на вид из окна кареты. Дорога пролегала через бескрайние зеленые равнины. Вдали, за горизонтом, омывало берега Англии Северное море. Графство Дарем встречало своего гостя ясной, чрезвычайно ветреной погодой и предчувствием чего-то. Оно пахло травами, скрипело вместе с плохо смазанными колесами кареты и горчило на языке табаком не лучшей марки.

Джек Смит ехал на заслушивание завещания своего покойного дяди, бывшего члена Британского парламента, сэра Джона Смита, почтенного поданного Ее Величества королевы Виктории. Мистер Смит-младший так и не смог выяснить обстоятельств кончины своего родственника, но те не так уж сильно его и волновали. Куда больший интерес в молодом человеке вызывало поместье сэра Джона. Согласно письму, которое он получил месяц назад в Америке, у Джона Смита не было иных наследников, и Джек всерьез рассчитывал заполучить в свое распоряжение поместье Мортем и прилегающие к нему земли, вместе с его немногочисленными деревушками. Такой поворот дел определенно бы улучшил его финансовое положение, ведь что такое по сути своей стипендия студента, изучающего точные науки пусть и в Гарварде? Пшик, скромные деньги, которых только и хватало, на пропитание да достойный костюм, ведь университет предоставлял жилье своим студентам. Ровно три костюма мистер Смит взял с собой: дорожный, траурный и парадно-выходной. В последнем он рассчитывал важно расхаживать по своему новому дому, устанавливая новые порядки. О да, Джек уже все продумал в своей голове и даже составил краткий план своих последующих действий, едва завещание будет озвучено, – ведь очень важно всегда быть готовым!

– Сэр, мы подъезжаем к деревне, – крикнул кучер, выдергивая своего пассажира из приятных размышлений. – Там будет столпотворение, так что наберитесь терпения.

Заинтересованный замечанием возничего, молодой человек высунулся из окна кареты, всматриваясь вперед: в невдалеке от них виднелись невысокие стены с кособокими бойницами. Внутри и правда было людно – жители носили на лицах скорбные выражения и черные одежды, особо плотное кольцо стянулось к старой, но сохранившей красоту церквушке.

Велев кучеру остановиться, Джек Смит покинул экипаж и подошел ближе, заинтригованный, кто еще, кроме его дядюшки, мог удостоиться таких пышных похорон.

– Господа, скажите, по ком это звенят колокола? Кто умер? – обратившись к круглолицему мужчине с аккуратно выстриженными бакенбардами и смешными короткими усиками, спросил библиотекарь.

– Умер Смит, – не отвлекаясь от созерцания церковных дверей, ответил тот.

– Кто? – недоуменно переспросил Джек.

– Мистер Смит, почтеннейший сэр и владелец поместья Мортем, – вмешалась в разговор чахлого вида женщина, которую черная вуаль лишь еще больше старила. – Наш заступник и покровитель. Какая потеря.

– Какая жалость, – склонив голову в знак уважения к покойному, ответил Джек, размышляя, что письмо о завещании пришло, должно быть, слишком рано. – Когда это случилось?

– Сегодня, – ответил усатый сэр, повернувшись к заезжему гостю лицом, отчего стало заметно: бакенбарды придавали ему вид забавный и несколько агрессивный, как у неаккуратно обстриженного льва, – как обычно, в пять часов…

– Что значит «как обычно»? – нервно вздрогнув, переспросил мистер Смит-младший.

Оба его собеседника одарили молодого человека неодобрительными взглядами, как будто тот спрашивал совершеннейшую чушь, но потом женщина приоткрыла вуаль и внимательнее всмотрелась в лицо студента.

– Ах, – вдруг выдохнула она. – Да вы не местный, сэр. Откуда ж знать вам характер нашего мистера Смита. Видите ли, он – очень пунктуальный человек, приверженец строго порядка, а потому отходит в мир иной всегда ровно в пять, хоть проверяй часы.

– Так он жив или мертв? – теряя терпение, потребовал Джек.

– Какое «жив», когда же вам сказали – умер! Что вам тут непонятно? – с ответным раздражением пропыхтел мужчина и поспешил протиснуться сквозь толпу поближе к действу.

Лишенный дара речи, мистер Смит вздрогнул, когда вновь протяжно запели печальные колокола, и поспешил вернуться в карету.

«Что за абсурд? Ведь мне прислали письмо о том, что оглашение завещания сегодня в шесть! Точно, срочно в поместье, там станет ясно, что к чему», – ослабив шейный платок, недоуменно подумал студент, искренне надеясь, что это лишь глупый розыгрыш для будущего наследника.

Вскоре карета въехала во внутренний двор поместья, и мистер Смит, все напевавший под нос строчки какой-то популярной и прилипчивой, как помет к башмаку, песни, уже уверенной походкой поднялся по ступеням парадного входа.

Джек торжественно постучал.

Тук-тук-тук!

Дверь открылась с безукоризненно выровненной скоростью. Не слишком медленно, чтобы гостю не показалось, что ему совершенно не рады, и не слишком быстро, чтобы, не дай боже, он не посмел и помыслить, что его ждали.

– Добро пожаловать в поместье Мортем, сэр. Прошу вас, входите.

Джеймс Браун, управляющий этим цветущим своей особой жизнью поместьем, сделал приглашающий жест и посторонился. Мимо него проскочил невзрачный шустрый мальчишка, чтобы подхватить вещи и занести их в определенную Джеку комнату. Конечно же, его здесь ждали.

Управляющий выглядел на совершенно неопределенный возраст, когда ему могло быть как едва за тридцать, так и глубоко. Ни рано появившиеся залысины, ни типичные черты видевшего, казалось, все в этой жизни британца не упрощали задачу желающим угадать. С бесстрастным лицом Браун вел Джека по просторному холлу, переживавшему не худшие свои дни, но и явно видавшему лучшие.

– Вы опоздали для новомодной традиции двора королевы, храни ее Боже, Виктории, пить чай в пять часов, и совершенно вовремя к поминкам вашего дяди, упокой Господь его душу. Видите? Лучший его портрет.

Входя в следующий зал, Браун указал на стену, завешанную десятком различных картин, среди которых терялся та, на которой был изображен покойный эсквайр. Тот, кто выбирал их, явно обладал или весьма оригинальным вкусом или же ни единым намеком на него. Подождав, когда же Джек в полной степени рассмотрит обстановку и поместье, в явном предвкушении того, как станет следующим владельцем, управляющий раскрыл перед ним дверь в столовую.

– Милорд, прибыл ваш племянник – сэр Джек Смит, – объявил он сидящему за накрытым столом сэру Джону Смиту. Прислуга засуетилась, готовя второй набор приборов.

Джон Смит, эсквайр, сидел во главе длинного дубового стола, сцепив на его краю пальцы в замок и глядя в окно на облетевший парк и серое море с выражением почти болезненного любования. Возле задернутой шторой стенной ниши напротив окна стояло три статуи греческих философов в полный рост. Все трое тоже смотрели в окно с тем же выражением на каменных лицах.

Казалось, хозяин не заметил появления гостя, только скользнул по нему безразличным взглядом и потом несколько секунд смотрел на управляющего в упор, как будто у них была какая-то телепатическая связь.

Дорогой наследник ещё не знал этого, но сэр Джон мало говорил, а если уж открывал рот, то говорил тихо. Не было нужды разыгрывать цирк с перекрикиванием через стол, сэр Джон вообще не любил закатывать сцен. Поэтому место за столом для Джека было определено по правую руку от хозяина. На случай, если найдётся, что ему сказать. Впрочем, беглого взгляда хватило Джону, чтобы решить, что говорить пока не о чем.

Пока на стол выставлялся второй прибор для поминального ужина в компании поминаемого, пока родственник устраивался на стуле рядом, мистер Смит сидел, сжав виски пальцами и морщился.

Странные всё мысли в голову приходили. И как всё-таки неприятно — не быть хозяином собственных мыслей. Какая гадость — не знать, о чем ум может вспомнить в следующий момент. Какая низость, если так подумать.

Наконец Джон опустил руки. На висках остались быстро бледнеющие красные следы от кончиков пальцев. Мистер Смит поднял на Джона младшего рассеянный взгляд. Некоторое время смотрел на него не отрываясь, словно пытаясь разглядеть в нём собственные мысли.

Говорить пока было не о чем, но всё-таки Смиту было до смерти интересно, насколько Джек похож на его брата. На первый взгляд не похож совсем. И всё-таки манера держать голову, жесты, мимика. Да, что-то определённо в нём было правильное и родное. Просто оно ещё не проснулось. Что до мыслей… Они читались по лицу племянника огромными горящими буквами, не было нужды быть телепатом, а тем более спрашивать. Зачем спрашивать о том, что тебе и так кричат? Ведь не глухой же он. Много есть у Джона Смита недостатков, но глухотой он не страдал отродясь. Некоторое отсутствие чувства меры, это да. Но никак не глухота.

В глазах дядюшки Джона промелькнуло сочувствие, а потом он вновь подслеповато посмотрел в окно.

— Листья к небу падают. — Тоном " облачно сегодня, может дождь пойдёт", заметил он и принялся медленно, чинно есть, сосредоточив всё внимание на тарелке. Мимо ставень действительно величественно летели палые листья. Все летели снизу-вверх. И ни одно не упало обратно.

Статуи в нише смотрели теперь не в окно, а друг на друга, словно замерев посреди спора, но, кажется, этого никто не заметил.

\" Какие еще листья? ", – недоуменно подумал юноша, прекрасно помня, какая была погода на улице, и что ничего не падало к небу.

Несомненно, ужин с покойником произвел на Смита-младшего глубокое впечатление. Впечатление того, что все происходящее – глупый розыгрыш, где он, Джек, главная жертва. Разговорить дядю у него совершенно не вышло, узнать о прошедших в деревне похоронах тоже, а уж прояснить момент с завещанием… туше!

После ужина у мистера Смита не осталось моральных сил на продолжение односторонней беседы, да и дальняя дорога сказывалась: организм требовал отдыха. Пожелав сэру Джону доброй ночи, молодой человек отправился в свои покои, по пути изучая диковинную, по его мнению, обстановку. Мебель разного фасона, портеры незнакомцев, которые, как казалось студенту, следили за ним взглядами. Неуместные статуи в греческом стиле.

К облегчению Джека, спальня была обставлена просто, без странных излишеств. Лишь большое зеркало в углу создавало странную иллюзию, словно комната больше, чем есть. Но даже с этим мистер Смит был готов смириться, сморенный усталостью и впечатлениями дня. Переодевшись ко сну, юноша не забыл запереть на всякий случай дверь и с блаженным вздохом расположился в кровати. Ему не потребовалось и двух минут, чтобы отправиться в приятное царство Морфея.

Но покой Смиту-младшему мог только сниться. Неясно было, сколько прошло времени, когда сквозь пелену забытья молодой человек услышал странный шум. Скрип половиц прямо за дверью, далекий грохот, как будто кто-то уронил что-то большое, и шепот. Навязчивый шепот, который, казалось, звучал прямо у самого уха.

«Погода нынче скверная, по двадцать пенни за тучу, дождинка на вкус, как лимон»

«У крыс сменилась власть, Длинный хвост – новый король. Да здравствует король! »

– Здесь кто-то есть? –резко подняв голову от подушки, хрипло спросил Джек, вглядываясь в полумрак спальни, разгоняемый одинокой свечой. Тишина в ответ почти убедила молодого человека, что все услышанное – лишь глупый сон, игра воображения, но тут откуда-то снова раздался голос:

– Если бы это было так, то могло бы быть, а если бы это могло бы быть, оно бы так и было. Но так как это не так, этого и нет. Простая логика.

Внутренне похолодев, Смит-младший соскочил с постели и поспешил зажечь канделябр, надеясь, что яркий свет разгонит странное наваждение. Накинув любезно предоставленный хозяином домашний халат, студент несколько раз обошел свою спальню, заглянул в каждый угол и даже под кровать – в комнате он был совершенно один. Абсолютно сбитый с толку, студент решил, что не будет лишним найти управляющего и задать ему несколько вопросов. Уж больно молодому человеку не хотелось думать, что его разум дал слабину после длительного путешествия и специфического британского воздуха.

Ночной коридор поместья встретил гостя таинственными скрипами и редкими отблесками огня на полированных доспехах в одной из ниш. Где искать мистера Брауна, Джек не имел ни малейшего понятия, но надеялся, что сможет наткнуться на кого-нибудь из слуг, а уж те подскажут верное направление. Спустившись на первый этаж, юноша застыл, когда вновь услышал голоса, а после поспешил на звук – удача наконец-то ему улыбнулась.

Насмешливым гранитным оскалом.

В ночном полумраке старой залы статуи греческих философов почти светились бледным мраморным светом. Все три по-прежнему стояли возле одной из ниш в стене. Тяжелые складки побитого молью бархата уныло копили пыль.

– Простая логика! – Говорила одна из статуй, изображающая мужчину с короткой кудрявой бородой и немного квадратным лицом, патетически воздев бледную мраморную руку. – Это казуистика, друг мой, и больше ничто!

– Демагогия. – Неодобрительно поцокал языком второй мраморный философ и поправил складки мантии.

– Софизм. – Мрачно фыркнул третий, счастливый обладатель самой длинной бороды и самого мрачного лица.

– Но ведь это вы и начали этот бесплотный спор! – Удивился первый философ с квадратным лицом.

– Во-первых, начал точно не я. – Сердито буркнул мрачный третий. – Я не мог всё начать, я младше вас обоих, имейте совесть! А во-вторых, всё изменчиво, я всегда это говорил.

– Да-да, всё изменчиво, и первоэлементом мира был огонь. – Ехидно подсказал первый философ с квадратным лицом и, судя по всему, самый старший из всех.

– Если бы мир изначально состоял из огня, он бы сгорел! – С удовольствием объявил второй философ в мантии. – Но насчёт подвижности и изменчивости, тут спорить трудно. Однако начало начал – это воздух! И подобно тому, как шерсть скатывается в камень, воздух сгустился в воду и землю.

– Первоначалом всего была, есть и будет вода, сколько можно повторять! – Разъярился первый философ с квадратным лицом.

– Молчи, древность, твоё существование вообще не подтверждено, может тебя только спустя пятьсот лет после твоей же смерти выдумали, мокрица доисторическая! – Взвился второй.

– Вода – это лишь один из видов огня. – Мрачно буркнул третий.

– Первооснова всего – воздух!!!

– Вода!

– Огонь.

– Джек, – дядюшка появился за спиной младшего Смита совершенно бесшумно и положил ему руку на плечо, разворачивая к себе и пристально заглядывая в глаза.

– Вы не видели тут ещё Демокрита? – Тихо спросил наконец мистер Смит. – С учением об атомах и пустоте, как основе бесконечного космоса? Он бы мило вписался.

Тем временем спор перерос в крики и драку, а затем раздался треск и грохот камня. Джон прекратил буравить несчастного племянника взглядом и обернулся в сторону ниши. У статуи с квадратным лицом был отбит нос. Философ в мантии валялся на полу в виде пяти разнокалиберных фрагментов. Самый младший и длиннобородый смотрел на собственную отломанную руку с неизбывно мрачным выражением неподвижного каменного лица. Все статуи и то, что от них осталось, стояли смирно и неподвижно. Джон выпустил плечо племянника, покачал головой, прошёл вперёд и сел на корточки возле отломанной головы второго философа.

– Варварство. – Коротко охарактеризовал он ситуацию. – Мистер Браун будет в ярости. Так извратить красивые философские идеи.

Джеймс вышел из тени зала с мрачным лицом. Философы ему нравились, он часто прислушивался к их спорам, когда бессонница или необходимость отправляли его в ночной обход по поместью. И никогда ранее они не переходили границы, разрушая друг друга и установленные традиции.

– Вижу, вам тоже не спится, милорд? Не беспокойтесь, я все здесь уберу. Жаль, конечно, статуи, отправлю завтра посыльного. Может быть, удастся заказать новые.

Браун постарался вложить в голос всю бесстрастность, которую только смог найти внутри, что не так просто, когда что-то ценное и вверенное тебе превратилось в куски расколотого мрамора и крошку под ногами. Мысленно он составлял план. Нужно сохранить самообладание, не разбудить горничных, смести все и… нет, восстановить уже невозможно.

– Вот что происходит, мистер Смит, когда в общество консерваторов приходит демократия, – управляющий задержался взглядом на Джеке, моментально определив его в виновники происшествия. – Если не возражаете, я займусь тем, чтобы привести все в порядок. Доброй ночи.

Ровно звучащий тон голоса не оставлял ни единого сомнения в том, что более в этом зале никому не рады, а потому самое время всем вежливо удалиться по своим комнатам. Сам Джеймс также удалился за всем необходимым, чтобы вернуться уже в пустое и совершенно не звучащее философскими идеями помещение.

– Чертовы американцы, – едва слышалось за мерным шорохом метлы, прибирающей следы.

После знаменательного ночного боя статуй, Джек все больше убеждался, что попал в чрезвычайно странное место. Долгие дни он чувствовал, а порой и ловил на себе внимательные взгляды портретов, в некоторых из них читал любопытство, в других – неодобрение. По ночам кто-то продолжал настойчиво рассказывать ему о причудах английской погоды, дворцовых интригах крысиного двора и важности прополки картофеля именно зимой. А еще дом говорил. Скрипами, всхлипами, завываниями то ли ветра, то ли кого-то очень больного и страдающего. Молодой человек чувствовал, как постепенно начинает сходить с ума. Нет, вначале он все еще пытался найти источники шумов, добиться ответов от дяди и хмурого управляющего в тщетных попытках прояснить ситуацию. Но Джон был молчалив либо отвечал настолько сбивающими с толку фразами, что у студента не оставалось шансов продолжить разговор. А Джеймс... Джеймса хотелось удавить. Стыдно подумать, но мистер Смит порой приходил к ясной мысли, что управляющий, несомненно, за что-то люто ненавидит юного наследника. Возможно, просто за факт его существования на этой земле.

" Первым же делом уволю старого проходимца", – размышлял перед сном Джек, пытаясь спастись в грезах о будущем своем благополучии, но с каждой ночью мечты его полнились чудаковатыми деталями: говорящими охотничими псами, деревенскими жителями с крысиными лицами, расцветающей зимой картошкой. Бедный разум Смита-младшего, подтачиваемый творящимся вокруг безобразием, в какой-то миг все же не выдержал.

– Я так больше не могу! – закричал юноша, швыряя подушку в зеркало, чтобы не видеть собственного отражения. Ему казалось, что даже его зазеркальная версия была заодно с голосами дома, ухмыляется дразняще в ответ. – К черту все! К черту этот дом! К черту дядю! К черту! К черту!

Он метался по комнате, погруженный в чернильную мглу ночи, врезался в углы кровати, спотыкался об выцветший ковер, стучал кулаками по собственной голове. Как будто это могло помочь вытрясти весь навязчивый бред из переполненной черепной коробки. Тщетно.

Под утро Джек забылся беспокойным сном, забыв про брошенную на полу подушку. Впервые за все время его проживания здесь голоса оставили его в покое.

Всю неделю Джон внимательно наблюдал за юным наследником, отмечая мелкие детали. Например, что от него уже не так несло модным одеколоном, причёска стала проще, да и манера обращения потеряла напыщенность. Беспокоил, правда, нервный блеск в глазах, так что Джону пришлось нарушить пару своих привычек: всё-таки попросить зеркала, чтобы потише говорили по ночам, и сходить, заткнуть паклей горлышко бутылки, вмурованное под крышу.

На чердаке уже довольно давно обитало привидение, так что пришлось поговорить ещё и с ним, но это не отняло много времени и слов. Как и всё в доме Джона, привидение обычно понимало хозяина и по взгляду, редко прося уточнений.

Прошел день, прошел и вечер. Лёгкий хлопок исчезающего под колпачком гасильника огня раздался тихо и отчетливо, такая теперь стояла тишина в доме. Тишина в поместье была редким, а потому очень дорогим гостем. Мистер Смит сидел неподвижно, не торопясь убрать со свечи гасильник и потушить последнюю в канделябре. Завитки дыма выползали из-под металлического колпачка, взбирались по внешней стенке конуса, чуть подпрыгивали, отрываясь от его вершины, и утекали к тёмному потолку.

Джон улыбнулся. Ему показалось, что он услышал звук собственной улыбки.

Мистер Смит погасил последнюю свечу и поднялся, тяжело опираясь ладонями на стол. Направился сквозь темноту к выходу.

В коридоре белёсой тенью мимо него прошла статуя, тяжело, но беззвучно ступая каменными шагами по толстому ковру. Мистер Смит подумал, что это, должно быть, один из астрономов. Было облачно, но астрономам привычно бодрствовать по ночам.

Джон с тоской закрыл глаза и провел ладонью по лицу, снимая и стряхивая усталость. Надо было сделать это раньше, за столом, тогда усталость бы сгорела на свече. А ещё раньше надо было стать астрономом, а не политиком. Надо было стать художником или дирижёром, может быть даже хозяином театра или бродячим артистом. Но жизнь прожита, как прожита. Невозможно прожить жизнь не нелепо. Кто же это сказал? Звучит неуклюже. Мистер Смит всё-таки совершил невозможное. Вернее, он бы мог совершить. Но теперь уже было поздно. И он был бесконечно счастлив, что хоть одно " поздно" в его жизни оказалось таким. Поздно восстанавливать репутацию и доказывать, что он нормальный человек из приличного общества. Какое счастье, что это уже поздно.

В столовой горел неяркий свет. Джон бесшумно открыл дверь и встретился взглядом с управляющим.

" Джеймс, как там твой будущий хозяин? – одним взглядом спросил Джон. – Ночью он кричал, как в шекспировской драме, а потом так тихо и безмятежно уснул. – Громко и отчетливо подумал мистер Смит, опустив глаза и разворачиваясь назад к дверям: хотелось ещё посмотреть на вид сквозь витраж наверху. – Скоро Джек захочет обследовать дом. Я забыл, надо предупредить привидений, чтобы успели начистить цепи, им будет неловко, если он застанет их не при полном параде. "

Мистер Смит мог не беспокоиться. Все обитатели дома разной степени интересности были заранее подготовлены к приезду Джека. Некоторые даже предвкушали встречу за всех ее участников разом. Поместье жило своей жизнью в эту неделю особенно активно, в дальних его углах примерялись особенно жуткие белые одежды, репетировались новые тональности заунывного воя и злорадный смех. Конечно же, цепи тоже чистились, а их лязганья выверялись до миллиметра.

Очередное утро встречало Смитов уже накрытым все в той же столовой завтраком. Их уже ждали тосты, яичница с фасолью, беконом, грибами и помидорами. И, конечно же, чай с джемом и мармеладом. Помимо еды в столовой всех встречал и Джеймс. Вместе со своим осуждающим британским взглядом, выдающим, что он, как приличный управляющий, не будет ежедневно напоминать о разбитых статуях, но, несомненно, не забывает об этом ни на минуту. Вероятно поэтому, он несколько внимательнее следил за племянником хозяина. Кто знает, к каким завтракам привыкли американцы. Может, ему вскоре откажет печень. Все, конечно, готовы к похоронам мистера Смита каждый день, но будут несколько удивлены, что в этот раз мистер Смит какой-то не такой. Джеймс в глубине души на это надеялся.

– Сегодня хорошая погода, – начал издалека Браун. – Почему бы вам не прогуляться? Лошади уже совершенно застоялись и очень ждут.

Джек чувствовал себя измотанным. Он без особого желания ковырялся в завтраке, размышляя о том, что, возможно, никакое наследство не стоит его душевного здоровья. Рассеянно накалывая грибы на вилку, он посмотрел в окно, надеясь, что вид сада принесет хоть немного покоя. Волосы на голове зашевелились, челюсть неприлично опустилась вниз.

Листья, которым законом тяготения велено было падать вниз, к влажной земле, невесомо, как пух, поднимались… вверх. Внутренне леденея, мистер Смит медленно протер глаза указательным и большим пальцами, крепко зажмурился и посчитал про себя до пяти. Снова открыл глаза. Листья безмятежно падали к небу. Вопреки логике и всему святому.

– Мне нужно подышать воздухом, – резко встав из-за стола, отчего ножки стула издали душераздирающий скрежет, молодой человек уставился огромными глазами на Джеймса. – Где, говорите, лошади?

Возможно, он просто сходит с ума. Или просто в столовой слишком спертый воздух. Надо просто сменить обстановку, вырваться из проклятого дома и ускакать как можно дальше. Все очень и очень просто. Эти мысли все больше нравились студенту, он сам не заметил, как стал улыбаться и бормотать себе что-то под нос. Со стороны он выглядел самым настоящим безумцем. Не особо глядя, куда идет, Джек свернул не в сторону выхода, а к кладовке, подгоняемый сочувствующими голосами.

«Куда так бежит, совсем не ценит время! »

«А улыбка хороша, совсем как у почившей тетушки Мэри».

«У той, что спятила? И правда, похожа».

– А ну хватит! – рявкнул юноша и дернул за дверную ручку.

Голоса стихли. Из небольшой кладовой на него смотрела оседланная лошадь. Взгляд ее был печален и полон вековой мудрости, в фырчанье слышалось что-то осуждающее. Звонко переступив копытами по деревянному полу, кобыла ткнулась мордой в плечо Смита-младшего, пожевала губами лацкан пиджака, словно спрашивая: «Ты заставил меня ждать, так где моя награда? ».

Лишенный дара речи, Джек лишь хлопал глазами, отчаянно щипая себя за руку. Наваждение не исчезало, слюнявый след на одежде стал жестоким доказательством реальности происходящего. Не говоря ничего, студент развернулся, даже не закрыв дверь, и неторопливо направился в свою комнату. Бедный его разум претерпевал изменения, но скрывал их под завесой беспамятства, потому молодой человек даже не запомнил своего пути на второй этаж.

Лошадь, оставленная без присмотра, сделала несколько шагов в сторону коридора, огляделась, недовольно заржала, хлестнула хвостом. На полу, символом крайнего возмущения подобным пренебрежением осталась лежать свежая куча навоза.

Куча медленно остывала. Джон посмотрел на неё с философским смирением и вернулся к еде. Фасоль тоже остывала. Джон всегда доедал её последней, как самое невкусное. Когда-то в глубоком детстве ему один из товарищей выдал мысль " если ты вдруг умрёшь во время еды, будет ужасно обидно, когда окажется, что ты не успел доесть десерт". Эта мысль на ряду с тысячью других разных мыслей донимала Джона почти полжизни, пока он наконец не начал следовать этому правилу. В конце-концов, будет действительно обидно умереть, съев только фасоль и оставив половину бекона. А учитывая тот простой факт, что смертность в этом мире стопроцентная, глупо откладывать бекон на потом.

Закончив с едой и чинно свернув салфетку, Джон посмотрел на Джеймса с глубокой благодарностью и как бы извиняясь.

Потом поднялся и прошел к лошади, ласково потрепал животное по холке, взял за поводья и направился к выходу из столовой. Лошадь в кладовке, наверное, была перебором. Интересно, кто это придумал? Не он ли сам? Вообще-то он мог, но совершенно этого не помнил. На конную прогулку тоже не хотелось. Он был не одет для такого отдыха, идти за сапогами было немного лень. К тому же, время не ждало, когда сэр Джон Смит изволит накататься, а потом причешется, переоденется, умоется и оправится от боли, которая неминуемо догонит, как бы быстро ни скакала лошадь. Конечно, хотелось простора, ветра, солнца и ощущения свободы. Но время, жалкое время.

Передав поводья конопатому слуге с густым шотландским акцентом, Джек посмотрел с грустным на него и улыбнулся.

Джон поднялся в свой темный кабинет и сел за работу, подумав, что Джека было даже немного жаль, но оставить поместье и беднягу Джеймса молодому, уверенному в собственной неотразимости и уме американцу, воспитанному в духе стремления к бездумной роскоши, бесконечному увеличению капитала, к тому же ещё и не верящему в чудеса – это было бы чудовищно. Ни дом, ни Джеймс такого не заслужили.

Джеймсу не нужно было следовать за Джеком, чтобы услышать и оценить эту трагикомедию в трех частях. Во всем происходящем его интересовало то, почему подышать с лошадями свежим воздухом, американец вышел в кладовку. Неужели, он что-то подозревает или же поместье становится столь предсказуемым? Из всех ответов было только ржание и запах навоза. Кто бы мог подумать, что присутствие студента увеличит необходимость уборки втрое.

Оставив прислуге возможность убрать все, что дали миру кладовки, управляющий сгреб на поднос оставшийся завтрак и исчез с ним в иной, самой дальней кладовке, откуда раздавался непрерывный вой на грани слышимости. Наверняка он заставлял Джека постоянно спрашивать себя, в каком же ухе звенит и далеко ли болота.

На втором же этаже Джека уже поджидал призрак. Высокая и худая женщина шла по длинному коридору ему навстречу и терялась в тянущемся за ней шорохе юбок и неверном свете свечей. При попытке рассмотреть, можно было бы сказать, что это пятно мертвенной бледности, плывущее во флере упадка и банальной паутины. Но точно нельзя было сказать, была ли она при жизни красива и сколько же ей лет. Наконец, она остановилась, подняв взгляд на Джека и словно только сейчас увидев его присутствие. Тонкие руки словно сами собой заломились под немыслимым углом, а нижняя губа поджалась и едва заметно задергалась, как будто призрак удерживал в себе многолетние рыдания.

– Джон… Как ты мог, Джон Смит?! – с каждым словом полное смирение в голосе понемногу заменялось заведенной истерикой, звуча все выше. – Я была лучшей женой, чем ты заслуживал! Тиран! Деспот! Ты убил меня! Да, я сама выпила яд, но это ты меня довел! Да будь ты проклят и все твои родственники во веки веков!!!

Дойдя практически до визга, женщина издала звук, близкий уже к вою, от которого не могла спасти никакая ее вуаль. Им можно было сбивать чаек на подлете, держать оборону поместья от проклятых ирландцев и свести с ума одного Джека.

Возможно, явись призрак несколькими днями ранее, Джек бы неизбежно упал в обморок. Но к данному моменту его разум окончательно отказался мыслить рационально, лошадь в кладовке окончательно его добила.

– Я тебя сам прокляну, стерва! – взревел мистер Смит, в безумстве бросаясь на женщину и надеясь, что та просто растворится в воздухе. Какого же было его удивление, когда под руками молодого человека оказалась вполне материальная ткань одежды и хрупкие плечи. Для верности студент несколько раз встряхнул почившую жену сэра Джона, но та не спешила исчезать. Отнюдь, глаза ее стали еще больше, хотя это казалось невозможным, а челюсть неприлично отвисла под силой земного притяжения.

– Нахал, что ты себе позволяешь! – фальцетом возопила призрак, попытавшись вырваться, но хватка на плечах стала железной. Джек, ни минуты не размышляя, схватился за шарфик и потащил вырывающуюся женщину за собой вниз, туда, где должен был быть дядя, ну, или хотя бы Джеймс. Не найдя в столовой ни одного, ни другого, молодой человек вслух выругался и страшно посмотрел на притихшего " призрака".

– Сейчас я во всем тут разберусь! – пригрозил он, схватившись за лицо дамы, чтобы изучить ее со всех сторон. На пальцах мазался грим, похожий на побелку. Воодушевленный этим открытием, Смит-младший сорвал с шеи женщины шарф, чтобы обнаружить под ним... кадык!

– Что за безобразие?! Джеймс! Дядя! Я требую объяснений! – крикнул Джек, рывком усаживая все еще бледного призрака в кресло. Бешеным зверем он метался по столовой, едва подавляя желание швырнуть вазу с цветами – украшение в центре стола – в чей-то напыщенный портрет.

Нет, определенно, так не могло продолжаться. Безумие, уже успевшее запустить свои острые когти в разум и сердце бедного студента, лишь подтачивало его терпение и выдержку. Джек проклял все: Джона, Джеймса, поместье, лошадь, голоса в ночи, и всю Англию. Ему не хотелось ничего, кроме как узнать правду и уехать отсюда навсегда. И он добьется своего, так или иначе!

Когда раздались первые крики несчастного наследника, Джон сидел за работой. Он с интересом перелистывал девственно чистые страницы толстой тетради. Мистер Смит не обратил ни малейшего внимания на шум, явно считая текущее своё занятие важнее. Пробежавшись цепким взглядом по пустым строчкам страницы, он переворачивал её и точно-также читал невидимый текст с таким вниманием и такими горящими глазами, словно перед ним был увлекательнейший роман.

Наконец, с лестницы почти прямо в его дверь скатились не поделившие что-то мальчишки. Джон поднял голову и прислушался. Потом тяжело встал и, продолжая читать пустую тетрадь, пошёл на звуки доведённого до белого каления племянника. Интересно, откажется он наконец от поместья или научится с ним жить? Так или иначе, всё должно решиться, если не сейчас, то сегодня, Джон это чувствовал.

На пороге столовой он замер, подняв глаза от страниц, чтобы оценить картину.

" Призрак" где-то по пути потерял парик и коротко-стриженные рыжие патлы смотрелись уморительно на контрасте с выбеленным лицом и серым платьем в пыли и паутине. Джон чуть нахмурился. Только бы они на это платье не всю пыль с чердака собрали, она там копилась насколько десятилетий, это просто неправильно – портить такую атмосферу. Помнится, Смиту даже пришлось впервые в жизни повысить голос, чтобы убедить Джеймса не трогать паутину.

Джон перевёл взгляд на красного и мечущего молнии племянника и улыбнулся. Дорогой наследник был вымазан белилами с ног до головы и даже припорошен сверху. Джон медленно прошел мимо и сел за стол, положив перед собой тетрадь. Вздохнул, почти чувствуя у себя над ухом злобное настойчивое сопение. Кажется, Джек всё-таки учился доносить свои мысли без криков.

– Ну предположим, жены у меня никогда не было на самом деле. – Мягко сказал наконец Джон Джеку, словно поправляя ребёнка, сбившегося во время исполнения пьесы на фортепьяно. – И у вас чудесной громкости голос. Джеймс, объясни молодому человеку, что я действительно не был женат, тем более на этом симпатичном мальчике, и пока что никого не убил.

«Опять убираться…» – недовольно отметил про себя Джеймс, убирая в сторону тряпку, потому что в руках нужно было держать не ее, а себя. Иногда он искренне не понимал, откуда в этом человеке наклонности к разрушениям, скандалу и разрухе, но потом вспоминал, что тот был воспитан американцами, а вовсе не как подобает джентльмену. Видимо, это также накладывало отпечаток и на то, что Джек совершенно не умел вести светские беседы и чуть что кричал как пристало скорее индейцу.

– Вам нужны объяснения? Хорошо. Прошу вас сесть и перестать доводить все поместье до сердечного приступа.

Пользуясь тем, что внимание всех переключилось, не такой уж и призрачный теперь мальчишка поспешно ретировался, потирая запястья, а горничные убрали со стола не только вазу, но и все, что могло потенциально быть разбитым в приступе осознания происходящего. Им тоже надоело, что они приводят все в приличный вид медленнее, чем племянник хозяина сеет хаос.

– Понимаете, мистер Смит, ваш дядя, «умирает уже не первый день». Естественно, что все уже продумано, завещание в том числе. На ваше, наверное, несчастье, оно составлено не в вашу пользу. Согласно ему, поместье отходит, так скажем, под нужды душевнобольных людей. Он же, вы знаете, человек творческий, ему нужны… некие эмоциональные впечатления. Может быть даже потрясения. Но я решил, что потрясения ведь нужны только милорду, а не всему поместью, поэтому здесь живут те, кто прекрасно справляется с данной ролью, – Джеймс укоризненно посмотрел на следы грима, размазанного теперь не только по актерам, но и Джеку и всем поверхностям, которые он не смог не трогать. – По крайней мере, справляются до тех пор, пока вы не пытаетесь так активно их разоблачать. Даже не знаю, для чего вам это понадобилось. Призрак умершей жены шел на пользу работе вашего дяди. Он написал в два раза больше страниц, чем ранее.

Джек беспомощно смотрел на Джона и Джеймса.

Слова больше ему не подчинялись, сбежали испуганной стайкой вслед за переодетым парнишкой. Был бы за спиной Смита-младшего стул, он бы на него сел, но стула не было, как и смысла во всем происходящем тоже. Уже привычным движением студент начал массировать виски, пытаясь разогнать кровь, в надежде, что это поможет бедному мозгу работать чуть быстрее. Тщетно. Факты поразительно ладно складывались в одну безумную картину, от которой болело где-то под затылком, и хотелось залпом выпить бренди. Джек задался вопросом: осталось ли что-нибудь в винном погребе дядюшки? Не плохо было бы проверить.

– Так говорите, – сглотнув горькую слюну и комок, начал молодой человек, – это все лишь представление для одного зрителя? Что все происходящее, все эти звуки, статуи, лошади – все подделка? Почему вы не сказали раньше? Зачем вообще все это? Почему вы не позвали доктора, когда мой дядя очевидно спятил?

Дрожащий от злости указательный палец был направлен точно дворецкому в грудь. Мистер Смит понимал, что глупо теперь разбрасываться обвинениями, просто потому, что они не принесут никакого удовлетворения его измученной душе. Быстро вспыхнув, студент столь быстро же угас, опустил руку и посмотрел на перепачканные гримом ладони. Во имя чего все это?

– Что еще за работа? Вы пишите, дядя? А я, видимо, сошел за отличный прототип для главного героя – глупого, беспомощного и совершенно сбитого с толку. Уверен, персонаж вышел очень убедительным, – устало вздохнул Джек, не сводя с Джона укоризненного взгляда. – Распорядитесь, чтобы никто больше меня не беспокоил. Я имею право хотя бы сегодня поспать спокойно.

Юноша медленно направился в сторону лестницы. Плечи его ссутулились, шаг был неровным, сбитым. Все в его облике кричало: " Я устал". Но прежде чем ступить на первую ступеньку, Смит-младшей обернулся к Джону:

– Дядюшка, я хочу прочитать то, что вы пишите. Хочу понять, чего ради весь этот цирк. Вдруг я смогу им проникнуться? Сходить с ума, так до конца.

Джон со вздохом отложил пустую тетрадь, заранее поморщившись от количества слов, которые придется сказать.

– Я очень много слушал, дорогой Джек. И много говорил. Мне жаль этого времени и большей части своих слов. – Мягко и тихо сказал Джон. – Я много говорил, много слушал, но только последние годы мне наконец-то удалось то, на что не было времени большую часть жизни. Я начал думать. И начал писать. Кажется, пришло время поговорить. Когда говоришь редко, есть шанс, что слова запомнят.

Мистер Смит тяжело поднялся и медленно прошел вдоль стола. Посмотрел за окно, где по-прежнему листья падали наоборот. Так часто бывало из-за сильного ветра с моря. Одобрительно похлопал по плечу статую Гераклита. Статуя повернула голову и подмигнула.

– Вся жизнь – это представление. Литература. Театр. – Сказал Джон, проходя мимо двери к лошади и останавливаясь возле ещё одной двери, которая должна бы вести в точно такую же кладовую. – Особенно в кругу аристократов. Думаю, вы это заметили и сами ещё у себя дома. Чем представление в моём доме хуже заседания парламента? В нём хотя бы нет лицемерия. И наблюдать за ним несравненно интереснее. Простите, но я не мог просто так оставить вам поместье. Я не хочу, чтобы в моём старом доме разыгрывались неприятные мне представления. Пусть лучше он послужит местом, где смогут жить бродячие актёры, нищие и люди, которым места в общей пьесе не нашлось. Больше будет пользы.

Джон протянул руку, и одна из статуй тут же подала ему дорожную сумку.

– Я писал не о вас, мой друг, хотя следовало бы. Как многие писатели я писал в первую очередь о себе. И для себя, конечно. Издавать это или нет, решите сами.

Джон положил сухую холодную руку на плечо племяннику и посмотрел на часы.

– Сегодня, как обычно, в пять часов. Мои похороны проводились уже столько раз, что не вызовут у зрителей ничего, кроме улыбки. У вас же, вероятно, ничего, кроме облегчения. Это хорошо. Если вы всё-таки захотите со мной познакомиться, у вас останутся мои рукописи. Кушайте хорошо, мой мальчик, слушайте Джеймса, он старый маразматик, как и я, но непревзойдённый хозяйственник и верный, честный человек. Носите тёплые подштанники, не купайтесь в море. Что ещё... – Джон вздохнул и в задумчивости потёр бровь. – Ах да, завещания я не менял. Официальным хозяином поместья вы не станете, но если вы решите остаться, займите мою комнату. Там нет ничего говорящего, кроме камина. Добавляйте туда можжевельника, иногда он рассказывает чудесные сказки. Если решите уехать, я приготовил для вас сумму, которая наверняка покажется вам удовлетворительной.

Джон повернулся к Джеймсу и поклонился управляющему. Между ними всё было давно сказано. Если кто и имел право на поместье, так это Джеймс, не давший развалиться ни ему, ни его хозяину. Джон коротко кивнул и открыл дверь кладовки. За порогом которой плескалось холодное море. Дощатый пол уходил в зеленовато-серую воду, а вода уходила далеко за горизонт. Как раз начинался отлив. К последней этажерке был пришвартован небольшой кораблик. Джон остановился уже возле него и обернулся последний раз.

– Да, на столе осталась последняя тетрадь. Посмотрите сами. Видите пустые строчки? Я листаю страницу за страницей и вижу, как чудесно будет то, что ещё не написано. Но эти страницы останутся вам, если пожелаете.

Джеймс молчал. Он знал, что однажды этот день наступит, когда придется прощаться, но совершенно не умел этого делать. Больше всего управляющий был благодарен за то, что Джон тоже не стал ничего говорить. Пожалуй, это был бы первый раз за долгие годы, когда ему понадобился бы носовой платок и устранить всех свидетелей из прислуги. Он не представлял жизни поместья без хозяина, пусть даже и знал, что в нем может меняться что угодно, но оно прекрасно проживет без чего угодно, но не без самого Джеймса. Но в себе он совершенно не был уверен. Шум прибоя практически перестал быть различим, спрятавшись за надежной дверью. Может быть, если открыть ее снова, то вдали можно будет различить убегающий корабль, а может быть она перестанет вести к побегу и покажет лишь разочарование, каким обычно и набиты кладовки. Джеймс так никогда больше и не откроет эту дверь.

Наконец, управляющий справился с собой. Ему нужно было позаботиться о доме и тех людях, которые в нем жили с давних и недавних пор. Он планировал неукоснительно следовать завещанию Джона. Эти актеры воистину были сумасшедшими, когда согласились на то, что предложил им когда-то Джеймс, так что имели полное право остаться, играя и живя свои привычные роли. И новый хозяин. Конечно же, нужно было позаботиться и о нем.

– Перенести ваши вещи в спальню вашего дяди, милорд? – к чести управляющего, его голос почти не дрогнул. – Все распоряжения по поводу похорон уже готовы. Об этом вам нет необходимости беспокоиться.

Джеймс не стал говорить о том, что все призраки и статуи останутся в поместье и это не обсуждается. Не стал уточнять, останется ли Джек и планирует ли продолжать писать ту историю, которую пытался рассказать прежний хозяин. Ответы казались ему сами собой разумеющимися, даже если американец об этом еще не знал. Никто ведь не спрашивает, может ли небо быть голубым, а трава зеленой.

***

– Джеймс, пора бы уже ложиться спать, – громко объявил мистер Смит, заметив, что из-под двери спальни все еще льется свет. Сделав несколько тяжелых шагов по коридору, он осторожно, чтобы не заскрипела, отворил дверь и вошел в комнату. По стенам медленно плыли облака и звезды от ночника, создавая сказочную атмосферу. Джеймс очень любил наблюдать за перемещением светлых фигур, представляя, как это он летит по ночному небу, в окружении своих друзей-фейри. Мальчишка обладал не по годам развитым воображением и чрезвычайно любил сказки.

– Мне кажется, час отхода ко сну давно прошел, сынок, – пожурил Джек, присаживаясь на кровать. Ребенок смущенно улыбнулся и протянул отцу книгу. Тот вздохнул, уже зная, что хочет услышать в качестве сказки сын.

" Дом, который построил Джон" – единственное, что увез с собой из поместья тогда еще юный студент Гарварда, не считая денежной компенсации. Именно эту книгу писал его дядюшка, но так и не закончил. Эту честь он оставил племяннику, и тот все еще не был уверен, что смог справиться с возложенной на него ответственностью. Дворецкий был недоволен самой идеей того, что Джек хочет забрать труд последних лет жизни своего хозяина, но ничего не сказал. Все же, он умел быть хорошим слугой. Наверное, только поэтому Смит-младший, а теперь старший, согласился с желанием супруги назвать сына Джеймсом. Утешало лишь то, что у ребенка слишком мало шансов вырасти таким же чопорным и надменным засранцем, каким был управляющий поместья Мортрем. Иногда Джек задавался вопросом – как ему там живется, среди безумцев, которые слишком привыкли играть свои роли и забыли, кем были раньше? Но мысли поехать и проверить самому у него даже не возникало: мужчине достаточно было раскрыть книгу, которую он, в конечно итоге под влиянием супруги, опубликовал в Америке. История про поместье с говорящими статуями, шепчущими каминами и морем, шумящем в кладовке, возымела поразительный успех среди юных умов. Для Джека она оставалась напоминанием о долгих, пропитанных безумием неделях.

– Пап, пап, а я видел, листья сегодня к небу падали, – доверительно прошептал Джеймс, дернув отца за манжету ночной рубашки.

– Жаль, что я не видел, – негромко ответил тот, открывая книгу ближе к концу. – Ну что ж, почитаем немного и спать, хорошо?

" Джек Смит с меланхоличным безразличием смотрел на вид из окна кареты. Дорога пролегала через бескрайние зеленые равнины... "

⇐ Предыдущая 30 31 32 33 34 35 36 373839 Следующая ⇒