ТРУБКА МИРА

Маленький Тамук бежал в школу. Он был совершенно счастлив. Неделю назад вернулся его отец из России, где был на заработках, и сегодня наконец-то купил в музыкальном магазине телевизор. Теперь Тамук будет смотреть фильм про Штирлица не в доме Игера, у которого мама красивая, но злая, будто с цепи сорвалась. Ну ужнет, к этим спесивым богачам он больше ни за что не пойдет. И вшколе врать не надо будет. Ведь Тамук всем говорил, будто у нихдома большой телевизор и фильм «Место встречи изменить нельзя»приходят смотреть соседи. Достали уже. Совсем потеряли совесть. Мама Ира прогоняет их, а им хоть бы что. Уйдут, надувшись, а наследующий день снова припираются с заискивающими улыбочками: – Тетя Ира, можно посмотреть кино? Мама Игера опять наспрогнала. – Ну конечно, смотрите, – говорит мама Ира. – Я же не такаязлая, чтобы прогонять бедных детей, как некоторые. И конфеты извазы ешьте, не бойтесь. Я их не для красоты на стол поставила. – Спасибо, тетя Ира. Мы больше не пойдем к бембиз Игеру, укоторого такая бешеная мама. – Да пожалуйста, можете хоть до утра сидеть. И айвовымвареньем вас угощу, и грушевый компот открою. Пейте на здоровье… Тамук пробежал малый мост и остановился у большогодвухэтажного дома таксиста Нугзара. Внутри, наверно, не меньшедесяти комнат, прикинул Тамук, с завистью смотря на занавешенныеокна нижнего этажа. А у нас-то всего две, если считать закомнату небольшую пристройку. Конечно, если бы папа тоже работалтаксистом, он бы отгрохал дом не меньше, и тогда бы Тамук неполучал затрещин от старшей сестры, учившей уроки под ревбратишки-сосунка, который постоянно нарывался. Школа была тутже, за углом, и звонок застал Тамука на персиковом дереве в садуНугзара. Один большой и сочный персик он уже успел слопать, стояна ветке, и едва не подавился косточкой. Сладкую мякоть другогоон только надкусил – и как индеец спрыгнул на траву, готовый ксхватке с бледнолицыми. Ему не хотелось пачкать свою новуюмосковскую форму в гнилых персиках под ногами, а топерекувыркнулся бы не хуже Виннетусынинчучуна. Бледнолицые, наверно, наделали в штаны, увидев, с кем имеют дело, и, переглянувшись, остались лежать в побуревшей траве. – Это земля апачей, – сказал Тамук Великий Воин и, издавбоевой клич, как индейцы в фильме «Виннету, сын Инчучуна», схватил ранец с учебниками, перелез через проволочную сеткуизгороди, при этом чуть не порвал штаны. Ну и влетело бы от мамыИры, подумал он, стараясь взглянуть на себя сзади, как вдругзаметил лохматую собаку, гонявшуюся за своим хвостом. Тамукостановился и, не спуская глаз с дворняги, нагнулся, чтобыподобрать камень. Пес тоже перестал кружиться и, насторожившисьи принюхиваясь, наблюдал за школьником. Почувствовав опасность, он бросился наутек. Булыжник пролетел над собакой, и та, взвизгнув, прибавила ходу. Проехавший мимо грузовик поднял пыль. Тамук посторонился, и снова было принялся оправлять форму, когдазаметил Кучу. – Уа, кого я вижу, – усмехнулся Тамук. – Подойди-ка сюда ипосмотри сзади. Кажется, я штаны порвал. Да не бойся, некусаюсь. Куча осторожно приблизился к нему и через минуту лежал наасфальте, пытаясь защитить лицо от кулаков Тамука. – В кого вы швыряли камни летом, а? Я свалился с камеры, и ееунесло в Гур! Вита меня вытащил за волосы, с полным пузом воды… – Вайме деда! – орал Куча. – Отпусти! Меня там не было! – Рассказывай сказки другому! Тебя и толстого Гочу я сразуузнал. До него я тоже доберусь. А пока получай, твою мать… – На мать не ругайся… Пожалеешь… Ай! Ты мне зуб выбил… – Я пожалею? Да кем ты меня пугаешь? Ну слушай: шени деда м…Хочешь еще, а? – На мать не ругайся… Она... она умерла. Тамук занес кулак и замер. Затем слез с Кучи и протянул емуруку. – Что ж ты молчал? – пробормотал он. – Извини… Куча оттолкнул протянутую руку и встал, сплевывая кровь. Опустив голову, он побрел вниз по безлюдному шоссе, а Тамук, нагнувшись, подобрал разбросанные по асфальту тетради и книги напричудливом грузинском. Запихнув их в зеленую папку, он догналссутулившегося Кучу. – На, возьми свои книги и прости, – сказал Тамук. – Я же незнал про твою мать… То есть… Я не то хотел сказать. Ну ударьменя, только несильно, а то я опять разозлюсь. Послушай, у меняесть три рубля. Хочешь, купим сигареты и пойдем в парк? Выкуримтрубку мира, а? Ты будешь бледнолицый, а я краснокожий илинаоборот. Выбирай. Да возьми свои книги… Куча вытер глаза и сунул папку под мышку. – Тебе же в школу надо, – сказал он. – Плевать на школу. Слушай, однажды я видел, как тызатягивался и пускал дым кольцами. Научишь? – Конечно. А хорошо ходить в школу со второй смены? – Как тебе сказать. В пятом классе об этом только и мечтал. Асейчас даже жалею. Вот ты, к примеру, уже отучился и свободен, амне сидеть за партой до вечера и получать подзатыльники заневыученный урок. – А вас тоже бьют учителя? – Еще как. Настоящие гестаповцы. Особенно училка поосетинскому. Она такая здоровая. Сначала тянет за ухо вверх, акогда ты уже на цыпочках и готов взлететь к потолку, бьет поголове толстой обручалкой. Рассказывая, Тамук отряхивал пыль с одежды Кучи и даже далему свой грязный носовой платок, чтобы тот вытер с лица кровь. После чистки они пошли в магазин Бабо на углу Садовой и купилитам без всяких расспросов ворчливой Бабули пять пачек «Примы» икоробок спичек. Куча хотел еще зайти в киоск хромой Жужу и взятьу нее пива – если, конечно, не прогонит, на крайняк можно былокупить лимонад, – но дверь под стершейся вывеской оказалась назамке. Они перебежали дорогу и юркнули в парк через покосившиесярешетчатые ворота. Прошуршав по ржавой листве мимо школы бокса, откуда доносились крики и топот спортсменов, школьникиостановились и оглянулись по сторонам. – Вроде никого, – сказал Куча, и, уронив папку у громадноготополя, сел на книги. Тамук уселся напротив, облокотившись наранец. – Хороший у тебя ранец, – сказал Куча, открывая красную пачку«Примы». – Смотри-ка, дождь пошел. Кхе-кхе. Без фильтра всегдакрепкие, но мой отец только эти и курит. А ты разве не будешь? – Буду, конечно. Кхе-кхе. Совсем некрепкие. Кхе-кхе. Я могувсе шесть пачек скурить. – С напасами? – Нет, конечно. Ну-ка затянись сам… А кольца, кольца? Здорово. Давно куришь? – С первого класса. – Ого, ты сейчас в шестом, как я? Ха, да за пять лет я бы дымиз задницы научился выпускать. Куча хихикнул: – Вряд ли. А вот из глаз я умею. Хочешь, покажу? Толькосмотри мне прямо в глаза, и никуда больше. – Ай, ты мне руку прожег! – Ха-ха, кхе-кхе, все дурачки попадаются на этом. – Опять нарываешься, шени… Ну ладно... А дома знают, что тыкуришь? – Догадываются. Но мне плевать. Я беру пример со старших, аони все курят. Слушай, а чего к Нугзару в сад залез? Если бы онзастал тебя, мамой клянусь, переломал бы тебя надвое. – Кем ты клянешься? Ах да... Ну сначала ему пришлось быпоймать меня, а это не так просто. Видел, какой я ловкий? То-то. Но тут дело вот в чем. У его жены туберкулез, и он повез ее вАбастумани. Так говорила мама вчера, а она знает, поверь мне. – Откуда? – Как откуда? Она же медсестрой в тубдиспансере работает, кхе-кхе. Куча понимающе кивнул и снова пустил дым кольцами. – Послушай, – сказал побледневший Тамук. – Я бы тебя ипальцем не тронул, если бы знал про твою мать… Что-то менятошнит… Ох как плохо... Он привстал и, пошатнувшись, оперся о дерево. Куча не спускалс него глаз. – Знаешь, – сказал Куча, медленно поднимаясь. – Моя матьумерла, когда рожала Эку. – Мне плохо, – бормотал Тамук. – Эка – твоя сестра с такимбольшим носом, да? В нее бембиз Игер влюблен… Ох… Не надо былостолько курить. Да пошли вы все на… Куча набросился на него и повалил на мокрую листву. Но непрошло и минуты, как нападающий оказался лежащим на спине. Тамуксидел на нем верхом и, подставив лицо дождю, бормотал: – Как же мне плохо. Ты сам виноват. Не надо было швырятьсякамнями… Мы просто проплывали мимо Мамисантубани. Хотели накамерах до Гори добраться, а вылезли в Эргнети с шишками… Ладно, с тебя хватит. Вставай и вали отсюда… Ну чего встал? Сигаретытоже можешь взять себе... Нет, погоди, сейчас я умру, как Бока. У него тоже был туберкулез… Умоляю тебя, вызови скорую, а? Беривсю сдачу, только кинь две копейки в автомат и набери ноль три. – Скорая бесплатно, – прошипел Куча, но деньги взял и засунулв карман. – Спасибо, ты настоящий друг. Мама говорила, что кашель итошнота – первые признаки туберкулеза. Кхе-кхе… Она ещеговорила, что больные харкают кровью. Тьфу... Точно. Не можетбыть, ты мне губы разбил. Сейчас я засуну тебе кое-что в рот! Тамук поднялся с колен и, шатаясь, пошел на Кучу, которыйсогнулся в борцовской стойке. – Ты думаешь, я с тобой бороться буду? – усмехнулся Тамук. –Сначала я выбью твои гнилые зубы... – Отстань от меня, слышишь?! – вопил, отступая, Куча. – Шенидеда м...! Понял? – И вдруг, споткнувшись о гнилую ветку, упал. В ту же секунду Тамук бросился на него, но вскрикнул и обмяк. Куча откинул от себя безжизненное тело своего обидчика и встал, держа в руке булыжник величиной с кулак. С минуту победитель молча смотрел на неподвижно лежащеголицом вниз Тамука, выронил камень, повернулся и бросился бежать…Мокрый и растрепанный, он остановился передохнуть у домаНугзара. Оглянувшись, Куча убедился, что погони нет, и подставилгрязные ладони к водосточной трубе, откуда лился дождь, барабанивший по оцинкованной крыше. В парке на палой листве под дождем, скрестив ноги, сиделшкольник. Он нащупал шишку на голове, и его маленькое лицоисказилось злобой. – Бледнолицый вонючка чуть не убил меня, – возвестил ТамукВеликий Воин. – Он откопал топор войны, хотя мы выкурили трубкумира, – великого воина чуть не вырвало, но, как и подобаетиндейцу, он держал себя в руках. – Я сниму с него скальп, завероломство. Боевой клич апачей разнесся по окрестностям...

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒