ЗАКАТ. ПЛЕНЭР

ЗАКАТ

Солнце уже клонилось к горизонту, когда в ботанический садвошли двое с этюдниками. Одного из них, что был повыше, скруглым татарским лицом, звали Тимур. Другой был поменьше, ношире; его звали Алан. Они остановились, и Тимур, вынув изкармана джинсов полиэтиленовый пакетик, высыпал на ладоньзеленый порошок. Пошевелив пальцами, он раскрыл рот и ловкозакинул под язык пахнущий куриным пометом нас. То же самоепроделал и Алан. Затем, громыхнув висевшими на боку этюдниками, они присели на корточки и с минуту помолчали. Первым зеленуюжижу выплюнул Алан и спросил: – Хороший нас. Ты его на Путовском брал? Тимур кивнул, после чего тоже опростал рот и сказал: – Я покупаю его у одного знакомого бабая, у него всегдахороший. – А вот и наши девочки, – возвестил Алан вставая. Две девушкипоравнялись с ними, и та, что была блондинкой, остановилась исказала: – Опять курили эту гадость. Я больше не буду целовать тебя, Тимур. – Напугала, – усмехнулся Тимур. – Ну и не надо, мать невидать. – Ольга, подожди, – сказал Алан и догнал другую девушку, брюнетку. Они направились к высоким пальмам и сели под ними. Ольга, открыв свою сумочку, достала из ее темной пасти пачкудушанбинского «Космоса» и закурила. Тимур с блондинкой подсели кним, и вся компания дружно задымила. – Лора, ты в натуре памирка? – спросил Алан подругу Тимура. – Блин, затрахали уже с этим вопросом, – сказала Лора. – Что, мне сейчас свои волосы в черный цвет перекрасить? – Волосы, допустим, ты покрасишь, – сказал Тимур. – А своиголубые глаза ты тоже перекрасишь? Мать не видать, Ольгарусская, а волосы у нее черные, как и глаза. Тебе это не кажетсястранным, Алан? – Это она в соседа пошла, – засмеялась Лора. – Ее мама вбольшой дружбе с ним. – Точно, – сказал Тимур и повалил ее на высушенную солнцемтраву. Алан тоже поборол Ольгу и, навалившись на нее, целовалнапомаженные губы. Запах ее дезодоранта, смешанного с запахомподмышек, сводил его с ума; и он хотел ее. Хотел безумно; но, кроме поцелуев, она ему ничего не позволяла… – Дай мне покурить, – сказала Ольга и попыталась скинуть его. – Хорошо, – сказал Алан. – Но только после того, как дашьмне. – Какой ты умный. У вас дома все такие умные? – Да, но я умнее всех. – По тебе и не скажешь. Ну же, отвали; я курить хочу. – А я тебя. – Ничего у тебя не получится, по крайней мере сегодня. – А когда случится это чудо из чудес? – Я подумаю над этим. – Хорошо, я отпущу тебя, но в следующий раз... – Да-да, я согласна… только пусти… Алан позволил ей встать, а сам остался лежать на спине, покусывая стебелек. Ольга оправляла на себе желтое в чернуюполоску платье, которое просвечивало в лучах заходящего солнца. Жадными глазами он смотрел на нее. Сквозь прозрачную тканьодежды он видел больше, чем если б она была голая. – А где Тимур и Лора? – спросила она. – А ты не догадываешься? – Вот ловкачи, – сказала Ольга, посмотрев на шевелящиесяневдалеке диковинные кусты с оранжевыми цветами. Она улыбнулась, обнажив свои не совсем белые зубы. Алан, перевернувшись со спинына живот, прижал свою возбужденную плоть к земле, а губамиприльнул к ее ногам, обутым в коричневые сандалии. – Да, они не теряют времени даром, – сказал Алан и погладилее гладко выбритые ноги. – Подай мне, пожалуйста, сумочку, – попросила Ольга. –Спасибо. Она вынула из нее щетка и стала расчесывать свои густыекудри. – Можно я поцелую твои пальчики? – спросил Алан и началпокусывать ее большой палец ноги. – Ой, не надо, они же грязные. Ну отстань же, щекотно. – Я бы сожрал тебя всю без остатка, смакуя каждый кусочектвоего тела. Лет через двадцать-тридцать, когда твоя полнаягрудь высохнет и ты превратишься в старушку, ты вспомнишь этотдень; вспомнишь красивого парня в коричневых вельветовых джинсахфирмы «Райфл» и пожалеешь, что не отдалась ему. Запомни число. Кстати, какое сегодня число? Ах да, вспомнил. Двадцатоесентября… Блин, скоро на хлопок, ну да плевать, отмажусь; куплюсправку. О чем бишь я? Да, о дне твоей роковой ошибки. А какой унас год? Кажется, одна тыща девятьсот восемьдесят четвертый… – Шут ты гороховый, – сказала Ольга закуривая. – Лучше напишимой портрет на фоне заката. Лора с Тимуром вышли из кустов, смахивая с одежды золотыестебельки трав. – Вы что же, ничего не делали все это время? – спросила Лора, делая удивленное лицо. – Тут же полно свободных кустов. – Она мне не дала, – пожаловался ей Алан. – Она хочетсохранить себя другому. Но я сказал ей, что она пожалеет обэтом. Тимур, обняв свою подругу сзади, сказал: – Конечно, пожалеет. Мать не видать, если б я был бабой, я бтебе дал не раздумывая. – Какой закат, – сказала Ольга, и все посмотрели надогорающее солнце. Тимур, оторвавшись от Лоры, подошел к своемуэтюднику и торопливо начал его раскладывать…

ШАР

Алан сидел за своим мольбертом и с тоской смотрел наобтянутый ватманом планшет, на котором он изобразил гипсовыйшар. Шар у него получился черным и рыхлым, похожим на клубокшерстяных ниток. Моалим махнул на него рукой и уже не объяснял, что к чему, потому что устал это делать: все равно от негоникакого толку. Низенький, с брюшком, учитель осторожнопробирался через лес мольбертов к более одаренным студентам ихвалил их работы. Некоторым он советовал прибавить света; другимдобавить тени… Наконец он решил, что ему можно пойти в чайхану, которая прилепилась к задней стене училища. Он любил сидеть тамна топчане и дуть на полную пиалу зеленого чая, делясь опытом сдругими моалимами. – Завуч сегодня не в духе, – предупредил учитель, задержавшись у выхода. – Он с утра рыщет по училищу и ужеобъявил студентам из керамического отделения по выговору. Такчто ведите себя тихо. Как только за ним закрылась дверь аудитории, толстый Холмуродподошел к окну, завешенному черной шторой, и, очадрившись ею, завозился с магнитофоном на подоконнике. Тимур, стоявший ближевсех к окну, первым пнул толстяка. Это был как бы сигнал катаке. Ребята, оторвавшись от своих работ, теперь отрывались набесформенной заднице Холмурода, превратив ее в грушу. – Э, чо вы делайте, я же вам стараюс, – говорил неуклюжийХолмурод, пытаясь высвободиться из складок ткани. Наконец емуудалось выпутаться, и он, высунув из «чадры» покрасневшее лицо, оглядел курс. Ребята уже сидели или стояли на своих местах и, как ни в чем не бывало, продолжали рисовать. Только девочки, согнувшись на своих стульях перед мольбертами, давились отсмеха. – Что-нибудь случилось? – с невинным лицом спросил Тимур. – Э, не надо так, – сказал Холмурод. – Я хотел вам музыкапаставит. Всем стало совестно. Опустив голову, он пошел к своему месту. Воцарилось неловкое молчание, которое прервал Тимур, включивмагнитофон. – Танцуют все! – обьявил он и достал из кармана пакетик снасом. – Под итальянскую музыку работается намного легче, –каркающим голосом провещал премудрый Рахмон. – Особенно с песней «Феличита» Альбано, – угадала мелодиюзеленоглазая блондинка Галка. «Курильщики» наса зашуршали пакетиками, закидывая зеленыйпорошок под язык, а после недолгого кайфа заплевывали углыпобеленных стен класса… – Блин, дождались бы звонка, – послышался возмущенный голосВесты, – и харкали бы на дворе хоть кровью! Молчавшие до сих пор девочки поддержали ее: – Да-да, правильно! Надоели! Вот придет моалим, и мы скажемему! Ребята засмеялись. – Мать не видать, кто не скажет, – согнулся Тимур в углу отсмеха и зеленой слюны. – Он сам иногда просит у меня покурить. Запарил уже… – Чтоб ты подавился, – пожелала ему Веста. Курс взорвался отсмеха. Даже обиженный Холмурод улыбнулся. – Помнишь, Алан, – сказал Тимур, – как они на хлопке умолялименя дать им покурить травки? Знаете, что вы тогда курили? Сказать тебе, Веста? – Настала тишина. – Вы курили тогда некосяк, а сухой гусиный помет. Ребята деланно засмеялись. – А посмотрели бы вы, как они тащились от гусиных какашек, –злобно продолжал Тимур. – Мать не видать, если б я сам незаправил папиросу этой херней, то в натуре подумал бы, что ониобкурились афганской анашой. – Гондон! – сказала Веста под грохот опрокинутого стула. Еекаблуки гневно простучали к выходу. Головы остальных девушек, возмущенно смотревших на Тимура, проплыли над мольбертами вследза Вестой, и дверь с шумом захлопнулась. – Шалава! – крикнул ей вдогонку Тимур. – Мать не видать, еслиона не напрашивается... Он отошел от мольберта и, прищурив глаза, сравнил свойрисунок с натурой. – Зря ты с ней так, – сказал рядом стоящий Дима. – У еврея еще не спрашивал, что мне делать, – огрызнулсяТимур. – А при чем тут еврей? Она ж тебя любит; ты этого просто незамечаешь. Дубина ты... – Да, – подал голос Джамшед. – Веста лакомый кусочек. – Ты, стукач толстогубый! – крикнул Тимур Джамшеду. – Лучшезакрой свой похабный рот, пока я не настучал по твоей пустойбашке. Если кто-то хочет, чтоб его слова дошли по адресу, скажите об этом Джамшеду но только по секрету… – Да что с тобой сегодня, э? – сказал похожий на культуристаРоберт, земляк Алана. – Ты как будто с цепи сорвался. – Пусть каждый следит за собой, – сказал, немного подумав, Тимур. Алан встал и медленно подошел к Тимуру. Скрестив на грудируки, он молча смотрел на его работу. Безусловно, его друг былталантлив и к тому же пользовался успехом у девочек, с которымион обращался не очень-то вежливо. Дима толкнул Алана локтем вбок и, улыбнувшись сквозь черные усы, кивнул головой нарисующего Тимура, которому было назеленить в угол на влюбленнуюв него красавицу Весту. Алан пожал плечами. Ему было больно, потому что Тимур был его другом, а Весту он любил давно ибезнадежно.

ПЛЕНЭР

Фыркая и отдуваясь, Алан выплыл на берег. Его чуть не унеслона мелководье, где течение горной речки было просто бешеным. Говорили, что в прошлом году здесь утонул один из студентовтаджикского отделения живописи. Одни его однокурсникиутверждали, что чувак обкурился в дым и в жутком сушняке полез вводу; другие уверяли, что несчастный был в стельку пьян. Как бытам ни было, но беднягу выловили где-то в городе. Да, надо бытьпоосторожней, ведь история любит повторяться. Они тоже напленэре, и, прежде чем идти купаться, Алан вместе с Тимуром, Робертом и Олегом курнул косяк в палатке, где они жили. Когдадым в палатке рассеялся, он увидел, что ребята куда-то исчезли. Алана так разобрало, что он боялся даже встать со своейраскладушки. Он приподнялся. Так, хорошо. Теперь бы выйти изпалатки. Но сначала надо поискать ребят. Они, наверно, спрятались под раскладушками. «В жмурки со мной, решили играть, придурки», – подумал Алан. Странно, их там нет. Как же он сразу не догадался, что онирастворились в дыме. Надо убираться отсюда, пока он тоже неулетучился. Ух, как страшно. Набравшись сил, Алан все жеосмелился выползти на свет божий, слишком яркий для егосузившихся покрасневших глаз. Пугливо озираясь по сторонам, онприслушивался к пению цикад на деревьях и боялся, как бы они неналетели на него тучей, приняв за тутовник. Бурую гору он счелковарной. Она могла обрушиться на палаточный лагерь, разбитый уее подножия, и заживо похоронить их. Надо будет сказать об этоммоалиму и поискать место для лагеря в другом месте. Но где? Кругом одни горы, причем одна круче другой. Так что же делать? Бежать подальше отсюда, вот что, и предупредить ребят. Онисейчас прохлаждаются в речке под мостом. Преодолев множествопрепятствий, он добрался-таки до деревянного моста, но тутвозникла новая проблема: как перейти его. Алан думал, что оннепременно наступит на ловко расставленные коровами зеленыелепешки и, поскользнувшись, сорвется с шаткого, без перил моста. Купальщики под мостом даже и не подозревают, какая угрозанависла над ними. Ведь свались Алан с такой высоты кому-то наголову, наверняка утопит его и сам пойдет ко дну с переломаннымпозвоночником. Нет, лучше переждать. Он сел на корточки перед«заминированной» переправой, отмахиваясь от зовущих его снизуоднокурсников. Страх его прошел, уступив место безумномувеселью. Алану казалось, что на берегу собрались пингвины, дляпотехи напялившие на себя купальники. Он сказал об этом Тимуру, каким-то образом оказавшемуся рядом. Они били себя по ляжкам ине могли остановиться от напавшего на них смеха. Роберт, ужепобывавший в воде, посоветовал им окунуться, чтоб немножкоприйти в себя. – Смотри-ка, пингвин заговорил, – удивился Тимур. – На нашего Роберта похож, – сказал Алан. – Тоже, видать, качается. Видишь, какие крылья у него здоровые. – Кыш отсюда, – махнул Тимур рукой, пытаясь отогнатьпингвина. – В воду иди; ныряй, тебе говорят. Мать не видать, непонимает по-нашему. Наверно, из местных. Он заговорил с ним на таджикском. – Давай прогоним его камнями, – предложил Алан и нагнулся, чтоб подобрать булыжник, но под камнем увидел черного скорпиона. – Скорпионы! – крикнул он и в страхе бросился в речку. В воде он пришел в себя, но еле вылез из быстрого течения. Скинув с себя мокрые шмотки и оказавшись в ярко-желтых плавках, Алан разложил одежду на нагретых солнцем камнях. Он посмотрел насвою пораненную ногу и подумал, что его, возможно, укусила гюрзаи ему осталось жить считанные часы, а может, и минуты… Оноглянулся на речку, откуда слышались крики, и увидел Тимура, который, вскарабкавшись на противоположный скалистый берег, хотел оттуда прыгнуть. Ребята просили его не делать этого, напоминали ему об утопленнике, но Алан знал, что его другпрыгнет и, если разобьется… Он всхлипнул и, опустив живот нагорячие камни, зажмурился... Алан почувствовал на спине чьи-то мокрые руки. Он вздрогнул иоткрыл глаза. Это была Галка в голубом купальнике. – Ты что не купаешься? – спросила она. Он повертел лохматойголовой по сторонам и увидел однокурсниц в ярких мини-бикини, стоящих на берегу и не решающихся войти в воду. Ребята с речкииногда брызгали на них водой, и тогда девушки поднимали страшныйкрик. – Сейчас я тебя утоплю, – сказал Алан и вскочил. Галкаприбавила свой визг к хору остальных и убежала к своимподружкам. Он сел на все еще теплый камень и, обхватив ногируками, задумался. За всю неделю, что они на пленэре, Алан ненаписал ни одного стоящего этюда. Моалим вчера вызвал его в своюпалатку. Коренастый, с брюшком, он сидел на раскладушке, скрестив по-турецки ноги. Рядом на табуретке стоял белыйфарфоровый чайник с пиалой. Вместо сахара на табуретке лежалислипшиеся фруктовые конфеты. Моалим поднес пиалу к своемукоричневому лицу и, окунув в нее свои черные усы, поставил наместо. – Что с тобой происходит, парень? – сказал он закуривая. – Утебя вроде рост наметился, и какой рост. Ты всех удивил. Затакое короткое время обогнал Тимура, о других я уже и не говорю. Он вздохнул и налил из чайника в пиалу зеленого чая. Аланукрадкой посмотрел на его блестящую лысину и пожал плечами. – Не знаю, что и сказать тебе, – продолжал моалим. – Ходишьпостоянно с опущенной головой; куда это годится. Э, а может, тывлюбился? Про это я тоже слышал. И вот тебе мой совет: выбросьвсе эти глупости из головы и работай. Эти горы, конечно, нетакие красочные, как у вас на Кавказе, но работать можно. Учитель снова погрузил в пиалу свои пышные усы и помолчал. Затем, прикурив новую сигарету от окурка, сказал: – Послезавтра будет просмотр, так что иди, дерзай; да скажешьТимуру, чтоб зашел ко мне… «Даже моалим знает о моей любви к Весте, – думал Алан. –Намекнул хитро, по-азиатски. Но что же делать; как ее разлюбить, ведь сердцу не прикажешь». По вечерам, при свете костра, когдаони всем курсом танцевали под песни «Рики э повери», Вестаприглашала Тимура на белый танец. А как они прижимались друг кдругу... Тьфу, твою мать, хоть бы постеснялись кого. И Тимуртоже хорош. Знает, что я к ней неравнодушен, хотя при чем тутон. Ведь не он же ее приглашает; она сама к нему липнет. Сдосады Алан приглашал Наташку, подружку Весты, которую ребятатерпеть не могли, и признавался ей в любви. Прижимаясь к еехудому телу – доска два соска, как сказал о ней Тимур, – онукрадкой поглядывал на пышные формы Весты, к которым льнул Тимурв медленном танце. – Слушай, – сказала ему однажды вечером Наташка, когда онснова заговорил ей о любви. – Хватит мне мозги пудрить. Какбудто я не знаю, зачем ты ухаживаешь за мной, – из ревности. Видишь, с кем танцует Веста, да? Так вот: она его любит. Вестамне сама призналась. А ты отстань от меня! Слышишь? Надоел. Наташка заплакала и, оттолкнув Алана, убежала в палатку. Оннемного подумал и пригласил Таню. – Я давно тебя люблю, – зашептал ей Алан на ухо. – А Вестадура. Она еще пожалеет… – Да пошел ты, козел, – прошептала в ответ молчаливая Таня, –опять накурился. Сучка угадала. Он действительно накуривался, чтоб хотьнемного забыться; унять боль души, так сказать. Вот как сегодня, например. Тимур подошел и присел рядом. – У тебя больше нету дури? – спросил он. – В джинсах сохнет, – сказал Алан. – Мать не видать, травка, наверно, из Афганистана. – Ты думаешь? – Точно тебе говорю. Погляди-ка на этих кошек: еще в воду незалезли, а какой крик подняли. И хоть бы одна из них умелаплавать. – Веста умеет, – вздохнул Алан, глядя на нее. Высокая пышнаяВеста, с темными, до загорелой спины волосами, стояла на берегуи ногой пробовала воду. Ее красный купальник на бретелькахничего не скрывал – напротив, подчеркивал. – Блин, зачем им еще эти купальники? – спросил Алан. – Да чтоб дразнить нас, как быков красной тряпкой, – отвечалТимур, тоже смотревший на Весту. – Ты не обижаешься на меня из-за нее? – Да нет; она же сама на тебя полезла. – И что ты в ней такого нашел, – сказал Тимур возмутившись. –Товаристая, не спорю, есть за что подержаться. А ты на морду ееглянь: вся в прыщах, аж противно. Мать не видать, давно бы еетрахнул, если бы не ты. – А что я? На твоем месте я бы не зевал. – Так ты не против, если что? – Конечно, нет, – сказал Алан, чувствуя, как забилось егосердце. – А как же ее прыщи? – А, прыщи. В темноте я не буду видеть ее лица. А вот иНатали приперлась. Чтоб ты утонула, – пожелал он ей. – За что ты ненавидишь Наташку? – спросил Алан, представив, как Тимур и Веста занимаются любовью. В тоске он закрыл глаза иприкусил губу – так кольнуло в сердце. – А кто ж ее любит, – услышал он голос Тимура. Слова егодоносились откуда-то издалека. – Мать не видать, если бы не еепапаша, эту шлюху даже на порог училища не пустили б. Отец у неевсемирно известный художник, да… – А разве она шлюха? – спросил Алан. – Да я ж тебе рассказывал, нет? Ну так слушай. Года два назадона отдыхала в каком-то летнем лагере. Рувшан, мой двоюродныйбрат, был там же. Ты же знаешь, какой он беспредельщик. НуНаташка там тоже начала задаваться, и Рувшан со своими дружкамирешил проучить эту дуру. Он приударил за ней и однажды вечеромпосле дискотеки увел от лагеря подальше. В условленном месте ихподжидали его дружки. Мать не видать, они Наташку по кругупустили, и Рувшан говорил, что она даже не кричала, а знаешьпочему? Да потому что ей понравилось. Брательник говорил, чтопосле этого Наташка сама просилась на групповуху, но им уже недо нее было – столько классных телок туда понаехало. – Надо же, а здесь она из себя целку корчит, – сказал Алан, думая о своем. – Вот именно, – возмутился Тимур. – Пойдем искупаемся, пока светло, – сказал Алан вставая. Онгде-то читал, что текущая вода смывает тоску и боль, залечиваетдушевные раны. Что ж, попробуем… Они подошли к берегу, гдесобрался весь курс. Все смотрели на плавающую Наташу. – Хорошо-то как! – воскликнула она, ложась на спинку. Течением девушку медленно сносило вниз, но она вовремяпереворачивалась и, взмахнув руками, плыла вверх. Доплыв домоста, она снова ложилась на спинку. – Неплохо, сука, плавает, – сквозь зубы произнес Тимур. – Какая вода теплая! – восторгалась между тем Наташка. –Веста, иди купаться, что ты стоишь там с этими бабаями! – Ну, блин, опять напрашивается, – сказал Джамшед. – Чтоб тебя унесло подальше в город! – каркнул Рахмон. Наташка засмеялась: – Не дождешься, ворона! Лети-ка лучше в свой кишлак. Страненужен хлопок, а не бездарные художники. – Ну не хочет она жить в мире, – сказал Дима. – А ты, влюбленный, с пузом, чего стоишь? Всем подряд в любвипризнавался. Ни одну не пропустил, анашист несчастный! Что, опять курнул? Алан невольно посмотрел на свой живот, а потом со злобой наНаташу, которую отнесло на стремнину. – Помогите ей, она же утонет! – крикнула Веста. – Господи, дачто же вы стоите! – Моалим, Наташка тонет!!! – кричали девочки… – За что боролась, на то и напоролась, – сказал Тимур, поджавсвои тонкие губы. Наташка попыталась встать; но волны сбили ее сног и понесли. – Ты куда? – услышал Алан за собой голос Тимура. – Ты жеутонешь вместе с ней! Алан побежал вдоль берега и, обогнав барахтающуюся в водеНаташку, бросился в воду. Он схватил ее за протянутую руку иначал пробираться к берегу. Вода билась с Аланом за Наташку нена жизнь, а на смерть. Бурлящие волны сбивали с ног и ударяли окамни; вода проникала в нутро во все щели, но он снова вставал, не отпуская беспомощной руки девушки. Наконец они выбрались наберег, и Алан повалился на остывающие камни. Он посмотрел насевшую рядом Наташку, на ее маленькие, с кулачок, груди иотвернулся. – Почему ты это сделал? – спросила она, стуча зубами. Дрожащими руками Наташка поправляла черный купальник. Он сам непонял почему и промолчал. К ним приближалась толпа бегущихлюдей. Впереди всех бежала Веста…

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒