ГЛАВА XVII 4 страница

– Великолепно, – прошипел Гэри, скатывая свои чертежи. Когда за ним захлопнулась дверь, Эрл со злостью ударил по столу. Дестлер аж подпрыгнул от неожиданности. Жестом Хьюго приказал ему уйти, что американец и сделал — с явным облегчением.

– Что ж, – Хьюго похлопал Эрла по плечу. – По крайней мере, у старикашки дома могут быть деньжата...

Одного взгляда на лицо Факира ему хватило, чтобы замолчать и сменить курс. Эрл оставался на месте; его неподвижность пугала. Он попал в ловкую ловушку — и никак не мог придумать выход. Браво, Эрик!..

В конечном счете, он предполагал именно этот исход.

***

Проснувшись, Маргарита долго пыталась понять, правдой ли было то, что произошло с ней вчера вечером. Хотелось бы, чтобы это осталось страшным сном, но разорванная блуза на стуле рядом с кроватью кричала об обратном. Значит, все-таки было... значит, будет снова!

От этой мысли у Марго внутри все похолодело. Но она ведь уже привыкла к страху, а значит, ничего необычного не произошло. Еще один день. Нужно просто прожить его. Сегодня даже не надо ехать в Оперу.

И, кажется, ее больше никогда и не подпустят близко к Опере.

Марго не сомневалась в том, что дорогая матушка устроет ей очередной скандал по поводу того, как неучтиво она вчера обошлась с месье Гюго. Разумеется, нужно было приютить его до утра, раз он почтил своим визитом их скромный дом!

И в самом деле, на завтрак вместо тостов с кофе Марго получила порцию криков. Она могла предугадать каждую следующую фразу. Анне Фирман можно было не беспокоиться: ее дочь могла слышать ее упреки даже во сне.

Рядом с мадам Фирман сидела Каролин, которой бесконечная тирада действовала на нервы. Она даже была готова защитить Маргариту, лишь бы все это прекратилось — но почтенная тетушка не давала ей вставить и слова.

Марго слышала, как Симон вполголоса спросил кузину, что произошло, и как Каролин ему все рассказала. Симон издал возмущенный возглас, но и это осталось незамеченным.

Мать так утомила ее своими криками, что Маргарита с радостью бы променяла завтрак в ее компании на общество Робера. Вероятнее всего, если бы ему удалось совершить задуманное, наутро он бы уже и не взглянул на нее.

Оставил бы в покое.

Поняв, что они не в силах помочь ей, Каролин и Симон быстро завершили свой завтрак и сослались на то, что обоим нужно ехать в Оперу. Теперь, когда Маргарита не могла присутствовать там, Каролин требовалась особая помощь Симона. Не станет же она сама разбираться с бумагами и счетами, в которых ничего не понимает.

Анна даже не заметила их ухода.

Когда через несколько минут в столовую вошла кухарка, служившая у них заодно кем-то вроде экономки, хотя все счета в доме вела Маргарита, ей пришлось несколько раз позвать хозяйку, прежде чем та обратила на нее внимание.

– Ну что, что?! – недовольно-страдальчески воскликнула мадам Фирман.

– Пришел месье Гюго... пришел не один.

Маргарита вздрогнула.

«Вот и пожелала его общества», – подумала она.

Она проследовала за матерью в гостиную, ставшую после вчерашнего вечера ей ненавистной.

Там уже сидел, ощущая себя как дома, Робер на том самом диване, где вчера бил и унижал свою невесту. Одежда на нем была свежая, новая с иголочки, а синяки кто-то припудрил так, что те стали совсем незаметны. Но злой, угрожающий взгляд остался, хотя месье Гюго и нацепил самую свою обворожительную улыбку.

Увидев вошедших женщин, он встал, но не чтобы поприветствовать их:

– Ну наконец-то, теперь я могу уходить. Мадемуазель Фирман, познакомьтесь: это лучшие модистки Парижа, и все они будут работать над вашим свадебным платьем.

Только теперь Марго заметила стоявших в углу комнаты трех женщин, уже вовсю разбиравших швейные принадлежности и раскладывая их на принесенном с собой столе. Скорее всего, в жизни они соперничали, но сейчас, волею Робера, объединились, чтобы создать не то подвенечный убор, не то саван для нее, Маргариты.

– Хотя я не вполне уверен, – сказал Робер очень тихо, подойдя к Маргарите, и так, чтобы слышать его могла только она, – белого цвета должно быть это платье или же цвета грязи. Вам, моя драгоценная, куда больше подошло бы второе. Но традиции, традиции... против них не пойдешь, не так ли?

С этими словами он покинул комнату.

***

– Ты уже довольно давно молчишь, Гэри, – произнес Эрик, внимательно разглядывая юношу. Из всех Призраков он больше всех напоминал Эрика — такой же тяжелый характер, такая же внимательность и щепитильность, самоотдача. В чем-то, как Эрику казалось, Гэри был даже лучше него. Он никогда не терял голову. По крайней мере, Эрику не были известны такие случаи... Бедный мальчик! Вот кто не стал бы притворяться Ангелом Музыки ни за какие дары света. Его это попросту не заинтересовало бы.

– Если хочешь что-то сказать, – продолжил Эрик, скрестив руки на груди, – говори.

Гэри поправил маску и глубоко вздохнул.

– Я не понимаю, Отец, – забормотал он неожиданно капризным голосом. – За что вы лишаете меня своего доверия?

Эрик прикрыл глаза.

– И одариваю им Эрла? Ты хочешь спросить об этом?

Гэри поправил несколько линий на своем новом чертеже и отложил карандаш. Ему удалось справиться со своим голосом и спокойно ответить:

– Вы могли поручить убийство графа де Шаньи мне, и даже не созывая общего собрания. Вместо этого вы даете задание Эрлу, да еще просите помочь ему. Грош цена убийце, которому требуется чья-то помощь!

– Граф, – Эрик словно попробовал это слово на вкус и выплюнул непонравившееся звучание. – Когда-то он был виконтом. Этот статус как нельзя лучше подходил взбалмошному мальчишке, пожелавшему соединить свою жизнь с оперной певицей. Теперь он граф, а я остался все тем же несчастным Эриком...

Мысли его были прерваны позвякиванием чернильницы, куда Гэри опускал перо. Видимо, он собирался подписать готовую работу. Он всюду выставлял даты, чтобы наблюдать свой прогресс.

– Вы ведь хотели бы, – голубые глаза Гэри смотрели кротко, но в голосе чувствовалась кровожадность. – Чтобы этот человек умер в ужасных муках. А я могу это устроить.

– У меня был шанс убить его достаточно изощренным методом, – Эрик хмыкнул. – Виконт одним из первых опробовал мою прекрасную зеркальную комнату.

– Как он вышел оттуда живым?

– Его спасла моя Кристина, – это имя Эрик произнес с мечтательной грустью.

– Прискорбно, – ответил Гэри вполголоса.

– Она была так прекрасна и жертвенна... Я отпустил мальчишку, потому что она попросила.

Гэри только моргал, недоверчиво глядя на него. В его взгляде читалось то, что он не посмел бы озвучить из уважения к Эрику.

– Отец, вы так много путешествовали, – произнес он осторожно. – Чем эта женщина так уникальна, что буквально завладела вашим разумом? Что в ней было такого особенного?

– Ее душа, – откликнулся Эрик. – Такая же чистая, как ее голос.

Гэри закатил глаза, отворачиваясь от наставника, но Эрик этого не заметил. Он вдруг вспомнил тот единственный миг, когда душа Кристины показалась ему не такой уж светлой. Миг, когда она сидела под статуей Аполлона, тесно прижавшись к своему золотоволосому виконту, и говорила ему, как ужасно лицо Голоса... Но у Эрика не получалось сердиться на нее, поскольку страх в словах Кристины сменялся священным трепетом, какой-то непередаваемой грустью и даже нежностью. Эрик помнил, как прижимался к ледяному камню и вслушивался в каждый ее легкий вздох, обращенный к мальчишке.

«Он сказал, что сошел на землю, чтобы помочь мне постигнуть высшую радость вечного искусства, и попросил разрешения давать мне каждый день уроки пения. Голос окутал наши уроки святым огнем вдохновения, пробудил во мне страстную, жадную, возвышенную жизнь. Он обладал способностью поднимать меня до своего уровня, поставил меня в унисон со своими великолепными, парящими звуками. Его душа жила в моем голосе и дышала гармонией... »

Этот юнец ведь даже не понимал, о чем она говорила! Он только и умел, что хлопать глазами и без конца повторять, что им надо уехать. Стоило просто скинуть его с крыши и увести Кристину в подземный дом. Со временем она смирилась бы с ролью его маленькой жены, с годами от ее слез не осталось бы и следа...

– Да, – прошептал Эрик. – У меня был шанс увидеть, как виконт задыхается от нестерпимой жары и погибает. Я иногда жалею, что послушал Кристину. Хотя уверен, ее душа скончалась бы вместе с его телом.

Гэри снова провел линию, и карандаш неприятно скрипнул в его пальцах.

– Какая трепетная преданность.

– Божественная!.. Но ты, конечно, говоришь это с сарказмом. Твое право считать Кристину моей единственной слабостью, тем более, что так это и есть, но не показывай мне своего отвращения! Я — хозяин своим поступкам, я сам принимал решения двадцать лет назад, и сам принимаю их сейчас. Ты спросил, почему к графу отправлен Эрл. Потому что я так хочу, черт подери!

Они смотрели друг на друга с плохо скрытым раздражением. Эрик не мог оторвать взора от глаз Гэри — голубых, как у его Кристины, но совсем иных, лишенных тепла. Когда Эрик впервые встретил Гэри и взялся за его обучение, в этих глазах сверкало восхищение. Теперь от него не осталось и следа.

Ни один из них не проронил ни слова. Наконец, юноша медленно поднялся из кресла. Губы Гэри были крепко сжаты.

– Разумеется, Отец.

Дверь захлопнулась за ним с невероятной силой. Упрямец! Он не извинился за свои суждения, как Эрику хотелось. Куда делась его отточенная вежливость? Впрочем, Эрик не позволил этому неприятному эпизоду испортить ему настроение. Он почувствовал умиротворение, когда вновь подумал о Кристине. Этот недосягаемый ангел дарил ему самое прекрасное, нерушимое спокойствие души. Эрик закрыл глаза и начал слушать ее голос, звучащий теперь в одних лишь отголосках подсознания. Он медленно пересек комнату и приблизился к низкому столику, на котором стояла красивая резная шкатулка, окрашенная в голубой и серый. Раньше эта шкатулка хранилась в одном из тайников Эрика, но последние пару месяцев он так часто вынимал ее, чтобы полюбоваться одной из самых тонких своих работ, что решил оставить ее на этом столе. Эрик делал великолепные музыкальные шкатулки. У него их было несколько, но эта — самая любимая. В узорах на крышке угадывалось звездное небо с полумесяцем. Существовала еще одна шкатулка, на которой пылало солнце... но Эрик сомневался, что когда-нибудь увидит ее снова. Как и настоящий солнечный свет. Он окончательно погрузился во тьму.

Эрик бессознательно водил по шкатулке ладонями, вспоминая, как объяснял Кристине ее назначение. Это было чуть ли не единственное мгновение, когда Эрик касался пальцев Кристины, а она не пыталась отдернуть руку. Милое дитя счастливо улыбалось, ее щеки пылали от невинного возбуждения, а в глазах стояли слезы. «Ох, Эрик! Как прекрасно! » Вот и все, что она сказала, но Эрик был безмерно тронут ее слабым, восхищенным шепотом. Он тогда взял ее за плечи и подумал, что так и должны выглядеть новобрачные. Это был последний раз, когда он стоял к ней так близко, не вызывая ни горестного плача, ни страха.

Эрик теснее прижал шкатулку к груди. Его любимая девочка... Как она могла покинуть этот мир раньше, чем он? Думала ли Кристина о своем Ангеле, когда жизнь покидала ее тело? Глупость! К тому времени она забыла о нем окончательно. Эрик не знал, сохранила ли Кристина его подарки, включая эту шкатулку... Возможно, она вычеркнула Призрака Оперы из своей жизни в тот миг, когда они с Раулем покинули подземелья.

– Хорошо, если так, – пробормотал Эрик, наконец, отпуская шкатулку. – Сегодня все закончится.

И его глубокий вздох волной прокатился по комнате.

***

Открывая тайник в своей комнате, Эрл с ужасом вспоминал, кому предназначался спрятанный там яд. Бедная Маргарита! Это смертоносное изобретение хранилось в маленьком пузырьке у него в комнате и постоянно напоминало о ней, когда Эрлу совсем не хотелось думать о ее несчастьях. Эрл знал, что когда-нибудь яду найдется иное применение, и все равно его руки дрожали, когда он прятал пузырек в карман жилета. Так нужно. Так, и никак иначе. Он пообещал Эрику, что сегодня отнимет жизнь у старого графа де Шаньи. У человека, о котором он почти ничего не знал... А те малые крупицы информации, что были у Эрла, не представляли графа в невыгодном свете. Напротив, англичанин ясно видел в нем благородного, умного человека, мецената, достойного спокойно встретить старость. Почему именно Эрлу выпало отнять жизнь де Шаньи? Эрик мог попросить об этом любого: Гэри, обожавшего убивать, или Хьюго, на многое готового ради денег. Что ж, раз уж испытание выпало Эрлу, он собирался выполнить его самым безболезненным образом.

Собираясь, Эрл сознательно игнорировал длинную тень, зависшую в дверном проеме. Особо трудной эта задача не казалась, пока Хьюго молчал. Конечно, в любое мгновение он мог подать голос — он ведь так ревниво провожал взглядом каждое действие Эрла, но пока его присутствие не приносило неудобства. Когда же Эрл накинул плащ и развернулся, чтобы уйти, американец шагнул к нему и сказал:

– Что-то ты рано собираешься.

Он все это время ждал, чтобы произнести эти, по его мнению, уличающие слова? Эрл остановился и моргнул.

– Возможно, – ответил англичанин, и в его спокойном голосе промелькнула энергия, свойственная людям, ожидающим приятной встречи. То была и тревога, и тоска, и радость. Хьюго узнал эти звучания. Они заставили его нахмуриться.

– Еще даже не стемнело, – стальным тоном заявил Призрак. – Ты направляешься в другое место, так ведь?

Мужчины почти удрученно посмотрели друг на друга. Эрл не понимал, почему это Хьюго пристал к нему и весь день терся вокруг да около, как назойливый шмель!

– Не понимаю, почему должен обсуждать с тобой свои планы.

– Потому что все твои вылазки заканчиваются несчастно! – воскликнул Хьюго. – То ты возвращаешься ни жив ни мертв, то истекаешь кровью, то ищешь войны с этим французским аристократишкой...

– Не в этот раз, – решительно сказал Эрл, надевая шляпу. – Отойди, у меня мало времени. Поскольку с ней может случиться что-то ужасное...

– С ней? – эхом отозвался Хьюго. Он уже не скрывал раздражения. – Девчонка выходит замуж! Единственное ужасное, что может с ней случиться — это первая брачная но...

Едва Хьюго позволил себе эти слова, как смертельная бледность накрыла лицо Эрла. Он оттолкнул американца в сторону, пригвождая его к стене. Несколько мгновений в глазах Эрла пылала ярость. Затем он качнул головой, точно отгоняя непрошенную мысль, и тихо выдохнул:

– Маргарита ни при чем, – Он посмотрел на Хьюго прямо, и тому пришлось отвести взор. – Я иду в другое место, Хьюго. Это касается моей партитуры.

– Даже не дописанной, – язвительно прошипел американец. – Партитура может и носит женский род, а все же ты не о музыке размышляешь с таким трепетом.

– Умерь свой интерес, – холодно произнес Эрл. – Или совсем не лезь не в свое дело.

Англичанин отпустил Хьюго — и скользнул в раскрытую дверь. Приходя в себя, американец слышал его ровный голос, звучащий уже где-то в извилистых коридорах подземелий.

– У поместья де Шаньи я буду вовремя, – напоследок крикнул Эрл. – Так и скажи остальным.

Хьюго ничего не оставалось, кроме как со злостью пнуть дверь.

***

Ленты, кружева, тесьма, жемчуг, драгоценные камни, дорогие ткани — все это смешалось уже перед глазами Маргариты в одну бело-розово-ванильную массу. Она стояла на стуле посередине своей гостиной, а вокруг нее толпились Софи, две служанки из числа челяди Робера, привезенные им в помощь трем лучшим модисткам Парижа, которые сейчас так спорили насчет свадебного платья Маргариты, словно оно было математической теоремой. Мнение самой Марго, разумеется, никого не волновало; ей лучезарно улыбались, ей делали комплименты, ее поздравляли с грядущим замужеством, хвалили достоинства ее жениха, но когда она пыталась вставить слово и заметить, например, что она предпочла бы меньшее количество жемчуга и бриллиантов на корсаже, то модистки качали головой и уверяли ее, что она «будет прелестна, и ей нечего беспокоиться о стоимости платья». Ее не волновало, сколько тысяч франков потратит Робер на этот наряд века — ее заботило то, что за ним не будет видно настоящей Маргариты.

Впрочем, ее истинная сущность теперь уже никому не была нужна: мать была рада избавиться от нее наконец, Кара и Симон все более отдалялись, парижский свет будет видеть теперь только подобную фарфоровой куколке маленькую незаметную жену богача, Робер получит от нее то, чего хочет... И не будет рассматривать ее как что-то иное, нежели красивую безделушку у себя на полке.

А больше в ее жизни никого не было.

Почти никого...

У Маргариты болели ноги и затекла шея, но пошевелиться было нельзя — всюду были натыканы булавки, грозившие вонзиться в ее тело при малейшем движении. Служанки только что прикололи длинный шлейф, спускавшийся на пол и стелившийся по нему. Сшитый из тяжелого атласа и усыпанный жемчугом, шлейф тяжело оттягивал спину Марго назад. Она боялась представить, как трудно будет просуществовать в этом платье весь свадебный день.

Но все равно не так трудно, как смириться с тем, что произойдет той же ночью.

Перед Маргаритой поставили заркало, чтобы она могла посмотреть на себя, но ей открылось жалкое зрелище: осунувшееся лицо, темные круги под глазами, уголки рта, которые словно от природы были созданы не для улыбок.

За своим отражением Маргарита увидела окно в сад. Уже стемнело, и деревья были еле различимы в мраке, который нечем было осветить.

О, скоро у матери появятся деньги на это. Как только она продаст Роберу Гюго свою дочь, то получит и садовника, и архитектора, который поправит убогий дом, и личную модистку, чтобы привести себя в порядок и «зажить по-человечески»...

От этой мысли Маргариту пробудило осознание того, что она — не единственная, кто отражался в зеркале.

Там, на улице, за окном, прислонившись к стеклу, стоял человек в белой маске.

Маске, которую она не спутала бы ни с одной другой ни за что на свете.

Это был он.

Он жив!

Тихо вскрикнув, Маргарита соскочила со стула, на котором стояла, и, не обращая внимания на возмущенные возгласы модисток и на впивающиеся в руки булавки, бросилась в сад.

Она подбежала к тому месту, где он стоял несколько мгновений назад — трава примята, но его самого и след простыл.

– Эрл! – крикнула она, – быстро шагая по дорожке, ведущей на улицу. – Эрл! Вы здесь?

Ответа не последовало. И все же, он не мог ей привидиться. Она ведь даже не думала о нем в эту самую минуту.

Или думала?

Заметила ли она, что думает о нем почти все время?

– Эрл, – чуть не плача, снова позвала она. – Если это вы — прошу, покажитесь...

«Спаси меня! – хотела сказать она ему. – Помоги мне снова, мне так страшно... »

– Эрл, если вы и вправду здесь, то я прошу вас...

– Маргарита! – раздался вдруг резкий голос Анны Фирман. – Что ты творишь? Ты испортишь платье! Твой жених будет очень, очень недоволен тобой.

– Матушка, я...

– Быстро в дом!

Повинуясь приказу матери и вернувшись в гостиную, где ее снова заставили встать на стул, Маргарита никак не могла слышать чьи-то сдавленные рыдания в глубине деревьев.

***

– Партитура, значит, – послышался насмешливый голос у Эрла за спиной.

– Почему ты здесь? – спросил Эрл, даже не пытаясь скрыть своего огорчения. Он то и дело оглядывался на сад, словно оставил там половину себя и никак не мог свыкнуться с потерей.

Хьюго вместо ответа проследил за его взглядом.

– Лучше спроси, как я здесь оказался. Никогда не видел тебя более рассеянным.

– Я даже не почувствовал, что ты идешь следом, – покачал головой Эрл.

– Словно все уроки Эрика прошли впустую, – Хьюго криво усмехнулся. – Ты не сделался незаметным. Обычно тебе это удается мастерски. Но сегодня, видно, партитурой голову надуло...

– Знаю, – Эрл кивнул. – Я увидел все, что хотел. Идем, пока Гэри не взбесился. Он считает даже секунды.

Вместе они дошли до конца улицы, скрываясь под покровом деревьев, и поймали первый же экипаж. По дороге Эрл старательно пытался не проваливаться в мысли о Маргарите, но ее взор, там, в саду, не давал ему покоя. И снова всплывало в памяти ее письмо, а особенно слова, которые она использовала. «Я благодарна вам за доброту... » Но он был недостаточно добр, раз отдавал ее этому чудовищу! И недостаточно милосерден, чтобы покинуть жизнь Маргариты навсегда. Эрл зря обманывался. Он знал, что пока не уедет из Парижа, не сможет проходить мимо ее дома, не заглядывая в окна. Не только из-за того, что любил. Он чувствовал, что оставляет прекрасную, невинную душу скрипачки где-то в преисподней, наедине со стервятниками, готовыми навсегда лишить ее света. Это мучило Эрла сильнее всего.

***

Хьюго попросил кучера остановить подальше от поместья. Никому не нужны были лишние подозрения. Эрл уже видел, как выходит свежий «Эпок» с большой полосой о смерти известной личности — графа де Шаньи...

Перед самим особняком мужчины помедлили. Уже сгустились сумерки, а Гэри нигде не было видно. Стоя под бликами лунного света, его братья тщетно оглядывались по сторонам. Эрла начинало раздражать все это предприятие; он ощутил резкое желание бросить все и вернуться в Оперу, но озвучивать свое предложение ему не пришлось.

– Вон он, – прошептал Хьюго, кивком головы указывая на фигуру, скользящую меж деревьев. – Узнаваем по росту.

– Не место шуткам, – ответил Эрл.

Гэри подошел ближе и кивнул своим братьям. Его глаза даже во мраке светились бирюзой.

– Я все здесь осмотрел, – начал он холодно, без всякого приветствия.

– Я тоже, – заметил Хьюго. – Мы можем пробраться внутрь через черный ход, это привлечет меньше внимания.

– Чьего внимания?

– Старик живет с парочкой слуг и сиделкой...

– Что ж, – Гэри мрачно улыбнулся. – Сиделка ему больше не понадобится.

Тут он поднял руку и покрутил связкой ключей на указательном пальце. Эрл почувствовал странное чувство вины, увидев багряные проблески. Ключи были замызганы кровью.

– Для таких дел есть отмычка, – произнес он, не сводя с Гэри взгляда.

– Конечно, – согласился тот. – Если ты Эрл, боящийся замарать руки. Ты просил найти способ войти, я указал его тебе. Вспомни, – Гэри прищурился. – Это не последняя смерть на сегодня.

Словно в подтверждение его слов где-то далеко загремел гром. Эрл ощутил тошнотворный вкус страха, когда вспышка молнии озарила лица его братьев. Сквозь прорези маски сверкали безжалостные глаза Гэри, Хьюго же опустил голову, делая вид, что разглядывает расцветающие на земле пятна грянувшего дождя. Когда пара крупных капель упало на полумаску Эрла и спустилось по ее белоснежной глади, он сказал:

– Давайте покончим с этим как можно быстрее.

И двинулся вперед.

Втроем они зашли в большой пустующий зал. Когда-то здесь наверняка проводились балы, но теперь танцевал только ветер, впущенный в широко раскрытые нижние окна. Наверняка их открыла еще сиделка... закрыть их ей уже не было суждено.

Каблуки их ботинок гулко стучали по паркету, но не было нужды сохранять осторожность: теперь никто уже не сможет позвать на помощь.

Лицо Гэри было непроницаемо, Хьюго застыл с выражением легкой скуки, и только Эрл, казалось, понимал, для чего они здесь собрались.

Впрочем, его спутникам нужно было только обеспечить безопасность.

Ответственность за удачу дела лежала на Эрле.

Англичанина не покидала тяжелая мысль, что это задание — какое-то жуткое испытание, тест, назначенный ему Эриком. В нем в последнее время проявилось слишком уж много человеческого — и это следовало немедленно исправить! Эрику не было дела до того, что Эрл за свою человечность хватается из последних сил все эти годы, что он не хочет становиться Призраком до конца.

А Призрак не боится убийства.

Призрак и сам мертв.

– Будьте здесь, – велел Эрл негромко, но уверенно.

– Господи, как драматично звучит! – Эрл не видел лица Хьюго в темноте, но был уверен, что тот закатил глаза. – Ты придаешь этому слишком большое значение. Ну, хочешь, я сделаю это за тебя?

Эрл обошел Хьюго и встал прямо напротив него. Не отводя взгляда от американца, он вынул из кармана пиджака колбу с ядом. Ту самую, которой Хьюго когда-то планировал отравить Маргариту Фирман.

Глаза Хьюго зажглись, за бегали, он долго силился сказать что-то внятное, но вышло только:

– Эээ... откуда... у тебя...

Не было сомнения, что он узнал колбу. И понимал, что Эрл ни за что не доверит ему ничего на свете.

Так и не сказав ему ни слова, Эрл вернул яд на место и зашагал к дверям, ведущим на лестницу.

***

Гэри осторожно прогуливался по залу, изредка задирая голову на потолки и опуская ее, чтобы придирчиво оглядеть паркетный пол. Помещение было отделано красным деревом светлого оттенка, из-за тяжелых штор на окнах кажущегося темным, словно кровь. Дай волю, он бы все здесь переделал... Отсутствие настоящих проектов злило Гэри еще сильнее, когда он видел столь бездарные строения. Ведь он был архитектором. Не только убийцей, но и творцом.

Опустившись на резной стул, он начал ждать. Дождь молотил по крыше, Гэри слышал его зловещее шипение. Молния вновь расколола небо, и на миг мужчина ощутил на себе чей-то взгляд, тонкий, точно лед. Он быстро посмотрел на лестницу, рассекающую восточное и западное крыло. Там никого не было.

– Чего он ждет? – прошипел Гэри со злостью. На месте Эрла он не медлил бы ни секунды.

И снова белый всполох мелькнул за окном. Гэри вскочил со стула и лихорадочно завращался на месте. Он по-прежнему находился в комнате один. В старых особняках часто ощущается чужое присутствие... Но Гэри не верил в приведений.

Новый раскат грома и дуновение ледяного ветра заставили его вздрогнуть. Еще одна вспышка — и столкнулся лицом к лицу со своим таинственным наблюдателем. С портрета, висящего над камином, на него взирала девушка с настороженным, даже чуть испуганным, но очень красивым лицом. Она была безупречна и загадочна. Длинные светлые волосы змеями струились по ее белым щекам. Незнакомка казалась чем-то огорченной, недосягаемой, как далекая звезда. Нечеловеческая чистота застыла в ее голубых глазах, и не было ясно, как что-то подобное могло теплеться в земном создании. Но Гэри поразило не это.

Вспышка молнии погасла, портрет погрузился во тьму, а Гэри покачнулся и упал на колени. Он уже видел эту женщину раньше. Рассматривал эти печальные черты каждый день, удивляясь и злясь красоте линий. Прекрасная дама была точной копией его матери.

***

В большой гостиной на втором этаже особняка было тихо. Только камин, разожженный несмотря на теплую погоду, осторожно потрескивал, словно боялся потревожить размеренные думы старика-хозяина.

Эрл вошел так тихо, что даже самый тонкий слух не смог бы уловить его шагов. В полутьме свечей он мог видеть лишь седую голову и иссохшуюся старческую ладонь графа де Шаньи. Именно так обычно представал перед ними Эрик. Что это? Нечто общее, объединяющее их двоих — отвернуться от мира и смотреть на пламя.

То самое пламя, которое так недолго грело их обоих.

– Эрик?

Неужели старик почувствовал его?

– Я не Эрик, – сказал Эрл негромко. – Но я пришел по его просьбе.

Граф повернул голову. Все его лицо было исперещено морщинами настолько, что он казался намного старше своих лет.

Если таким его сделала любовь, то что сделает время с Эрлом?

– Подойдите ближе, – попросил граф. – Я плохо вижу.

Эрл подступил ближе и встал прямо напротив него, рядом с другим креслом.

– Пожалуйста, садитесь.

– Не стану.

Рауль де Шаньи долго всматривался в его лицо, словно пытаясь понять, что происходит у Эрла в голове. От такого пронзающего, вдумчивого взгляда англичанину стало не по себе, но он не подал виду.

– Как занимательно, – произнес, наконец, старик. – Вы — его преемник?

– Вроде того, – согласился Эрл.

– Но не сын.

– Нет.

– Как ваз называть?

Эрл заколебался на мгновение, но потом решил, что должен быть до конца честен со своей жертвой.

– Эрл Торнвуд.

Собственная фамилия прозвучала неестественно, будто и не принадлежала ему. Как давно он ее не слышал? Наверное, около полутора десятка лет. Он писал ее иногда на бумаге, чтобы не забыть, чтобы напомнить себе, откуда он родом, что он не бестелесное привидение, что у него есть еще отец, который жив и оплакивает его.

И которого он не может простить.

Но придется, раз уж он задумал вернуться домой.

– Англичанин, значит, – кивнул самому себе Рауль. – Эрик снова путешествовал?

– Да.

Эрлу не нравились все эти вопросы, но где-то на подсознательном уровне он хотел, чтобы они не прекращались. Ведь чем дольше проолжится их разговор — тем позже на его руках окажется кровь.

– Я думал, что вся эта история оставит меня в покое после того, как умер последний, кроме меня, ее участник. Перс... но я довольно быстро понял, что Эрик еще жив. Я хотел позаботиться о сыне Перса, но он пропал, а мне сказали, что старинный друг забрал его. Кто, как не Эрик...

Эрл утвердительно кивнул.

– Да, Рам под нашей опекой. Он в безопасности.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 26 27 282930 Следующая ⇒