ГЛАВА XVII 2 страница

– Взгляни, – прошептала она на ухо Маргарите. – До чего она манерная.

– Неужели? Ты порой ведешь себя точно так же.

– Но у нее это выходит особенно противно, ты не находишь? Аж зубы сводит...

Маргарита знаком велела ей замолчать. Гости почти синхронно опустились кто на плед, кто на подушки. Четверть часа прошла в приятной, хоть и причудливой атмосфере — прелестная Эффи выспрашивала у Симона семейные рецепты, Каролин задумчиво пережевывала кекс, а Маргарита молча наблюдала за происходящим. Ладонь Робера лежала на ее руке, но это ее нисколько не трогало. Напротив, каждый раз, когда посторонний взгляд натыкался на их переплетенные пальцы, щеки Марго заливала краска. Неважно, был то повелительный взгляд матери или любопытствующий — остальных присутствующих, ей все равно хотелось выдернуть руку.

Общее настроение переменилось, когда Уильям обратился к Маргарите с вопросом:

– Как проходят поиски завещания вашего дяди?

Она не успела и рта раскрыть, как послышался недовольный голос Робера:

– Завещание! Давайте оставим эту тему. Маргарите не пристало заботиться о подобных глупостях. Сейчас ее более всего волнует помолвка.

Маргарита запнулась. Да, помолвка волновала ее... Но явно не так, как представлял Робер.

– Например, завтра она примеряет платье, – продолжал жених, гордо выпятив подбородок.

– Лучшее мгновение для невесты, – кивнула Эффи. Конечно, она тут же бросила взгляд на свое кольцо. – С этим может сравниться только само предложение руки и сердца...

Здесь ее речь была прервана сдержанным, но неожиданно воинственным комментарием Каролин:

– Не соглашусь. Самым важным должно оставаться мгновение, когда венчающихся объявляют мужем и женой. В эти минуты они бесконечно счастливы.

Маргарита мысленно согласилась с сестрой, но призадумалась, каково будет встать перед алтарем и назвать Робера мужем. Каково будет... звать его так все время?

– Вы верно сказали, самым важным, – заметила Эффи. – Но не лучшим. Вы ведь не замужем?

Каролин посмотрела на нее в упор. Марго затаила дыхание, ожидая катастрофы, но ее кузина лишь мило улыбнулась.

– Еще нет. Я занята управлением Оперой и саморазвитием.

– У мадемуазель де Блуа выдающийся голос, – сказал Уильям. – Если не ошибаюсь, она окончила консерваторию в родном городе.

– Занимательно, – Эффи участливо улыбнулась. – Мой муж не склонен расхваливать кого угодно. И творческое начало — это прекрасно, но может помешать вам выйти замуж за человека с хорошим положением в обществе.

Вдруг раздался смех мадам Фирман. Она с уверенностью заявила, что уж ее ненаглядная племянница не засидится в девицах. И, повернувшись к дочери, добавила:

– По крайней мере, теперь моя душа может успокоиться насчет Маргариты. Бедняжка лишала себя всяких благ после того случая! – Она перешла на доверительный шепот, обращаясь ко всем сразу и вместе с тем — ни к кому определенному. Имя Карне больше не произносилось, поскольку он являлся приятелем месье Гюго. – Так обмануться в своих надеждах!.. Но теперь она в надежных руках.

– Будьте уверены, – ответил Робер. – Это будет свадьба десятилетия. Самая красивая церковь в городе, самый дорогой подвенечный убор... Список гостей тоже весьма внушительный!

Маргарита посмотрела на жениха, не в силах скрыть удивления.

– Гостей? Но вы же сказали...

– Не капризничай, – хмыкнул Робер. – Будто ты не знаешь, как это бывает. Приглашаешь пятьдесят человек — является сорок.

– Я надеялась, на церемонии окажутся лишь самые близкие друзья.

– Которых у меня слишком много! – Робер попытался все обратить в шутку, и гости благодушно засмеялись. Маргарита же ощутила, как посреди горла вырастает ком. Она замолчала и уткнулась взглядом в тарелку. Как мало ее пожелания значили для Робера! Он назвал ее капризной...

Маргарита прикрыла глаза, стараясь успокоиться. Конечно, Робер хочет как лучше. Для него привычнее празднества с шумом и блеском, такой и должна быть свадьба... Но почему он пообещал своей невесте одно, а нынче говорил совсем другое?

Подняв глаза, Маргарита вдруг встретила взгляд Уильяма. Задумчивый, изучающий, вероятно, следы ее расстройства. Всего на секунду, но этот взгляд показался Маргарите безумно знакомым. Она поежилась и вновь опустила глаза.

***

Пикник был в самом разгаре. Каролин вела с мадам Фирман, безусловно, важнейшую беседу: что надеть на грядущую свадьбу, Эффи непринужденно болтала с Симоном, который явно не привык к такому обильному женскому вниманию и потому смущался и непрерывно краснел, а Робер снова отвел в сторону своего дворецкого. Тот точно был ему интереснее, чем собственная невеста, которая стояла поодаль от всей компании и с еле скрываемым обреченным выражением теребила ветку едва распустившейся сирени.

Уильям подошел к ней, но она не услышала шагов.

– Нашли ли счастливый цветок? – спросил он, чтобы как-то завязать разговор.

Маргарита обернулась к нему и словно несколько мгновений не могла сообразить, что он имеет ввиду. Поняв наконец, она учтиво улыбнулась и сказала:

– Нет. Они все идеальны. Словно скопированы друг с друга.

– Как и все остальное здесь, – пожал плечами Уилл.

– Вы же англичанин и должны любить лаконичность.

– Лаконичность, не искусственность.

– Вы неправы, я нахожу этот парк... – Маргарита задумалась, подбирая слова. – Бесконечно прекрасным.

– Вы так его находите, потому что вы так хотите или потому что вам так велено? – уточнил Уилл.

– месье Фейрфакс, вы ступаете на опасную почву.

– Вы считаете, что Робер услышит нас отсюда?

– Я сомневаюсь, что он вообще кого-то слышит, – пробормотала Маргарита, снова уставившись на сиреневый куст.

– Почему вы так несчастны? – напрямую спросил Уильям.

Маргарита вздрогнула, затем кинула беглый взгляд на мать, потом — на Робера, и убедившись, что ни один из них ее услышать не сможет, сказала тихо:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Уиллу стало жалко ее. Хрупкая, неумная девчушка со взглядом испуганного котенка, тщедушная, зажатая, не знающая, чего хочет. Такие долго не задерживаются на этом свете — их ломает либо общество, либо, как в данном случае — мужья. Как бы Фейрфакс ни уважал Робера, он понимал, что Маргарита для него — лишь способ самоутвердиться, и дай ему волю — он ее тут же сломает.

Но это уже не его дело.

– Вы выходите замуж за Робера добровольно, однако плачете украдкой. Я не понимаю вас.

– Ах, месье Фейрфакс, мы, женщины, слишком эмоциональны, – попыталась отшутиться она, но у нее это не вышло.

– Так вы выходите за него или, может быть, за его деньги? Не подумайте, я не хочу вас обидеть. Я просто хочу понять.

Он не удивился бы, скажи она сейчас «Я и сама не знаю».

– Я просто хочу, чтобы все это закончилось, – сказала она настолько тихо, что ему пришлось прислушиваться.

– Что закончилось? – не понял он.

– Все это. Вы ничего не знаете, и это хорошо, что не знаете. Для вас хорошо. Лучше бы вы остались в Англии, у вас ведь все наладилось... уезжайте, месье Фейрфакс, пока не стало поздно.

– Но в чем дело?

– Над нами сгущаются тучи, и моя свадьба — лишь меньшее из зол, что могут обрушиться на меня.

– Вы драматизируете, – покачал головой Уильям.

– Пусть так. А Робер... я скажу вам, отчего я грустна. Он никогда не прислушивается ко мне. Я просила его не трогать меня — он признался мне в пламенной любви, просила быть мне просто другом — стал на глазах у всех выказывать мне знаки внимания, умоляла не афишировать помолвку — на глазах у всей труппы Оперы он объявил об этом, а моя надежда на скромную свадьбу разбилась в прах. Как я могу быть весела, когда я вижу, что человек, с которым я согласилась быть до конца своих дней, не слышит ни одного моего слова? Я делаю вид. Не надо просить от меня большего.

– Маргарита, моя радость! Идите сюда, к нам. Мы еще не поднимали тост за наших будущих детей. Бокал шампанского моей невесте!

– А я сказала, что буду пить чай, – сказала Марго, проходя мимо Уильяма к остальным.

***

– Вы уже думали о том, какие цветы будут украшать банкетный зал, месье Гюго? – со слащавой улыбкой ворковала мадам Фирман, воодушевленная настолько, словно это она выходила замуж за богача. – Удачно, что свадьба будет проходить в мае. Вокруг такое буйство красок...

– Право, не думал над этим, мадам Фирман, – улыбался в ответ Робер. – Я мало в этом смыслю, да и времени на все это у меня нет. Я нанял команду профессионалов, которые занимаются планированием торжества. Самых лучших, разумеется. Так что можете не беспокоиться.

– Каролин нужно приобрести платье подружки невесты. Было бы ужасно, если бы оно не подошло к оформлению зала!

– На днях моя сестра приедет в Париж, и они вместе с очаровательной мадемуазель де Блуа смогут приобрести платья. Она тоже будет подружкой невесты.

Маргарита впервые слышала о существовании сестры у Робера, и, тем более, о том, что она будет ее сопровождающей на свадьбе. Разумеется, никто и не думал спросить ее. И теперь ее единственной поддержкой на пугающем торжестве будет абсолютно незнакомая женщина. Единственной, потому что на Каролин в этом смысле надеяться на приходилось.

Она ясно представила себе Каролин, которая придет на свадьбу в ярко-красном платье — это ведь ее любимый цвет — и мгновенно позабудет о своей подопечной, растворившись в атмосфере блистательного праздника и мужского внимания.

«Как будто помощь Кары, которая продлилась бы один день, хоть чем-то скрасила последующие годы моей жизни, – уныло подумала Маргарита. – Никто не научит Робера слышать меня и считаться со мной. И никто не спасет меня... от брачной ночи».

Мысль о том, что последует после свадьбы, почему-то до сих пор не посещала ее. Нет, конечно, когда-то она об этом думала — например, когда Робер написал ей ту сомнительную записку, в которой чуть ли не шантажировал ее и четко обозначал свои намерения... но только теперь она поняла, что действительно должна будет лечь с ним на супружеское ложе и... а что случится дальше, она толком не знала. Помолвка с Карне оборвалась уже совсем незадолго до ожидаемого бракосочетания, и тогда Маргарита уже приходила к матери, и, краснея, спрашивала, что ей нужно будет делать в первую брачную ночь. Мать была возмущена вопросом, который показался ей крайне неприличным. Марго сокрушенно признала это, но у нее были причины для невежества — ведь кто в монастыре станет рассказывать девицам о брачном долге? Мать сказала тогда лишь, что девушке нужно будет «лежать смирно, не двигаться и молчать».

После, став директрисой Оперы, Марго не раз слышала обрывки разговоров балерин, хвалившихся своими похождениями, но знания все еще оставались отрывочными. Это пугало Маргариту еще больше. Что, если Робер разозлится на нее за это?

С другой стороны, он должен гордиться тем, что невеста его так невинна.

Но хочет ли она сама этого?

Осталось ли хоть что-то от той наивной дурочки, которая потеряла голову от поцелуев Робера в саду Тюильри?

Маргарита все больше сомневалась.

Она так и не притронулась к своей тарелке. Она только делала маленькие глотки из хрустального бокала с шампанским всякий раз, когда Робер произносил очередной тост — и только из-за того, что он неустанно следил за тем, чтобы она пила.

Ее мучила жажда, хотелось обыкновенной холодной воды, хотелось умыться, перестать ощущать слишком резкие запахи цветов вперемешку с парфюмом Робера, хотелось ничего не слышать, хотелось не ощущать на себе пристальный взгляд Уильяма Фейрфакса.

Чувствуя, что рискует упасть в обморок, Маргарита резко поднялась, чем обратила на себя внимание сразу всех участников пикника.

– В чем дело, моя дорогая? – спросил Робер, сжимая ее руку и пытаясь заставить снова сесть подле него.

– Я... я очень плохо себя чувствую. Простите меня, Робер. Я вынуждена покинуть пикник.

Повисла тишина. Симон смотрел на нее без участия, с какой-то меланхолией, Каролин — с интересом, а мать буквально прожигала возмущенным взглядом.

Робер поднялся и навис над Маргаритой, мягко, но крепко сжав ее запястья.

– Но как же так, – спросил он совсем спокойно, – как же так, Маргарита? Весь этот пикник, – он показал на всех собравшихся, – устроен для вас. В честь нашей с вами помолвки. Вы его хозяйка. Если вы уйдете, все закончится.

– Так пусть закончится, – очень тихо проговорила Марго. – Пожалуйста, Робер. Это моя просьба... пожалуйста, прислушайтесь к моей единственной просьбе!

Постепенно хватка усиливалась, и руки Маргариты начинали неметь. Ей становилось очень страшно.

– Ах, Маргарита, – вздохнул Робер, – вы непременно находите способ огорчить меня. Как это вам удается?

– Я и не думала вас огорчать! – почти что пропищала она в ответ. – Прошу вас, Робер. Мне нехорошо. Позвольте мне поехать домой.

– Вы можете отлежаться в моих покоях, так и быть, – сжав губы, процедил Гюго. – Вас отведет мой дворецкий и он же через полчаса сопроводит вас обратно.

– Бога ради, Робер! – вмешался Фейрфакс. Он стоял рядом с ними — но Марго не могла сказать, когда он подошел. – Твоей невесте плохо, разве ты не видишь? Она вся бледная. Ты пугаешь ее. Ты ведешь себя как упертый... да, как упертый баран!

От неожиданности и злости Робер даже отпустил руки Маргариты. Эффи и Каролин ахнули. Никто и никогда не слышал от Уильяма подобных непочтительных слов.

– Ты забываешь самое главное, Фейрфакс, – процедил сквозь сжатые добела губы Гюго. – Она моя невеста. И она делает то, что я хочу.

– Ты сумасшедший! Ты не имеешь пока над ней никакой законной власти. Она живой человек и вольна решать, когда она хочет уйти с этого отвратительного собрания!

Все молчали, и даже Робер как будто собирался с силами перед следующей репликой.

– Я что, единственный, кто хочет встать на сторону справедливости? – воззвал к присутствующим Уильям. – Я, человек со стороны! А вы, ее родня... вот вы, месье Леру, вы кузен мадемуазель Фирман! И вы стоите в стороне!

– Тебе пора покинуть мой дом, – заявил Робер. – Лезешь со своей моралью, а сам чем лучше? Разобрался бы лучше со своей изменницей-женой! Ты был с ней слишком мягок, и вот результат. Я же такой ошибки не повторю!

Уильям побледнел. Эффи вскрикнула и чуть было не упала в обморок от подобного оскробления. Робер прошел мимо своего, уже теперь, вероятно, бывшего друга, задев его плечом. Его каблуки втоптали в землю белоснежную скатерть. Чье-то красное вино разлилось по ней.

Стоило ли говорить о том, что пикник в честь помолвки мадемуазель Фирман и месье Робера Гюго окончился немедленно.

***

Оказавшись в экипаже, Маргарита тут же отвернулась к занавеске, не в силах скрыть своей печали, но и не желая, чтобы мать видела ее слезы. Та косилась на нее с недоверием, словно так и ждала очередной глупости. «От меня она не ожидает ничего другого! » – с горечью подумала Маргарита.

– Матушка, – сказала она, набрав в грудь побольше воздуха. – У меня разболелась голова, я не могла больше там находиться.

– Только у тебя одной голова начинает болеть в приятной компании, рядом с любимым женихом! Маргарита, тебе стоит научиться скрывать свои недомогания, когда для них совершенно нет места!

– Но почему? – вспыхнула Марго. – Почему ты думаешь, что малейшее мое слово действует разрушительно? Сегодня я расстроила Робера, не спорю, но и он огорчил меня...

– Легко же тебя огорчить, – пробормотала мадам Фирман, скривив тонкие губы. Марго собиралась ответить, но мать резко отвернулась от нее. – Перестань трепать мне нервы, Бога ради! Терпеть не могу, когда ты все портишь и еще мямлишь что-то. Ты сумела привлечь такого человека, как Робер Гюго, хотя, думается, и не прикладывала к этому никаких усилий. Я предупреждала тебя не раз и не два, но повторюсь. Не делай глупостей, если хочешь его удержать!

– А если я не хочу никого удерживать? – тихо спросила Марго. – Если мне кажется, что все должно быть не так...

Мадам Фирман посмотрела на дочь в упор, и той пришлось замолчать. Все оставшееся время провели в тишине, и только к концу поездки женщина пробормотала:

– Ей кажется. Подумать только.

Маргарита смотрела в окошко, не говоря ни слова. Мимо проплывали серые парижские улицы, а небо вдруг стало унылым, местами светлее, местами темнее, и плоским, как зеркало. Маргарита все ждала, когда заморосит дождь, но этого не происходило. Небо не желало расколоться надвое, как это сделало ее сердце.

***

Вечером Эрл снова отправился в казино. Играть в карты, а особенно жульничать при этом, было против самой природы Эрла, но как бы противно и мерзко ему не было при этом — он продолжал. Неизвестно еще, когда он допишет свой балет, а когда допишет, будет ли тот продан. К тому же, в данном случае, цель оправдывала средства. Он понимал, что ему следует поскорее убраться из Парижа, забыть о нем, постараться стереть из памяти Маргариту Фирман и поселиться вместе с Рамом где-нибудь в Йоркшире.

На улицах города было уже почти по-летнему душно, и если бы не сумерки, позволившие снять маску, Эрлу пришлось бы непросто. Приходя в казино, он надевал черную маску, полностью покрывавшую лицо. Такие меры предосторожности не вызывали подозрения — как часто бывало, казино было сопряжено с публичным домом, и многие посетители носили маски, желая сохранить анонимность.

Ступив на порог душного, наполненного парами табачного дыма и запахом алкоголя помещения, Эрл стал всматриваться в лица сидящих за карточными столами людей. За самым дальним столиком сидит явный олух, который спустит все свои деньги и даже не поймет, как это случилось — легкая добыча. Но он больше внимания уделяет женщине в цветастом, чересчур открытом платье, удобно расположившейся у него на коленях. Такое общество Эрлу, даже павшему до карточного мошенничества, не перенести.

В другом конце зала — английский джентльмен, серьезный и сосредоточенный — собирается играть в вист, но пока не нашел себе пару. Такого обмануть будет сложно, да и совестно. Как благородный вор, Эрл старался жульничать только с отрицательными личностями.

Но нужно выбирать... а не то блондинка, облокотившаяся о барную стойку и уже с минуту смотрящая на него, решит, что он пришел не ради карт. Почему именно блондинка? Проклятье! Почему на каждом углу — напоминание о том, что нужно обязательно выкинуть из головы?

–... и она просто взяла и ушла? – услышал он отрывок чьего-то разговора.

– Да. Как будто ей это позволено. Маленькая ведьма.

– Странно, со мной она была в основном мила.

– За тебя она не вышла замуж.

– За тебя пока что тоже.

Один из голосов показался Эрлу смутно знакомым, и он обернулся. Как только он увидел говорившего, кровь ударила ему в голову — то был Робер Гюго.

Выглядел он неважно. Весь какой-то взъерошенный, расшатанный. Губы искусаны в кровь, рука, держащая стакан с виски, дрожит, но не от опьянения, а от злости. Нетрудно было догадаться, что собеседник его — небезызвестный Карне, а разговор шел о Маргарите.

Снова Маргарита. Почему она преследует его, словно какой-то демон? И самое ужасное, что создал этого демона Эрл самостоятельно, своими собственными руками он воздвиг Маргариту в ранг одержимости. И выбраться из этой сети становится все труднее.

Робер Гюго, тем не менее, был идеальной кандидатурой для игры в покер. А потому Эрл, обуздав внутреннюю ненависть к этому человеку и, обратив ее в холодную расчетливость, так необходимую для его ремесла, кивнул молодым людям и сел с ними за стол.

– Партия в покер, сэр? – предложил Робер.

Эрл снова кивнул.

Раздали карты, сыграли первый кон. Выигрыш отошел Роберу. Тот заметно расслабился и, видимо решив, что соперник не представляет опасности, отвлекся от игры и обратился снова к своему приятелю:

– Она хочет продолжать работать в своем дурацком театре. Разумеется, я против. Кому нужна самостоятельная жена?

– Это неприлично, – кивнул Карне.

– У меня денег больше, чем стоит ее Опера. В десять раз. Конечно, тут дело не в деньгах. Она хочет быть независимой. Еще чего. Раз уж я решился на такую глупость, как женитьба, то игра будет вестись по моим правилам. Ее место — в доме. В комнатах, которые я отведу для нее. Я не разрешу ей даже выходить из дома без моего ведома.

– Вот и правильно. Держи ее на коротком поводке. С такой, как она, можно только так. Одно дело, когда твоя жена — порядочная женщина, как моя...

– Твоя жена — скучнейшая персона, уродливая к тому же. Моя невеста... надо же, какое глупое слово – «невеста»... Ну, ты сам знаешь. Миловидная малышка.

Эрл закипал все больше. Забыв об осторожности, он стал выигрывать один кон за другим. Когда половина всех фишек оказалась перед ним, Робер насторожился и сделал знак Карне, чтобы тот подсматривал карты Эрла. Это не осталось незамеченным, и Эрл сказал презрительно:

– Двое на одного? Вы ведете нечестную игру, господа.

– В самом деле! – Робер зашелся нервным смехом. – Давайте же играть двое на двое. Вот только у вас нет пары, месье. Какая досада, вам придется покинуть игру!

– Не придется. – Раздался голос слева от Эрла. – Я буду ассистентом этого джентльмена.

Новый голос Эрл знал прекрасно. Он слышал его ежедневно уже много лет.

– Два джентльмена в масках, – протянул Робер. – К чему такая скрытность, господа? Это вам не помогает. Вот у вас, например, – он кивнул новоприбывшему, – явный американский акцент.

– Да, я пробыл в Америке некоторое время, – кивнул тот.

– У сурового джентльмена, с которым вы играете, хотя бы маска нормальная. А у вас — что за усы? Это же уродство.

– Поверьте, вы не первый, кто так говорит. Не знаю насчет другого джентельмена, но я ношу жалости ради... вы спросите — к кому?

– К самому себе, – пробормотал Эрл так, чтобы его мог слышать только господин в маске.

– И я отвечу, – продолжал тот. – Из жалости к прелестным созданиям, что находятся здесь. С ними можно весьма занимательно провести вечер, но не более — ведь если бы они увидели мое лицо, то влюбились бы мгновенно и погибли от этого.

– Или от отвращения, – добавил Эрл.

– Почему вы так уверены?

– Не знаю точно; вы сказали, что жили в Америке. Быть может, вы негр?

– Что вы, сэр! Для чернокожего у меня слишком высокий голос.

– И вправду, почти как у женщины. Но если бы у вас был хозяин, не велел бы он вам оставаться в своей конуре и не совать нос в чужое дело?

– Здесь явно ведется некая игра слов, за которой я не могу и не хочу следить, – подал голос Карне. – Давайте же играть.

– Скажите, господа, – заговорил американец после того, как были заново разданы карты, – как вы относитесь к Опере?

– К опере или к Опере? – уточнил Робер и сам посмеялся своей же шутке.

– К обеим.

– Мне опера как жанр безразлична, а насчет театра... я его спонсор и в скором времени женюсь на одной из его очаровательных хозяек. Вы, верно, знаете меня, раз спрашиваете?

– Не имел чести. По правде говоря, мне просто вспомнился один анекдот, который я услышал недавно. Говорят, он имеет под собой реальную основу. Некий господин сочиняет для Оперы, и он так волнуется за свою партитуру, что никому не разрешает к ней прикоснуться. И до того он дошел в своем безумстве, что запер партитуру на замок и никого к ней не подпускает.

– Даже потенциальных покупателей?

– Даже их. И самое уморительное, что сам он при этом не может ничего с этой партитурой сделать, никуда ему ее не деть.

– Этот анекдот ни капли не смешон, – сказал Эрл, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Счастье, что он в маске.

Маска, закрывавшая лицо Хьюго — разумеется, это был он — ехидно ухмылялась. Постукивая длинными костлявыми пальцами по зеленому сукну, американец краем глаза подглядывал карты Робера. В умении отвлекать внимание ему нельзя было отказать — но делать это умели все обитатели подземелья, хотя и в разной степени. Умений Дестлера, например, хватало только на балерин и хористок, чей уровень интеллекта был известен; Эрл умел буквально манипулировать людьми, чем не раз пользовался Эрик, а Хьюго... тот обладал природной, практически змеиной гибкостью.

Игра между тем продолжалась, разговор прервался. Основными соперниками здесь — впрочем, как и везде — оставались Эрл и Робер, а Карне и Хьюго лишь создавали видимость коллективной игры. Эрл выигрывал, и Робер все более раздражался. Само собой, жалко ему было совсем не денег, а своего самолюбия. Уже и собственный партнер был ему неприятен. Карне, поняв это, нарочно проиграл, передав весь свой банк приятелю.

– Мне пора, – сказал он, поднимаясь и принимая пальто из рук швейцара.

Робер, демонстративно вынув из кармана золотые часы на цепочке, притворно хохотнул:

– Одиннадцать часов! Вот за что я люблю Фейрфакса и всегда беру его с собой, так это за плохие отношения с женой.

Карне скривился в улыбке, кивнул Эрлу и Хьюго и вышел из казино.

– Пожалуй, я тоже выйду из игры, – протянул Хьюго, откинувшись на стуле. – Нечестно двоим играть против одного. Кроме того, я пришел сюда за приятной женской компанией.

Передвинув все свои фишки Эрлу, он шепнул ему на ухо:

– Ну не дается тебе балет. Смирись с этим, оглянись и посмотри, сколько здесь оперетт.

Не будь они в людном месте, Хьюго наверняка заработал бы пощечину. Но вместо драки Эрл просто закусил губу и поднял глаза на Робера.

Наконец-то они наедине.

Время свести счеты.

– Признаться вам, я давно не встречал подобного соперника, – произнес Робер, чуть взглянув в свои карты.

– Я тоже, – согласился Эрл, – вокруг одни дилетаны. Редко удается столкнуться с человеком, который попытается отхватить твой собственный кусок.

– Ваш ли?

– Полагаю, что да.

– Знаете, я ведь все равно вас обойду. Я всегда выхожу победителем. К примеру, один остолоп пытался отбить у меня женщину. Конечно же, она выбрала меня. И так было всегда. Жалко, что я не встретился с ним лично тогда... а ведь собирался. Она не позволила...

– Так можете ли вы тогда утверждать, что она добровольно выбрала именно вас? – голос Эрла соскочил, выдав фальшивый звук. Сердце забилось сильнее, стало жарко. Возможно ли это? Возможно ли, что Маргарита согласилась выйти замуж за Робера, чтобы защитить его? Конечно, это глупо, он может постоять за себя, но откуда ей знать это... если так, то не все потеряно. Ее можно еще вырвать из лап Гюго, спрятать... но скорее все, она просто, по доброте душевной, попросила Робера отказаться от мести. А его, Эрла, она наверняка уже забыла. Оставила в прошлом, написав то письмо... Да, наверное, все именно так.

– Он был ничтожеством, – пожал плечами Робер.

– И все-таки вы приводите его в пример. Должно быть, он доставил вам немало проблем.

– Он влиял на девушку, а мне не удалось с ним пересечься.

– Вы уверены? Уверены, что он никогда не следовал за вами тенью... не уводил ее прямо у вас из-под носа... не играл с вами в карты?

Робер застывшим взглядом уставился на Эрла. Тот не отводил глаз.

Поединок начался.

– Даже если так... он был слишком труслив, чтобы выступить из тени, как мужчина.

– Возможно, он просто не видел другого мужчину, чтобы выяснить с ним отношения?

– Ему стоит носить очки. Иначе он может не заметить, как я прямо сейчас пойду и возьму то, что принадлежит мне по праву.

– И это все, что угодно, но только не она, – отчеканил Эрл.

– О, это именно она. Сегодня она скверно вела себя перед моими друзьями, и ее пора наказать. Здешние женщины, конечно, умелы, но разве могут они сравниться со свежим мясом? Эта стыдливость, эти слезы, эти тихие возгласы, мольбы прекратить... о, я обожаю это. Как бы на это посмотрел мой... смешно сказать... соперник?

– Мне нужно немного свежего воздуха, – сказал Эрл, стараясь оставаться спокойным, хотя внутри у него все бурлило от ненависти к Гюго. – Не хотите ли составить мне компанию?

– О, с удовольствием, – расплылся в отвратительной усмешке Гюго, бросив свои карты на стол открытыми. Покер уже никого не интересовал.

Эрл кинул быстрый взгляд на барную стойку. Рядом с ней стоял Хьюго, разговаривавший с одной из здешних проституток — блондинкой с прямыми волосами. Он явно был увлечен беседой и не мог видеть, как Эрл и его собеседник отправились на улицу.

Как только дверь казино закрылась за ними и в лица ударил теплый весенний ветер, Эрл одним еле заметным движением заломил Роберу руки за спину и пригвоздил его к стене. Тот не успел даже закричать, только пытался вырваться, но Эрл был слишком силен, а Робер — достаточно пьян, чтобы это стало невозможным.

– Слушай меня внимательно, – по слогам выговорил Эрл, впиваясь ногтями в ладони Робера. – Ты не тронешь ее. Ты будешь с ней почтителен. Ты будешь любить и уважать ее и никогда не оскорбишь, ты, грязный ублюдок, а иначе...

– Иначе что? – сумев повернуть голову, расхохотался Робер. Выглядел он ужасно — по виску стекала струя крови, на щеке — еще порез. – Она всего лишь женщина. Она никто. Она будет ублажать меня, когда я захочу, невзирая на то, сколько я бью ее или оскорбляю. И никуда не денется. И будет еще и благо...

Он не договорил, потому что Эрл снова приложил его головой об каменную стену дома.

– Тогда сейчас ты умрешь, – коротко и тихо сказал он.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 262728 29 30 Следующая ⇒